44
Семнадцать часов, а Волокин все еще сидел в интернет-кафе.
С адвокатом трудностей не возникло.
Он нашел его за полчаса.
Сначала он прошелся по сайтам, посвященным защите прав человека, а точнее, людям, пропавшим без вести при латиноамериканских военных диктатурах. Он составил список французских судебных служащих и адвокатов, занимавшихся жалобами против чилийского режима. Затем он связался с «Франстелекомом» и, представившись полицейским, твердым голосом назвал свой регистрационный номер. И наконец, обзвонил каждого из этих трепачей, занятых рождественскими хлопотами, кого застав дома (было воскресенье), а кого поймав на мобильном.
Восьмой оказалась Женевьева Харова из парижской коллегии адвокатов, специалистка по преступлениям против человечности, сотрудничающая с Международным уголовным судом в Гааге по делам бывшей Югославии и Руанды.
— Да, Вильгельм Гетц мне звонил, — признала мэтр Харова, сообщив, что она сидит в парикмахерской.
— Когда?
— Дней десять назад.
— Он рассказал вам, что у него на уме?
— Речь шла о добровольном признании. Он был готов свидетельствовать против лиц, замешанных в исчезновении людей, похищениях и пытках в Чили.
Она говорила снисходительным тоном, в котором проскальзывали нетерпение и презрение. До него доносились характерные для парикмахерской звуки. Лязганье ножниц. Шум фенов. Шепотки.
— Почему он позвонил именно вам?
— Я веду много дел такого рода, связанных с исчезновением выходцев из Франции в семьдесят третьем — семьдесят восьмом годах.
— Кто ваши подозреваемые?
— Нашей главной целью был генерал Пиночет. Был, пока не умер. Есть и другие. Командование карательных отрядов Сантьяго. Главари политической полиции.
— Вы можете назвать их имена?
— Их около тридцати.
Волокин продиктовал свой мейл и попросил ее переслать список, прежде чем праздновать Рождество.
— Что еще он вам сказал?
— Ничего особенного. Мы собирались все обсудить при встрече. Я не очень-то поверила в его историю. Понимаете, мы получаем много свидетельств от жертв. Мужчин и женщин, безвинно брошенных в тюрьму, подвергшихся пыткам. Но сами палачи к нам обращаются очень редко. А Гетц говорил о себе как о раскаявшемся палаче. Так что его свидетельство могло оказаться или очень ценным, или пустышкой.
— А он ничего не говорил о репрессиях, в которых участвовал?
— Ни слова. Правда, сказал кое-что странное.
— Что именно?
— «Преступления продолжаются». Словно речь шла о сегодняшнем дне.
— Но вы с ним так и не встретились?
— Нет. Встреча была назначена на позавчера. Он не пришел. Что подтвердило мои предположения. Очередной мифоман. Простите, но я спешу. — Послышался надменный смешок с ноткой сожаления. — Понимаете, у меня краска на голове.
Волокин не удержался от искушения поставить ее на место:
— Вильгельма Гетца убили. И одно я скажу вам наверняка: пустышкой он не был.
— Убили? Когда?
— Четыре дня назад. В церкви. Больше мне добавить нечего.
— Невероятно. В газетах ничего…
— Мы делаем все, чтобы избежать огласки. Я вам перезвоню, когда у нас появится что-то серьезное. И не забудьте: я жду от вас список фамилий.
Волокин повесил трубку. «Преступления продолжаются». И это еще мягко сказано. А ведь Гетц ничего не знал о трех будущих убийствах. Значит, он намекал на другие преступления. Но какие? И кто жертвы? Собирался ли он свидетельствовать против самого El Ogro? И почему вдруг передумал?
Легавый отбросил вопросы, на которые все равно не было ответа, и вернулся к одной из своих собственных гипотез. Об украденных детях. Решил чередовать: часть звонков он делает для Касдана, часть для себя. Между двумя направлениями расследования нет ни малейшего противоречия, потому что все это правда.
Он снова позвонил в приход Блаженного Августина, чтобы убедиться, не был ли отец Оливье хоть как-то связан с исчезновением детей. Ему ответил запыхавшийся и сдержанный священник.
— Я вас не знаю, — отрезал он.
— В каждой следственной группе шесть человек, и…
— Я не желаю говорить ни с кем, кроме капитана Маршелье. Впрочем, мне все равно некогда, и…
— Вот как мы поступим, святой отец, — одернул его Волокин. — Либо вы сейчас же и без всяких отговорок ответите на мои вопросы, либо я позвоню своим друзьям-журналистам.
— Вашим друзьям?…
— Это я сообщил им о грешках отца Оливье, он же Ален Манури.
— Но…
— У меня для них найдется еще кое-что интересное. Например, уловки, на которые пошла церковная администрация, лишь бы убедить родителей забрать заявления.
— Все было совсем не…
— Заткнитесь и отвечайте на мои вопросы! Как раз я и вел то расследование. И поверьте, я здорово разозлился, когда в последний момент оба дела развалились. Повторяю вопрос: пропадали ли дети из хора в те годы, когда у вас служил отец Оливье — да или нет?
— Да, один раз.
По рукам словно проскочил электрический разряд.
— Фамилия. Дата.
— Шарль Беллон. В апреле девяносто пятого. В итоге полиция склонилась к версии о побеге и…
— По буквам, пожалуйста.
Священник повиновался. Волокин вышел, чтобы не мешали крики детей, столпившихся у монитора, и оглушительный рев компьютерной игры. Хотя на авеню Версай было ненамного тише.
— Оливье допрашивали?
— Ну конечно. Но в то время за ним еще ничего не числилось… То есть, вы понимаете…
Воло строчил в блокноте, прижимая мобильный плечом. Четыре пропавших мальчика. Трое у Гетца. Один у Оливье. «Загонщики голосов».
— Кто вел расследование?
— Забыл.
— Постарайтесь вспомнить.
— Я ходил подписывать свои показания. В комиссариат на улице Курсель.
Первое подразделение судебной полиции, отвечающее за Восьмой округ. Больше он из священника ничего не вытянет. Он отсоединился. Почувствовал горький привкус во рту. Прошло пять лет с исчезновения мальчика. Он сам вел расследование по делу Алена Манури, но ни разу не слышал об этой истории. Только в фильмах полицейские ведомства обмениваются информацией.
Первое подразделение судебной полиции. Отличная мысль.
Он позвонил Эрику Верну, служившему в этом подразделении.
— Я больше ничего не желаю слышать об этой истории.
— Убито несколько человек. Похищены дети. Если ты не хочешь положить этому конец, тебе стоит сменить работу.
— Чего тебе надо?
Волокин объяснил. Все следственные материалы по делу Беллона. Верну ничего об этом не слышал. Тогда он еще здесь не работал, и ему никто не рассказывал об этом расследовании.
— Полагаю, они тебе нужны сегодня.
— Вчера.
— Как тебе их передать?
— По электронке.
— Девяносто пятый год. Протоколы еще не заносились в компьютер.
— Посылаешь факсом основные страницы из дела на свой компьютер, создаешь электронный документ и посылаешь его мне, capito?
— Вы напали на след?
— И не забудь отправить фотографию мальчика.
Он отсоединился, чувствуя, как по шее струится пот. Следственная лихорадка шла ему на пользу. Он потел, из носа текло, а голова оставалась ясной. С самого утра он и не вспоминал о дозе. Надо держаться…
Семнадцать часов.
Темнело.
Он вытащил сигарету. Глубоко вдохнул вечерний воздух, насыщенный углекислотой. Закурил, затянулся ароматным «крейвеном». Легкие горели, все тело ломило. Хорошие симптомы. Заслуженное наказание.
От Касдана никаких вестей. Тем лучше. Хотелось еще больше продвинуться. На своей территории и своими методами. Он подумал было связаться с родителями Беллона, но разве можно ворошить такие ужасные воспоминания накануне Рождества? Немыслимо.
Отбросив выкуренную до половины сигарету, он вернулся в свое убежище, чтобы проверить почту. Ему удалось заставить Верну пошевелиться. Мейл уже пришел. Волокин проглядел материалы. Ничего существенного. Дело быстро закрыли. Тошно было смотреть, с каким безразличием полиция отнеслась к тому, как дети буквально растворились в воздухе.
Он раскрыл PDF-файл. Фотография мальчика. Он распечатал ее на принтере интернет-кафе. Забрал распечатку, положил перед собой на клавиатуру компьютера рядом с тремя другими. Еще утром он забрал дело и снимок Николя Жаке.
Николя Жаке.
Пропал в марте 1990-го. Тринадцать лет. Церковь Святого Евстахия, Сен-Жермен-ан-Лэ.
Шарль Беллон.
Пропал в мае 1995-го. Двенадцать лет. Церковь Блаженного Августина, Восьмой округ Парижа.
Танги Визель.
Пропал в октябре 2004-го. Одиннадцать лет. Нотр-Дам-дю-Розер, Париж, Четырнадцатый округ.
Уго Монетье.
Пропал в феврале 2005-го. Двенадцать лет. Церковь Святого Фомы Аквинского, Седьмой округ.
Сколько еще их было? Задержав дыхание, он внимательно вглядывался в каждое лицо. Четверо мальчишек, не похожих друг на друга. Мотив похитителя заключался не в их внешности. Волокин не сомневался, что он скрывался где-то внутри.
В голосах детей.
В тембрах, которыми так или иначе питался Людоед…
Волокину представился живой музыкальный инструмент, орган, где каждая труба — нежное, драгоценное детское горло. Что за произведение он исполняет? Какой цели служит? Видение обернулось кошмаром. Ему мерещились дети, которых избивают, пытают, чтобы исторгнуть вопли, составляющие регистр зловещего инструмента…
Русский ощутил, как в душе нарастает тревога. При одной мысли о пропавших мальчишках внутри все переворачивалось. Он уже не верил в версию о педофилии. Ни о сексуальном извращении, связанном с детскими голосами. Нет. Тут другое. Это чье-то произведение. Эксперимент. План, для которого необходимы невинные голоса. И боль. Море боли…
В мозгу вихрем проносились мысли. С самого начала он склонялся к гипотезе о детской мести. Мальчишки, объединившиеся, чтобы уничтожить «загонщиков» — тех, кто когда-то причинил зло их собратьям.
А что если все наоборот?
Вдруг на самом деле эти дети — из войска Людоеда?
Кое-что говорит в пользу этой теории. Обувь. Костюмы детей. Использование дерева ситтим. Все это наводило на мысль о секте, обращенной в прошлое. Не говоря о том, как совершались убийства, об увечьях, в которых было что-то извращенно-мистическое. Секта Людоеда? Значит, существует «хозяин», который посылает детей, чтобы уничтожить его собственных часовых. Но зачем?
Половина шестого. От Касдана по-прежнему никаких вестей. Волокин приступил ко второму своему «официальному» заданию. К поиску бывших соратников Гетца. Приспешников хунты, эмигрировавших во Францию в конце восьмидесятых.
Он набрал номер Веласко: тот как раз собирался звонить Касдану. Он перерыл архивы и нашел три фамилии. Рейнальдо Гуттьерес. Томас Ван Эк. Альфонсо Ариас. Всех троих считали палачами режима. Как и Гетц, они нашли убежище во Франции. И тогдашнее правительство согласилось их принять.
Новый звонок. Зная фамилии и гражданство выходцев из Чили, их легко отыскать в архивах миграционной службы. Одна беда: сейчас воскресенье, канун Рождества. Волокин связался с приятельницами, посменно дежурившими в Генеральном штабе, и самым сладким голосом попросил их о помощи. Девушки принялись за поиски. Все четыре чилийца, в том числе Гетц, прибыли в Париж одним рейсом, «Эр Франс»-452, 3 марта 1987 года.
Волокин попросил девушек проследить путь этих людей с момента приезда через миграционную службу. Отдел видов на жительство. Тут же всплыла одна странность: Вильгельм Гетц действительно через три месяца обратился за удостоверением личности для иностранцев, но трое других чилийцев исчезли. Вид на жительство они не запрашивали. Визу не возобновляли. Словно испарились.
Значит, эта троица покинула французскую территорию. И это тоже нетрудно проверить. Но Волокина ждал очередной сюрприз. Палачи так и не пересекли границ Франции. Куда же они делись? Получили какой-то особый статус? Русский связался с МИДом, но здесь ничего не добился.
А ведь он не ожидал никаких загадок. Трое мужчин прибыли во Францию в 1987 году. Они никогда не покидали ее территорию. Тем не менее во Франции их уже не было. Где же они? Сменили фамилии? Невозможно представить себе, чтобы у троих чилийцев, только что оказавшихся в Париже, хватило связей, чтобы с ходу сменить личность. Если только они не получили поддержку государства. Но нет. Все это слишком притянуто за уши. Ублюдки даже не обратились с ходатайством о предоставлении им политического убежища. Они уехали за границу. Но куда?
Восемнадцать часов.
Русский снова попытался связаться с Касданом. Нарвался на автоответчик. Оставил сообщение, затем встал из-за компьютера. Расплатился. И выскочил на авеню Версай. Он больше не мог выносить это логово, где не смолкали пулеметные очереди. Чем теперь заняться? Наступила ночь, добавив еще один штрих к рождественским радостям. Под светящимися арками прохожие торопились так, словно прозвучал сигнал воздушной тревоги. Неумолимо приближался роковой миг. Грозный рубеж празднования Рождества.
Ему вспомнилась «Холодная индюшка». Как отпразднуют Рождество зомби из общежития? Отведают горячей индюшки? Возможно. Но главное — насладятся рождественским пирогом и волшебным уколом…
Волокин в качестве рождественского угощения съел блинчик с шоколадно-ореховой пастой «нутелла» и направился к стоянке такси у ворот Сен-Клу. Он порылся в карманах: у него еще оставалось несколько десятков евро. Но куда ему ехать, он не представлял. И лишь в машине его осенило. Если следствие застопорилось, пора выходить в открытое море.
Пришло время оставить поиски улик ради главного.
Перейти от конкретного к абстрактному. Он улыбнулся.
Теперь он знал, какое направление выберет.
