Глава двадцать третья
– Месье Сандон! – выкрикнул инспектор Бовуар в тысячный раз.
Его уже начинало охватывать беспокойство. Он находился посреди леса рядом с Сен-Реми. Одиль сказала ему, где он найдет пикап Жиля и его следы в лесу. Найти машину Бовуару удалось без труда. Он лишь два раза потерялся на пути в этот тупичок. А вот найти человека оказалось гораздо труднее. На деревьях только-только начали завязываться почки, так что листья не затрудняли обзора, но идти по бурелому, болоту и камням оказалось нелегко. Эта среда не была для Бовуара естественной. Он перебирался через осклизлые камни, попадал ногами в грязевые лужи, скрытые под гниловатыми осенними листьями. Его великолепные кожаные ботинки (он знал, что покупать такие ботинки – безрассудство с его стороны, но до резины опускаться не собирался) были наполнены водой, грязью и веточками.
Когда он вышел на свежий воздух из приторной атмосферы магазина, Одиль прокричала ему вслед фразу, которая до сих пор звучала у него в ушах.
«Берегитесь медведя», – весело пропела она.
Войдя в лес, Бовуар первым делом нашел палку, чтобы в случае чего ударить медведя по носу. Или это акул нужно бить по носу? Он был готов и к тому и к другому. А медведь, сожрав его, сможет воспользоваться палкой как зубочисткой.
У Бовуара был пистолет, но Гамаш приучил его к мысли о том, что доставать оружие нужно только в том случае, если ты и в самом деле собираешься стрелять, а потому пистолет оставался в кобуре.
Бовуар видел достаточно новостей о нападении медведей и знал, что черные медведи обычно неопасны, если только ты не оказываешься между медведицей и медвежонком. Еще он знал, что они становятся опасными, если их напугать. А потому его крик «месье Сандон» имел двойное значение.
– Месье-е-е Са-а-андо-о-о-о-он!
– Я здесь, – раздался неожиданный ответ.
– Где? – прокричал Бовуар.
– Здесь-здесь. Я вас найду.
Бовуар услышал шорох прошлогодних листьев и треск веток. Но человека он не видел. Звук стал громче, но человек так пока и не появился. К Бовуару словно приближался призрак.
«Черт, не нужно мне было об этом думать, – подумал Бовуар, чувствуя, как растет его тревога. – Я же не верю в призраков. Я не верю в призраков».
– Кто вы?
Бовуар повернулся и увидел, что на небольшой возвышенности стоит крупный человек. Широкогрудый, мощный, высокий. На нем была потрепанная вязаная шапочка, рыжая борода торчала во все стороны. Он был заляпан грязью, на одежде висели кусочки коры.
Йети. Большая Нога. Бабушка Бовуара рассказывала ему о некоторых старинных существах. Зеленый человек. Наполовину человек, наполовину дерево. Это был он.
Бовуар крепче сжал палку.
– Инспектор Бовуар, Квебекская полиция.
Никогда еще это не звучало так беспомощно. Зеленый человек рассмеялся. Но не злобным смехом (вот сейчас разорву тебя на части!), а по-настоящему веселым. Он спустился с небольшого холма, ловко петляя между старыми деревьями и молодняком.
– А я уж думал, это дерево со мной говорит.
Он протянул свою большую грязную руку, и Бовуар пожал ее. Он тоже рассмеялся. В обществе этого человека трудно было не веселиться.
– Хотя обычно они не так заметны, когда говорят.
– Деревья?
– О да. Но вы, вероятно, пришли сюда не для того, чтобы поговорить о них. Или с ними.
Сандон положил руку на массивный ствол рядом с собой. Не оперся о него, а просто прикоснулся к нему. Даже без путаных объяснений его подруги Бовуар видел, что у этого человека особые отношения с деревьями. Если бы Дарвин пришел к выводу, что человек произошел от дерева, то отсутствующим звеном можно было бы назвать Жиля Сандона.
– Вы правы. Я расследую убийство Мадлен Фавро. Я думаю…
Бовуар замолчал. Крупный человек отступил на шаг, словно Бовуар толкнул его:
– Убийство? Что вы такое говорите?
– Извините, я решил, что вы знаете. Но вам известно, что она умерла.
– Я был там. Отвез ее в больницу.
– Боюсь, в отчете коронера сказано, что она умерла не естественной смертью.
– Конечно не естественной. Тем вечером вообще не было ничего естественного. Никогда бы не стал приглашать этих призраков в комнату. Это сделала та женщина – экстрасенс.
– Она ведьма, – сказал Бовуар, сам не веря тому, что произнес эти слова.
И все же так оно и было на самом деле. Так он думал.
– Неудивительно, – заметил Сандон, немного придя в себя. – Думать нужно было. Всем нам, а в особенности ей. В этом мире происходят странные вещи, дружище. И в потустороннем тоже. Но я скажу вам кое-что.
Он подошел ближе к Бовуару и наклонился. Бовуар приготовился: вот сейчас ему в нос ударит запах пота и немытого тела. Но оказалось, что от Сандона пахнет свежим воздухом и сосной.
– Самое странное – это то, что есть между этими двумя мирами. Там, где и живут, как в мышеловке, все призраки. Это неестественно.
– А слушать деревья естественно?
Лицо Сандона, только что выражавшее тревогу, снова засветилось улыбкой.
– Настанет день – и вы их услышите. Можно всю жизнь принимать слышимый в тишине шепоток за шелест ветра. Но это деревья. Природа все время говорит с нами, проблема состоит в том, чтобы услышать. Вот я не могу услышать воду, цветы или камни. Вообще-то, могу, но слышу их очень слабо. А вот деревья – их голоса мне ясны.
– И что они говорят?
Бовуар не мог поверить, что задал этот вопрос, и уж совсем не мог поверить, что ему на самом деле интересен ответ.
Несколько мгновений Жиль смотрел на Бовуара.
– Когда-нибудь я вам скажу. Но не сейчас. Думаю, вы мне не поверите, так что не стоит попусту тратить мое и ваше время. Но когда-нибудь, когда я буду знать, что вы не станете смеяться над ними и не обидите их, я вам скажу, что говорят деревья.
Инспектор Бовуар удивился, обнаружив, что обиделся сам. Он хотел, чтобы этот человек доверял ему. И хотел знать. Но он понимал, что Сандон прав. Он, Бовуар, считал, что все это чепуха. Скорее всего, чепуха.
– Не могли бы вы рассказать мне о Мадлен Фавро?
Сандон нагнулся и поднял палку. Бовуару показалось, что Сандон сейчас сломает ее и истреплет в своих ручищах, но тот просто взял ее, как берут чью-то маленькую руку.
– Она была красива. Я не мастер на слова, инспектор. Она была вот такая. – Он показал палкой в лес.
Бовуар оглянулся и увидел солнечный свет, сверкающий на светло-зеленых почках, падающий на золотые осенние листья. Тут можно было обойтись и без слов.
– Она недавно здесь появилась, – сказал Бовуар.
– Несколько лет назад. Жила с Хейзел Смит.
– Вы думаете, они были любовницами?
– Хейзел и Мадлен? – Эта мысль, похоже, показалась Сандону новой, хотя и не отталкивающей. Он нахмурился, обдумывая ее. – Вполне возможно. Мадлен была полна любви. Такие люди не проводят различий между мужчинами и женщинами. Я знаю, что они любили друг дружку, если вы об этом, но мне кажется, вы имеете в виду что-то еще.
– Да, имею. И вы говорите, что это вас не удивило бы?
– Нет, не удивило бы. Но только потому, что Мадлен любила многих людей.
– Включая и месье Беливо?
– Мне жаль, если она испытывала какие-то чувства к этому человеку. Вы же знаете, его жена умерла несколько лет назад. А теперь вот и Мадлен.
Гнев вскипал и затихал в этом человеке так быстро, что Бовуар не успевал подготовиться. У Сандона был такой вид, словно он хочет стукнуть что-нибудь или кого-нибудь. Он злобно огляделся, сжав кулаки, по щекам его покатились слезы. Бовуар видел, как мечутся его мысли. Дерево или человек, дерево или человек. По чему ударить?
«Дерево, дерево, дерево», – безмолвно внушал ему Бовуар. Но гнев прошел, и Сандон оперся о громадный дуб. Потом он обнял дерево, и Бовуар не почувствовал никакого желания насмешничать.
Наконец Сандон снова повернулся к Бовуару, клетчатым рукавом отер лицо от слез и всего остального.
– Извините. Я думал, что уже справился с этим, но, видимо, нет. – Этот громадный человек робко улыбнулся Бовуару, продолжая прижимать к лицу гигантский рукав. Потом он опустил руку. – Я пришел сюда вчера. Здесь я чувствую себя лучше всего. Я прошел к ручью и рыдал там. Весь день. Бедные деревья. Но похоже, они не очень возражали. Они тоже иногда рыдают, когда идет сплошная вырубка леса. Понимаете, они воспринимают ужас других деревьев. Через корневую систему. Они скорбят и рыдают. Вчера рыдал я. Сегодня я плакал. Я думал, что все уже закончилось. Извините.
– Вы любили Мадлен?
– Любил. А вы найдите кого-нибудь, кто бы ее не любил.
– Кто-то все же не любил. Ведь кто-то убил ее.
– Никак не могу в это поверить! Вы точно знаете?
Бовуар ничего не ответил, и Сандон кивнул. Но все же это предположение казалось ему немыслимым.
– Есть средство под названием эфедра. Слышали когда-нибудь о таком?
– Эфедра? – Жиль Сандон задумался. – Вроде не слышал. Но я не хожу по аптекам. У меня магазин натуральных продуктов в Сен-Реми.
– «Ла мезон биоложик». Я знаю. Я был там сегодня. Говорил с Одиль. Она знает?
– Что?
– Что вы любили Мадлен.
– Вероятно. Но она понимала, что это совсем другая любовь. Мадлен из тех людей, которыми восхищаются на расстоянии. Я даже и помыслить не мог о том, чтобы к ней подойти. Вы только посмотрите на меня.
Бовуар посмотрел и понял, что имеет в виду Сандон. Громадный, грязный человек, который чувствует себя как дома в лесной чаще. Не многим женщинам понравится такое. Но вот Одиль он понравился, и Бовуар достаточно хорошо знал женщин и, безусловно, гораздо лучше разбирался в убийствах, а потому видел здесь наличие мотива.
Рут Зардо плелась по дорожке от своего крошечного дома, больше похожего на стенной шкаф, к проходу в стене из сухой каменной кладки, окружающей деревенский луг. Гамаш и Жанна смотрели на нее. С другой стороны луга за ней наблюдали Робер Лемье, Мирна и месье Беливо. Несколько человек остановились на полпути, чтобы взглянуть на Рут.
Все глаза были устремлены на старую женщину, которая прихрамывала и покрякивала.
Рут шла с непокрытой головой, ветерок чуть шевелил ее коротко подстриженные волосы. Вдруг она повернулась, посмотрела на землю позади себя и остановилась. Потом она сделала нечто такое, чего Гамаш никогда не замечал за ней раньше: она улыбнулась. Простой, легкой улыбкой. И похромала дальше.
Она вошла через проход в стене, двигаясь медленно, дюйм за дюймом. А следом за ней двигалось кряканье. Две крохотные пушистые птички.
– Вот она – ведьма, – сказала Жанна.
– Рут Зардо, – рассмеялся Гамаш и подумал, что в этой деревне многие согласятся с Жанной.
Жанна ошеломленно посмотрела на него:
– Рут Зардо? Поэтесса? Это Рут Зардо? Та самая, которая написала:
Я не почувствовала, как прицельное слово
пулей вошло в мое тело.
Я не почувствовала, как разорванная плоть
сомкнулась над ним,
словно вода над брошенным камнем.
Эта самая Рут Зардо?
Гамаш улыбнулся и кивнул. Жанна процитировала одно из его любимых стихотворений Рут – «Полуповешенная Мэри».
– Ох ты… – Жанна почти дрожала. – Я думала, она уже умерла.
– Частично, – сказал Гамаш. – Кажется, она делает это поэтапно.
– В моем кругу она настоящая легенда.
– В кругу колдуний?
– Рут Зардо… Это стихотворение, «Полуповешенная Мэри», оно о реальной женщине – Мэри Уэбстер. Они решили, что она ведьма, и повесили ее на дереве. Это было во времена охоты на ведьм. Конец семнадцатого века.
– Здесь? – спросил Гамаш.
Он изучал квебекскую историю, и хотя в ней случалось немало жестоких событий, ни одно из них не достигало жестокости охоты на ведьм.
– Нет. В Массачусетсе.
Жанна по-прежнему смотрела на Рут, впрочем и все остальные тоже. Рут прошла приблизительно фут по деревенскому лугу; птенцы, шедшие за нею, махали крохотными, словно рудиментарными, крыльями и переваливались на перепончатых лапках.
– Удивительная женщина, – сказала Жанна, словно завороженная.
– Рут или Мэри?
– Вообще-то, обе. Вы читали ее стихи?
Гамаш кивнул:
Меня повесили за то, что я жила одна,
за то, что я голубоглазая и загорелая,
за юбки драные, нехватку пуговиц,
за мою ферму, всю в сорняках,
за средство против бородавок надежное.
– Оно самое, – сказала Жанна, провожая Рут глазами; так утренний свет следует за солнцем. —
Я вверх взлетаю, словно падалица наоборот,
почерневшее яблоко, застрявшее в ветвях дерева.
Невероятно! И все же, – Жанна наконец оторвала глаза от Рут и медленно описала полный круг обратно, – я могу поверить в такое относительно этой деревни. Куда еще отправляются люди в поисках безопасности? Чтобы быть подальше от тех мест, где людей сжигают на кострах.
– Вы поэтому приехали сюда?
– Я приехала, потому что устала, переутомилась. Занятно. Переутомленная ведьма.
Она рассмеялась, и они оба направились к маленькой, обитой вагонкой церквушке на склоне холма.
– Тем не менее вы согласились провести спиритический сеанс.
– Это профессиональное. Трудно сказать «нет».
– Профессиональное или женское? Не только целителям трудно говорить «нет».
– Это верно, мне всегда было нелегко отказывать людям, – сказала Жанна.
Они добрались до Святого Томаса и поднялись на небольшое крыльцо по шести деревянным ступенькам. Гамаш открыл большую деревянную дверь, но Жанна не стала входить. Она повернулась и посмотрела на Рут, потом перевела взгляд на три громадные сосны, растущие на деревенском лугу.
– Это что, совпадение? Деревня называется Три Сосны и на ее лугу растут три сосны?
– Нет, эта деревня была создана лоялистами, которые бежали из Штатов во время войны с Британией. В те времена здесь был сплошной лес. Да и до сих пор здесь вокруг сплошные леса. – Гамаш подошел к ней, и теперь они стояли бок о бок и смотрели на деревню и глухую чащу за ней. – Лоялисты не могли знать, добрались они до безопасного места или нет. И поэтому был придуман специальный код. Три сосны на полянке означали, что они уже в безопасности – за границей Штатов.
– Они были в безопасности, – сказала Жанна и вздохнула с облегчением. – Господи Боже, спасибо Тебе, – прошептала она.
Гамаш стоял на ласковом золотистом солнце и ждал, когда Жанна будет готова войти внутрь.
– Мы образовали круг, и эта ведьма принялась рассыпать соль, – рассказывал Жиль.
Они с Бовуаром сидели на камнях у полноводного ручья. Бовуар слушал и кидал камешки в воду. Сандон смотрел на ручей, чья поверхность была покрыта танцующими серебряными блестками там, где солнечные лучи улавливали движение.
– Мне нужно было сразу уйти, но… я не знаю… мы все словно были заколдованы. Я думаю, это было похоже на истерию. Я слышал, как в темноте движутся какие-то существа. Все это сильно пугало.
Бовуар украдкой бросил взгляд на Сандона, но тот, казалось, был ничуть не смущен своим признанием.
– Потом она стала вызывать духов, говорила, что слышит их. И я их тоже слышал. Это было ужасно. Она зажгла свечи, но от этого почему-то стало еще темнее. А после раздалось какое-то шарканье. Там что-то появилось, я знаю. Эта ведьма вызвала какого-то мертвеца. Даже я понимаю, что это ошибка.
– И что случилось?
Сандон тяжело дышал, вернувшись в ту нехорошую комнату, снова окруженный темнотой и ужасом. И еще кое-чем.
– Она слышала приближение чего-то. Потом хлопнула в ладоши. Я думал, что вот-вот умру. Послышалось два крика. А может, и больше. Страшные звуки. Затем удар. Я чуть не ослеп от ужаса, но я видел, как Мадлен упала. Поначалу я даже шевельнуться боялся, но Клара бросилась к ней, а следом и Мирна. Когда я снова смог двигаться, вокруг Мадлен уже стояло несколько человек.
– Включая и месье Беливо?
– Нет, его там не было. Я подоспел раньше месье Беливо. Я решил, что он упал в обморок. Если откровенно, то я был рад, что не оказался на ее месте. Потом мы перевернули ее.
– Я не могла этому поверить, – сказала Жанна, вспоминая лицо, от которого вот уже два дня старалась убежать. – Мы пытались прощупать у нее пульс, сделать искусственное дыхание, но это было невозможно – она вся окоченела. Она словно обездвижела, жизнь в один миг оставила ее. Вы назвали какое-то средство…
Она стала вспоминать название. Гамаш молчал, спрашивая себя, не игра ли это.
– Забыла название, но на нее подействовало какое-то медицинское средство, верно?
– Эфедра. Вообще-то, это растение, натуральное вещество. Его используют люди, которые хотят похудеть, но оно было запрещено. Оно слишком опасно. Какое впечатление у вас вызвали эти люди?
– На самом деле это был второй сеанс. Первый состоялся в пятницу вечером в бистро.
– В Страстную пятницу, – сказал Гамаш.
– Я чувствовала напряжение, исходившее главным образом от двух людей. Не от Габри. От двух других. От высокого печального человека. И громадного рыжебородого. Но мужчины часто так себя ведут на сеансах. Они либо не верят и исполнены негативной энергии или же верят и смущены тем, что им страшно. А это опять негативная энергия. Но вообще-то, у меня создалось впечатление, что они были расстроены не просто своим присутствием. Я думаю, они ненавидели друг друга. Сильнее это проявлялось в крупном человеке, но владелец магазина…
– Месье Беливо, – вставил Гамаш.
– В нем есть что-то темное.
Гамаш удивленно посмотрел на нее. Он мало что знал об этом человеке, но даже эта малость вызывала у него симпатию. Месье Беливо казался вежливым и даже застенчивым.
– Он что-то скрывает, – сказала Жанна.
– Мы все что-то скрываем, – заметил Гамаш.
– Вы каждый день сюда приезжаете? – спросил Бовуар, когда Сандон закончил рассказ.
Этот вопрос даже для него прозвучал уж слишком примитивно, и Бовуар постарался не покраснеть.
– Угу. Ищу дерево для моей мебели.
– Я видел в магазине ваши вещи. Это просто фантастика.
– Деревья позволяют мне делать это.
– Позволяют их срубать? – удивленно спросил Бовуар.
– Нет, конечно, за кого вы меня принимаете?
«За убийцу?» – завершил его мысль Бовуар. Неужели он так подумал?
– Я иду по лесу и жду вдохновения. Использую только мертвые деревья. Мне кажется, у нас много общего – у вас и у меня.
Это почему-то понравилось Бовуару, хотя он и не мог понять, что у них общего.
– Мы оба имеем дело со смертью, зарабатываем на ней, если хотите. Без мертвых деревьев у меня не было бы мебели, а у вас без убитых не было бы работы. Конечно, вы, ребята, сами себе иногда помогаете.
– Вы о чем?
– Да ладно! Вы что, не читали сегодняшнюю газету?
Сандон вытащил из заднего кармана сложенную и помятую газету. Он протянул газету Бовуару, показав грязным пальцем нужную заметку:
– Читайте. Я думал, они всех плохих ребят упрятали за решетку, но один, кажется, все еще разгуливает где-то на свободе. Вернее, не где-то, а здесь, у нас. Вы кажетесь мне порядочным человеком. Тяжело, наверное, иметь такого мерзкого шефа.
Бовуар почти не слышал комментариев. У него возникло такое чувство, будто он рухнул в эту газету и загнан в ловушку словами. Одним словом.
Арно.
Несколько секунд Жанна молчала, оглядывая маленькую деревянную церковку. Простые лесные ландыши наполняли ее своим благоуханием, так что здесь пахло старым деревом, чистящим средством с ароматом лимона, книгами и цветами. Церковь была похожа на ювелирное изделие. Солнечный свет, проникавший внутрь сквозь витражное стекло, приобретал зеленый, голубой и красный оттенки. Самым заметным из этих витражей был не тот, что располагался за алтарем и изображал Христа. Самый заметный находился в боковой стене и изображал трех молодых людей в военной форме. Солнечные лучи, пробившиеся сквозь них, окрашивали своими цветами Гамаша и Жанну, и они сидели на скамье в тепле, составлявшем сущность этих мальчиков.
– Будьте осторожны. – Она отвела взгляд от Гамаша и посмотрела на полоску красного цвета у его ног.
– Что вы имеете в виду?
– Я вижу это повсюду вокруг вас. Будьте осторожны. Что-то случится.
