Я проснулся в семь и немедленно позвонил Кумали с мобильного, но у нее тут же включился автоответчик. Я оставил сообщение, чтобы она срочно мне перезвонила, и продолжал набирать ее номер снова и снова, но даже через двадцать минут не смог связаться с ней.

Спустившись к конторке портье, я еще раз получил возможность насладиться своеобразием английского языка управляющего, когда узнавал у него адрес фирмы «Гул и сыновья. Пристань для яхт и корабельные плотники». Я ввел полученную информацию в навигатор «фиата» и уже через семь минут был в старом порту, перед домом, который Кумали белила на фотографии.

По виду это был типичный дом рыбака, двухэтажный, с керамическими цветочными горшками в окнах. Странно, но его облик вызывал чувство радости и уюта, которых в женщине-копе не было и в помине. Пройдя по дорожке, я позвонил в дверной колокольчик. Ответа не последовало.

Я пересек крошечную лужайку и направился по узкому проезду, идущему вдоль высокой стены здания, где размещалась фирма «Гул». Заглянул в гараж. Там стояла итальянская машина, «полное дерьмо», по выражению секретарши. Она была черного цвета, с поднятым складным верхом. Никаких следов жизни не наблюдалось и здесь. Подойдя к задней части дома, я прислушался: ни звука, ни малейшего движения, если не считать полосатой кошки, которая сидела в кухне на подоконнике и лапкой чесала ухо.

Вернувшись в машину и взглянув на часы, я отъехал, высматривая какой-нибудь садик за углом. Наверняка Кумали где-то рядом. Через десять минут я увидел маленький клочок травы и нескольких детишек на качелях. Рядом слонялись их матери, среди которых я, к своему величайшему облегчению, увидел Лейлу Кумали.

Припарковавшись, я вылез из машины. Женщина стояла спиной ко мне, раскачивая сына. Я был уже в нескольких ярдах от нее, когда одна из матерей окликнула ее по-турецки, указав на меня.

Кумали оглянулась. В первый момент в ее взгляде было столько ярости от моего неожиданного вторжения, что такая реакция показалась мне неоправданной. Но было и что-то еще, какая-то скрытность в ее манере держаться, в том, как поспешно сняла она сына с качелей. В это мгновение я почувствовал, что невольно прикоснулся к чужой тайне.

Женщина пристально смотрела на меня, а мальчик выглядывал из-за ее юбки. Я улыбнулся ему и сказал:

– Это, наверное, ваш сын?

К счастью, выражение моего лица не изменилось, когда ребенок, как видно почувствовав себя более уверенно, вышел из-за спины матери и я увидел, что он страдает синдромом Дауна.

Он улыбался, его лицо было по-детски невинным и не менее красивым, чем у многих детей, которых я знал. Малыш сказал мне что-то по-турецки, наверное «Доброе утро!», и, вместо того чтобы общаться с ребенком на языке, которого он не понимал, я почему-то отвесил сыну Лейлы поклон. Похоже, мальчику показалось, что это самое забавное, с чем он сталкивался в своей жизни, и малыш поклонился мне в ответ. Матери и все остальные дети, с интересом наблюдавшие за этой сценой, дружно рассмеялись, и вдохновленный этим сын Кумали еще несколько раз поклонился сумасшедшему американцу.

Единственным человеком, кто не нашел во всем этом ничего смешного, была его мать.

– Как вы меня разыскали? В моей записке ясно говорится, что я не желаю обсуждать…

– Я здесь не для того, чтобы спорить, – прервал я женщину-копа. – Мне бы хотелось, чтобы вы посетили Французский дом вместе со мной.

Это предложение несколько обуздало ее гнев.

– Зачем?

– Похоже, Додж был убит, и, возможно, нам удастся доказать это.

– Убит? И как же, по-вашему, злодей проник на территорию поместья?

– Не знаю. Первый шаг – установить, что в доме действительно был кто-то еще. Думаю, нам удастся сделать это.

Она подумала мгновение и покачала головой:

– Нет. Все доказательства явно свидетельствуют…

– Забудьте вы про доказательства. Доказательства – это всего лишь некий перечень фактов, которыми вы располагаете. А как быть с тем, что вам не удалось обнаружить? Как вы это назовете? Несущественным?

Сказанное было цитатой из моей книги, и я отругал себя за то, что вновь выхожу за рамки легенды. Но тут же вспомнил, что эта книга была выбрана для моего чтения в самолете, и снял с себя этот грех. Однако женщину убедить пока не удалось.

– Нам необходимо взяться за это прямо сейчас – прежде чем дело будет закрыто.

– Нет, мои начальники уже покончили с ним.

Я изо всех сил старался сохранить самообладание.

– Если окажется, что я прав, а полиция успеет избавиться от трупа и вернуть паспорта всем причастным к этому делу, вашему начальству предъявят большие претензии. Причем на самом высоком правительственном уровне.

Кумали колебалась. Другие матери попрощались с ней и с ее продолжавшим отвешивать поклоны сыном. Пора было вести детей в школу.

– Сейчас я никак не могу ехать, – сказала Лейла. – Надо оставить ребенка у няни. На это потребуется время, моя машина сломана…

– Я вас подвезу, – сказал я, показав на «фиат».

Видимо, мое предложение ей не понравилось, но и возразить было нечего, поэтому она кивнула в знак согласия. Малыш, наоборот, решил, что это здорово, и взял меня за руку. Я повел их к машине.

Кумали открыла заднюю дверцу, впустила сына и устроилась рядом с ним. Не очень похвально для женщины-мусульманки садиться в машину к человеку, которого она едва знает. Ехать рядом с водителем было бы для нее и вовсе немыслимо.

Пока она давала мне указания относительно дороги, я бросил через плечо:

– Вам следует позвонить в офис и сказать, что, поскольку возникли новые обстоятельства, необходимо задержать отправку дела в Анкару.

Кумали ничего не ответила. Я заглянул в зеркало заднего вида и увидел, что она взирает на меня с ледяным выражением лица. Оно не изменилось с тех пор, как женщина услышала мое предложение, но тут уж я ничего не мог поделать. Через мгновение она все-таки вытащила мобильник и стала что-то говорить по-турецки.

Закончив разговор, женщина сказала, что оставила сообщение шефу и попросила нескольких своих коллег подъехать на южную оконечность мыса для встречи с нами. Вызывает подкрепление, решил я, но никак это не прокомментировал. Мальчик начал что-то оживленно лопотать по-турецки. Взглянув в зеркало, я увидел, что Кумали внимательно его слушает. Было очевидно: женщине хотелось, чтобы мальчик понял, как важно для нее все, что он говорит. Чем больше я наблюдал за ними, тем лучше понимал, какое безграничное терпение проявляла мать в общении с ним.

– Мой сын хочет сообщить вам, что в четверг мы идем в цирк, – переводила она. – Представление начнется с большого парада, потом ожидаются акробаты, львы, клоуны…

– И заклинатели змей, – добавил я. – Я видел их, когда ехал сюда. Скажите ему, что это будет выглядеть грандиозно.

Кумали перевела. Ребенок рассмеялся и начал о чем-то спорить с матерью. Она объяснила:

– Сын спросил, не хотите ли вы пойти с нами, но я сказала, что у вас важная встреча в этот день и вы будете заняты.

Я поймал ее взгляд в зеркале.

– Да черт с ней, с этой встречей! Я с удовольствием составлю вам компанию.

Лейла заговорила с ним по-турецки, затем велела повернуть налево и остановиться через двадцать ярдов. Мы подъехали к скромному домику с садовыми гномами вдоль главной дорожки, детской горкой и маленьким квадратиком травы. Напротив находился склад концерна «Кока-Кола». Моторы двух больших грузовиков ревели так громко, что я не смог как следует попрощаться с мальчуганом. Мать вывела его из машины, и они прошли через ворота к дому.

Дверь открыла женщина лет тридцати, темноволосая и очень полная. Она поцеловала мальчика в голову. Пока мать разговаривала с няней, я размышлял о странном поведении детектива Кумали в парке. Само собой напрашивалось объяснение, что причиной этому был синдром Дауна, которым страдал мальчик, и что мать инстинктивно пыталась оградить его от общения с посторонними. Но дело, наверное, было не только в этом: ведь Кумали и ее сын вполне комфортно ощущали себя на детской площадке. Нет, я чувствовал: здесь было что-то совсем другое. Но в чем разгадка, не имел ни малейшего представления. Мать с ребенком гуляют в парке. И что же в этом такого?

Когда Кумали возвращалась к машине, ее сын, стоя в дверном проеме, поднял руку, прощаясь со мной. Хотя я и сидел за рулем, но сумел все же достаточно ловко поклониться. Лицо ребенка просияло. Он отвесил мне два поклона в ответ.

Кумали села на заднее сиденье, а я еще мгновение наблюдал за ее сыном. Это был замечательный малыш, но, как ни горько в этом признаться, я был не в силах чем-то ему помочь.

Включив сцепление, я направился в сторону Французского дома.