Глава 18
А без расследования, разумеется, никакой надобности в пребывании в Бодруме агента Броуди Уилсона не было.
Отправляясь к девяти часам утра в управление полиции, я твердил себе, что не следует спешить – у меня здесь еще остались дела.
Женщина-полицейский назначила мне это время для встречи во вчерашнем письме.
«Вы без проблем вылетите завтра из Бодрума, – писала она. – Визит ко мне не займет у Вас больше двадцати минут».
Войдя внутрь, я увидел юного копа в тщательно выглаженной униформе и ботинках, блестевших, как у моряка из почетного караула. Ему было не больше шестнадцати. Он провел меня вверх по лестнице в задней части здания. Там было множество кабинетов, занимаемых детективами. В конце коридора мы вошли в комнату с двумя столами и видом на двор соседнего дома. Побелка на этом доме осыпа`лась, штукатурка отваливалась, а крыша была усеяна битой черепицей, но все это казалось не столь важным: уж больно хорош был росший во дворе красный жасмин.
За одним из столов сидела молодая женщина с темными взъерошенными волосами, очевидно секретарь. Она прижимала к уху телефон, не переставая стучать по клавиатуре компьютера, столь древнего, что на нем, возможно, еще играли в «Понг».
Секретарша была из тех женщин, в которых экстравагантно все: жесты, груди, выпирающие из-под тесной блузки, макияж, задница под юбкой в обтяжку. Пока я ждал, когда она освободится, у меня возникло подозрение, что и характер у нее столь же сумасбродный. Во многих отношениях секретарша олицетворяла противоречия современной Турции: молодая представительница прекрасного пола, существующая в традиционно восточной культуре; беззастенчиво женственная в обществе, где доминируют мужчины; нерелигиозная и похожая на женщину Запада в стране, обращенной к Востоку и принадлежащей к исламскому миру.
И конечно же, в государстве, куда я приехал, имелось еще одно противоречие, самое серьезное для глубоко консервативной нации, – наркотики. Турция невольно участвовала в чрезвычайно прибыльном бизнесе, став важнейшим звеном в мировом маршруте наркоторговли, современном Великом шелковом пути, по которому перевозили опиум, полуочищенный героин и гашиш высшего сорта: из Пакистана и Афганистана в Западную Европу, через границу – в Ливан или через горы Кавказа – в Россию. Наркотики сделались современным ходовым товаром, транспортируемым через Турцию подобно тому, как нефть перекачивается по трубопроводам из одной страны в другую.
Я узнал обо всем этом в ту пору, когда готовил на острове Санторини убийство греческого наркоторговца Кристоса Николаидиса. Занимаясь им, я получил информацию от Управления по борьбе с наркотиками: там говорилось, что семейство Николаидис и шесть других главных картелей завязаны на Турции, особенно южной ее части. Несмотря на героические усилия отдельных честных турецких офицеров, здесь процветает коррупция, а доходы от торговли наркотиками становятся все более впечатляющими.
Поскольку женщина-секретарь явно не собиралась завершать телефонный разговор, я пододвинул стул, сел и погрузился в раздумья о Патросе Николаидисе и его мордоворотах-албанцах. Вернувшись к проблемам национальной безопасности США, я перестал думать об этом человеке, но теперь должен был признать, что по иронии судьбы в этот кризисный момент мы вновь с ним пересеклись: я оказался в том уголке мира, который он так хорошо знал. Я терялся в догадках, где он сейчас, надеясь, что в Салониках – ухаживает за лавандой и оплакивает старшего сына.
Я, конечно, был не прав: мне следовало обдумать этот вопрос гораздо более тщательно. Женщина наконец повесила трубку и одарила меня улыбкой, столь же экстравагантной, как и она сама. Секретарша расправила блузку, чтобы я наверняка заметил ее самые главные достоинства, и высказала предположение, что видит перед собой мистера Броуди Уилсона.
В ответ на мой кивок она сообщила, что ее босс задерживается на пятнадцать минут.
– Она прогуливается со своим маленьким пижоном в парке каждое утро. Не успела купить машину, как та тут же сдохла. Авто у нее итальянское, полное дерьмо.
Из этой болтовни я сделал вывод, что дружок ее босса, наверное, тоже итальянец. У меня также создалось впечатление, что английский язык секретарши позаимствован главным образом из современных американских песен, голливудских блокбастеров и общения в Интернете.
– С маленьким пижоном? – переспросил я.
– Это ее сын.
– А муж у нее, наверное, тоже коп? – Не то чтобы меня все это так уж сильно интересовало. Но надо же было поддержать разговор, хотелось немного потрепаться.
– Нет, она разведена.
– А сколько лет сыну?
– Маленькому пижону шесть.
Моей собеседнице явно нравилось это выражение, благодаря ему женщине казалось, что по части употребления модных словечек она не уступает заезжему американцу.
– Одинокой матери трудно воспитывать мальчика такого возраста.
Секретарша пожала плечами: наверное, даже не задумывалась об этом. Уж не пытается ли она завязать со мной знакомство? Это могло бы закончиться катастрофой.
– У вас есть дети, мистер Уилсон?
– Маленьких пижонов точно нет, – ответил я не задумываясь, ненароком выдавая правду о себе, прямо противоречащую моей легенде. Я тут же понял свою ошибку и хотел было взять свои слова обратно, но отбросил эту глупую идею. Мне удалось сохранить хладнокровие. – Во всяком случае, со мной дети не живут, – продолжил я с улыбкой. – Я разведен, поэтому знаю, как нелегко приходится с ними матери. Бывшая жена держит меня в курсе.
Секретарша рассмеялась, не заметив никаких нестыковок. Я подумал, что вышел сухим из воды, но ладони вспотели от волнения. Пришлось мысленно дать себе шлепок по голове, чтобы проснуться.
– Это ваш босс? – спросил я, пытаясь сменить тему разговора, и кивнул в сторону соседнего рабочего места, где стояла фотография.
На ней была запечатлена улыбающаяся женщина в платке и рабочем комбинезоне. Взобравшись на лестницу, она белила стену маленького бодрумского домика. По-видимому, фото было сделано где-то в районе старого порта, на большом здании висела вывеска на английском и турецком: «Гул и сыновья. Пристань для яхт и корабельные плотники».
– Да, – ответила секретарша, подойдя ко мне. – Снято пару лет назад, как раз после ее приезда.
Я более внимательно посмотрел на фотографию: красивая женщина за тридцать, тоже весьма экзотической внешности, с высокими скулами и большими миндалевидными глазами.
– Очень привлекательная, – сказал я.
– Спасибо, – раздался ледяной голос сзади. – Говорят, я унаследовала красоту от матери.
Я оглянулся и увидел женщину-копа. Положив на стол сумочку и мобильник, она повернулась к секретарше:
– Сядь за свой стол, Хайрюнниса. – Повторять дважды ей не пришлось.
На женщине-полицейском был платок, заправленный в жакет с высоким воротом. Под жакетом, доходившим ей до колен, она носила блузку с длинным рукавом и широкие брюки, чуть-чуть открывающие каблуки. Вся одежда была высокого качества и очень стильная, но ни кусочка тела, кроме рук и лица, не было открыто. Эта женщина представляла собой другую грань Турции – консервативную, исламскую, подозрительно относящуюся к Западу и его ценностям.
– Меня зовут Лейла Кумали.
Руку дама не подала. Не надо было быть детективом, чтобы понять: я ей не понравился. Возможно, потому, что вторгался в зону ее служебной ответственности, а может быть, она просто питала неприязнь к американцам. Скорее всего, и то и другое, решил я. Так, наверное, заведено в Турции: поставить собеседника на место с самого начала. Пара ударов – и ты вне игры.
– Очень жаль, что вам пришлось ехать издалека на такое короткое время, – сказала она, садясь. – Как я уже упоминала в письме, причиной смерти молодого человека стал несчастный случай. Это совершенно ясно.
– Когда вы собираетесь завершить расследование? – спросил я.
– Сегодня. Папка с документами будет отправлена моему начальству уже утром. Если не возникнет никаких возражений, дело перешлют в Анкару главе департамента, который закроет его и опечатает папку.
– Боюсь, что с этим придется подождать. Мне необходимо ознакомиться с ходом расследования до того, как будет принято какое-либо решение.
Обычно я не столь резок, но допустить, чтобы дело прошло мимо меня, я не мог. Мне надо было выиграть время.
По брошенному на меня взгляду я понял, что женщина-коп не на шутку рассердилась, хотя и постаралась скрыть это. Она не отвела глаз, желая вынудить меня сделать какой-нибудь примирительный жест, но мне доводилось выдерживать и более суровые взгляды.
– Не думаю, что есть какая-то нужда в подобной задержке, – сказала она наконец. – Я уже упоминала, что могу изложить вам суть этого дела за каких-то двадцать минут, может быть даже быстрее. Здесь все абсолютно ясно.
Открыв шкаф, Лейла Кумали извлекла стопку папок и, найдя фотографию лужайки позади Французского дома, швырнула ее на стол.
– Вот сюда он упал, – пояснила она, показывая, как летел молодой человек с отвесной скалы.
Вдоль осыпающегося обрыва шло деревянное ограждение, которое опоясывало всю относящуюся к поместью территорию мыса и заканчивалось у красивого бельведера в самой верхней точке.
– В четырех метрах к северу от бельведера он или вскарабкался на ограду, или перелез через нее, – продолжала женщина. – Мы знаем точное место, потому что человек из моей команды криминалистов нашел зацепившуюся за древесину нитку из хлопчатобумажных брюк, принадлежавших погибшему.
Английский язык Кумали был очень хорош, но она слишком сильно выделила «команду криминалистов», все еще кипя от негодования и давая мне понять, что здесь не какое-нибудь захолустье: они тщательно проводят расследование, используя все современные методы. Я открыл рот, чтобы задать вопрос, но она меня опередила:
– Вы хотели ознакомиться с делом, так дайте мне закончить. Молодой человек умер в двадцать один тридцать шесть. Мы знаем это, потому что в кармане Доджа был мобильник, и его часы остановились, когда американец разбился о скалы. Это случилось через шесть минут после того, как большая фосфорная звезда взорвалась над мысом. То был сигнал к началу фейерверка. Вряд ли вам это известно, но в субботу вечером праздновали…
– Зафер-байрам, – сказал я.
Она была удивлена:
– Браво! Возможно, вы менее невежественны, чем большинство ваших соотечественников.
Я не стал возражать. Зачем? Мне предстояло столкнуться с куда более сложными проблемами, чем ее неприязнь.
– Когда взорвалась фосфорная звезда и началось вечернее празднество, погибший, мистер Додж, сидел у себя дома в библиотеке, пил спиртное и принимал наркотики. Об этом говорится в токсикологическом отчете. Он взял бинокль – мы нашли его рядом с ограждением – и пошел на лужайку, чтобы полюбоваться фейерверком.
Этот бинокль включил в моем сознании сигнал тревоги, чутье подсказывало: здесь что-то нечисто. Но времени на размышления у меня не было. Я хотел сконцентрироваться на словах Лейлы Кумали, а она говорила очень быстро:
– Чтобы лучше видеть фейерверк, он или взобрался на ограждение, или перелез через него. Из-за воздействия наркотиков и алкоголя, а также повторяющихся вспышек света молодой человек потерял ориентировку, утратил опору на осыпающемся краю обрыва и сорвался вниз. Вы слушаете меня, агент Уилсон?
Я кивнул.
– Мы воссоздали всю эту сцену с манекеном его роста и веса. Примерно через секунду после падения мистер Додж пролетел сквозь кусты, свисающие с утеса. Мы обнаружили сломанные ветки и несколько клочков волос в листве. Возможно, вы сочтете это важным: траектория его движения полностью согласуется с тем, как падал бы человек, соскользнувший с утеса. Вот отчет об этих экспериментах. – Кумали положила на стол тонкую стопку графиков. – Мы думаем, что Додж пытался уцепиться за эти ветки – у него были царапины на одной руке, – но продолжал падать, пока не ударился о скалы, пролетев сто четыре фута. Это высота десятиэтажного здания. Помимо других многочисленных травм, он сломал позвоночник в двух местах и умер мгновенно.
Я кивнул: именно так была сформулирована в файле Государственного департамента причина смерти Доджа. Оставалось только признать: эта Лейла Кумали отлично поработала вместе со своей командой криминалистов. Да поможет нам Бог, подумал я. Пришлось перейти в наступление: у меня не было другого выхода. И я запустил пробный шар.
– В поместье были охранники, – сказал я. – Множество людей находилось в лодках. Некоторые из них, по-видимому, совсем близко к мысу. Кто-нибудь слышал, как он кричал?
– Нет. Его крик в любом случае был бы заглушен взрывами фейерверков. Вы хотели спросить именно об этом?
– Не совсем, – ответил я с раздражением. – Я хочу точно знать, кто еще находился в поместье в тот вечер.
– Это смешно! – огрызнулась Кумали. В ее голосе послышался сарказм: – Мы тоже интересовались этим вопросом. Кроме охранников, там никого не было.
– Откуда такая уверенность? Имение огромное.
Она бросила на меня испепеляющий взгляд.
– Суммарная площадь – шесть целых девять десятых акра, – объявила Кумали, открывая другую папку и доставая оттуда новую порцию фотографий. Там же лежала пачка ксерокопий. – Люди, арендующие поместье, чрезвычайно богаты, поэтому по всему периметру установлено сто восемь камер слежения. Эта система была смонтирована одной из ведущих в мире корпораций, специализирующихся на обеспечении безопасности, кстати американской – вам, наверное, приятно будет об этом узнать. По территории невозможно и шагу ступить, чтобы тебя не заметили и не сделали видеозапись.
И Кумали разложила фотографии дюжины разнообразных камер: установленных на стойках, расположенных по бокам здания, спрятанных в листве. Некоторые были закреплены, другие вращались, при этом абсолютно все камеры оказались оснащены системами инфракрасного излучения и ночного видения. Глядя на них, я понимал, как специалист, что это оборудование стоит целое состояние.
Женщина продемонстрировала несколько ксерокопий:
– Это спецификации системы. Можете убедиться: нет ни дюйма территории, не охваченного камерами.
Потом последовала серия отчетов, утверждавших, что камеры работали без сбоев. На них я даже не взглянул: был уверен, что так оно и есть. Положение ухудшалось с каждой секундой. Возможно, мне удастся задержать отправку дела в Анкару на несколько дней, но не больше.
– А как насчет утеса? – спросил я. – Не мог ли кто-нибудь еще забраться туда?
Она вздохнула:
– Есть маленький пляж, примыкающий к нему, его называют Немецким пляжем. Там имеются аппарель для спуска катеров, бассейн с морской водой и сарай для лодок. Эта территория является частью имения, своего рода караульным помещением. Там находилось два человека, четыре камеры держали под наблюдением ступеньки, ведущие к имению, и весь торец утеса. Вы хотите знать, насколько хороши камеры контроля движения? Наше внимание привлекло небольшое расплывшееся пятно, зафиксированное одной из них. До меня не сразу дошло, что на экране летящее вниз тело жертвы. Одна пятидесятая доля секунды, но камере этого было достаточно.
Я взглянул на кусты красного жасмина во дворе, пытаясь выиграть немного времени и собраться с мыслями для новой атаки.
– Итак, вы утверждаете, что Додж был один, но это не соответствует действительности, – сказал я. – Там были охранники. Что могло помешать одному из них подойти сзади и столкнуть его в пропасть?
Женщина-детектив едва взглянула на свои записи, готовая дать мне отпор, даже если бы ее глаза были завязаны.
– В тот вечер там дежурили восемнадцать человек.
Кумали выложила на стол их фотографии: перед моими глазами предстала шеренга головорезов.
– Не все из них вполне добропорядочные люди – таков уж этот бизнес, но это не столь важно. Перед ними не ставилась задача обходить территорию. Охранники должны оставаться на своих постах, следить за экранами телевизоров и покидать свое место группами по шесть человек во главе с руководителем только при каком-то нарушении. Все посты находились под наблюдением камер. Видеозапись показывает, что никто из этих людей не уходил с постов в течение часа до гибели Доджа и часа после. Возможно, я вас разочарую, но группа охраны вне подозрений.
– Вы вовсе меня не разочаровываете, – солгал я. – Просто мне хочется докопаться до истины. Да, возможно, охранники чисты, если, конечно, на дисках и магнитофонных лентах ничего не подправлено.
Я хватался за любую соломинку, пытаясь не потерять при этом лицо.
– Существуют диски, – парировала Кумали, не поддаваясь на мои уловки. – Все они проверены, к тому же имеют встроенный код: если вы станете редактировать материал, это немедленно будет зафиксировано. Я уже говорила, что аналогичную систему используют в Белом доме.
Мне нечего было возразить ей: вся прелесть мер безопасности во Французском доме состояла в том, что жившие там богачи обладали полной свободой. Они не находились под постоянным присмотром, что было очень важно для богатых любителей наркотиков, но никто не мог войти на территорию поместья, не будучи замеченным и остановленным. Его обитатели вряд ли могли рассчитывать на бо`льшую безопасность, чем они имели.
– Кто-нибудь мог желать смерти Доджа? – поинтересовался я, стараясь не показать, что это всего лишь еще один карточный ход, еще одна брошенная кость в игре.
– Если только жена. Погибший не имел ни братьев, ни сестер, родители его умерли. Она была единственной наследницей. Ее зовут Камерон.
Кумали бросила на стол фотографию.
Камерон была сфотографирована общим планом, она смотрела прямо в камеру. Все у нее было на месте: высокая, элегантная женщина лет двадцати пяти. Ощущалась холодная надменность, характерная для настоящих красавиц, например моделей. В отчете Госдепа было сказано, что она познакомилась с Доджем в фирменном магазине «Прада» на Пятой авеню, где работала продавцом-консультантом. Это выглядело логично: где еще красотка без роду без племени могла встретить молодого миллиардера? В прачечной самообслуживания?
– Как долго они были женаты? – спросил я, не отрывая взора от лица Камерон. Трудно было ею не залюбоваться.
– Восемь месяцев.
Я озадаченно взглянул на Кумали:
– Восемь месяцев супружества, а потом миллиардное наследство – я расцениваю это как серьезный мотив для преступления.
Женщина-коп покачала головой:
– С восьми часов вечера Камерон находилась в вертолете мужа с четырьмя другими любителями вечеринок. Они посетили целый ряд клубов на берегу моря. Мы просмотрели материал, отснятый камерами видеонаблюдения: зафиксирована каждая минута их пребывания там.
Это я легко мог себе представить: обычно гуляки приезжают на танцы в клубы на «порше», «БМВ», иногда на «феррари». А потом появляется она – в легком вертолете «белл джет рейнджер». Нелегко утереть нос миллиардерше.
– Ладно, будем считать, что у жены есть алиби, – задумчиво произнес я. – Но что ей стоило нанять убийцу?
– Кого, интересно? У супругов здесь было мало знакомых: несколько богатых парочек, которые приплывали к ним из Монако и Сен-Тропе, да немногие иностранцы, которые тут отдыхают. Просто знакомые. Мы допрашивали их всех, но не нашли никого, кто мог бы сделать такое.
– А что, если это был профессиональный наемный убийца?
Кумали рассмеялась, но вовсе не потому, что сочла это забавным.
– Где же найдешь первоклассного киллера? Скорее нарвешься на какого-нибудь неумелого подонка, который возьмет задаток и тут же скроется. Опять-таки американец был в поместье один, и тут уж ничего не поделаешь.
– И все же миллиард долларов, – сказал я даже не ей, а как бы размышляя вслух, – это чертовски большие деньги.
– Да что вы за люди такие, янки? – спросила она, не скрывая презрения. – Убийство – первое, что приходит вам в голову. Если жене нужны были деньги, хватило бы нескольких миллионов. Она бы просто развелась с ним.
Я устал безуспешно накачивать воздух в окончательно сдувшееся расследование и понимал, что мой план не сработал. Но больше всего меня раздражала эта женщина и ее отношение ко мне и Америке. Хотелось раскритиковать ее действия, найти в них серьезные просчеты. Пусть ответит за наркоторговлю, за новый Шелковый путь, за геноцид курдов и прочие грехи своих соотечественников. Но я сдержался и не дал волю чувствам. Именно так и следовало вести себя ради успеха нашего дела.
– Скажите, а они заключали брачный контракт? – устало спросил я.
– Не узнавала, – ответила Кумали без всякого интереса. – Да и какая разница? Как я уже говорила, на территории имения никого больше не было. Единственный человек, у которого мог иметься мотив для убийства, находился в двадцати милях, действия мистера Доджа понятны и недвусмысленны, свидетельства криминалистов неоспоримы. Это был несчастный случай.
Она стала убирать со стола фотографии и отчеты, чтобы поместить их обратно в шкаф с документами.
– Таково мое мнение об этом деле, мистер Уилсон. Думаю, даже ФБР согласится, что турецкая полиция проделала кропотливую и высокопрофессиональную работу.
– Мне нужны эти папки, необработанные данные и все остальное, детектив Кумали, – заявил я, указывая на груду материалов.
Признаться, я ожидал в ответ взрыва и не обманулся в своих предчувствиях.
– Что?! – воскликнула она.
Я поймал взгляд Хайрюннисы, с интересом следившей за нашей стычкой, и сказал спокойно:
– Я уже говорил вам, что должен подготовить собственный отчет по этому делу.
– Нет! – отрезала Кумали и для убедительности повторила это по-турецки.
– Я проделал долгий путь. Мой визит был организован в высших эшелонах правительства. Вы хотите, чтобы я позвонил и сказал им, что со мной не хотят сотрудничать?
Женщина-коп даже не шевельнулась, как, впрочем, и секретарша, которой, вероятно, не приходилось раньше слышать подобных угроз в адрес ее босса. Словно бы в их офис ворвался американский гангстер с базукой. Я протянул руку, чтобы взять папки, но Кумали покачала головой:
– Это оригиналы. К тому же в основном на турецком.
– Уверен, что большинство этих документов переведены для вдовы, – возразил я, но Кумали явно не собиралась отдавать их мне. – Пожалуйста, детектив, – воззвал я, – давайте не будем ссориться.
Она пристально посмотрела на меня и, кажется, сдалась.
– На какое время они вам нужны?
– Дня на три, может, на четыре, – ответил я. Конечно, этого было мало, но на большее я вряд ли мог рассчитывать.
Женщина-коп взглянула на секретаршу, все еще кипя от гнева, и тут мне, вообще-то, следовало бы понять, что у нее созрел определенный план. Она резко заговорила по-турецки, но одно слово я понял, оно звучало почти по-английски: «фотокопи».
– Спасибо, – вежливо поблагодарил я.
– Здесь, в Бодруме, для вас нет ничего интересного, агент Уилсон, – заявила она после короткой паузы. – Абсолютно ничего.
Сказав это, Кумали повернулась ко мне спиной и занялась своими делами. Когда Хайрюнниса принесла мне ксерокопии документов, я положил их в рюкзак и вышел. Женщина-коп даже не подняла глаз.