Когда я покинул Белый дом, уже наступил поздний вечер и машин на улицах было мало. Мы с Шептуном ехали по городу, сидя на заднем сиденье правительственного лимузина. Директор разведывательной службы выглядел ужасно: каждый час внеурочной работы брал свою дань, а после двадцати двух часов кризиса его лицо стало серым, как могильный камень.

Хуже того – и ночь не сулила ему покоя.

Поскольку подлинную цель задания знали только мы трое, а расширять круг посвященных было крайне нежелательно, Шептун уже успел предложить себя на роль моего непосредственного руководителя, так сказать резидента. Я буду исполнителем, ему же предстоит курировать мою деятельность. В таких случаях агенту и его резиденту необходимо обговорить миллион мелких подробностей, поэтому я думал, что мы направляемся в его офис, чтобы приступить к этой работе. Планировалось, что я вылечу в Турцию рейсом коммерческих авиалиний через каких-то двенадцать часов.

Президент пожал мне руку и предложил сувениры на выбор: свою фотографию в рамке или набор мячей для гольфа, которыми играли в Белом доме, – в данных обстоятельствах он сохранил чувство юмора. Шептун же остался, чтобы перекинуться с ним парой слов наедине. Серебряный Лис поместил меня на карантин в пустой офис, откуда я был эскортирован в гараж Белого дома директором Национальной разведки, появившимся через пять минут. Чтобы свести до минимума количество людей, видевших меня, мы пошли пешком по лестнице. Уже через дюжину ступенек Шептун начал дышать с присвистом: у него был лишний вес, а физическими упражнениями он себя явно не изнурял.

Я надеялся, что по пути мы обсудим мою легенду, но Шептун, пробормотав распоряжения шоферу, тут же уединился, подняв в машине перегородку. Проверив, нет ли сообщений на мобильном телефоне, директор Национальной разведки вытащил из портфеля работающий на батарейках прибор для измерения артериального давления.

Он надел на предплечье манжету и закачал в нее воздух. Когда Шептун взглянул на показания тонометра, я тоже прочитал их.

– Господи! – сказал я. – Сто шестьдесят пять на девяносто, так и умереть недолго.

– Нет-нет, это не так уж плохо, – отозвался он. – Представляете, каким высоким было бы давление, будь я таким же разговорчивым, как обычные люди.

Умение шутить не было отличительной чертой Шептуна, поэтому я оценил по достоинству его попытку. Отставив аппарат в сторону, он поудобнее устроился на сиденье. Наверное, ему требовалось несколько минут, чтобы отогнать усталость. Но, к моему удивлению, Шептун выглянул в окно, а потом заговорил:

– Знаете, а у меня юбилей: завтра исполняется тридцать лет с тех пор, как я поступил на работу в управление. Тридцать лет – и ни дня покоя. Такая уж у нас профессия, сами знаете. Все время воюешь с какой-нибудь сволочью.

Я видел его лицо, отраженное в зеркале. Шептун выглядел гораздо старше своих лет и, несмотря на браваду, наверняка беспокоился из-за высокого давления, думал о том, как долго выдержит его организм такие нагрузки.

– Три брака, четверо детей, которых я едва знаю, – продолжал он. – И все-таки у меня завидная судьба, если сравнить ее с участью многих других людей. Но только дуракам не приходит в голову мысль: а удалось ли мне изменить что-нибудь в этом мире? Ну, у вас-то, наверное, не возникнет такой проблемы? Если вы справитесь с поставленной перед вами задачей, даже через полвека люди будут говорить о Пилигриме.

Видимо, я не слишком тщеславен: подобные вещи для меня мало что значат. Я только пожал плечами.

Он отвернулся к окну и продолжил:

– Вы действительно так равнодушно к этому относитесь? Совсем наплевать на подобные материи? Но я вам завидую. Эх, будь я на двадцать лет моложе… Было бы здорово приложить свои усилия в настоящем деле, получить хотя бы один шанс…

– Можете взять этот, Дэйв, – мягко сказал я. Его звали Дэйвом, но вряд ли кто-то об этом помнил. – Отдаю его вам бесплатно. Это задание напугало меня до полусмерти.

Мой собеседник едва заметно улыбнулся:

– Тогда вам прекрасно удается это скрывать. Я задержался у президента – узнать, что он о вас думает.

– Я так и понял.

– Вы произвели на него сильное впечатление. Он сказал, что вы самый хладнокровный сукин сын, которого ему доводилось видеть в жизни.

– Тогда ему просто не повезло.

– Я наблюдал за вашим лицом, когда рассказывал об оспе, – продолжал Шептун. – Возможно, приближается апокалипсис: четыре его всадника уже оседлали коней. Они уже в пути, а вы не проявляете ни малейших эмоций – ни паники, ни даже удивления.

– Верно подмечено.

– Просто потрясающе. Да любой бы на вашем месте…

Меня все это начинало раздражать: я злился, что опять оказался втянут в эту жизнь, в которой никоим образом больше не хотел участвовать.

– Я не был удивлен, – резко сказал я, – потому что, в отличие от так называемых вашингтонских экспертов, кое-что слышал.

– Что именно? – живо спросил он.

Я увидел впереди длинный хвост автомобилей, стоящих в пробке.

– Вам не приходилось бывать в Берлине, Дэйв?

– А при чем тут Берлин? Какое он имеет ко всему этому отношение?