Наступила ночь, но я долго еще сидел на палубе, думая о двух женщинах и событиях, которые свели нас вместе.

Я – тайный агент, и темнота всегда была моим другом, но после посещения «Театра смерти» я стал бояться ее настолько, что казалось, не избавлюсь от этого страха до конца жизни. Я встал, чтобы включить ходовые огни и сверить курс, но внезапно остановился посреди палубы.

Мне показалось, что курс уже выбран. Я глядел на волны, расположение звезд и луны, вслушивался в кричащую тишину.

Я уже бывал здесь раньше.

Это случилось, когда я узрел будущее, выглянув из окна Овального кабинета. Тогда у меня возникло видение: будто бы я плыву один на старой яхте с залатанными и выцветшими парусами. Ветер гонит меня во тьму, и яхта становится все меньше и меньше на фоне безбрежного моря.

И вот пришла эта ночь, и наступил тот миг: я жду в одиночестве, затаив дыхание, когда морская волна накатит на судно. «Странник» накренился, вода пенилась у его носа. Стихнувший на короткое время ветер вновь усиливался. Скорость судна увеличилась, и я подошел к лееру, чтобы привести в действие лебедку. Паруса натянулись, ветер пел свою песню, и, хотя посреди темноты океана не было ни души, я уже не ощущал одиночества.

У другой лебедки стоял Билл Мердок, его широкие плечи опускались и вновь поднимались. Он рассмеялся и крикнул, чтобы я не отклонялся от курса, несмотря на сильный ветер.

На нос с трудом пробралась женщина, чтобы отрегулировать ходовые огни. Поскольку моя мать умерла, когда я был совсем маленьким, я плохо ее помнил, и это всегда являлось для меня источником тайной боли: с каждым годом черты родного лица все больше блекли в моем сознании. А сегодня, при свете сигнальных ламп, я ясно видел маму в мельчайших подробностях.

Сзади раздались голоса. Кто-то говорил по-польски. Женщина с той памятной фотографии, несчастная, которая, прижимая к себе детей, вела их в газовую камеру, была теперь на борту судна вместе со мной. Она сидела в каюте, постаревшая, но счастливая, а вокруг толпились ее взрослые дети и внуки.

Конечно, все на земле умирает, и это было видением смерти, но не моей, а какой-то другой. Я прощался со всеми призраками былого. Как сказал мне много лет назад буддийский монах на дороге, ведущей в Кхун-Юам: «Если хочешь обрести свободу, расстанься со всем, что тебе дорого».

Под куполом этого неба, плывя в темном, как вино, море, я понял, что рожден для мира спецслужб: стать тайным агентом мне было предназначено самой судьбой. Это не было моим выбором, я никогда по-настоящему не хотел подобной участи, но случилось именно так. То, что представлялось мне тяжелым бременем, когда я отправлялся в путь, оказалось даром свыше.

И я знал, что вернусь в Нью-Йорк, может быть, не в этом году, а в следующем. Однажды, в назначенный час, я подойду к зданию на Кэнэл-стрит, нажму на звонок и поднимусь по ступенькам в «Старую Японию».

Дверь квартиры откроется, и я увижу стол, накрытый на троих, потому что человек, живущий здесь, всегда держит свое слово.

Рэйчел бросит на нас взгляд из-за стола, а Бэттлбо рассмеется и протянет мне свою огромную ручищу. Мгновение мы будем глядеть друг на друга, а потом он спросит, зачем я пришел.

Я улыбнусь и ничего не скажу, но в душе буду знать ответ: я точно помню, что написано в Евангелии от Марка, глава шестнадцать, стих шесть.

Это часть эпической истории о воскресении из мертвых, о возвращении к жизни.

Там сказано: «Он воскрес».