Книга: Я Пилигрим
Назад: Глава 49
Дальше: Глава 51

Глава 50

На следующий день после своих обычных упражнений и процедур я критически оценил состояние собственного здоровья. Было ясно, что нога заживает, но я пришел к выводу: для того чтобы полностью восстановить ее работоспособность, необходимо резко увеличить нагрузки.
Обсудив это с доктором, я впервые отважился с наступлением темноты выйти из дому. Решив не брать с собой самодельный костыль, я прошел по узким улицам селения и вдоль берега моря, волоча за собой больную ногу. Я заставил ее действовать, хотя страшно устал.
Это была медленная и мучительная прогулка. Через два часа я открыл калитку и, войдя в дом, без сил рухнул в гостиной на диван. Доктор уже спал, и, маленько оклемавшись, я воспользовался возможностью немного порыться в книгах, которыми были уставлены скрипучие полки. В заднем ряду я нашел покрытую густой пылью Библию, подаренную Сиднею отцом по случаю окончания медицинского факультета.
Это была Библия короля Якова. Я отыскал Евангелие от Марка, главу шестнадцать, стих шесть. Эти слова до сих пор звучат прекрасно, что невозможно отрицать даже атеисту. Я долго сидел, размышляя о Бэттлбо и Рэйчел. Было бы преувеличением сказать, что я молился, но в душе я благодарил Небеса: по крайней мере одно доброе дело стало результатом этой ужасной миссии.
На следующий вечер, несмотря на боль и усталость, я вновь прошелся по не ведающим жалости сельским улицам. Потом совершал эту прогулку еще две ночи подряд. Ни разу никого не встретил, ни с кем не разговаривал. Я был словно тень во тьме, но сила моя крепла.
Через месяц я стал уходить все дальше от дома и наконец подверг свою ногу экстремальному испытанию – десятимильной прогулке по тропинке вдоль моря и вниз, отправившись в редко посещаемую посторонними рыбацкую деревушку, по словам доктора, одну из самых красивых на побережье.
– Обязательно посетите лодочную мастерскую, – сказал он. – Там по-прежнему практикуют старинные ремесла, эта мастерская – последняя, где еще изготовляют лодки из дерева.
Я вышел в путь ранним холодным утром и долго бродил по пустынным холмам Южной Турции. Никого вокруг не было, только пахнущие смолой сосны и беспокойное море. К моему удивлению, ходьба давалась мне относительно легко. Я все еще хромал, приходилось время от времени отдыхать, но прежней ужасной, изнурительной боли я уже не испытывал. Мое пребывание у доктора Сиднея подходило к концу.
Вьющаяся вдоль берега тропинка в конце концов привела меня в деревню, никогда не посещаемую туристами, состоящую из беспорядочно разбросанных домиков и эллингов, – пристанище мужчин и женщин, чья жизнь мало изменилась за последние несколько столетий.
Пообедав в сонной таверне порцией только что выловленных даров моря, я отправился в лодочную мастерскую на краю спрятавшейся среди скал бухточки. Доктор оказался прав: я насладился замечательным зрелищем пылающих печей, висящего в воздухе дыма и ремесленников, которые обрабатывали куски древесины, придавая им нужную форму. Они ремонтировали низкие и широкие лодки, готовясь к новому рыболовному сезону. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания, а я все бродил среди груд сохнущего дерева, размышляя о том, как много ремесел потерял мир, сколько ценностей безвозвратно ушло, а мы этого даже не заметили. Эти пожилые мужчины со стамесками и ручными пилами некогда были наиболее высокооплачиваемыми членами берегового сообщества. А кто пришел на их место? Финансовые махинаторы и юные торговцы валютой.
Я завернул за угол и остановился. В задней части мастерской, где просела брезентовая крыша, на высоких деревянных подставках стоял кеч – небольшое двухмачтовое парусное судно длиной семьдесят футов, с корпусом из древесины, изготовленное, вероятно, полвека назад. Хотя парусник не был окрашен, а мачты отсутствовали, я сразу понял: когда-то это судно было невероятно красиво.
Владелец кеча использовал почти забытые методы этой мастерской для его реставрации, но по пыли, скопившейся на транце, было видно, что у хозяина парусника или потерян к предприятию интерес, или закончились средства. Подойдя ближе, я оттянул в сторону брезент, чтобы свет падал на судно более равномерно. Мне всегда казалось, что нет ничего более печального, чем заброшенная лодка, но даже то, что успели сделать с этим парусником, было удивительно: он обладал каким-то внутренним достоинством, опровергавшим его нынешнее плачевное состояние.
Благодаря урокам, полученным мною от Билла в проливе Лонг-Айленд, я многое узнал о парусниках и теперь, глядя на это судно, понимал, что оно способно выдержать сильные бури.
– Кеч продается, – раздался сзади голос на прекрасном для такого захолустья английском.
Обернувшись, я увидел человека, в котором угадал владельца мастерской. Ему было за тридцать, он любезно улыбался, наверное желая получить хоть какой-то доход от своего бизнеса, который не давал умереть этой деревушке.
– Один богатый русский нашел это судно и пригнал его сюда, – сказал хозяин. – Когда-то оно с успехом участвовало в международных парусных регатах, таких как Фастнет, Транспак, Сидней-Хобарт. К нам этот кеч попал совершенно прогнившим, после того как долгие годы стоял брошенным на одном из греческих островов. Пришлось начинать ремонт с самого киля.
– А что случилось потом?
– Русский перестал звонить, но, что гораздо важнее, не оплатил счета. Думаю, он или разорился, или был убит по заказу другого олигарха.
«Последний вариант более вероятен, – подумал я. – Именно так в России решается большинство конфликтов между бизнесменами».
Владелец мастерской кивнул на старую лесенку, прислоненную к борту кеча:
– Поднимайтесь!
Взобравшись на широкую палубу из тикового дерева, я увидел, что каюта расположена сзади и достаточно низко, а штурвал, наоборот, высоко, что давало хороший обзор моря. Легко было догадаться, почему русскому захотелось спасти это судно.
Я зашел в рулевую рубку, спустился вниз, неспешно осмотрел спальные помещения и камбуз. Когда я занимался парусным спортом, то слышал, что якобы один раз в жизни корабль разговаривает с моряком. Я уже знал: что бы ни случилось, это судно будет моим.
Хозяин поднялся вслед за мной на борт. Я вылез из носового люка и столкнулся с ним около лебедок.
– Сколько времени уйдет на покраску? – спросил я.
– Неделя.
– Будет нелегко подобрать паруса.
– У нас сохранились оригиналы, они с заплатами, но их вполне можно использовать. Зайдем в офис, я покажу вам документацию.
Через каких-то полчаса я обговорил цену, добавив двадцать тысяч долларов для модернизации навигационного оборудования и снабжения судна провиантом, топливом и водой. Попросив у владельца сотовый телефон, я вышел из мастерской и позвонил Финбару Ханрахану в Нью-Йорк, попросив, чтобы он перевел деньги на счет хозяина мастерской.
Старый адвокат даже не спросил, на что я хочу потратить эти деньги. Услышав, что я в Турции, он, наверное, предположил: у меня там очередное правительственное задание. Прежде чем закончить разговор, я также попросил его отправить тридцать тысяч доктору Сиднею в благодарность за все сделанное для меня. Я решил, что не вернусь в дом Сиднея, а ночевать буду на судне, следя за ходом работ. Со мной был рюкзак, в нем «SIG» и письма, а больше мне ничего не было нужно. Да и прощаться я никогда не любил.
Вернувшись в офис, я вспомнил, что забыл уточнить одну важную деталь. И спросил:
– А как называется это судно?
– «Странник», – ответил хозяин.
Я кивнул. Теперь отпали последние сомнения: этот кеч предназначен именно мне. Кажется, я упоминал уже, что в старину слово «пилигрим» означало «странник», «кочевник».
Назад: Глава 49
Дальше: Глава 51