В аэропорту Джидды меня встречала целая делегация высокопоставленных персон в безукоризненных белых тобах и характерных головных платках в красную клетку, в два из которых были вплетены золотые нити, что означало: их обладатели принадлежат к саудовской королевской фамилии.

Они ждали меня у ступенек трапа – дюжина мужчин с лицами, иссеченными суровыми ветрами пустыни; еще человек сорок со штурмовыми винтовками наперевес дежурили рядом с вереницей роскошных «кадиллаков».

Лидер делегации, один из тех, кто имел в платках золотые нити, выйдя вперед, потряс мою руку и представился директором Аль-Мабахит Аль-Амма – саудовской тайной полиции. Я внимательно рассмотрел этого человека: около сорока, рукопожатие слабое, глаза с нависающими веками. Он обладал харизмой ангела смерти.

Указав на остальную часть группы, директор охранки объяснил:

– Это старшие офицеры моей организации. Мы прилетели из Эр-Рияда пару часов назад.

«Боинг-747» без опознавательных знаков стоял на соседней взлетно-посадочной полосе. По-видимому, им нужен был лайнер такого размера, чтобы транспортировать целый парк бронированных внедорожников.

Улыбнувшись, я поднял руку, приветствуя всю команду. Хотел было спросить, почему среди них нет ни одной женщины, но решил, что это может задать неверный тон нашей встрече. Вместо этого поблагодарил директора за помощь. И добавил:

– Я разговаривал с Шептуном – то есть с Дэйвом Маккинли, – когда уезжал из Турции. Полагаю, он сразу же перезвонил вам?

Директор посмотрел на меня как на сумасшедшего:

– Я знать не знаю никакого Шептуна. Президент Гросвенор лично звонил его королевскому величеству.

Теперь я уже не удивлялся, что в нашем распоряжении оказались «Боинг-747» и небольшая армия.

Однажды, много лет назад, мне уже довелось побывать в Саудовской Аравии, и я хорошо помнил, что правильные манеры имеют здесь решающее значение.

– Для меня, как сотрудника американских служб правопорядка, большая честь работать вместе со знаменитой Аль-Мабахит Аль-Амма, – солгал я, стараясь перекричать завывания ветра. – Все мы в нашей организации, как и во всем разведывательном сообществе, чрезвычайно уважаем вашу службу. – Это были те самые парни, которых Картер назвал «мусором в человеческом обличье». – Как вы, наверное, знаете, мы близки к тому, чтобы установить личность человека, который пытается купить ядерный заряд для «грязной» бомбы. Я уверен, что с вошедшими в легенду прозорливостью, умением и знаниями сотрудников Аль-Мабахит Аль-Амма мы сумеем успешно выполнить эту миссию.

Моя речь им явно понравилась. Все улыбались, одобрительно кивали, подходили ко мне, чтобы поцеловать в щечку и представиться. Когда с формальностями было покончено, мы направились к «кадиллакам» и быстро выехали из аэропорта туда, где вдали горели яркие огни.

Я бывал в Джидде во время предыдущего своего визита в Саудовскую Аравию, поэтому знал город достаточно хорошо. И могу кое-что посоветовать тем, кто хочет совершить самоубийство, но не находит в себе мужества сделать это: проведите два дня в Джидде – этого вам вполне хватит, чтобы решиться осуществить задуманное.

Здесь нет кинотеатров, концертных площадок, баров или кафе, где могли бы встречаться юноши и девушки. Вечером тут почти совершенно нечем заняться. Мы двигались по магистрали, которая была практически безлюдна. Однако это вовсе не помешало ехавшим впереди с бешеной скоростью парням включить мигалки и ревущие сирены. Ландшафт кругом был плоским и безликим.

Остановились мы, лишь достигнув Корниша, где повернули направо. Через окно я видел главную мечеть города с огромной автостоянкой перед ней. Я слышал, что когда-то это место использовалось для гораздо более мрачных целей. Проехав мимо Министерства иностранных дел, мы свернули на боковую улочку и остановились у КПП службы безопасности, охраняемого вооруженными людьми, похожими на персонал тюрьмы строгого режима. Возможно, так оно и было: Аль-Мабахит Аль-Амма – единственная в мире тайная полиция, имеющая собственную систему тюрем. Не нужно копать слишком глубоко, чтобы обнаружить: узников здесь пытают.

Мы въехали на подземную парковку мрачного здания. Сев в лифт, поднялись в огромный конференц-зал, оборудованный рабочими местами с компьютерами, экранами для проекторов, аппаратурой для видеоконференций и кабинками с прозрачными стенами, заполненными жесткими дисками и серверами.

– Добро пожаловать на командный пункт, – сказал директор.

Здесь было человек сто, судя по их виду – спецагентов и аналитиков. Когда мы вошли, все встали со своих мест у рабочих столов. Их начальник по-арабски представил меня присутствующим, а потом предложил:

– Скажите им то, что считаете нужным.

Я объяснил, что мы ищем человека тридцати с лишним лет по фамилии аль-Нассури.

– Помимо этого, мы ничего о нем не знаем, кроме того, что у него есть сестра, родившаяся здесь, в Джидде.

Назвав ее имя – Лейла – и дату рождения, я сказал, что, по нашим данным, она вместе с семьей переехала в Бахрейн. Директор разведки кивнул и, дав своим агентам ряд инструкций по-арабски, предоставил им возможность дальше действовать самостоятельно.

Он усадил меня в кресло рядом со своим собственным на центральном пульте, и я стал свидетелем уникального зрелища. Мне, конечно, приходилось об этом читать, но никогда прежде я не наблюдал механизм тоталитарного государства в действии. Ужасное зрелище для человека, который ценит свободу и личную неприкосновенность.

Агенты дали соответствующим службам команду: искать паспорта, свидетельства о рождении, справки о госпитализации, заявления на выдачу виз, архивные списки членов общин каждой мечети, перечни учащихся школ, зачетные ведомости, медицинские карты, записи Службы регистрации транспортных средств – короче говоря, приказали поднять абсолютно всю документацию, касающуюся чуть ли не каждого общественного туалета в королевстве.

Была поставлена задача выявить членов семьи разыскиваемого, и теперь информация по всем, кто имел фамилию аль-Нассури, поступала к нам непрерывным потоком. Все документы были на арабском, поэтому я не имел никакой возможности следить за ходом дела, лишь благоговейно взирал, как вращались проверяемые жесткие диски, как сотрудники исчезали в недрах здания и вновь появлялись, нагруженные папками с документами, как целая команда сидящих на центральном пульте мужчин вносила данные в компьютеры, постоянно обновляя резюме для отчета руководству.

Эти спецагенты и аналитики даже ели прямо на рабочих местах, делая паузы только для того, чтобы отхлебнуть кофе из чашки или выкрикнуть команду. Через три часа, когда все помещение было завалено распечатками непрерывно выползающих из принтеров документов, один из старших офицеров вернулся из архива с тонкой папкой, перевязанной красной ленточкой. Он вежливо обратился к своему боссу на арабском. Я не понял смысла сказанного, но все тут же прекратили работу, повернувшись к директору.

Взяв папку, тот взглянул на нее из-под нависающих век, затребовал обновленную версию резюме и обратился ко мне:

– Теперь у нас есть все необходимое, мистер Уилсон. Признаться, я в замешательстве: боюсь, что произошла серьезная ошибка.

– О чем вы говорите? – спросил я, пытаясь обуздать внезапный страх и сохранить спокойствие.

– Человека, которого вы ищете, зовут Захария аль-Нассури, – сказал он, передавая мне копию выписанного на арабском языке свидетельства о рождении.

Я взял ее и несколько мгновений разглядывал. Все, о чем я был в состоянии думать, – какой же долгий путь пришлось пройти, чтобы заполучить этот клочок бумаги. В некотором смысле я шел к нему всю свою жизнь.

– У Лейлы аль-Нассури, женщины, которую вы упоминали, – продолжал директор разведки, – были сестра и брат по имени Захария, на пять лет ее старше, родившийся здесь же, в Джидде. Их отец, зоолог по образованию, работал в Институте биологии Красного моря. Он специализировался на изучении… – директор явно испытывал трудности с латынью, но все же сумел произнести название: – Amphiprion ocellaris.

Многие из присутствующих рассмеялись: что значит эта абракадабра?

– Рыба-клоун, – тихо сказал я, начиная кое-что понимать. Сунув свидетельство о рождении в пластиковую папку, я положил ее рядом со своим мобильником. – Так она называется по-английски. Думаю, что человек, которого я ищу, выбрал это слово в качестве кодового названия, возможно, пароля для форума в Интернете.

Директор, кивнув, продолжил:

– Согласно архивным данным, мои предшественники в Аль-Мабахит Аль-Амма хорошо знали отца этого человека. Он был казнен двадцать пять лет тому назад.

Я был потрясен:

– Казнен?! За что?

Директор просмотрел пару документов и нашел тот, который искал.

– Банальное дело. Общее разложение.

– Простите, но что означает этот термин?

Он рассмеялся:

– Все, что мы захотим. – Почти все члены его команды тоже сочли это забавным. – В данном случае отец Захарии аль-Нассури критиковал королевскую семью и призывал к ее свержению.

Директор вдруг перестал смеяться, затихли и его агенты – речь шла о семье, к которой принадлежал он сам.

– Казни происходят публично? – спросил я.

– Да, – ответил директор. – Ему отрубили голову вон там, дальше по дороге, на парковке рядом с мечетью.

Мне стало не по себе. Господи, какой ужас! Публичное отсечение головы – этого вполне достаточно, чтобы сделать радикалом кого угодно: неудивительно, что сын вырос террористом.

– Сколько лет тогда было Захарии аль-Нассури?

Он вновь заглянул в папки:

– Четырнадцать.

Я вздохнул и задал следующий вопрос:

– Есть ли свидетельства того, что подросток наблюдал казнь? – Все это представлялось таким кошмаром, что я уже ничему бы не удивился.

– Уверенности нет, но сохранился снимок, на котором, как полагают наши агенты, запечатлен именно он. Поэтому фото поместили в соответствующую папку – досье с материалами на эту семью.

Директор извлек старую фотокарточку и передал мне.

Снимок был черно-белый, сделан с высокой точки, по-видимому, камерой наблюдения. На фото был запечатлен высокий нескладный подросток, овеваемый сухим ветром пустыни на почти безлюдной площади. Вся поза мальчика, какое-то непередаваемое ощущение одиночества так красноречиво говорили о боли и утрате, что я почти не сомневался: это Сарацин. К мальчику приближался коп с поднятой бамбуковой палкой в руке, как видно пытаясь прогнать его. Подросток стоял вполоборота, спиной к камере: даже держа в руках его фото, я не мог видеть лица. Я не сразу понял, что это плохое предзнаменование.

Я положил фотографию в пластиковую папку.

Директор сказал:

– Документы Управления по вопросам иммиграции свидетельствуют: вскоре после казни аль-Нассури-старшего его вдова увезла всех троих детей в Бахрейн. Боюсь, у женщины не было выбора: из-за преступления мужа ее отвергли бы друзья и близкие. Что ж, можно сказать, счастливое избавление. Однако, учитывая историю этой семьи, мы продолжали интересоваться ею еще несколько лет. Бахрейн – дружественное государство, и по нашей просьбе там за ними наблюдали.

Директор разведки потянулся через стол к другой папке. Край его дишдаши задрался, открыв золотые с сапфирами часы фирмы «Ролекс», которые, вероятно, стоили больше, чем многие люди зарабатывают за всю свою жизнь. Директор вытащил из папки целую пачку листов бумаги. Как я догадался, это были отчеты агентов, которые вели наблюдение за семьей аль-Нассури.

– Мать устроилась на работу, – рассказывал директор, просматривая бумаги, – перестала носить паранджу. О чем это говорит? – Он обвел взглядом своих подчиненных. – Не самая хорошая мать и мусульманка.

Все что-то забормотали, выражая согласие.

Я вновь вспомнил справедливые слова, которые Картер сказал об этих типах из саудовской разведки, но альтернативы не было. Сейчас мы нуждались в их помощи.

– Мальчик стал посещать небольшую мечеть, очень консервативную и антизападную, на окраине Манамы, столицы Бахрейна. В канун его шестнадцатилетия община оплатила ему билет на самолет до Пакистана…

Я затаил дыхание. Возраст почти детский. Я быстро подсчитал в уме, о каком годе идет речь.

– Он отправился в Афганистан? – спросил я. – Вы хотите сказать, что он был моджахедом?

– Да, – ответил директор. – Говорят, что он проявил себя там как герой: сбил три тяжеловооруженных вертолета «хайнд».

Внезапно я понял, почему Сарацин поехал именно на Гиндукуш, чтобы испытать свой вирус, а также где он нашел взрывчатку, чтобы сделать мины-ловушки и установить их в заброшенной деревне, как сумел бежать от австралийцев по давно всеми забытым тропам. И мне вспомнился еще один саудовец, который отправился в Афганистан воевать с Советами. Он также был фундаменталистом и поначалу страстно ненавидел королевскую семью, а кончил тем, что напал на Америку. Усама бен Ладен.

– Значит, Захария аль-Нассури воевал в Афганистане. А что дальше? – спросил я.

– У нас имеется еще только одно свидетельство об этом человеке, – ответил мой собеседник, беря в руки тонкий лист бумаги, сложенный вдвое и перевязанный красной ленточкой.

Директор развернул его и продемонстрировал внушительного вида документ, написанный по-арабски и скрепленный официальной печатью.

– Мы нашли его в бумажном архиве. Прислан афганским правительством четырнадцать лет назад. – Директор вручил бумагу мне. – Это свидетельство о смерти. Как я уже говорил, произошла ошибка. Человек, которого вы разыскиваете, был убит за две недели до окончания войны.

Я уставился на него, даже не взглянув на свидетельство, совершенно лишившись дара речи.

– Как видите, вы искали не того человека, – заключил директор. – Захария аль-Нассури давно мертв.