Отель «Дюкасс», о котором говорил владелец магазинчика, был таким модным местом, что люди чуть ли не сверлили дырки в стене, чтобы попасть внутрь. Он располагался у самого моря, имел собственный пляж, коттеджи на берегу, которые можно было снять на лето за кругленькую сумму, а также дюжину плоскодонок, которые перевозили официантов с едой и напитками на пришвартованные круизные суда. Это была, так сказать, специализация отеля.

Эксклюзивная его часть, «Небесный бар», находилась на крыше. Я отправился туда прямо из музыкального магазина, проник внутрь через входные двери в стиле ар-деко, пересек несколько акров пола из кубинского красного дерева, обогнул мебель, экстравагантно оформленную Филиппом Старком, и наконец обнаружил лифт, специально предназначенный для посетителей «Небесного бара». Я увидел лифтера, одетого в созданное модельером некое подобие черной пижамы. Критически осмотрев мой дешевый костюмчик в стиле ФБР, он, наверное, собирался сказать, что номера в отеле бронируют заранее. Однако я, если нужно, умею поставить человека на место свирепым взглядом, который тут же привел в положение «боеготовность № 1». После этого лифтер, по-видимому, решил, что не стоит рисковать жизнью, пытаясь выставить меня за дверь.

Мы взмыли наверх, и я словно бы оказался в зоопарке. В самом центре «Небесного бара» размещался ослепительно-белый панорамный бассейн со стеклянным дном, прекрасным видом на замок крестоносцев по другую сторону бухты и весьма удобным обзором Французского дома.

Из окон, расположенных на небольшом возвышении роскошных коттеджей, в которых, как я понял, проживали видные представители восточноевропейской клептократии с семьями, открывался прекрасный вид на бассейн со всем богатством естественной плоти и силикона: тут можно было увидеть едва прикрытых купальниками женщин всех возрастов, с распухшими, как будто от укусов пчел, губами и силиконовым бюстом, и молодых накачанных мужчин в плавках столь узких, что их иногда называют гамаками для бананов.

Напротив коттеджей располагались бар и маленькая сцена, рассчитанная на оркестр из пяти инструментов. Я хотел встретиться с одним из бас-гитаристов, но, чтобы добраться до него, надо было обойти несколько препятствий. И первым из них оказался метрдотель, приближавшийся ко мне с очаровательной улыбкой и широко разведенными в стороны руками. Всем своим видом он выражал немое извинение. В отличие от своих клиентов, метрдотель выглядел первоклассно (француз, по всей вероятности): в туфлях ручной работы от Берлути, легком костюме от Бриони и очках в золотой оправе.

– Извините, сэр, – сказал он. – Сегодня у нас свободных мест нет.

Я бросил взгляд на пару дюжин пустых столиков – час был еще ранний, – на множество свободных мест у стойки бара и улыбнулся столь же любезно:

– Да, я вижу это.

Метрдотель приобнял меня за плечи и повел к лифту, где уже ждал ниндзя, чтобы увезти меня вниз, на улицу, где и было мое место. Я полез в карман пиджака, и метрдотель, наверное, подумал, что я хочу извлечь пачку банкнот из бумажника и дать ему взятку.

– Пожалуйста, сэр, не надо ставить нас обоих в неловкое положение, – произнес он с неподдельной печалью в голосе.

– Я вовсе не собираюсь этого делать, – ответил я, доставая свой позолоченный значок.

Мгновение он взирал на него, а потом разом отбросил свои дурацкие пастушеские ухватки, на ходу соображая, как вести себя со мной дальше.

– Собираетесь кого-то арестовать, мистер Уилсон?

– Не исключено.

Склонившись ко мне еще ближе, словно заядлый сплетник, метрдотель тихо спросил:

– Могу я поинтересоваться, кого именно?

Я в свою очередь придвинулся к нему и тоже понизил голос:

– Увы, мне не позволено сообщать такие сведения.

– Да, понимаю. Но вы, по крайней мере, можете сказать, какие будут выдвинуты обвинения?

– Разумеется. – Я сделал широкий жест в сторону бассейна. – В плохом вкусе.

Он расхохотался и потряс мою руку.

– Сейчас мы расчистим для вас пространство. Помощник официанта мигом освободит столик.

Метрдотель кинул выразительный взгляд на лифтера, отпуская его, поднял руку, привлекая внимание стоявшего в отдалении бармена, и повел меня в сторону бассейна, набитого человеческой плотью.

– Будьте моим гостем, мистер Уилсон. Антон, бармен, нальет вам чего-нибудь выпить.

Поблагодарив его, я прошел вдоль бассейна и уселся на высокий стул рядом с баром. Заказал чашку кофе и обратил взор в сторону оркестра. Меня интересовал бас-гитарист по имени Ахмут Памук, аккуратно одетый человек пятидесяти с лишним лет. По-видимому, этот музыкант много лет назад решил просто играть в свое удовольствие, не обращая внимания на публику. Возможно, это было самым мудрым решением, если работаешь в таком месте, как «Небесный бар». Он хорошо знал свое дело и был из числа тех людей, что отдали музыке лучшие годы жизни и будут играть до самого конца, пока их не зароют в землю.

Владелец магазина аудиозаписей предупредил меня, что Ахмут Памук – очень неприятный человек, и, глядя, как он занимается своим любимым делом на сцене, я понял, в чем здесь причина. Для истинного музыканта, полного высоких устремлений, невыносимо бренчать бесконечные вариации «Mamma mia» и «Yellow Submarine».

Когда бармен принес мне кофе, Памук играл композицию из хитов «Титаника», и я ждал, когда он закончит. Владелец магазина рассказал, что этот человек долгие годы коллекционировал народную музыку. Дело это начал еще отец Ахмута, которого беспокоило, что, если он не станет ее собирать и записывать, все это богатство будет навеки утрачено. Сын подхватил эстафетную палочку. По-видимому, Памук кое-как сводил концы с концами, играя в «Небесном баре», где рвал струны своей бас-гитары, а все свободное время разыскивал забытые мелодии. Он сам играл на древних инструментах, записывая их звучание, словно утраченный язык, и отправлял компакт-диски в Турецкий национальный архив. Если верить владельцу магазина, Ахмут Памук был единственным из всех жителей Бодрума, кто мог идентифицировать мелодию цигиртмы.

Композиция закончилась, оркестр покинул сцену, не удостоившись аплодисментов. Я подошел к Памуку и сказал, что мне нужно распознать один музыкальный фрагмент и я надеюсь на его помощь. И хотел дать ему послушать mp3-плеер, но не тут-то было: владелец магазина не соврал насчет скверного характера этого музыканта.

– Я отыграл утреннюю программу, – заявил бас-гитарист. – Битый час торчал на этой сцене. Вы ведь слышали оглушительные аплодисменты? А теперь я хочу поесть, выпить кофе и отдохнуть. – И он отвернулся, собираясь уйти.

– Мистер Памук, я не музыковед и не иностранный ученый. – Я показал ему свой значок.

Не зная, как на это реагировать, турок, видимо, решил, что разумнее будет сделать вид, что он готов к сотрудничеству.

– Хорошо, я дам вам номер телефона. Позвоните завтра, и мы договоримся, когда встретиться.

– Завтра меня не устроит. Я должен получить ваш ответ сегодня, – настаивал я.

Он недовольно взглянул на меня, но, поскольку никогда раньше не сталкивался с «боеготовностью № 1», сдался.

– С четырех часов я буду работать в доме номер сто семьдесят шесть по… – Он прохрипел название улицы, которое я никогда не смог бы произнести, а уж тем более ее разыскать. И он прекрасно знал это, чертов засранец.

– Напишите, пожалуйста, адрес, – сказал я и повернулся к бармену, чтобы взять у него ручку.

Памук неохотно уступил. Уходя, я сунул листок бумаги в карман.

Если не брать в расчет необходимость жать на прощание мясистую ладонь Ахмута Памука, разговор c ним в целом оказался весьма приятным и результативным. Впрочем, я не слишком надеялся на успех: учитывая личность музыканта, был почти уверен, что эта встреча станет пустой тратой времени.