День девятый. Исчадие

– Почему ты выбрала меня, Анна? – спросил отец свою дочь, когда они возвращались в Менкар.

– Я послушала свое сердце, – девушка пожала плечами. – Мне кажется, так всегда надо поступать, когда перед тобой нелегкий выбор. Да, Магда действительно была мне матерью, настоящей матерью. И я обязана ей многим. Но я не хочу жить с вампиром. И каждый день бояться за свою судьбу.

– Тэо, – Виктор обратился к водителю.

– Да, я тебя слушаю, – орнан повернулся к нему в пол оборота.

– Знаешь, я ощущаю себя гораздо лучше, чем раньше.

– Это радует, Виктор. Изначально мы шли по правильному пути и теперь пожинаем плоды наших действий.

– Мне кажется, я снова возвращаюсь к жизни.

Наступала ночь. Объятый шалью чернеющего неба Менкар готовился ко сну.

Тэо сказал Виктору, что у него есть дела, которые требуют немедленного завершения и предложил писателю на время разделиться. Пусть он останется с дочерью, а орнан в одиночестве доделает то, что считает нужным.

– К тому же, – напомнил он, – тебе ведь надо расплатиться за информацию об Анне с матерью того парня, с которым ты сидел в тюрьме.

Виктор поблагодарил орнана за прекрасную память и в мыслях отругал себя за забывчивость.

Договорившись встретиться у дома Фабиански, они разделились. Писатель вместе с Анной отправился в Унылый Грот, а Тэо Брукс поехал в «Эдем».

Пробравшись в номер, мудрец не обнаружил там сторожа. На полу он нашел размотанную веревку, которой связывал Холумбека. Он обошел всю комнату в поисках других следов. На глаза ему попались остатки еды на белой скатерти, грязная пластиковая посуда, потертости от подошв тяжелых ботинок на коричневом линолеуме и еще кое-какие мелочи, на которые при беглом взгляде и не обратишь внимания.

Тэо был полон разочарования. Упустить такого важного свидетеля! Теперь сторож, скорее, пустится в бега, чем вернется в дом на бульваре или на ферму.

Орнан не знал, где искать беглеца, а ведь тот мог оказать писателю неоценимую услугу, рассказав о том, как задумывалось убийство братьев Бриль (в том, что Холумбек еще многое знает, Тэо не сомневался). Быть может, тогда писатель вспомнил бы все от начала до конца.

В частности, мудрец хотел выяснить, действительно ли Виктор приезжал в Менкар восемь лет назад и пытался похитить свою дочь. Или же это был плод разыгравшегося воображения супружеской пары из дома на бульваре, попытка оправдать свои преступные действия. Сам же он склонялся ко второму варианту.

Теперь он вынужден будет вернуться ни с чем на место назначенной встречи.

История Виктора Мурсии подходила к концу. И хоть виновник всех несчастий писателя был найден и наказан, Тэо прекрасно понимал, насколько еще велика опасность, таящаяся в Менкаре.

Оставались вопросы, на которые пока не было ответов. Но он надеялся получить их в ближайшее время.

Однако даже он, орнан, потомок великой династии охотников, хранитель вечных тайн, не знал о том, что ответы эти сами найдут его. И случится это очень скоро.

Отыскать в небольшом городе конкретного человека – задача вполне посильная для простого смертного, а уж если ты вампир, это не представляет для тебя никакого труда.

Навыки плюс интуиция, плюс большой профессиональный опыт с чутьем, весьма обострившимся с приходом магических способностей. Вот и весь секрет.

Эдди знал, что в Менкаре есть одна женщина, которая видела в ту злополучную ночь все, что происходило у озера в Парке Солнечного Света. Та самая единственная свидетельница, о которой обмолвился Антон Варга в телефонном разговоре с ним.

Ее звали Злата Гевал.

Он выяснил, где она живет, и в этот день решил нанести ей визит.

Старое убогое строение в один этаж высотой с окнами, наполовину утопленными под землей, больше похожее на лачугу, чем на жилой дом, произвело на него удручающее впечатление.

В последний раз Эдди Вис был в подобном месте лет двадцать назад по пустяковому делу, когда служил в маленькой адвокатской конторе и не помышлял о том статусе, который обрел сейчас.

Он представился следователем, приехавшим из Кьяры специально для расследования убийства братьев Бриль. Женщина выслушала его и впустила в дом.

Внутри его поразила скудность убранства и бедный интерьер. Тот социальный слой, к которому принадлежала Злата Гевал, относился к самым низам общества, и поначалу ему трудно было свыкнуться с мыслью, что в этой затхло пахнущей лачуге ему предстоит провести какое-то время. Ведь даже такое легкое прикосновение к нищете вызывало у него дикое отвращение.

Когда они уселись на кухне – крохотном чулане с квадратным окном, занавешенным грязной тряпкой, он спросил.

– Мисс Гевал, у вас есть дети?

Она подняла на него свои черные глаза.

– А вы разве не знаете? – ее руки перебирали клубок старой шерсти, из которого она вязала какую-то вещь. – Разве вас не посвятили в тайну моей биографии? Обычно вас посвящают.

– Нет, еще не успели, – нашелся Эдди. – Я ведь как приехал, сразу к вам, на допрос, – он улыбнулся, подумал, что своевременное проявление добродушия наверняка сгладит ситуацию.

– Значит, это будет допрос?

– Скажем так, я бы не хотел, чтобы это был допрос. Называйте нашу беседу разговором по душам. Идет?

– Хорошо.

– Тогда скажите, колыбель, что стоит у вас в прихожей, – адвокат долго искал слово, подходящее для закутка метр на метр при входе в лачугу, – сейчас пуста?

– А вы не видели?

– Я туда не заглядывал.

– Я думала, мы с вами будем разговаривать на другие темы.

– Я просто хочу услышать ответ на свой вопрос.

– В колыбели нет ребенка.

– А где же он?

Ее пальцы остановились, впились в клубок.

– Вы видите, как я живу?

Эдди старался не встречаться с ней взглядом – он знал, что при взгляде в такие глаза уверенности у него не прибавится.

– Мне ничего не остается делать, как просить милостыню. Как вы думаете, много ли дадут одинокой, пусть и пожилой, но с виду здоровой женщине?

Адвокат промолчал.

– Не знаете? А я вам скажу. Совсем немного, сущие гроши. Их не хватит даже на то, чтобы купить себе хлеба! Я уж не говорю о том, чтобы заплатить за жилье.

С младенцем дают больше?

– Существенно больше.

– Откуда же вы берете ребенка?

– Одалживаю у соседки. Она такая же. Только ей повезло чуть больше – у нее ребенок еще маленький. Мой же давно вырос. И стал вором и хулиганом. Лео его зовут. Слышали, наверное, от местных копов?

– Нет, не доводилось. Вы наверняка знаете, мисс Гевал, что это незаконно. Использование чужого ребенка с целью наживы, это, знаете ли, чревато…

– Но вы ведь не за этим сюда пришли, мистер Вис? – холодный тон Златы Гевал не оставлял адвокату выбора – надо было начинать.

– Нет, не за этим, – Эдди выпрямился (как жаль, что у этого чертового стула нет подголовника!). – Я пришел за информацией. И, надеюсь, вы ей поделитесь со мной, – Эдди был уверен, что теперь Злата Гевал не сможет отказать ему (не зря он начал беседу именно с обвинений в ее адрес).

– Что вам нужно?

– Я пришел, чтобы вы в подробностях рассказали мне все, что видели той ночью в Парке Солнечного Света, когда убили братьев Бриль.

Злата привстала, чтобы налить чай в две алюминиевые кружки – обе с отломанными ручками, и волосы ее, выцветшие седые пакли, выпали из-под платка, казалось, так плотно прилегающего к голове.

– Где же вы были раньше? – убирая их обратно, она налила обе кружки до краев и вдохнула ароматный дым, белой змейкой вьющийся над ними.

– Я уже все рассказала в полиции, – она поставила кружку перед гостем. Эдди заметил, что рука ее дрожит.

– Вы уверены, что рассказали там все, что вам известно?

– Я уверена в том, что меня никто не видел, – едва подняв на него глаза, Злата тут же опустила их. Но Эдди этого хватило, чтобы уловить в темных зрачках какую-то тайну.

– И никто подтвердить или опровергнуть мои слова не может, – она уселась и снова и принялась вязать.

– Кто вы? – вдруг спросила она, не отрываясь от клубка.

– Я ведь сказал уже. Следователь.

– Вы лжете. Я чувствую, что вы лжете.

– Вы умеете читать по глазам?

– Я умею чувствовать людей.

– Хорошо, вам я скажу. Я адвокат писателя Виктора Мурсии.

– Значит, вы на его стороне?

О, нет! – Эдди улыбнулся, но улыбка его была жестокой. – Наоборот, я хочу вывести своего клиента на чистую воду. Я хочу, чтобы все узнали, кто такой на самом деле этот Виктор Мурсия! И кто скрывается под лживой маской писателя женских романов. Для этого я и пришел к вам. Надеюсь, вы расскажете мне правду.

Пальцы Златы Гевал, тонкие и узловатые, работали с необычайной быстротой. Клубок катался по коленям, взгляд неотрывно следил за каждым узелком, что она нанизывала на синие спицы.

– Так вы расскажете мне правду? Не ту, что рассказали копам, а ту, которая имела место быть на самом деле.

Она посмотрела на него так, будто это он был главным виновником всех ее бед.

– Да, да, я знаю, что в полиции вы намеренно солгали, рассказав лживую историю о том, как мой подзащитный убил близнецов, и как ни в чем не бывало, отправился досыпать ту ночь в отель. Только я не понимаю, зачем вы это сделали.

– Я не лгала, – холодно сказала женщина.

– Мне не хотелось прозябать в психушке до конца своих дней. В одиночной камере с мягкими стенами без окон. С редкими прогулками по внутреннему двору клиники и угнетающими беседами с психиатром, который каждое мое слово будет воспринимать сквозь призму постановки диагноза.

– ??

– Именно, именно. Ибо то, что я вам расскажу, иначе как фантазией умалишенного не назовешь. Я и сама иногда думаю, что уже сошла с ума. Не знаю, когда это произошло, в ту злополучную ночь или немного позже. Но я уже не считаю себя абсолютно нормальной. После той истории я стала бояться собственной тени, хотя раньше не боялась ничего. Вот и вы своими угрозами напугали меня, чего не случалось со мной за все годы такой работы.

– Итак, мисс Гевал, я само внимание, – Эдди смягчил тон, когда понял, что она в его руках. – Расскажите мне, что произошло в ту ночь, и я уйду, – он вытащил из кармана помятую сотню и положил на стол.

– И сделаю так, что вы навсегда забудете о полиции.

– Каким же образом?

– Это неважно. Сказано – сделано. Эдди не любит бросать слова на ветер.

Женщина посмотрела на деньги. Рука ее потянулась, и через миг купюра исчезла со стола.

– Чтобы вы знали, я расскажу это не из-за денег. Рано или поздно я должна была рассказать кому-то правду. Раз уж не сказала в полиции, скажу вам. Хоть вы и его адвокат.

Я слушаю, – незаметно для нее Эдди нажал на кнопку диктофона, который заранее спрятал во внутренний карман своего пиджака. Рука погладила гладкий затылок, взгляд устремился на Злату Гевал.

– Была глубокая ночь, – странную дрожь в руках она пыталась унять с помощью вязания. Она говорила и вязала, изредка поднимая взгляд на собеседника.

– Свет луны был бледным, его едва хватало, чтобы разглядеть их лица. Но лицо одного из них я запомнила навсегда. Это было лицо дьявола…

Недолго Тэо пребывал в унылом расположении духа. Когда он подъехал к дому семьи Фабиански, то увидел, что рядом с лиловым «Доджем» стоит синяя Тойота. Судя по описанию Виктора Мурсии, это была именно та машина, на которой писатель приехал в Менкар. На заднем сиденье автомобиля он увидел Холумбека.

– Какого черта тебе от меня надо? – закричал сторож, когда Тэо распахнул дверь и потянулся к нему обеими руками.

– Ты мой свидетель, Холумбек. И я хочу, чтобы ты повторил свою историю на суде, когда на скамье подсудимых будет сидеть Виктор Мурсия.

Только сейчас Тэо заметил, что сторож не просто так находился в автомобиле писателя.

Он рылся в его вещах.

На сиденье валялись тетради писателя, его зажигалка, полупустая пачка «Bolivar», старая кожаная визитница и несколько монет из кошелька, опрокинутого вместе с водительской сумкой на пол салона.

– А ты видел вот это? – Холумбек протянул мудрецу пачку фотографий, отпечатанных на плотной типографской бумаге.

– Посмотри, посмотри… – кивнул ему сторож.

Тэо стал перебирать снимки. Первые из тех, что попались ему на глаза, были довольно старые, в потертостях, местами пожелтевшие.

На них он увидел Холумбека, прижимающего к груди девочку лет десяти. По всей вероятности, Анну. На следующей была та же девочка, только в одиночестве. Она была снята в саду около особняка, сзади виднелся край надписи «Дом семьи Фабиански».

– Это кое-что доказывает. Не так ли?

На остальных снимках Анна Фабиански была запечатлена уже в настоящем возрасте со знакомыми Тэо золотистыми волосами-спиралями и бледным лицом. Она была снята то в движении, то в красной машине, то выходящей из своего дома на бульваре.

– Теперь ты веришь в то, что он еще тогда хотел забрать свою дочь из нашей семьи?

Я не врал. И Магда не врала. Он долго выслеживал ее. Вот эти снимки…

– сторож показал на старые фото с десятилетней девочкой. – Он сделал их восемь лет назад, когда впервые посетил Менкар. А вот эти совсем недавно.

– Он не хотел никого обманывать… – вполголоса произнес Тэо Брукс. – Он просто ничего не помнит, – но тут рука его коснулась последнего листа с перепечатанным фото, сделанным, по всей видимости, на беззеркальную камеру не лучшего качества.

На черно-белой фотографии была заснята женщина, та самая, которую он видел на снимке, что показывал отец Анфем в приюте Святого Августина.

Елизавета Нойвель.

Рядом с ней стоял Виктор Мурсия. Он улыбался. И ничего удивительного в этом не было, ведь когда-то они составляли прекрасную пару. Ничего удивительного, если бы не одно но.

Виктор выглядел так же, как и сейчас.

Узкая «испанка» обрамляла говорящую складку вокруг рта. Короткая черная борода оттеняла губы и подбородок. А копна седых волос скрывала гладкий покатый лоб и виски.

Судя по всему, фотография эта была сделана лет двадцать назад, и Виктору на ней должно было быть никак не больше двадцати восьми – тридцати лет. Но ничто не отличало его прежнего, двадцатилетней давности от нынешнего сорокавосьмилетнего мужчины.

Тэо перевернул снимок.

В правом нижнем углу чернела размашистая надпись, оставленная рукой автора.

Аригола, ноябрь, 1990.

Виктор Мурсия вышел из такси. За ним последовала Анна.

Как ни странно, после схватки с волками сил у писателя только прибавилось. Он с каждым часом чувствовал себя все лучше и уже не нуждался ни в посторонней помощи, ни в трости.

Он спросил у первого встречного, где здесь дом семьи Гевал. Одетый в старое, от поношенности чуть ли не просвечивающееся серое пальто, тщедушный старикашка указал корявым пальцем в конец улицы и прошепелявил что-то нечленораздельное.

Жалкая лачуга в самом сердце Унылого Грота встретила писателя мертвой тишиной. Выглядывая из-под густых крон древних тополей черной копной покосившейся черепицы, она отпугивала прохожих своим видом.

Поднявшись по гнилым ступеням на деревянное крыльцо, Виктор постучал в дверь. Ответа не последовало. Он повернулся к дочери.

– Как ты думаешь, здесь есть кто-нибудь?

Вместо ответа девушка коснулась рукой двери. Та оказалась не заперта.

Писатель первым вошел в дом и, сделав два шага, остановился. На полу, на спине лежала пожилая женщина. Седые волосы ее были растрепаны, кое-где они свалялись комками запекшейся крови. Мертвые глаза смотрели в потолок, руки вцепились в широкие трещины паркетного пола, в безуспешной попытке пытаясь задержаться в этом мире.

Виктору показалось, что он знает ее. Он присмотрелся и понял, что это та нищенка, которая просила у него милостыню, когда несколько дней назад утром он нашел свою машину и заперся в ней, вспоминая события, приведшие его ко всем злоключениям в Менкаре.

Он увидел, что с шеи ее стекает свежая, еще не успевшая остыть струйка крови, и понял, что укушена она была совсем недавно. Тот, кто это сделал, все просчитал. Но где он был сейчас?

Писатель осмотрелся, прислушиваясь к обманчивой тишине. Он знал, вампир может затаиться так, что ничем не выдаст своего присутствия даже в таком замкнутом пространстве, как этот дом. Он вытащил атам и прошел на кухню. Никого. Единственная комната тоже была пуста.

Краем уха он уловил какое-то движение в темном углу… но не успел обернуться, и в следующую секунду на спину ему кто-то прыгнул. Через миг когти вампира уже раздирали его плоть, а клыки тянулись к вожделенному горлу. Но то ли вампир не заметил девушку, стоящую у двери, то ли не придал ей значения, однако она дала о себе знать гораздо раньше, чем нападавший успел сообразить, какую опасность она из себя представляет.

– Отойди от него!

Когда оба мужчины обернулись, то увидели девушку с пистолетом. Дуло его было направлено в голову одного из них.

Виктор скинул с себя нападавшего и поднялся с пола.

– Господи, Анна, откуда у тебя пистолет?

– Подарок Магды на восемнадцатилетие.

– Давай стреляй, сука! – крикнул адвокат, с дьявольской усмешкой глядя на девушку в бирюзовом платье. – Я бессмертен, твою мать! – он кинулся к ней, но его прыжок прервал выстрел.

Пуля попала вампиру в грудь и отбросила его на полшага назад, но не принесла ощутимого вреда. Вместо предсмертных конвульсий Эдди Вис почувствовал лишь мимолетную слабость, да и только. Он оскалился, блистая белыми зубами, и вновь двинулся на девушку.

Раздался еще один выстрел. Но он также лишь замедлил на несколько секунд продвижение вампира.

– Никто не может меня убить! Никто!

– Я могу, – с этими словами Виктор Мурсия сам пошел на сближение с врагом. Ему показалось, что Эдди не заметил его движения рукой и, когда он вытащил клинок, неподдельное удивление отпечаталось на лице у адвоката. Одного коварного и точного удара писателю хватило, чтобы обречь свою жертву на быструю смерть. Последними словами Эдди Виса были… – Дочь вернулась к папе… Анна опустила пистолет.

Она смотрела, как отец вытирает лезвие ножа от крови. Спокойно, без нервов, словно делает это каждый день. К сожалению, констатировала она про себя, вспоминая тот момент в лесу, этот жест стал для него привычным в последнее время.

Сзади послышался скрип двери, и через миг в дом вошел Тэо Брукс. – Не пугай так, – писатель держал дочь за руку. – Ты один?

– Да.

– Почему не в доме Фабиански?

– Я не мог больше ждать.

– А где ты оставил лук и стрелы?

– Стрелы кончились, – бросил орнан и кивнул на тело Эдди Виса.

– Он зачем-то явился сюда и… – вдруг женщина, лежащая на полу, пошевелилась. Ее пробуждение было ожидаемо писателем. И, тем не менее, вместо того, чтобы завершить дело, он протянул нож мудрецу.

– Я? – удивился Тэо.

– С меня хватит, – выдохнул Виктор и, обнимая за плечи Анну, отвернулся вместе с ней.

Женщина закашляла. Из уголков ее белых губ потекла кровь. Глаза открылись, а руки дернулись. Медленно она начала подниматься. Еще ничего не зная о своем превращении, о том, с чем оно связано, и что ждет ее впереди, она осмотрелась по сторонам и, едва приподнявшись, потянулась к тому, кто находился рядом.

– Давай, мудрец, ну же! – Тэо почему-то не сразу среагировал на приближение вампира. Словно пребывая в каком-то трансе, он все еще пытался осмыслить и понять мотивы поступков Виктора Мурсии. Перед его глазами еще стояла та фотография, где был запечатлен счастливый писатель и мать Анны, и подпись на ее обратной стороне.

Аригола, ноябрь, 1990.

Охотник сжал клинок.

– Давай!

Раз…

Два…

Три…

Сразу три удара достигли своей цели.

Когда Тэо поднял взгляд, то увидел, что его руку сжимает рука писателя. Он посмотрел в его глаза и увидел там то, чего опасался больше всего, когда давал ему выбор. Чернота потопила бледную синеву. Окончательно.

– Я позабочусь о ее захоронении, – Виктор аккуратно извлек нож из груди вампира, повторил ту же операцию с тряпкой, хладнокровно избавляя серебряный клинок от крови. Он действовал так, словно это было его работой. Переводя взгляд с клинка на жертву и обратно, он не замечал ошеломления орнана.

– Ты знаешь, как ее звали?

– Понятия не имею.

После столь стремительного выпада Виктора, опасения Тэо подтвердились. Осталось лишь обезоружить вампира и…

… раздался щелчок. Тихий сухой звук, на который писатель немедленно обернулся. Скрип статических помех пробивался сквозь плотную ткань пиджака Эдди Виса. И до того, как заговорил встревоженный женский голос, Тэо успел достать из кармана адвоката компактный диктофон. Положил его на стол.

И все услышали монолог мертвой женщины.

В ту ночь я осталась в Парке Солнечного Света специально. Я хотела подобрать за всеми, кто ушел, остатки еды и поискать мелочь на скамейках. Там обычно много остается. Фонари тогда погасли рано, поэтому влюбленные парочки покинули парк еще до темноты.

Через какое-то время в сгущающихся сумерках я увидела, как в задние ворота въезжает красная машина с выключенными фарами.

Я наблюдала за ней, спрятавшись в хвойной роще среди можжевельников и лиственниц. Я видела все, что происходит, меня же не видел никто.

Красная машина остановилась возле озера. Первой из нее вышла женщина, одетая в длинное черное платье. Седые волосы ее были стянуты в тугой пучок на затылке. Бледное лицо выглядело болезненно худым. Я поняла, это из-за больших серых глаз, которые, казалось, были у нее утоплены внутрь.

Следом за ней появились еще два человека. Молодые парни, близнецы. Одеты они были одинаково: оба в серых худи с безразмерными капюшонами и в таких же широких штанах. Говорили мало и шепотом, словно боялись, что за ними могут следить. Они терпеливо выслушали все, что им долго объясняла женщина в черном. Потом они вытащили с заднего сиденья бесчувственное тело мужчины и положили его на берег.

Я не узнала писателя. Только потом в полиции мне рассказали, что это был Виктор Мурсия.

Женщина (близнецы уважительно обращались к ней «миссис Фаби») подошла к лежащему мужчине прислушаться, стучит ли его сердце – я поняла это, когда она прислонилась ухом к его груди. Судя по всему, вывод для нее был утешительный, потому что сразу после того, как она определила, жив он или мертв, энергии в ней поприбавилось.

Она что-то крикнула одному из парней, тот послушно кивнул головой и полез в машину. Через какое-то время он вытащил оттуда блестящее украшение. Я не разглядела в подробностях, что это было. Одним движением руки женщина разломила драгоценность пополам, одну часть на цепочке надела на шею лежащего мужчины, другую бросила на землю.

Затем миссис Фаби достала из салона длинный нож, кажется, он был сделан из серебра. Поверьте, я знаю, как блестит серебро, поэтому ничего не путаю.

Он действительно блестел и переливался в свете луны, когда она занесла его над бесчувственной жертвой. Но прежде она велела братьям положить тело на камень так, чтобы грудь его вздымалась немного вверх. Они послушно выполнили все, что она им сказала.

Потом миссис Фаби произнесла какое-то заклинание. Я в страхе подумала, что являюсь свидетелем не просто убийства, а ритуального жертвоприношения. Но, замахнувшись, она вдруг остолбенела – покойник пришел в себя!

Этой недолгой паузы ему хватило на то, чтобы встать и увернуться от разящего удара, который она все-таки нанесла секундой позже. Острие клинка угодило прямо в камень.

Посыпались искры, и под их прикрытием восставший из мертвых накинулся на близнецов.

И вот тут мне стало по-настоящему страшно.

Я не боялась так со времен своей забытой молодости, когда мне было что терять. Всю жизнь я была абсолютно уверена, что чувство страха меня оставило одновременно с благополучием. Однако в ту ночь я поняла, как глубоко я заблуждалась.

Мне казалось, я увидела Дьявола.

Он рвал и метал. Глаза его горели, взгляд их был подобен карающему мечу – любой, кто попался бы ему тогда, не имел шансов на спасение.

Как не имела их и его первая жертва.

Я видела, как он впился клыками в загривок одного из близнецов и стал пить его кровь. До меня доносились чавкающие звуки, которые издавал вампир, утоляя свою жгучую жажду.

Дыхание его отяжелело, утробный хрип затих. Когти его скреблись о прибрежный песок, тело дрожало над беднягой, нашедшим свою смерть у Пиалы, озера, казавшегося мне всегда местом, куда можно было прийти и помечтать в тишине. Местом, где по вечерам пряталось умиротворение, где жил покой. Теперь мечтать там не смогу…

Вампир сделал это место проклятым.

Дальше? Хотите знать, что было дальше?

А дальше он догнал второго близнеца, прямо у двери машины. Догнал, когда тот увидел меня. Может быть, я выдала свое присутствие чересчур громким встревоженным дыханием. Или, может, случайно вскрикнула от неожиданности и страха, когда мертвец ожил. Но его глаза нашли мой взгляд в свой предсмертный миг.

Дьявол раскромсал его шею в клочья за секунду. Пить кровь, по-моему, даже не стал, Насытился. Хотя, может, я этот момент и упустила, ибо разум мой уже был повержен ужасным видением, а глаза отказывались смотреть на кровавое пиршество.

Он убил обоих парней так быстро, что миссис Фаби со своим ножом ничем не смогла им помочь.

Я видела все это своими глазами. Можете верить, можете – нет, но знайте, я не сумасшедшая. И все это мне не привиделось.

Потом пришел ее черед.

Она кричала ему какие-то слова, что-то про свою дочь. Про то, что не отдаст ему ее никогда на свете. Она угрожала ему, потом молила о пощаде…

…Но разве дьявола могут тронуть мольбы человека, который в следующий миг станет его жертвой?

Она только и успела, что отойти на несколько шагов к берегу, а потом зарыдала и, обессилев, упала на колени.

Не говоря ни слова, вампир медленно подошел к ней и наклонился. Она продолжала водить рукой с ножом по воздуху, будто ослепла от страха. А когда он коснулся ее лица, она вместо того, чтобы вонзить клинок в сердце дьявола, выпустила его из рук.

И в этот миг он впился в ее горло.

Опять же, все произошло настолько быстро, что я и глазом не успела моргнуть, как все уже было закончено.

Казалось бы, он только что лежал на земле, взирая мертвыми глазами на бледную луну. Но вот за несколько мгновений он превратился из жертвы в палача!

Всего за несколько мгновений.

Вы спросите меня, что было потом?

Потом он сел за руль красной машины и уехал.

Спокойно и неспешно. Он не пытался осматривать ближайшие кусты (иначе я бы уже не говорила с вами), не пытался уловить чужие звуки в тишине. Он кинул только один, последний взгляд на озеро, постоял на берегу секунду и отправился восвояси.

Узнаю ли я его, если увижу снова?

Вы что, издеваетесь? Да он мне снится каждую ночь! Как только я закрываю глаза, передо мной встает его лицо. Серое, как небо над соснами Мортолео, искаженное злобой, лицо не человека, но зверя. Окровавленные губы что-то шепчут. Что-то страшное, необъяснимое, и глаза его пронзают мертвой синевой, когда он смотрит на меня.

Знаете, что я вам скажу? Я видела его. После всей этой истории он спокойно расхаживал по городу и, кажется, что-то искал. Я думаю, он не успокоится до тех пор, пока не найдет это. Свое. Кого-то или что-то… Может, дочь миссис Фаби… Хотя, кто об этом знает?

Но это еще не все.

Я намеренно не рассказала в полиции про миссис Фаби, ибо ее тело так и не нашли. Я думаю, она до сих пор ходит по темным переулкам Менкара в поисках своего убийцы.

Я просидела в роще до самого утра. И жутко замерзла. Но никакой на свете холод не мог пересилить страх и заставить меня выйти из своего укрытия до рассвета. Только с первыми лучами солнца я покинула проклятое место.

В то утро Пиала тянула к себе, словно магнитом. Медлительный шепот ее воды, волнообразной, будто морской, завораживал. Ветер дышал запахом дикой мяты. Тонким, холодящим ароматом, казалось, пахло само озеро. Словно кто-то разбросал по темно-голубой воде душистые зеленые листья.

И вместо того, чтобы бежать из парка, я пошла на чертов берег.

Там, у воды меня привлек странный шелест камышей. Я стала приближаться к темным зарослям. Мой страх соперничал с любопытством, и сейчас я проклинаю тот момент, когда он сдался.

Присев на корточки у камышей, я раздвинула упругие стебли.

И увидела среди них дрейфующее в воде тело. Утопленник лежал лицом вниз, и по скрытой под зеленой тиной одежде невозможно было понять, кто это был: мужчина или женщина.

Минут пять я стояла в нерешительности что-либо предпринять. А потом вдруг неожиданно для самой себя наклонилась вперед и потянула мертвеца к берегу. И он перевернулся… Дыхание мое остановилось.

Из темной воды на меня смотрело лицо убитой женщины… Лицо миссис Фаби…

Телесный цвет ее кожи превратился в болезненную бледность и приобрел оттенок блестящей восковой бумаги. Лицо ее почти просвечивалось и, кажется, сквозь него можно было увидеть проплывающих по дну озера рыб. На груди лежала гирлянда из грязножелтых цветков с красноватыми стеблями.

Что-то наподобие слабого стона вырвалось из моего горла, и силы оставили меня. Ни пятиться назад, ни обрести снова волю и броситься бежать вдоль берега я не могла. Оцепенев, я стояла на месте и смотрела, как тело утопленницы покачивается из стороны в сторону, вызывая круги на поверхности воды. И вдруг в царящем вокруг безмолвии я услышала странное жужжание.

Насекомые.

Оводы…

Они летели кружащимся танцующим вихрем прямо на меня.

Поначалу я пыталась отмахиваться от них руками – целый рой жужжащих тварей кружил прямо у моего лица, грозя заселить несколько своих особей в мои нос и уши. Но через некоторое время я поняла, что насекомые, насколько бы враждебными они ни казались, не хотят причинять мне зла. Их безумная круговерть пронеслась мимо меня в камыши… к телу утопленницы. В просвете из зеленых зарослей я вдруг увидела, как оно шевелится…

Может, это ветер, подумала я, на миг усомнившись в своем здравомыслии. Но предрассветный сумрак развеял сомнения.

Я видела… да, видела…

…как рука покойницы медленно поднимается вверх, с черного рукава стекает вода… гирлянда из красноватых стеблей стелется за ним… грязно-желтые цветы застревают между окоченевшими пальцами… тонут, но потом всплывают на поверхность… тонут и всплывают… С замиранием сердца я слушала этот зловещий плеск.

Пересохший язык и сухая гортань не могли выдать ни единого членораздельного звука, поэтому, когда я все же очнулась от шока и бросилась бежать, уверенности в том, что эти слова я произнесла вслух, у меня не было.

Я бежала долго-долго и до тех пор, пока окончательно не выдохлась и не упала к подножию черной сосны, меня не покидало ощущение дурного сна, в котором я оказалась по чьей-то злой воле и из которого никак не могла сбежать.

Я пробиралась сквозь хвойную рощу, не осмеливаясь оборачиваться, не думая кричать. Со страхом, наполняющим мою душу, с надеждой, вытравливаемой из нее…

Пленка остановилась, щелкнул выключатель, и диктофон затих. В почти невероятной тишине тихо поскрипывала старая кассета.

Дочь повернулась к отцу.

По мере прослушивания Тэо замечал, как менялось лицо писателя. Оно то искажалось в гримасе недоумения и ужаса, то становилось мягким без каких бы то ни было примесей печали, то раскалывалось на две половинки полуулыбкой-оскалом, олицетворяя две стороны его «я», одна из которых всегда была явью, вторая – стала ей только недавно, после аварии и последовавшим за ней забытьем.

Авария и контузия убедили писателя в том, в чем совсем недавно он еще сомневался. Оказывается, и вампиры могут страдать после столь сильных ударов, если они затрагивают ту область мозга, которая отвечает за память. Память – вот единственный инструмент разума, который нужно хранить особенно бережно. К сожалению, осознание этого пришло к нему слишком поздно.

Никакие физические увечья не могли остаться на теле писателя. Ссадины и ушибы, синяки и переломы – все это проходило в течение суток. Но память… ее невозможно было восстановить так быстро. Она дала сбой на тот промежуток времени, который понадобился его мозгу, чтобы прийти в себя. Только теперь он начал потихоньку вспоминать. С трудом и головными болями, мучительно и долго, но процесс уже пошел. Работа эта была чрезвычайно тяжелой, но, кажется, выполнимой.

Он вспомнил, как, находясь в шоковом состоянии, убил братьев Бриль и Магду, а потом как ни в чем ни бывало вернулся в отель и лег спать. Проснувшись, он уже ничего не помнил. Ни того, что совершил, ни того, что сам уже давно не человек.

Когда голос на пленке закончил говорить, лицо его потеряло все выражения и стало обезличенным и тусклым. Серая тень пустоты легла на него, съедая остатки живого.

– Господи, этого не может быть… – прошептала Анна.

Виктор сделал шаг и положил клинок на стол.

– Теперь пришла твоя очередь выбирать, мудрец.

Человек, призванием которого являлась охота на вампиров и их последующее истребление, впервые в жизни задумался над тем, стоит ли ему вонзать клинок в сердце одного из них.

– Скажи, что ты не притворялся, путешественник.

– Я не притворялся, – Виктору трудно было выдерживать тяжелый взгляд мудреца. – Я действительно все забыл. Теперь убьешь?

– А как бы ты поступил на моем месте?

Несколько секунд отделяли орнана от принятия решения, от которого зависела судьба вампира. В течение этого времени он подошел к столу, взял нож и, проведя большим пальцем по трехгранному клинку, поднял взгляд на писателя.

– Не знаю, – честно ответил Виктор Мурсия. – На все воля мудреца.

– Я не понимаю твоих провалов в памяти! Не понимаю! Должен же ты хоть что-то помнить! – недоумевал Тэо. – Например, та женщина, твоя бывшая жена, разве она не знала о твоем перевоплощении?

– Не путай, Тэо. Мы поженились, когда мне было тридцать восемь, а ей чуть за двадцать. И десять счастливых лет мы прожили вместе, старея одновременно. А потом… потом ее не стало.

– Значит, что-то ты помнишь?

– Что-то да. Но далеко не все.

Мои воспоминания… Они, как вспышки, одномоментные искры внутри моей головы, половина из которых мелькает разноцветными огнями, половина сразу гаснет. Те, что в темноте, не дают огню свободы. Те, что светятся, обозначают мою прошлую жизнь лишь фрагментарно. И эти моменты я помню. Действительно помню…

Помню, до самой последней вспышки я спокойно давал интервью и боялся старости. Потом резко перестал делать и то, и другое. Я ни с кем больше не общался, но и старости уже не боялся. Часы остановились для меня, и я уже не старел. Случилось то, о чем я и мечтал когда-то. Глупец.

Этот последний момент наступил много лет назад, сразу после того, как умерла Елизавета. Не спрашивай меня, как это произошло. Воспоминания слишком туманны. Действительность перекликается с иллюзиями. Где правда, я не знаю. Но помню, как кто-то смотрел мне в глаза и приказывал подчиниться. И я подчинился.

Помню, как овладел даром, который сделал меня своим рабом.

Я помню…

…как придумал план похищения Анны. Как Эдди помогал мне в этом. План хоть и был хорош, но сорвался. Тот визит оставил у меня негативные впечатления. Дочь я не забрал, а добился лишь того, что Магда узнала о моем существовании. И о моей истинной сущности.

Помню, как писал свой последний роман. Писал его непривычно долго. Никогда еще так долго я не писал. Ездил по городам. Собирал впечатления, коллекционировал типажи и характеры. И писал, писал, писал… Хотя, возможно, это был уже не я…

Помню боль в осипшем горле. Она была, как в первый раз.

И помню, как явился в дом на бульваре. Дверь мне открыла служанка. Новенькая. Ее звали Морелия.

Я не мог войти внутрь без приглашения, поэтому всеми способами старался заставить ее открыть мне дверь. И она открыла.

Меня спасло то, что Морелия никогда меня не видела, а, соответственно, и не знала в лицо. Хоть она наверняка была в курсе того, что смерть Анны инсценирована, и на самом деле могила ее пуста (голову даю на отсечение, что она была предупреждена Магдой о моем возможном визите), это не помогло ей до конца оставаться безупречно бдительной.

И она не избежала расправы, – писатель не упомянул про помощь Великого Сошо, чье безусловное влияние который день томило его душу. Ведь мысленно, во снах и наяву, в измученном воображении этот странный гость его сознания всегда был рядом.

Скорбная пауза, повисшая после последнего слова вампира, была нарушена Анной.

– Тэо, – сказала она. – Оставь жизнь моему отцу, – и положила пистолет на стол, на то место, где только что лежал атам.

– Ты хочешь, чтобы он жил? Но почему? Ведь он убийца, Анна… Он вампир!

– Ты прав. Но еще он мой отец. На него напали, он был вынужден защищаться. Разве мог он поступить иначе?

– Постой… Я тебя не понимаю. Может, ты всегда хотела быть с ним? Объясни, что это? Тоска или невыраженная любовь? А, может, колдовство? Или ты что-то не договариваешь, Анна?

Девушка смотрела в глаза отца и не знала, что сказать. Она не могла найти ответа. Того, который бы шел от разума, а не от сердца, и выглядел бы не как необоснованная защита убийцы, а как искреннее желание пощадить.

– Скажи, что велит тебе сердце… – беззвучно прошептал писатель. Но Анна услышала его.

– Мне кажется, хватит смертей.

– Но их будет еще больше, если он останется жив! – воскликнул Тэо.

– Люди должны уметь прощать. Это то немногое, что отличает нас от животных. И уж тем более это отличает нас от вампиров.

– Спроси у него, готов ли он к прощению? – рукой с клинком Тэо указал на вампира.

– Готов ли я к прощению? – писатель грустно улыбнулся. – Я не знаю, какой я настоящий. Когда убиваю или когда страдаю от невозможности убить.

– Даже не думай о том, чтобы наброситься на нас, – глаза орнана излучали блеск. Тот самый блеск, который Виктор уже видел в них однажды. Не что иное, как охотничий азарт. И он насторожил вампира.

– Ты знаешь, скольких он убил за годы вампиризма? И скольких еще убьет, если его не остановить! Я думаю, что и ты входишь в сферу его интересов.

Тэо выдержал паузу. Для того чтобы вся абсурдность ее просьбы дошла до нее самой, и она поняла, каким бы ни был он сейчас, нутро его не переделать. Он по-прежнему будет убивать.

– Сейчас он изменился, Тэо. Я чувствую это, я вижу это по его глазам.

– Глаза вампира лгут! Всегда лгут!

– Но ведь ты верил ему…

– Я был обманут! Я не разглядел очевидного. Моего опыта не хватило.

Все эти дни я, как мог, пытался помочь ему снова стать человеком. Больно осознавать, что все мои старания были напрасны.

– Нет, – Анна коснулась руки Тэо. – Не были они напрасными. Ты дал ему возможность осознать и задуматься. Ты защитил его от самого себя. И если бы не ты… его бы уже давно не было в живых.

– Вопрос спорный…

Тэо смерил взглядом расстояние, отделяющее писателя от двери. Он бы многое отдал за то, чтобы узнать, о чем тот думает сейчас. И если о бегстве, то почему он медлит?

– Да, ты волен осуждать и волен принимать решения. Но никто из нас не знает правды. И если он всего лишь случайная жертва, то разве нет у него права просто уйти?

– Просто уйти? Сдается мне, что не за тем он ехал сюда, чтобы просто уйти. Он пришел, чтобы забрать тебя с собой не человеком. Скоро он все вспомнит, и зло снова потопит его душу!

Анна знала, что Тэо прав. Но почему-то верила, что вся эта история может закончиться по-другому. Без крови.

– Его смерть не решит всех проблем, – сказала она, глядя на отца.

Их взгляды встретились. Самоотверженность и боль стучались в пустоту и мрак.

Виктор раньше и не верил, что на свете существует такое милосердие. И к кому? К нему…

Такую чистоту и бескорыстие он видел лишь однажды. В глазах матери Анны Фабиански много-много лет назад. И кто знает, может, ее глаза и были глазами настоящего всепрощения и человеколюбия. Глазами бога… – Твоя дочь не хочет твоей смерти, писатель, – изрек орнан.

Виктор сам не знал, боялся ли он смерти. И если боялся, то была ли эта боязнь похожа на ту, что он испытывал раньше, при упоминании старости?

Ему было интересно, чем завершится внутренняя борьба, бушующая в душе охотника. Что победит, в конце концов, милосердие или чувство долга?

– Одри. Она умерла.

– Что? – вампир встрепенулся.

– Умерла, не выдержав мучений. Так ни разу и не попробовав кровь. – Но ты же говорил, что она жива, что она ждет тебя… – Это была неправда.

Выходит, ты мне лгал? Все это время, заставляя меня терпеть муки ада, ты, на самом деле, всего лишь хотел проверить свою теорию!

– Она была на грани, она уже почти пришла к своему убийце, но ей не хватило всего лишь одного дня. День решил ее судьбу.

– Вот так новости! – присвистнул писатель. – Значит, никакого возвращения не существует, верно? Это всего лишь твоя гипотеза! Догадка молодого мудреца. Ты проверял ее на мне!

– Нет, это подтверждено рассказами древних.

– Это миф, в который ты поверил, Тэо! Это обман. О, как же прав был Великий Сошо! – вампир схватился за голову. – Он смотрел в мои глаза и говорил мне правду!

– Кто? О ком ты говоришь?

– Неважно.

– Были зафиксированы случаи. Много лет назад люди избавлялись от вампирского проклятия. Так почему же нельзя было это сделать сегодня?

– Ты лжец, орнан. Лжец! И чем мы отличаемся?

Тэо не стал думать. Просто высказал свое решение, кивнув писателю на дверь.

– У тебя есть минута. Ровно одна минута, чтобы уйти отсюда. И один час на то, чтобы убраться из города, – ожидая всплеск надежды, может, ликования, да чего угодно, что наглядно продемонстрировало бы боязнь вампира за свою жизнь, Тэо не увидел в глазах писателя ничего. Пустота населяла его взгляд, печальный и отрешенный, как ветер в пустыне Каиоли.

Виктор словно прочел его мысли.

– Думаешь, сие известие должно принести мне радость? Свое мнение я сказал тебе еще там, в лесу. Единственное, что меня удерживает на этом свете, так это она, – он посмотрел на дочь и шагнул к двери.

– Ради нее я буду жить.

– И куда ты теперь направишься?

– Куда и раньше хотел. В Ариголу. Ты будешь следовать за мной, мудрец?

Тэо обменялся взглядами с Анной и, кажется, все понял.

– Нет. Если я больше не услышу о тебе в Мирта-Крауне, я не буду преследовать тебя.

– Звучит многообещающе, – писатель шагнул за порог, но неожиданно развернулся и посмотрел на людей. Первым, кого он коснулся взглядом, была его дочь. Тэо показалось, что вампир неумело пытается скрыть улыбку. Она у него вышла нарочито пренебрежительной и даже вульгарной. В его глазах застыла броская небрежность – воскресшее в пенатах вампиризма превосходство, застывшее на грани между уничижительным высокомерием и снисходительностью. Красные и черные блики переливались в них, рождая не хитрецу – оскал звериный, беспощадный.

Столь быстрое и недоброе превращение, отвратнейшее из зеркал души прирожденного убийцы, именно оно было несомненной истиной, прятавшейся под личиной безвинного путника так долго.

Или все это показалось только одному мудрецу?

– Ты хочешь поехать со мной, Анна? – и вот Виктор Мурсия, наконец, открылся.

Это не было похоже на вдруг явившееся откровение, его превращение стало следствием затянувшейся душевной болезни, мучающей его всю жизнь. Не умершей вместе со всем человеческим, бесследно оставившим его после укуса Вердана Калота – порождения древней тьмы, узника Аригольской пещеры и наследника кровавого проклятия. А явившей себя миру в столь неприглядной форме, перевоплотившись в подлинное зло, могущества которого никто еще не знал.

Не голод был тому виной, а давняя и неотступная идея фикс, приведшая его в Менкар, помноженная на расстройство психики и временную амнезию. Заставившая его ненавидеть самого себя. И в то же время потворствовать инстинкту слабой воли, одному из немногих, оставшихся в нем от человека. Инстинкту по имени Анна Фабиански.

– В Ариголу? – глаза девушки были полны недоумения. – Я не думаю, что это хорошая идея.

– Дело в том, что я всю жизнь был лишен твоего тепла, и думаю, сейчас я могу рассчитывать на то, чтобы восполнить этот пробел.

– Ты не посмеешь…

– Почему? Мужчины ведь не должны менять своего решения. Иначе это уже не мужчины.

Глаза писателя приобрели фиолетовый оттенок, красные и черные блики в них пришли в хаотичное движение. А на лице, лице его, таившем чопорную холодность, теперь застыло исступленное безумие.

– Ты сам так решил, Виктор, – Тэо покрепче сжал рукоять клинка и двинулся в сторону писателя.

От всех болезней можно избавиться, став вампиром. От всех, кроме одной. Душевной. Кто знал, что маленький укус полностью съедает человеческую душу, оставляя в живых лишь ту самую дьявольскую часть, невидимую прежде.

Понимание этого будоражило сознание Тэо Брукса. Вступая в схватку с писателем, он знал, что должен учитывать полную непредсказуемость его поведения. Подобная непредсказуемость перечеркивала те отношения, которые успели у них сложиться за время поисков Анны Фабиански.

Анна!

– Не трогай ее!

– Отец… – горло девушки сжалось, когда она почувствовала боль прикосновений. Рука вампира впилась в ее шею, когти оцарапали плоть.

Одного шага Тэо хватило бы, чтобы вонзить кинжал в сердце писателя. Но оставался огромный риск – в его руках была Анна. А это чудовище способно на все. Ошибочно было бы думать, что он не сможет причинить вред собственной дочери.

– Она должна остаться со мной! Неспроста она выбрала именно меня! Меня, а не свою приемную мать!

– Так думает писатель? Или так думает вампир?

– Так думает отец, лишенный права видеть свою дочь множество лет!

– Прошу, не надо, отец, мне больно… – зашептала девушка. Она не пыталась вырваться из его объятий, всем своим видом показывая, что смирилась.

– Я буду с тобой. Буду до тех пор, пока ты сам меня не отпустишь.

– Слышал? – писатель оскалил зубы. Пряча коварство в бесхитростной улыбке, он преобразился.

– Мы уходим. Дорогу! – он поднял девушку на руки.

– Куда ты спешишь, путешественник?

Виктор бросил презрительный взгляд на мудреца и сделал первый шаг.

– Я найду тебя, где бы ты ни был! Понимаешь?

Внезапное отчаяние, охватившее Тэо, едва не заставило его закричать. С дочерью на руках писатель выходил из дома. Еще миг, и он исчезнет из поля его зрения… Навсегда.

Но вампиру не суждено было ступить на землю. Как только он открыл дверь, то столкнулся нос к носу с Холумбеком. Не подвластное, казалось, никаким внешним факторам, лицо сторожа было бледным, как у мертвеца. Этот внешний признак хладнокровия сбил с толку беглеца, став успешным залогом единственного разящего удара.

Острие клинка ушло глубоко в сердце. Писатель застыл, руки его разжались, Анна ступила на порог.

Вампир силился что-то сказать, но из его рта вылетало лишь беззвучное проклятие. Ноги его подкосились, слабость объяла все члены, и не в силах больше сопротивляться ей, он потерял равновесие и рухнул на пол прямо под ноги своей дочери.

Губы его еще шептали что-то тихое, неразборчивое, но сам он уже подчинился той силе, которая рано или поздно забирает всех.

Успел, – выдохнул Тэо и уставился на серебряный клинок. – Откуда это у тебя?

– Раритет, доставшийся от Магды, – пожал плечами Холумбек. – Вещь, как оказалось, очень нужная.

Тэо посмотрел на девушку.

Сначала он не разглядел в ее глазах ничего. Ни благодарности, ни страха, ни упрека. Лишь оцепенение – скорее, бенефис слепого шока, чем реальный испуг. Но уже через мгновение она заговорила. И голос ее был полон спокойствия.

– Наверное, это все? – спросила она, с трудом переводя взгляд с умирающего на орнана.

– Не знаю, – честно ответил Тэо. – Умер один из них, но остались другие. Мой долг найти их.

– Ты останешься в городе?

– Да, у меня еще есть здесь незавершенные дела. А ты?

– Я и не планировала никуда уезжать.

– Значит, ты тоже…

– Скажем так, я буду тебе помогать.

Когда они покидали дом Златы Гевал, Тэо заметил в руке девушки книгу, которую она успела прихватить с собой. Но спросил о ней только когда они сели в машину. Холумбек от поездки отказался, сославшись на желание пройтись до дома пешком. И они остались наедине.

– Что это за книга, Анна?

– Роман отца.

– Это что, дань его памяти или живой интерес?

– Ни то, ни другое. Просто я никогда не читала книги своего отца.

– Надеешься узнать его получше?

– Хотелось бы.

– Но книги не всегда дают полное представление об авторе. Я бы даже сказал, почти никогда.

Тэо Брукс прочитал название.

Виктор Мурсия. «Потерянный рай».

– Один из самых известных его романов.

– О чем он? – спросила Анна.

– О любви, как и все его книги, – Тэо завел мотор, машина тронулась с места.

Как ты думаешь, мы могли ошибаться? – спросила вдруг она после недолгой паузы.

Тэо бросил быстрый взгляд на девушку, но не ответил.

Она уже погрузилась в чтение, перелистнув первую страницу с немногословным вступлением: