Спасибо!

Это было слово, которое Лео произносил чаще всего, покидая здание тюрьмы.

Спасибо и счастливо оставаться!

Это он уже крикнул в сердцах, оказавшись на Площади Семи Свечей, поминальном месте, где по воскресеньям собирался набожный народ и поминал усопших родственников.

Он не ожидал такого подарка судьбы. Ему оставалось сидеть еще три года, и он был уверен в том, что шансов выйти раньше положенного срока, у него нет никаких. И тут в соседней камере появился этот путешественник. Что он сделал с надзирателем, уму непостижимо! Как у него это получилось? Он что, маг или волшебник?

Идея бежать возникла у него спонтанно, когда он увидел невероятное преображение Виктора Мурсии. Пораженный этим фактом, он пребывал еще какое-то время в шоке, но спустя пару минут уже думал только о том, как бы повторить подвиг путешественника и побыстрее покинуть свою камеру. Взгляд его остановился на оброненной писателем связке ключей.

Еще несколько секунд ему потребовалось на то, чтобы изловчиться и достать ее, протянув руку через решетку. Он знал, что выбраться из здания полицейского участка будет весьма непросто. Но ему повезло. На его счастье двое копов, охранявших самый последний рубеж – ворота с дверью, тихо спали. Работа путешественника радовала глаз.

Лео не пришлось долго выбирать между Унылым Гротом и домом на бульваре Кинкан, решение пришло само собой. Он был уверен в том, что Виктор Мурсия не станет искать его мать, чтобы отдать ей деньги за информацию, полученную от него. За годы своей жизни Лео научился разбираться в людях. Такие, как Мурсия, жители больших городов, люди достатка, весьма жадны и понимают ценность человеческой жизни только тогда, когда к их горлу приставляют нож. И про свое обещание, данное ему в тюрьме той ночью, писатель уже и думать забыл, как пить дать.

Но ему было на это наплевать. С матерью его давно не связывали близкие отношения. И разве сейчас он думал о ней? Нет. Думал о деньгах, когда шел в дом на бульваре? Конечно, нет. Было в его душе что-то другое, что заставляло его, забыв пугливо озираться, продвигаться к намеченной цели.

Что-то от Дьявола.

Это что-то имело над ним большую власть.

Одна из двух половин, на которые делилась его душа, бесподобная в своей неуязвимости, взяла безоговорочный верх над второй, иногда шепчущей ему милые странности вроде помощи заезжим знаменитостям.

Возможности, что были у него в течение жизни, те, которые давали реальный шанс на выход из порочного круга криминальных связей, куда он погрузился еще с малых лет, он упустил. К советам никогда не прислушивался. И в итоге пришел к тому, что большую часть жизни провел за решеткой, не заработав ни гроша.

Всякий раз, оказываясь на свободе, он понимал, что здесь ему не место.

Здесь его никто не ждет, и здесь он никому не нужен. Осознавая это, Лео вновь пускался во все тяжкие и снова начинал считать дни, зачеркивая даты на обшарпанной стене, о чем, впрочем, впоследствии ничуть не жалел, так как смысла своего пребывания на воле в упор не видел.

Но на этот раз ситуация изменилась. У него появилась цель. Доказать самому себе, что его еще рано списывать со счетов, ведь способности его и хитрость, и безумство неисчерпаемы – вот, что было его главной задачей!

Он, действительно, способен на многое. Пусть не на великие свершения и создание финансовой империи, то, по крайней мере, на незабываемый секс с красоткой, которая так сильно запала ему в душу. Уж это причитается ему по праву!

Писатель невольно напомнил ему о ней. И тут же былые чувства вспыхнули с новой силой. Неудержимая похоть, за время нахождения в одиночной камере ставшая наваждением, возобладала над разумом, и как это ни было смешно ему самому, в нем пробудилось чувство ревности.

Лео понимал, что единственным инструментом в достижении пусть низменной, но такой желанной цели, для него было знание. Он владел ее тайной и мог ее шантажировать.

С такой великой целью, сжимая в руке нож, он и шел в дом на бульваре. Приближаться к воротам он не стал, а по старой привычке перелез через высокий каменный забор. Оказавшись на территории дома с желтой черепичной крышей, он увидел, что на втором этаже в одном из окон горит свет. Осторожно он обернул заранее припасенный камень мокрой бумагой и разбил им стекло в окне, которое выходило на кухню. Удар вышел почти бесшумным и наверняка не потревожил хозяев.

Когда-то Лео уже бывал внутри этого роскошного особняка. Кто знал, что спустя пару лет он вновь окажется в этой гостиной, правда визит его будет инспирирован совсем другими обстоятельствами, хотя цель его останется прежней.

В беспросветной тьме он попытался идти на ощупь, но вдруг споткнулся о лежащий под ногами перевернутый стул. Не удержался и упал на пол, чертыхаясь и проклиная хозяев, на чем свет стоит.

Постепенно глаза его привыкли к темноте, и он ступил на лестницу, ведущую на второй этаж. Помня, где находится комната, в которой он увидел свет, на миг он представил, как проберется туда и застанет Анну врасплох.

А когда объявит ей о своих намерениях, точнее, в подробностях, достойных описания самого модного женского романа (привет Мурсии!), расскажет о том, что собирается с ней сделать (именно детальный пересказ своих изощренных фантазий доводил его до мысленного оргазма), посмотрит на выражение ее лица. Что на нем отпечатается быстрее всего – смятение или ужас? Гнев или страх? Вот, что он хотел увидеть на безупречном лице когда-то отказавшей ему блондинки.

Страх!

Поднявшись на второй этаж, Лео увидел скользящий по полу лучик света. Он исходил из-под полуоткрытой двери той самой комнаты. Сердце забилось еще быстрее, и ноги сами понесли его туда.

Сперва он осторожно просунул голову за дверь, потом переступил через порог и вошел в светлое помещение, оказавшееся просторным залом. Под белым сводом он увидел древнюю люстру – медный обруч с синевато-дымчатыми подсвечниками, в которых горели восковые свечи.

Лео огляделся по сторонам. Богатая мебельная стенка, ряд пустых кресел в центре зала, напольное зеркало у окна. И ни одной живой души.

Он хотел было уже повернуть назад, чтобы продолжить поиски в других комнатах, но тут вдруг дверь за ним резко закрылась, гардины занавесили окно. А свечи все, как одна, погасли. Лео оказался в полной темноте.

Странный запах вплетался в прохладный воздух и отвлекал его от созерцания мрака, в котором он заподозрил чье-то присутствие.

Его рука впилась в нож.

Он знал, что совершив побег, путешественник непременно окажется здесь. Но не знал, произошло это уже или нет. Утешая себя тем, что Виктор Мурсия давно уже покинул дом на бульваре, Лео, тем не менее, хорошо представлял себе возможную встречу с писателем, если этого все-таки не произошло.

Он достал спички. Оставалось только зажечь крохотный огонек и посветить им перед собой, что он с нетерпением и сделал.

– Анна? – тихо позвал он и, отгоняя прочь враждебные мысли, шагнул вперед.

И вдруг там вдалеке, у стены, куда еле доходил свет одинокого огня, возникла женская фигура. Он замер, не осмеливаясь сделать и шага. Сердце забилось, как безумное, дерзкий холодок пробежал по спине, вызывая медленную дрожь.

Но на этот раз дрожь была не от страха, нет. Эта дрожь была от волнения, которое раньше он постоянно путал со страхом. Теперь же он отчетливо мог отличить одно от другого.

Волнение накатывало белой волной и застывало под сердцем. Волнение затрудняло дыхание, пряча внутри предвкушение самого сладкого блюда, попробовать которое ему пока не удавалось.

А страх… Страх был другим. В его беспощадности он убеждался всю свою жизнь, сидя по разным тюрьмам в разных городах, и пытаясь воспитывать к нему особенный иммунитет.

И вот фигура зашевелилась.

Полы ее длинного черно-белого платья заскользили по паркету. И Лео увидел худое лицо с широкими скулами, странные черные глаза.

Догоревшая спичка обожгла его пальцы, но он не почувствовал боли.

– Кто здесь? – на выдохе спросил Лео и затаил дыхание.

И тут темнота пришла в движение.

– Иди ко мне, Лео, – сказал призрак, и парень подчинился.

Холодная рука коснулась его шеи, и с ее прикосновением Лео ощутил дивное спокойствие. Божественное чувство, идущее вразрез со всем, что он испытывал раньше.

Он был готов целовать ее руки, готов был встать перед ней на колени, вымаливая продолжение. И он бы так и сделал, только почувствовал, что двигаться не может.

В одно мгновение сладостный покой сменился удушливой тревогой, когда он понял, что каменеет под ее взглядом.

– Нет… – озябшие пальцы впились в черный рукав. – Я не могу… – он не сказал это вслух, – слово застряло где-то в голове, так и оставшись непроизнесенным. И что-то… (что это было?) заставило его забыть обо всем, кроме странных черных глаз.

– Ты можешь, Лео…

Он с ужасом смотрел, как ноги сами, вопреки воле, ведут его туда, где темнота сгущалась пуще прежнего. И спустя мгновение он уже оказался у стены.

– Славный, славный парень Лео, – запела женщина. Наконец, она посмотрела ему прямо в глаза, и Лео узнал ее.

– Морелия? – рука с ножом поднялась в воздух, но застыла там, на полпути от намерения к поступку.

– Я ждала тебя, Лео. Ты нужен мне.

– О, нет… – выдохнул он. – Не надо, прошу… – и тотчас вонзил нож в ее грудь.

Женщина растворилась в воздухе бесплотной тенью, остались только ее руки. Они схватили Лео за плечи, и парень вздрогнул от холода, пронзившего его насквозь. Внезапно он понял, что это был за запах, который встретил его в зале.

Мята. Дикая лесная мята холодной струйкой просочилась в верхний воздух.

Волосы у Лео были короткие, что доставило вампиру меньше хлопот, ведь не пришлось оголять его шею. Ее клыки коснулись белой кожи. Кожа была нежна и буквально таяла на них. Но тут клыки уткнулись во что-то металлическое… Морелия отпрянула, увидев серебряную цепочку на шее бедняги. Цепочку с маленьким крестиком.

В следующий миг она сорвала ненавистное украшение с шеи жертвы, бросила его на пол, растоптала. А вместе с ним и все его чувства – преступный пережиток прошлой жизни.

Любовь, восторг и радость, отчаяние, сомнения и страх – все, присущее Живым, уснуло. Навсегда и безвозвратно потеряло связь с человеком, ставшим мертвецом. Призраком Того Света, но призраком, не принадлежащим ни аду, ни раю. Призраком, излучающим собственный свет. Негасимый и яркий, как пожар преисподней. Свет голода.

Голод был ее хозяином. Голод – особое жжение в области груди, слабое постукивание ледяных пальцев о замершее сердце, он заставил ее раскрыть рот, хотя сама она того не хотела.

Остался шаг, всего лишь один шаг, хрустальный миг пленительного счастья, до которого подать рукой.

В глазах помутилось, и на какое-то время она потеряла власть над жертвой. Парень очнулся, всполошился и даже успел схватить ее за волосы, но в это время она нанесла последний штрих на картину кровавого убийства, впившись клыками в его белое горло.

Синяя венка сонной артерии слабо застучала на зубах. Застыв в ожидании, Морелия еще мгновение наслаждалась прелюдией конца, а потом тоненькая венка жизни лопнула, открывая путь к бездне удовольствия.

Лео застонал. Тихо и протяжно. Если боль и была, то только в самом начале. А потом он чувствовал лишь приятную сонливость и жаркое томление.

В ночь, когда погиб Лео Нож, дом на бульваре Кинкан посетили два человека, идущие по следу таинственной Анны Фабиански. Дом встретил их кромешной темнотой и холодом. На первом этаже, казалось, было даже холоднее, чем на улице. Свет не работал во всем доме. Лишь благодаря зрению писателя им удалось исследовать гостиную и остальные пять комнат, включая кладовую. Опасения Виктора оказались не напрасными – там не оказалось ни Анны, ни ее матери.

В одной из комнат на втором этаже они натолкнулись на труп. Парень лежал лицом вниз в луже собственной крови. Писатель коснулся тела, перевернул его на спину. Горла как будто не существовало – одна сплошная рана от ключиц до подбородка.

– Я знаю его, – Виктор почувствовал, как ледяной обруч сковывает шею, – Это Лео Нож… точнее, Лео Гевал. Парень, который сидел вместе со мной в тюрьме. Это он подсказал мне, где искать Анну. Вероятно, его уже выпустили, – Виктор пожал плечами. – Но зачем он пришел сюда? Может, чтобы встретиться со мной…

– Но наткнулся на Анну… Или ее мать.

– Ты думаешь…

– Я уверен в том, что здесь замешано все семейство Фабиански. Если Анна жила в этом доме вместе с матерью, та не могла не знать, кто она такая. А, скорее всего, сама была вампиром.

– Есть еще служанка. Морелия.

– Нам надо готовиться к худшему. Их становится все больше, – сказал Тэо. – Неизвестно, сколько еще людей за эту ночь станут такими же, как убийца этого бедняги. И вот еще что, – взгляд орнана застыл на мертвеце. – Он был убит совсем недавно. Понимаешь, к чему я клоню?

Глаза покойника вздрагивали под веками, почерневшая рана сочилась кровью. Его еще можно было назвать получеловеком, он находился в том аморфном состоянии, которое было хорошо знакомо писателю. Полупокой летаргии с осознанием всего, что происходит вокруг. Уже не человек, но еще не вампир.

– Мы ведь можем ему помочь? Он еще имеет шанс на возвращение?

– Не думаю, у него практически отсутствует горло. Даже не думаю, что он станет вампиром. Скорее всего, его ждет мучительная смерть от потери крови. Но мы все равно должны закончить дело.

– Он говорил мне, что знал Анну Фабиански и пытался ухаживать за ней.

– Вероятно, сегодня был именно тот день, когда он заходил к ней в гости, – Тэо наклонился, чтобы лучше рассмотреть ужасную рану, и уловил едва заметное движение рукой лежащего человека.

– Пора, – сказал он и убрал распущенные волосы с лица. – Если мы не поторопимся, нам придется воевать, – и кивнул на спрятанный у писателя под плащом серебряный клинок.

– Но почему я?

– Ты должен привыкнуть, – лицо орнана выражало безусловность, с которой трудно было спорить.

И тут послышался тихий, жалобный, почти звериный стон боли. Покойник очнулся. Он стал подниматься. Глаза под дрожащими веками открылись. Острый взгляд метнулся к людям… – Решай, – наконец, сказал Тэо Брукс.

– Он может выжить… – неуверенно возразил Виктор.

– Нет, аура его слишком темна. Его уже не спасти. Сделай это!

Боль застила глаза, но ответственность за то, что ему предстояло совершить, была куда важнее этой боли. Сжав волю в кулак, писатель наклонился и нанес смертельный удар.

Скрипнула дверь в небытие.

Лео вздрогнул, издал протяжный вопль и замер. В глазах его отразилось изумление. И Виктор подумал о том, как вовремя он обрубил эту нить, ведущую его на путь кровавого безумства. Еще до того, как парень успел осознать, что воскрешение возможно.

После того, как все было кончено, Виктор сел на пол и устремил свой взор на орнана.

Они смотрели друг на друга несколько секунд. Потом писатель спросил:

– Скажи мне, Тэо, как перенесла твоя возлюбленная свое обращение?

– Ей было тяжело. Но она держалась достойно. До самого конца.

– Ей было за что держаться. А за что держаться мне?

– Подумай, неужели ты никогда никого не любил?

Взгляд писателя переменился. В нем стало больше серого отчаяния и боли. Решительность охотника уступила грустной отстраненности. Он смотрел в окно, а на глаза наворачивались слезы.

– Не помню. Мне кажется, любил. Но ее лицо как в тумане. Воспоминания разрозненны, не точны. Они, как осколки разбитого зеркала. Царапают мне руки в кровь, когда я пытаюсь собрать их воедино. И больше всех царапает один осколок, он самый острый. – ??

– Осколок вины.

– Мне кажется, я совершил ошибку. И та любовь померкла, умерла.

Я вижу те долгие, долгие дни, в течение которых я пытаюсь отыскать одну девушку. Единственную из всех, с которой я был по-настоящему счастлив. Сокровенную фрейлейн, разделившую мою жизнь на до и после.

Но, к своему великому несчастью, не нахожу ее нигде. Что было тому виной? Молодость? Глупость? Я не знаю. Но я потерял ее навеки, и тот осколок… он, как заноза, торчит в моей душе. Его уже не вытащить. Если только вместе с сердцем.

Повисшее безмолвие недолго угнетало. Не выдержав и полминуты тишины, Тэо сказал.

– Печально. Но ведь ты любил. Представь, что она с тобой, и ты живешь ради нее.

Виктор вздохнул и вместо ответа спросил.

Скажи, я очень плохо выгляжу?

Тэо бросил на него мимолетный взгляд. Лунный свет из окна помог ему рассмотреть лицо писателя.

– Для вампира нормально, для человека не очень.

– Я не знаю, Тэо, смогу ли выдержать все это.

– Она же выдержала. Значит, сможешь и ты, – Тэо завязал длинные волосы в хвост и закрепил его тугой резинкой на затылке. – Думай о том, что сможешь. И действительно сможешь. Если будешь думать об ином, не выдержишь.

Писатель прервал свои раздумья вопросом, который задал с безнадежностью обреченного.

– Как ты думаешь, сколько я еще проживу?

– Отчаяние тебе не поможет, – Тэо выглянул в окно. – Нам надо спешить. Опытному сыщику не составит особого труда выйти на твой след.

Вдруг на первом этаже послышались чьи-то шаги. Кто-то открыл дверь и вошел в дом. Орнан и писатель посмотрели друг на друга. Первым решение принял Тэо. Он двинулся к лестнице, Виктор последовал за ним.

Когда орнан оказался в холле первого этажа, он заметил стоящую у дверей женщину. По одежде служанки он понял, что это Морелия. Она вернулась в дом глубокой ночью. Но откуда? Где она была? Проследив за ней еще немного, он разглядел ее лицо. Бледная маска смерти, ни кровинки. И глаза… Два черных озера заката, навсегда занятые тьмой.

Она прошла в гостиную. Он за ней. Но там, в кромешной темноте он потерял ее.

Тэо попытался вернуться к лестнице, но, пройдя предполагаемое расстояние, уткнулся в голую стену. Он прошел по стене влево, как ему казалось, достаточно долго, чтобы выйти либо к окну, либо к двери, но снова уперся в каменное препятствие. Простояв еще с полминуты на одном месте, лихорадочно ощупывая холодную стену, словно пытаясь найти в ней потайной лаз, в конце концов, он решил вернуться обратно в центр гостиной.

Там он опять услышал шаги, и через несколько мгновений перед ним появилась служанка в длинном черно-белом платье.

– Морелия? – позвал он, когда она остановилась.

– Где хозяйка дома? – пальцы его холодели и сжимались, привычным жестом ища атам, но не находили его.

Попытаться выиграть время, разговорить ее… У него не было оружия, и писатель… Черт, куда делся Виктор Мурсия?

Он стал отходить назад, когда понял, что Морелия не сойдет со своего пути. Он – ее жертва, и она сделает все, чтобы напиться его крови.

– Скажи, где Магда и ее дочь?

На мертвенном лице – ни тени, ни движения. В глазах – жажда, на губах – холод.

В сердце орнана пробрался страх – она не станет говорить, не раскроет рта, не проронит ни слова… – Морелия, скажи!

Он так и пятился, пока снова не уперся в стену. Она обнажила клыки и вытянула вперед обе руки, последние ее два шага были роковыми.

Тэо Брукс потерял всякую волю к сопротивлению. Впервые в своей жизни он ощутил себя беспомощным перед вампиром. Ему не помогало его происхождение, его не подпитывали знания, не одолевала ярость. Уверенность в собственных силах бесследно исчезла. И с таким, таким орнаном могла справиться даже женщина!

Он не понимал, в чем тут дело. Может, весь секрет был в старинном кинжале, который придавал ему столь нужные в бою храбрость и силу, и с которым он никогда не расставался?

Он стоял, прислонившись спиной к стене, и смотрел на то, как Морелия скалится.

Пальцы ее вонзились в его плечи, когти пронзили плоть до крови. Из горла вырвался стон боли. Он встретил ее взгляд достойно, не проявив ни трепета, ни страха, и, как ему казалось, мог рассчитывать на схватку, но… отчего-то руки его не двигались, ноги стали ватными, а стук крови в ушах заглушил голос разума.

– Она ей не дочь, – губы натянулись, уголки их дрогнули.

– Не дочь? О чем ты говоришь?

– Он ищет ее… я знаю… он приходил сюда, спрашивал… пусть знает… ты расскажешь ему…

– Что я расскажу, Морелия? О чем мне ему рассказать?

– Магдалина всегда мечтала о дочери. И однажды она удочерила девочку по имени Анна. Она взяла ее из Приюта Святого Августина восемнадцать лет назад.

Тэо почувствовал, как испарина холодной пленкой сходит с его лба. Следующие его слова застряли в горле, ибо рука вампира сжала его шею с чудовищной силой.

– Ты расскажешь ему после своей смерти… все расскажешь…

В глазах поплыло, голова закружилась. Тьма сверкнула огненной вспышкой, и миг, отделяющий его от вечности, застыл на клыках вампира.

Морелия вздрогнула и осела на руках Тэо Брукса. Голова ее склонилась набок, тело обмякло. Орнан увидел рукоять серебряного клинка, торчащую из спины служанки. И услышал голос.

Я вовремя?

– Если бы не ты, меня бы уже не было в живых.

– Ты был бы вампиром. Значит, не судьба, – писатель попытался улыбнуться, но малейшие движения губ вызывали боль. – Не волнуйся, я попал точно в сердце. Она не выживет.

– Где ты был? Я потерял тебя.

– Извини, мне пришлось отвлечься. Но зато я нашел вот это, – Виктор положил руку на груду книг, лежащих на полу.

Они сидели в гостиной за большим обеденным столом, посередине которого стояли две горящие свечи. Они рассеивали мрак, царящий в помещении.

– Что это? – спросил Тэо, бросив взгляд на книги.

– Мои романы, – ответил Виктор.

– Это все твои романы? – Тэо удивился не только количеству книг (их было не менее трех десятков), но и тому, что писатель говорил о них без всякой гордости. Ему казалось, что о выращенных помидорах говорят куда как с большим восхищением.

– Да, но я хотел показать тебе не книги, а вот это, – писатель схватил верхний том, перевернул его и ткнул пальцем в заднюю обложку. Там, под аннотацией в левом нижнем углу притаилась маленькая фотография. С нее на читателя смотрело сияющее лицо молодого Виктора Мурсии. Черная шевелюра ниспадала на лоб, глаза блестели озорством, а улыбка на губах была еще далека от того, чтобы болеть.

– Здесь мне нет еще и тридцати, – мечтательно проговорил писатель.

– Я бы дал лет двадцать пять, – Тэо внимательнее всмотрелся в фото. – Только вот это портит все, – снимок был перечеркнут двумя жирными линиями, оставленными, по всей видимости, перьевыми ручками, ибо борозды от них глубоко вспахали глянец.

– Вот еще, – Виктор взял следующую книгу, перевернул. Точно такое же фото было испорчено идентичными царапинами. – И так на всех, – рука его легла на оставшуюся кипу книг.

– Ненависть, – Тэо покрутил увесистый талмуд.

– Что?

– В этом доме тебя ненавидят. Не спрашивай, я не знаю, с чем это связано, но, судя по всему, причиной могут быть твои романы.

– Неслучайность столкновения из той же серии…

– Она знала о тебе. Знала, что ты известный писатель. Только каким образом она узнала о том, что ты появишься в Менкаре? Это загадка.

– Я никому об этом не говорил. Даже Эдди не знал, – Виктор сделал глубокий вздох, настолько глубокий, что в груди отозвалась боль, которая мучила его несчастное горло.

– В этом городе живут одни критики.

– «Потерянный рай», – изрек Тэо, прочитав название книги.

– Один из самых известных моих романов.

– О чем он?

– О любви, как и все мои книги.

– Он датируется двухтысячным годом, – Тэо снова посмотрел на перечеркнутое фото. – Странно.

– Ты имеешь в виду, что на фото я слишком молод?

Тэо кивнул.

– Меня рано признали. В двадцать пять я уже был известен. Не многообещающим, а вполне состоявшимся автором. Мне нравилось посещать читательские клубы, давать интервью, участвовать в автограф-сессиях, одним словом, быть на виду.

– Со временем это прошло, – Виктор задумчиво смотрел на книгу в руках своего друга.

– Я всегда хотел, чтобы читатели запомнили меня вот таким, тридцатилетним, не старше. Поэтому до миллениума я отдавал в печать свои ранние фотографии. Потом я вообще отказался от того, чтобы мои фото печатали на обложках. Пресытившись славой, я потерял страх забвения. Глупец, совсем не боялся, что испишусь. Боялся только старости.

– Старости?

– Да, – Виктор закатил глаза. – Как и многие мечтатели, хотел оставаться вечно молодым.

– Что ж, желание забавное. Я забыл сказать тебе одну важную вещь. Знаешь, что перед смертью мне рассказала Морелия?

– Что?

– Она сказала, что Анна не родная дочь Магды Фабиански. Что она удочерила ее, забрав из приюта в девяносто втором году.

Мгновение писатель осознавал услышанное. Потом спросил.

– Как такое может быть? С чего она это взяла?

– Я склонен ей верить.

– Верить? Но почему?

– Какой резон ей лгать?

– Она всего пять лет работала на Фабиански… – Думаешь, этого мало, чтобы узнать правду?

– Не знаю, – Виктор замотал головой. – Я вообще уже мало что понимаю.

– Мы можем легко это проверить.

Как?

– Отправимся в приют. И если окажется, что Анна действительно была удочерена, мы выясним, где она может сейчас находиться. Наверняка девушка продолжает общаться с теми, кто ее туда определил.

– Ты знаешь, что это за приют?

– Спасибо Морелии. Это Приют Святого Августина, он находится в пятидесяти километрах от Менкара, в долине Абар у изумрудного леса Мортолео. Мы сможем доехать туда достаточно быстро. – Но смогу ли я дойти? У меня так мало сил… – Надо пытаться.

– Господи, почему все эти испытания выпали на мою долю? Чем я прогневал бога?

– А в том, что бог есть, ты успел убедиться?

– Я выдержу, – писатель стиснул зубы.

– Пятьдесят километров это не так много, мы сможем добраться туда еще до восхода солнца. Проблема в том, что все выезды из города наверняка уже блокированы полицией.

– И что нам делать?

– Будем надеяться, что пока они ищут только одного человека.

– Ты рискуешь.

Тэо улыбнулся и пожал плечами.

– Полиция Мирта-Краун слишком медлительна. К тому времени, когда у них появятся мои фото, пройдет целая ночь. Так что, у нас есть время.

– Странно.

– Что?

– Раньше ночь для меня была всего лишь эпизодом из жизни, одним из многих. И она могла пройти за полвздоха до сна. А теперь… теперь она представляется мне бесконечной пыткой. Вечностью, в которую шагнуть мне одному мучительно и страшно.

– Попробуй уснуть. Пару часов сна придадут тебе новых сил.

– Сейчас ночь, Тэо. А вампиры ночью не спят.

– Ну что ж, как скажешь. А я, пожалуй, вздремну, – с этими словами Тэо лег на гостевой диван в прихожей дома на бульваре Кинкан. Через пять минут он уже спал.

Виктор, в отличие от мудреца, этой ночью не сомкнул глаз.

Он пытался представить, как он выглядит, во что он превратился. Рука его легла на щеку, лоб, потом на подбородок.

Фарфорово-белая кожа обтягивала череп настолько плотно, что, казалось, вот-вот порвется, как иссохшая пергаментная бумага, стоит к ней лишь прикоснуться пальцем. Ее мерзкий бледный цвет местами переходил в еще более отталкивающий, серый.

Боль, отошедшая в последнее время на второй план, теперь вернулась снова. Легкие при каждом вздохе обжигало, словно глотал он не воздух, а пламя. Невыносимая ломота во всем теле сковывала движения. Жажда и голод начали вызывать галлюцинации.

И появился страх.

Правда, осознание того, что он еще способен его испытывать, немного обнадеживало.

И еще – вера орнана в лучшее. И близость к чуду.