Любая большая группа (да и малая, впрочем, тоже) нуждается в ощущении единства и испытывает потребность гордиться собой. Подчеркну: в данном случае речь идет о фундаментальных человеческих потребностях, не зависящих от истории, культуры и характера группы.

Когда речь идет о нации, то подобные совместные переживания вызываются какими-то яркими событиями настоящего или переживанием событий прошлого.

С событиями настоящего все довольно просто: они вызывают чувства сами по себе, без предварительной медийной «накачки». Сборная выиграла чемпионат мира по футболу? Всеобщее ликование спонтанно охватит страну, ввергнув ее в экстаз радости и единства. Когда в 2010 г. сборная Испании впервые в своей истории выиграла чемпионат мира по футболу, то это на время сняло напряжение между каталонцами и испанцами, реанимировав ощущение единства страны. (Напомню, что костяк сборной Испании-2010 составили футболисты «Барселоны» – команды, названной в честь столицы Каталонии, области Испании, где весьма сильны сепаратистские настроения.)

Воссоединение Крыма с Россией в марте 2014 г. также вызвало прилив энтузиазма и национальной гордости у подавляющего большинства населения страны. Хотя в данном случае потребовалась административная и телевизионная режиссура, чтобы придать этому событию общенациональный размах и массовость. Без организации извне радость носила бы не столь публичный характер: в России люди вряд ли стали бы сами собираться на многотысячные митинги по этому поводу.

Тем не менее ощущение единства, чувство гордости, переживание историчности момента носили, вне всякого сомнения, подлинный характер. События, которые можно назвать подлинно историческими, вообще большая редкость, тем более в современном мире.

И заслуга массмедиа в том, что именно они – и никто другой – по своим каналам обеспечивают циркуляцию сильных эмоций, тем самым связывая нацию в единое целое. Без СМИ не будет ни всеобщей радости, ни всеобщего горя. И это важно понимать.

Роль СМИ еще значительнее, когда мы обращаемся к событиям прошлого – праздникам, юбилеям, памятным датам. У нас нет и не может быть личных воспоминаний (а стало быть, и личных переживаний) о подавляющем большинстве из них. К сожалению, очень немногие из ветеранов Великой Отечественной войны живы спустя полвека после ее окончания. А что уж говорить о «Дне народного единства и согласия», претендующем в России на звание не просто нового общегосударственного, но именно общенационального праздника.

Этот и подобные ему «новые» праздники не рождаются, а конструируются. Они суть продукт государственной политики «изобретения традиций», которая реализуется через школьное воспитание, через СМИ, информационно и психологически накачивающие общество.

Можно сколько угодно иронизировать над подобной фабрикацией традиции, не усматривая в ней живого, непосредственного переживания праздника или сомневаться в его исторической первооснове, однако при известной настойчивости и последовательности пропаганды этот день все же закрепится в качестве культурной традиции. Конечно, в России его никогда не станут переживать так, как 9 Мая, но радоваться еще одному выходному дню точно будут.

Напомню, что в свое время большевикам потребовалось немало потрудиться, дабы внедрить в массовое сознание день своей революции, как символ величайшей победы и начало новой эры в истории человечества. И они почти добились успеха. Как в анекдоте о цыгане, который приучал лошадь не есть. Почти приучил, а она взяла да и сдохла.

Однако если серьезно, то переживание 7 Ноября именно как праздника было характерно скорее молодым поколениям советских людей, то есть тем, кто родился и вырос уже в советскую эпоху и не имел значительного личного опыта и горизонта сравнения.

Коммунистическим пропагандистам – надо отдать им в этом должное – удалось представить 7 ноября тем началом начал, из которого вырастали все без исключения исторические триумфы, победы и достижения, одержанные Советским Союзом (и Россией, как его ядром) в XX веке. Поэтому гордость своей Родиной (а гордиться, в общем, было чем) неизбежно распространялась и на 7 ноября – день революции, повлекшей за собой кровопролитную гражданскую войну и бесчисленные страдания десятков миллионов людей.

Однако история препарировалась таким образом, что страдания и жертвы затушевывались или же подавались как неизбежный этап на пути, ведущем к победам и триумфам.

Очень важную роль в переживании триумфа и национального единства играют перформансы – публичные символические и ритуальные действа, совершаемые специально на потребу общества. Это не только разного рода «торжественные заседания и праздничные концерты», проходящие в связи с юбилеями, но в первую очередь военные парады, традиция которых восходит к триумфам римских полководцев. Уже из самого названия понятно, что переживание триумфа, гордость военной и государственной мощью составляет суть военного парада как разновидности перформанса. А взгляд на проходящие нога в ногу, плечо к плечу парадные «коробки» не может не вызывать ощущения единства и сплоченности.

Вместе с тем коллективное воспоминание о пережитой трагедии вызывает ощущение единства и сплочения не меньше, чем радость победы. Есть даже такой специальный термин «виктимизационная уния», что можно буквально перевести, как «единство в жертвенности». Наиболее известные случаи подобной унии – пережившие геноцид по этническому признаку армяне и евреи. И они отмечают именно скорбную дату геноцида. Коллективное воспоминание о нем составляет стержень национальной памяти и один из важнейших аспектов бытовой и политической социализации.

Время от времени предпринимаются попытки конструирования новых «виктимизационных уний». Например, эстонцы пытаются представить 40-е годы прошлого века как намеренный геноцид своей нации со стороны советского коммунистического режима.

Украинские националистические идеологи предпринимают подобную пропагандистскую операцию применительно к «голодомору», трактуя массовую гибель украинских крестьян в 1932–1933 гг. от голода как сознательные действия коммунистической Москвы по уничтожению украинского народа.

Как в Эстонии, так и на Украине формирование «виктимизационной унии» служит не только инструментом национального сплочения, но и обоснованием предъявления политических, символических и материальных претензий к нынешней Российской Федерации, как правопреемнице Советского Союза.

В более широком смысле, историческая и политическая мифология современных Эстонии и Украины во многом строится на противопоставлении России. При таком подходе «страдательный» аспект не может не преобладать, поскольку у Эстонии и Украины нет шансов обнаружить даже минимальные триумфальные нотки «в вековом противостоянии с Россией». Если, конечно, не считать таковыми откровенно комические моменты вроде пресловутой «Конотопской битвы» 1659 г. Однако мастерство медиаманипулирования, в частности, состоит в том, чтобы лягушку надуть до размеров вола.

Хотя сами цели – новая традиция, коллективное переживание триумфа и/или жертвенности – обычно задаются государством (а всякое государство нуждается в объединении граждан или подданных вокруг самое себя), то необходимая атмосфера и традиции формируются системой воспитания и образования, средствами массовой информации.

Задача последних предельно проста: надо постоянно, хотя и на разный лад, повторять одинаковый набор идей. И рано или поздно вы получите результат: сфабрикованную традицию и желательные коллективные переживания.

В этом отношении очень ярким примером может служить атмосфера, созданная в России вокруг 70-летнего юбилея Победы. Где-то с ранней весны 2015 г. российские СМИ исподволь начали поднимать информационную волну. Надо отдать должное, федеральные телеканалы делали это весьма профессионально и разнообразно. Тем не менее «накачка» общества шла в таких гомерических масштабах, что накануне 9 мая не могло не возникнуть ощущения избыточности и пресыщенности военно-патриотической тематикой.

Однако кульминация праздника – военный парад на Красной площади и массовая манифестация «бессмертного полка» 9 мая – оказалась крайне удачной, оставив очень сильное впечатление как у непосредственных участников, так и у зрителей. Постфактум это можно объяснить гармоничным сочетанием двух составляющих. С одной стороны, беспрецедентного для постсоветской истории военного парада как манифестации мощи и переживания триумфа. С другой стороны, коллективным переживанием жертвенности и личной причастности, выразившейся в «бессмертном полку».

Хотя в манифестации последнего присутствовало организующее начало в лице государства, сама по себе идея «бессмертного полка» была настолько мощной и захватывающей, что на нее откликнулись десятки и сотни тысяч людей. И это придало празднику личную вовлеченность и искренность.