Война, сезон миграции
На временно оккупированные территории
— Уважаемые пассажиры, которые едут на временно оккупированные территории! — раздается из репродуктора в вагоне строгий женский голос.
Люди в вагоне замолкают и выслушивают о разнице часовых поясов между Украиной и временно оккупированными территориями. После строгого голоса бодрая песенка «Біла хмара, чорна хмара» не может сразу вернуть их к прежним оживленным разговорам.
Поезд Киев—Константиновка не так уж переполнен, как мне рассказывали. Люди в плацкартном вагоне едут лишь с одной-двумя сумками. Многие, как окажется утром, и до Константиновки не доедут — то есть говорить о «массовом» возврате переселенцев не приходится. Количество внутренне перемещенных лиц в Украине — более 450 тысяч.
Константиновка сейчас — последний город, подконтрольный украинскому правительству. Уже Ясиноватая — под контролем непризнанной ДНР.
— Здравствуйте, — говорит по мобильному 60-летний Владимир. — У вас можно забронировать два места до Донецка? Фамилии... Нет?
— Продолжайте звонить, — советует Лидия Ивановна, его соседка по купе, которая живет в Константиновке.
Владимир звонит по другому номеру и бронирует места в маршрутке до Донецка для себя и своей 47-летней жены Марты.
— Что сказали?
— Перевозчик нас наберет за полчаса до отправления.
Билеты для них от Константиновки до Донецка (60 км) с бронью — по 110 гривен. Для сравнения: билет на поезд от Киева до Константиновки — 105 грн.
За что?
«За что нам такое?» — эту фразу в разных вариациях я услышу десятки раз.
Владимир и Марта, семья интеллигентов, уехали на дачу в Винницкую область летом.
— В отпуск, как мы думали, — вздыхает Марта.
Теперь они возвращаются — возможно, лишь за теплыми вещами, а может, чтобы остаться в Донецке.
— Там посмотрим, — говорит женщина.
Ее муж Владимир, который работает в рекламе, кое-как справлялся удаленно. Он иронизирует и над всем посмеивается. Марта до сих пор «числится», по ее словам, врачом в одной из больниц Донецка. Зарплату «то получала, то не получала». Денег все меньше. И они еще в хорошей ситуации.
Евгения, красивая 40-летняя женщина из Горловки, едет домой лишь на пару дней за теплыми вещами. Она — одинокая мать, воспитывающая ребенка с ДЦП. Ребенка перевела в спецшколу в Киеве, когда школа в Донецке попала под бомбежку. Была репетитором физики и математики. Теперь живет у тетки, однако трудиться толком не может:
— Связей нет. Если искать новую работу, то нужно «от и до». А я на полный день не могу. С ребенком не одно, так другое.
Сами виноваты?
Я стараюсь не говорить, что я из Киева: когда люди об этом узнают, часто закрываются:
— А-а-а, вам наши проблемы...
Или, как сказала мне пенсионерка Лидия Ивановна из Конс-тантиновки:
— Тоже скажете, что мы сами виноваты? Мирные люди — заложники ситуации. А эти — что одни, что другие... Хотите стрелять — выйдите в поле и хоть все перестреляйте друг друга.
Кстати, позиция «выйдите из городов в поле и стреляйте друг в друга» тоже очень типична.
Чаще всего ее слышишь, когда не представляешься, а подслушиваешь разговоры местных между собой. Тогда не услышишь ни поддержки украинскому правительству, ни поддержки «ополченцам». Если в двух словах — доминирует позиция «против всех».
Поскольку позиция «сами виноваты» и вправду распространена вне Донбасса, утром в Константиновке, в армагеддоне пересадки с поезда на маршрутки, мое внимание привлекут чернокожие иностранцы. Один из них — видно, впервые — бегает с сумкой по вокзалу и никак не может попасть на нужное направление. Он оказывается студентом-медиком из Нигерии и на ходу, в спешке, не может понять моих вопросов. Моргает:
— А я тут причем?
Енакиево, два места!
Водители на станции пересадки в один голос утверждали, что сейчас гораздо больше людей едет с территорий, подконтрольных правительству, на территории под контролем ДНР:
— А где вам лучше? Дома или в поездках? Вот и нам тоже.
Утренняя пересадка в Константиновке — хаос и крики, однако длятся они недолго.
— Енакиево, два места!
— Горловка, рейсовый автобус!
Кипиш создают сами перевозчики: их больше, чем нужно. Пассажиров кажется много, но мой вагон, например, до Константинов-ки доехал наполовину пустым. Люди из поезда быстро заполняют маршрутки. Места, по крайней мере сегодня, хватило всем. Марта и Владимир могли бы не бронировать по телефону.
Некоторые перевозчики уехали полупустыми, а таксисты так и будут ходить по вокзалу:
— Енакиево, два места!
— Сколько до Донецка? — спрашиваю у водителя маршрутки.
— Сто гривен. Но через два часа будем — не то, что другие, по три с половиной часа идут.
И очень обижается, что я не принимаю такое заманчивое предложение. Напомню, расстояние — 60 км.
Зате єдина Україна!
Лидия Ивановна в вагоне рассказала о своем друге — завотделом онкологии в донецкой больнице. Он уехал, взяв отпуск за свой счет, однако так и не смог найти другую работу.
— Все места заняты. Дома ты был кто-то, тут — никто.
Завотделом все же не возвращался в Донецк, пока ему не позвонил главврач. «Либо выходишь с понедельника на работу, либо бери расчет». Завотделом вернулся в Донецк.
Армянка Марина в Краматорске (подконтрольном украинскому правительству) позже расскажет мне о своей дочери, студент-ке-медике:
— Ректор сказал: «Либо в течение двух недель выходишь на пары, либо отчисляют».
Дочь на последнем курсе. Перед Мариной стоит дилемма: отправлять дочь или нет. Кроме того, что страшно, есть и другое:
— А если закончит вуз в ДНР, в Украине ее диплом признают?
Ну, а люди более «приземленных» профессий, кроме того, не раз рассказывали о прямой дискриминации.
— Мариуполь, всего за сто километров от Донецка! — говорит мне маршрутчик из областного центра. — Вижу объявление, нужен водитель. Обращаюсь к директору: «Еще нужен?» — «Да, иди в отдел кадров». Прихожу, даю документы. А там — «Вы что, донецкий? Нет, уже не нужен».
— А мои в Полтаву ездили, — говорит другой. — Квартира полторы тысячи. — «А, донецкие? Четыре тысячи!»
— Зате єдина Україна! — саркастически отвечает первый.
Мозоль на пальце ноги
Часть водителей в Константиновке — местные, с подконтрольной Украине территории. Другие — приезжают из Горловки и Донецка, подконтрольных непризнанной ДНР. Однако различия во взглядах между ними, конечно, незаметны.
— И те, и другие нормальные, — говорит горловский. — Проверили документы, и все. Не понравился — проверили вещи.
— И те, и другие козлы, — говорит константиновский, и горловский, выражавший противоположную мысль, тут же кивает.
— Я раньше ездил хоть в Карпаты, — говорит молодой лысый и безбровый таксист. — А сейчас выедешь в Днепропетровскую область, так тебя на блокпосту разденут, разуют. О, мозоль на пальце ноги! Может, ты ногой курок нажимаешь?
Он не видел жену и дочь уже полгода. Они боятся вернуться в Константиновку, и таксист повторяет все ту же фразу:
— За что мне такое?
С невесткой по брусниці, рачки
У каждого перевозчика — ведь они переезжают через фронт часто — есть истории о попадании под обстрел и т. п.
— Останавливают меня. «Пустой»? А я такой радый: «Пустой». Думаю, щас отпустят. Они: «Отлично, поехали воевать». Посидалы. И едем колонной. Танк, за ним джип бронированный, а дальше я такой непаливный.
Водитель показывает на ярко-желтую маршрутку.
— Танк в посадку и давай стрелять. Мне говорят: «Ложись!» Я: «Та куда, грязно». А я такой в белом, присел и сижу. А тут як гахнуло — я забыл, в чем был, втыснулся в землю...
— Еще и рыть начал, — смеется таксист.
— Ну да. То щас я смеюсь. Хорошо, недолго было. Танк отстрелялся, те вылезли в посадке. Отпустили. Я очнулся, стою под мостом на въезде в Констаху, руки на руле. Думаю, че я тут стою — мне ж в другую сторону. Дома это рассказал, сын смеется — а я сел, чашку водки накатил...
Когда я спрашиваю, кто именно его потянул на передовую, мар-шрутчик только махает рукой и остальная компания единодушно бормочет: «Да все они одинаковые». Лишь потом я вытягиваю из него, что это был «Оплот».
Лысый таксист, у которого «мозоль на пальце ноги», тоже рассказывает, как «лежал звездой под плитами» на блокпосту. А 43-летняя женщина-контролер в красной куртке, которая заманивала пассажиров в маршрутки утром, делится своим военным опытом:
— Сначала земля двыгтыть. Мы с невесткой раз уже попадали, то знаем. Идем оцэ с нашими на брусницю, слышу — двыгтыть. Все такие на нас смотрят и смеются — а мы уже с невесткой по брусниці рачки, рачки, рачки.
Мужчины смеются. Женщина в красном заканчивает мысль:
— Остальные только через тридцать секунд, когда рядом гахкать начало, за нами поползли.
Все равно обидно
В пригородных железнодорожных кассах — локальные «мигранты» на небольшие расстояния. Добираются с пересадками. На расписании «Ясиноватая» в качестве конечной станции заклеена надписью «Скотувата» — это последняя подконтрольная украинскому правительству станция.
Украиноязычные бабушки обсуждают вполголоса:
— Яценюк і цей, що в презідіумі сидить, як його?
— Турчинов.
— Так, Турчинов. Хто їх обирав? Да ніхто. Америка да Німеччина назначили.
— Ага.
— А вибори? Їхні, значить, дєйствітєльні, а ці, значить, недєй-ствітєльні? — недоумевают бабушки.
Главная же тема для обсуждений в эти дни, особенно среди старших людей — будут ли платить пенсии на территориях, подконтрольных ДНР.
В электричке на Славянск я подслушиваю разговор немолодых женщин из Ясиноватой, подконтрольной ДНР. Женщины едут в Краматорск переоформлять пенсии. Так делают многие — из подконтрольных ДНР территорий пытаются переоформлять соцвы-платы на Константиновку, Краматорск и другие подконтрольные украинскому правительству города.
— Кіндратівка... — читает название станции бабушка из Ясино-ватой за моей спиной. — Какая между нами и ними разница? Вот почему здесь пенсии получают, а мы нет? Знаете, девочки, что? Ведь ничего от нас не зависит. А все равно обидно.
Артём Чапай, Insider
11 ноября 2014
