Сергея Захарова, художника, скрывавшегося под псевдонимом Мурзилки, из плена выпустили только в середине сентября. Точную дату он не помнит, как не помнит и то, сколько дней он провел в заложниках у боевиков Донецкой народной республики.

В Киев он приехал только на днях — заканчивал в Донецке какое-то важное дело, рассказывать о котором не хочет.

47-летний широкоплечий мужик с мальчишеским темным каре сидит передо мной в кафе на Крещатике и совершенно ничего не заказывает. Сергей ничуть не похож на того лихого парня, которого многие из нас представляли поначалу, когда первые карикатуры на ДНР появились на улицах его родного Донецка.

Никто тогда еще не знал, кто оставляет эти остроумные и едкие «приветы» боевикам ДНР и какую цену ему придется за это заплатить.

— Ну а как еще художник может выражать свое неприятие? — говорит Захаров. — Стритарт — это самая быстрая форма для отзывов. Было приятно, когда мы разместили первые работы и потом видели, как люди показывают на них пальцем, фотографируются на фоне... Реакция была мощная.

Захаров радуется тем первым успехам, как ребенок. До того как создать проект «Мурзилки», в художественной среде он, в общем-то, был никем — занимался дизайном интерьеров, иногда выполнял заказы на художественные работы. Придумав «Мурзилки», он стал героем. Интервью с ним хотели заполучить украинские и иностранные журналисты, с ним желали сотрудничать арт-институции. Стал таким художником № 1 в Донецке, о чем наверняка никогда не помышлял.

Идея уличных карикатур зрела у художника с весны, когда в Донецке только появились люди с оружием и черно-сине-красными флагами. Ему захотелось отрефлексировать происходящее, которое ему, как и многим дончанам, совсем не нравилось.

К середине лета Захаров создал серию рисунков для стритарта и совершил первую «экспедицию» вместе со своим напарником — фотографом. Они выехали из мастерской в четыре утра, еще до окончания комендантского часа, с четырьмя работами. Разместили одну, другую. Когда за ними увязалась машина с вооруженными ДНРовцами, в багажнике оставалось еще две карикатуры. К счастью, тогда у них просто проверили документы и отпустили — повезло.

После этого «Мурзилки» взяли за правило размещать только по одной работе в день и делать это в светлое время суток.

— Днем было нормально — людей в Донецке летом практически не было, — вспоминает Сергей. — Мы подъезжали на место, я быстро крепил работу, фотограф делал снимки, может, даже больше рискуя, чем я, и дальше уже наблюдали за реакцией. Бывало, люди подходили и начинали дискутировать, но мы такого старались избегать — дискуссии чреваты последствиями.

Для размещения работ Захаров с напарником выбирали специально такие точки, поблизости от которых располагались штабы и знаковые места для ДНР и «Новороссии».

Так, карикатуру на свадьбу боевика Моторолы они разместили специально возле Дворца бракосочетаний, где эта свадьба и проходила. Спустя полчаса работу убрали. А дольше всех, к слову, продержалась работа с Шариковым. Момент, когда боевики обнаруживают карикатуры, заснять так и не удалось, зато Захаров выяснил, что они их точно не выкидывают — мусорные баки вокруг были пусты.

— У нас каждый раз поджилки тряслись, когда мы выезжали размещать работы, — рассказывает Захаров с улыбкой. — Ты понимаешь, что в воздух никто стрелять не будет, и если ты побежишь, тебя остановят.

Сергей говорит как-то рвано, каждое слово дается с трудом. Он уже миллион раз рассказывал о том, что с ним произошло, знакомым и близким, и каждый раз проживал все заново.

— Я понял сразу: будут бить. В том кабинете вся стена в крови.

Они вычислили его по телефону, когда он возвращался из мастерской домой. Первым делом Сергей заметил на пустынной улице две хорошие машины — такие в Донецке есть только у представителей ДНР. Вскоре перед ним появились двое: один направил на него пистолет, а другой показал ДНРовский документ.

У Сергея от прежней жизни осталось только несколько карандашей и альбом, в котором он рисует цикл иллюстраций того, что с ним происходило в плену. Ему до сих пор трудно избавиться от пережитого.

Его отвезли в здание СБУ, где тогда еще командовал Игорь Стрелков, которого Захаров изобразил с пистолетом у виска. Там его спросили, он ли автор тех самых работ. Тот кивнул. После этого началось маски-шоу: на Сергея надели наручники, запихнули в микроавтобус, набитый автоматчиками, поехали к нему домой, перевернули там все вверх дном, изъяли компьютер и трафареты, забрали даже машину, которая накануне как раз вышла из строя, — взяли на буксир.

Так художник оказался в подвалах здания СБУ, которые в то время еще не были обустроены для содержания людей. Там раньше были оружейные склады.

— Меня положили просто на бетонный пол с какими-то картонными подстилками. Люди лежали там навалом. Места мало, а людей столько, что даже перешагнуть невозможно. Лето, жара, дышать было невозможно. Нас два раза в день кормили какой-то кашей в пластиковых тарелках и два раза выводили в туалет.

Через несколько часов меня вызвали на допрос. Тогда я понял сразу: будут бить. В том кабинете вся стена в крови. Вокруг резиновые палки, деревянные биты. Допрашивала женщина в балаклаве, палач. У нее и у многих остальных был российский говор, они представлялись военной разведкой. После этого женщина выводила меня на расстрел, но я был уверен, что не расстреляют. За что меня стрелять-то?

Боевиков приводили в ярость работы «Мурзилок». Особенно они ненавидели его за карикатуру на Стрелкова с пистолетом у виска.

— Они мне говорили: «Ты в Бога веришь? Ты бы в икону плюнул? Так вот, ты плюнул в нашу икону!»

Захаров, как и все, на допросах кричал. А несколькими этажами выше в здании СБУ жили дети, и они слышали, как он и другие кричат.

— Они хотели, чтобы я «исправился», хотели выбить дурь.

Спустя несколько дней Захарова вместе с еще одним заключенным решили перевезти в другое место. Их вывели из здания СБУ и бросили в багажник автомобиля. На какой-то заправке перебросили в багажник другой машины. Куда их везли, они не понимали и только потом узнали, что прибыли на территорию бывшего районного военкомата.

— Там уже били в мясо. Раньше хотя бы лицо не трогали, а тут били чем попало — прикладами, ногами. И еще была пытка: стоит армейский фургон, там отсек металлический. Они запихивали в этот отсек по два человека, мы там еле помещались. И вот ты постоянно меняешься со своим товарищем, чтобы удобно себя чувствовать.

Всю ночь кувыркаешься, а потом начинается день. Лето, жара, все течет, уже теряю сознанию, думаю, будь что будет — начинаю колотить ногами по стенкам. Открывают, приходит врач, делает уколы, дает нам воды и чуть-чуть подышать, а потом опять закрывают. Мы примерно сутки в этом ящике провели. А потом нас бросили в гаражный бокс, и это было уже облегчением.

...Потом был период: пристегивают нас друг к другу наручниками, а у нас обоих травмированы левые руки. Так мы ходили 10 суток — все время вместе. В основном, правда, лежали. В том военкомате нас дважды выводили на инсценировку расстрела.

Это было страшнее, потому что пьяные охранники приводят к командиру, который тоже бухает, и с криками вытаскивает пистолет. Я уже не знал, чего ожидать. Зачем они это делали, я не понимал.

Там же, в военкомате, произошло и первое освобождение художника из плена. Однажды ему принесли ведро воды помыться и привели на территорию, куда свозятся дешевые «отжатые» автомобили — «Жигули», «ланосы» (там арестанты режут их на металлолом).

В тот момент там как раз красили «газель» в камуфляж — готовили для зоны боевых действий. Сергея спросили: «Слабо покрасить, художник»? А он обрадовался возможности быть хоть немного не пристегнутым наручниками. Несмотря на сломанные ребра и бессилие, он сделал работу. Тогда кто-то из командиров пообещал за это отпустить его домой.

— И действительно, вечером мне дали пять гривен на проезд. На мне была футболка вся в кровище, мне рубашку на замену нашли. Вышел оттуда весь синий, поехал домой. А документы не отдали, сказали — заберешь в здании СБУ.

На следующий день Сергей, ни о чем не подозревая, пошел за документами. Он не понимал, что нужно бежать из Донецка сломя голову, потому что в ДНР редко кто бывает честен, особенно в военной комендатуре. Как честный человек, он зашел в здание службы безопасности, где Стрелкова уже не было, и снова попал в плен.

— Мне объяснили, что я как-то мало отсидел. Снова оказался в подвале, но на допросы уже никто не вызывал, никто не трогал. Просто лежишь, проваливаешься в сон. Очнулся — день прошел. Два раза в туалет, два раза еда. И так целый месяц. Время тянулось бесконечно. В какой-то момент меня перевели в здание отеля «Ливерпуль», где теперь у них гарнизон, там были вообще нормальные условия.

А потом кто-то связался с человеком, который занимает пост в верхушке ДНР, он поинтересовался моей судьбой, и меня отпустили — уже с документами. Правда, ни машину, ни даже ключи от квартиры не вернули.

В плену, подытоживает Сергей, героев нет.

— Если бы меня заставляли признаться в убийстве Кеннеди, я бы признался. Зачем они держали меня там так долго? Думаю, просто хотели, чтобы я «исправился», хотели выбить дурь. Я впервые в жизни столкнулся с людьми, которые получают удовольствие от пыток и избиений.

Сейчас, после выезда из Донецка, Сергей ютится в Киеве в офисе одного знакомого. Средств на нормальное жилье у него нет: приехал из ДНР с пятьюстами гривен — это все, что у него было. От прежней жизни осталось только несколько карандашей и альбом, в котором он рисует цикл иллюстраций того, что с ним происходило в плену. Ему до сих пор трудно избавиться от пережитого.

— Вот я сейчас с вами поговорю, а потом меня еще минимум час отпускать не будет — возвращается то эмоциональное состояние, — признается Сергей.

Он еще ни разу не разговаривал с психологом. Средств на это у него нет, а о том, что в Киеве психологической помощью занимаются волонтерские организации, он не знал. Толковой работы у него тоже пока нет: пока что предложили должность дизайнера в мебельной фирме.

— Трудно начинать жизнь с нуля, когда тебе не двадцать лет, — говорит художник. — Мне здесь до сих пор кажется, что все это происходит не со мной...