Село Грабово Донецкой области выглядит, как открытка: красивые ровные поля, усеянные крепким подсолнухом и золотистой пшеницей, а в легкой дымке на горизонте, за полями — мощные по своей выразительности графитные терриконы. Не верится, что в этих краях уже третий месяц идет война. Не верится, что эти подсолнухи и пшеница стали первыми свидетелями гибели двухсот девяноста восьми человек, мирно летевших по своим делам в Малайзию.

На месте крушения, где упала носовая часть самолета и большинство тел пассажиров, дорогу к палаткам МЧС перекрывает автобус, в котором караулят вооруженные люди в форме с нашивкой «V» из георгиевской ленты. Это знак принадлежности к «армии» «министра обороны» «Донецкой народной республики» Игоря Стрелкова. Перед автобусом выстроилась вереница автомобилей прессы: снять произошедшее приехали журналисты со всего мира.

За автобус вооруженные люди журналистов не пускают: там, по их словам, ведутся следственные мероприятия. На самом же деле я вижу, как обычные люди без специальной формы и опознавательных знаков выносят с поля черные полиэтиленовые мешки с останками пассажиров «боинга». Большинство из них не являются ни сотрудниками милиции, ни специалистами МЧС.

За час до того, как я приехала на место крушения самолета, «премьер-министр» ДНР Александр Бородай провел брифинг, на котором буквально кричал о том, что представители «республики» не убирают с поля тела, вещи и обломки самолета, чтобы дождаться приезда международной комиссии по расследованию катастрофы.

— Вы понимаете, тела лежат на жаре уже третий день, а Киев медлит! — повторил с десяток раз Бородай.

Я пытаюсь понять, кто те люди, что ходят по полю с черными мешками. Один из моих собеседников, парень с автоматом, сел в позе лотоса посреди дороги и устало закурил сигарету.

— Это волонтеры, — нехотя отвечает он. — Убирают тела и обломки.

— Как так? — недоумеваю я. — Бородай же сказал, что никто ничего здесь трогать не будет до приезда комиссии...

— Откуда мне знать, вы же сами все видите. Сказали вам, это волонтеры, — нервно говорит автоматчик, привстает и окрикивает соратников: — Слушайте, я устал, объясните кто-нибудь, а?!

Худосочный мальчик с черной сеткой на лице подходит ко мне и принимается вкрадчиво объяснять то, что я уже услышала:

— Это МЧС, криминалисты...

— Но ведь ваш премьер-министр сказал, что место происшествия остается нетронутым, — снова пытаюсь добиться ответа я. Мальчик пожимает плечами.

Наш разговор прерывает начальник караула — крепкий бородатый мужчина в форме и с лентой патронов. Ему явно надоело внимание прессы.

— Граждане, отойдите за автобус, не делайте меня угрюмым, — с улыбкой-оскалом произносит он и многозначительно добавляет: — Иначе узнаете, почему меня называют Угрюмым.

Журналисты по привычке не спешат расходиться, надеясь все-таки пройти дальше. Я отхожу, поскольку уже по собственному опыту знаю, что если человек начнет стрелять в воздух, рикошетом может кого-то задеть.

Вдруг Угрюмый снимает с плеча автомат и поднимает его вверх.

— Отходите, иначе я заговорю языком «калашникова»! — вскрикивает он. Журналисты трусцой отбегают назад.

Коллега шепотом сообщает мне, что если бы здесь были представители ОБСЕ — а они уехали минут за двадцать до нас, — ДНРовцы такого себе бы не позволили. Позднее руководство ОБСЕ заявило, что специалистам не дали осмотреть всю территорию крушения, а открыли лишь небольшой участок, на который пришлось больше всего обломков и тел.

Неподалеку от этого места располагается поле с пшеницей. По нему двигается группа людей в оранжевых касках с фонарями, у каждого в руке — коряга с повязанным на ней куском красной ткани. Это местные шахтеры. На краю поля они останавливаются и сбрасывают в кучу найденные вещи: черный покореженный чемодан, кроссовок, куртку...

— Мы ищем тела, вещи, обломки самолета, — объясняет начальник бригады, шахтер Рома.

— А кто вас об этом просил? — спрашиваю я.

— Начальство наше, — говорит Рома. — Сказали найденные вещи и тела собрать и передать этим, из ДНР.

Шахтеры выполняют свою работу спокойно, так, будто столкнулись с подобным не в первый раз. На вопрос о том, как они отнеслись к катастрофе, которая произошла на их земле, отвечают без эмоций, даже как-то буднично ровно.

Спустя время эти же шахтеры погружали в грузовик один за одним страшные черные мешки. Точно так же, как и собирали по полю вещи: спокойно, буднично.

В селе Рассыпное несколько тел с «боинга» упало прямо на жилые дома. Одно из них пробило крышу небольшого домика — летней кухни. Хозяин в этот момент находился дома и прибежал на грохот.

Я смотрю на дыру в потолке и с ужасом представляю, как это было. Вот с десятикилометровой высоты прилетел человек, который за пять минут до этого сидел в фиолетовом кресле самолета, который зачем-то вез его в Малайзию...

— Вчера его отсюда забрали, он здесь сутки пролежал, — рассказывает хозяин дома — молодой парень со ссадиной на пол-лица. Он говорит об этом без всякого трагизма и даже улыбается. Видимо, от шока, предполагаю я.

Женщина из дома напротив рассказывает, как в тот страшный день готовила закрутки, а когда услышала гул самолета, испугалась и побежала в погреб. Потом, говорит, как и все в селе, ходила в поле смотреть на тела.

Стальные подсолнухи, золотистая пшеница, графитные терриконы, спокойные шахтеры, любопытные сельчане, нервные боевики «Донецкой народной республики»... Этот странный мир, образовавшийся за последние несколько месяцев в восточной Украине, неожиданно объединился с судьбой двухсот девяноста восьми человек. Среди граждан Голландии, Германии, Франции, Бельгии, Великобритании, Австралии, Канады, Индонезии и Малайзии, что по трагической случайности оказались на том рейсе, вряд ли кто-то знал, что неподалеку от западной границы с Россией есть Донбасс, а на его территории вот уже четвертый месяц идет борьба за целостность Украины, что именно здесь кто-то придумал «Донецкую народную республику» и сотни людей взяли из-за этой «республики» оружие в руки.

Вряд ли кто-то сможет внятно объяснить это близким и родственникам погибших. Но когда-нибудь мы получим ответ. А золотистые украинские поля, принявшие случайных свидетелей войны, будут хранить их последний вздох.