ГЛАВА XII
Гарольд Сэндфорд был маленьким человеком с серьезным лицом, одетый в мятый костюм в полоску; в нем присутствовал некоторый налет отрешенного ученого, работающего в такой узкой области, что сущность работ бесполезно пытаться объяснить кому бы то ни было, кроме собрата-исследователя. К этому заключению Тедди пришел после пятиминутного разговора об изменениях законодательства в отношении убийств в штате Нью-Йорк, произошедших с сентября 1967 года. Что касается Тедди, то это было недоступным пониманию упражнением; и светлоглазый юрист, смотрящий на него через очки в оправе, казавшейся сделанной из льда ей и так искажавшей лицо, что оно имело непристойный вид, казалось, обсуждал какой-то тонкий академический вопрос, связанный с переводом хайку. Через некоторое время, потеряв нить разговора, Тедди обнаружил, что незнание имеет свое оружие: молчание. Его разум не мог постигнуть факты и решения.
— Не желаете кофе, мистер Франклин?
— Да, благодарю вас.
— Я пригласил стенографиста, и минут через двадцать прибудут оба следователя, ведущие это дело.
— Рад видеть, что я попал в хорошие, умелые руки.
— Мистер Франклин, опустив то, что вы замешаны в этом деле и признали свою вину, не может ли наше ведомство чем-нибудь быть вам полезным?
— Вы всегда проявляете такое великодушие?
— В этом нет ничего необычного. Мы имеем дело с конкретными людьми; некоторые являются закоренелыми преступниками, другие — нет. Например, если вы дадите какое-либо оправдание этому преступлению, нам это очень поможет.
— Чем?
— Вы сами не убивали этого человека, и, насколько я понял, в ваши намерения не входило, что грабители будут вооружены и станут предпринимать какие-либо насильственные действия.
— Обстоятельства таковы, что они были вооружены. Старик-портье мертв.
— Итак, для чего вам понадобились эти архивы и записи?
— Это мое личное дело. Мои побуждения не должны обсуждаться здесь, и то, почему я сделал так, как я сделал, не укладывается в логику, поэтому я предпочитаю оставить все как есть. Я купил билет и пришел оплатить его. Почему я оставил свою машину там, где я ее оставил, выходит за рамки вашего расследования.
— Вы не хотите, чтобы вам помогали? — искренне спросил Сэндфорд.
— Не особенно. Помимо всего прочего, я виновен во вторжении в личные дела одного человека, — вам это может показаться невразумительным в свете убийства и ограбления, но мою совесть это беспокоит не меньше. У людей есть тайны. Если бы они предназначались для широкой огласки, они — и это главное — не были бы тайнами. У меня тоже есть тайны, мистер Сэндфорд.
— Но что-то нужно учесть и в отношении человеческого сострадания… смягчающие обстоятельства.
— Я не ищу для себя оправданий, зачем этим заниматься вам?
— Ну, если быть искренним… я много времени занимался этим делом. Я… много знаю о вас как о человеке, и о ваших делах и, несмотря на то, что вы сделали, уважаю вас. Я встречался с вашим сыном и его невестой, с вашим компаньоном. Ваш адвокат, Джон Дейл, держит со мной контакт с самого начала, и, если только я не совсем плохо разбираюсь в людях, это все — замечательные люди… люди, которые что-то вносят в наше общество, а не пытаются урвать от него, и все они единогласны, высказывая уважение и симпатии к вам. Помимо них, я встречался с банкирами, брокерами фондовых бирж, аудитором штата, инспектором Финансового управления… Ходило много слухов. Растрата, подлог. Были разговоры о судебном преследовании ваших капиталов. Но никто не смог обвинить вас… Поэтому я озадачен.
— Вы разговаривали с доктором Фрером и его… пациентом?
— Да, разговаривал. Доктор Фрер очень извинялся по поводу того, что сделал, но кроме этого…
— Этот человек — слизняк!
Сэндфорд моргнул, обрадовавшись тому, что наконец вызвал у Тедди какое-то чувство. Пройдясь по комнате, он зажег сигарету, рассеянно забыл закурить ее и уставился в окно на пустынный сквер на берегу реки. Принесли кофе и датские булочки. Кофе пришлось пить из банок. Сэндфорд, оправдываясь, сказал:
— Прошу извинить. Раньше у нас были чашки, но их стащили.
— Я к этому привыкну. Мне ведь придется, так?
— Доктор Фрер не испытывает к вам неприязни. Даже больше, он относится с сочувствием и пониманием.
— Это его обыкновенные уловки. Тридцать пять долларов в час — и он создаст проблемы, которых и в помине не было. Придя к нему с тонзиллитом, выйдешь раковым больным. Именно так он лечит…
— У меня сложилось другое впечатление. Фрера проверили. Он — вовсе не модный шарлатан, охотящийся за жертвами, а хороший психиатр, не хуже многих в нашем городе.
— Как вы пришли к такому заключению?
— Поскольку я сам не разбираюсь в этих вопросах, то обратился к специалистам, к чьим услугам прибегает наше ведомство, и они сказали, что хотели бы иметь доктора Фрера в своем штате.
— Цеховщина… один лжет, остальные клятвенно подтверждают его слова.
— Вижу, мне не удастся переубедить вас… Вам неприятно признать то, что он действовал в интересах своего пациента. Он просто был вынужден заявить в полицию.
Тедди встал, внезапно потрясенный этим открытием. Его рот плотно сжался, а любезная спокойная самоуверенность, которую он демонстрировал до сих пор, уступила место агонизирующему сомнению по поводу верности Барбары.
— Должно быть, вы ошиблись…
— По поводу чего? — вставил Сэндфорд.
— Разве не Барбара Хикман обращалась в полицию?
— Нет, это сделал доктор Фрер. — Он покопался в толстой кипе бумаг, лежащей в светло-желтой папке. — Так, вот оно… В двенадцать часов сорок восемь минут доктор Фрер разговаривал по телефону с инспектором Джеймсом Ди Лидо. Встретившись в два тридцать с доктором Фрером в его приемной, инспектор Ди Лидо и сержант Патрик Келли получили ордер на обыск вашей квартиры. Принадлежащие доктору Фреру записи и истории болезней были обнаружены в вашем логове, так? Я не могу разобрать собственный почерк.
— Это была не Барбара… Вы точно уверены?
— Я только что сказал вам…
Как-то неожиданно верность Барбары потеряла скрытую отравленную роскошь предательства. И в то же время молодая женщина была заговорщицей, планирующей гибель Тедди, и он любил ее — больше тогда, когда она сражалась за свое выживание, чем когда она спокойно принимала поражение.
— Вы встречались с Барбарой?
— Да, встречался. Она находится в большом смятении… Я немногое сумел извлечь из ее слов.
— Это просто используемые ею способы соблазнения.
— И кого же она пыталась соблазнить?
— Вас… и вообще всех, кого она встречает.
— Что ж, вероятно, со мной у нее ничего не получилось. Все, что я заметил, все, чего добился, — это сбивчивое заявление. А теперь послушайте, я был с вами откровенен. А теперь хочу, чтобы вы дали мне полные, точные показания по поводу этого.
Внезапно комнату заполнили люди. Трое вошедших внесли с собой стулья, один держал в руках портативную стенографическую машинку. Подобно окну, на которое внезапно падает плохо закрепленная штора, действительность перед глазами Тедди поблекла. Сэндфорд, словно собираясь представить общественного трибуна, много сделавшего для блага общества, попросил всеобщего внимания. Ди Лидо, высокий мужчина с покатыми плечами и заячьей губой, жевал краем рта сигару, а другой следователь, Келли, тихонько хихикал, с видом человека, купившего выигрышный лотерейный билет и радостно поздравлявшего самого себя.
— Я знал, что есть только один способ добраться до вас, мистер Франклин, — сказал Келли, и Тедди поднял голову, гадая, какой вклад в это дело он сделал или должен был сделать. — Вы должны были прийти сами. Я знал, что вы сделаете это… ради этой девушки.
— Следователь Келли провел очень тщательное расследование, — объяснил Сэндфорд. Ди Лидо уважительно покачал головой, сделав этим первый взнос в важное заседание. Его специализацией были хулиганы, наркоманы и насильники. Все три предыдущих дела об убийствах, которые он вел, имели один простой мотив — деньги.
— Согласно закону, мистер Франклин, вы ничего не обязаны говорить нам, вы можете сохранить за собой возможность защищаться, а если вы захотите дать показания… — стенографист непрерывно стучал —…вы можете пригласить вашего адвоката и сначала проконсультироваться с ним и попросить его представлять ваши интересы.
— Благодарю вас, вы уже трижды сообщили мне это.
— Это для протокола.
— Я свяжусь со своим адвокатом после того, как дам показания. Правда есть правда, и я собираюсь выложить ее. Я договорился с человеком по фамилии Лопес, чтобы он ограбил квартиру доктора Фрера…
— Вы можете сообщить нам дату вашего разговора с Лопесом?
— Начало августа тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Точнее сказать не могу.
— Как вы познакомились с Лопесом?
— О, это случилось на рождественском вечере в моей конторе, в декабре шестьдесят шестого. Лопес работал барменом, и он старался произвести на меня впечатление разговорами о том, что, если мне понадобится убрать кого-либо или вообще совершить что-нибудь противозаконное, он может это устроить. Тогда я не обратил внимания, но позднее время от времени встречался с ним в лифте. Он работал в одной из закусочных на Нассо-стрит, которые доставляют кофе и бутерброды в конторы Уолл-стрит. Я разыскал Лопеса и предложил ему пятьсот долларов за то, что он устроит это ограбление или осуществит его сам; вообще-то, я полагал, что он выполнит все сам, хотя он говорил, что наймет пару юнцов на эту работу. Ни разу речь не шла об использовании оружия и каком-либо насилии.
— Почему так?
— Ну, эта тема никогда не поднималась. Я знал, что в определенный вечер квартира будет пустой, так как ужинал вместе с доктором Фрером и его женой. Детей у них нет, а секретарша уходит в пять тридцать. Я знал это по своему опыту. Мы…
— Кто это «мы»?
— Лопес и я договорились об условиях. Интересующие меня архивы и магнитофонные ленты были положены в ящик камеры хранения автовокзала, а деньги я оставил в конверте в телефонном справочнике. Вот так я получил документы, а Лопес — деньги. Больше я его не видел и не знаю, кого он нанял на это дело и нанимал ли кого-то вообще.
— Их было двое, — сказал Ди Лидо. — Никаких отпечатков, но мы определенно можем сказать, что их было двое.
— Я полагаюсь на то, что вы мне говорите.
— Зачем вам понадобились эти архивы? — спросил Келли.
— Я не собираюсь объяснять свои побуждения.
— Вам бы это определенно помогло.
— Послушайте, Келли — да?
— Да, сержант Келли.
— Я пришел сюда по доброй воле. Даю показания. Вы завели против меня дело. Я признаюсь в том, что сделал… в своей вине… и все. Об убийстве я узнал, только когда на следующее утро прочитал заметку в «Нью-Йорк пост».
— Почему же вы тогда сразу же не обратились в полицию? Если вы не хотели, чтобы портье или кто-либо другой пострадал, вы могли связаться с нами, узнав об убийстве. Разве не так? — удивительно злобным тоном спросил Сэндфорд.
— Я находился в полной растерянности.
— Вы полагали, что вам удастся остаться в стороне?
— Думаю, да.
Трое мужчин кивнули, и Тедди заметил, что Ди Лидо улыбнулся.
— Вы имели еще какие-нибудь дела с Лопесом?
— Нет, никогда.
— Кстати, как его имя?
— Я не спрашивал, а он мне его не называл.
— Дело в том, мистер Франклин, — продолжал Сэндфорд, — что его фамилия, возможно, вовсе не Лопес.
— Вполне вероятно.
— Это все равно, что называться Смитом.
— Когда вы поняли, что вас разыскивает полиция, куда вы отправились? — спросил Ди Лидо.
— Это не имеет значения.
— Позвольте мне решать, что имеет значение, а что нет, — раздраженно произнес Сэндфорд. Тедди не мог понять причину перемены его поведения.
— Я не собираюсь это обсуждать. Я здесь говорю… свидетельствую против самого себя.
— Свидетельствовать будете в суде.
— Это одно и то же.
— Вы связывались с дочерью Гранта? — спросил Келли.
— Да.
— Вы посылали ей деньги?
— Да.
— Сколько?
— Не ваше дело.
— Она узнала о вашей роли в этом деле? — спросил Сэндфорд.
— Нет, не узнала.
— Мистер Франклин, — голос Сэндфорда смягчился, — вы не очень-то склонны к сотрудничеству.
— Я рассказал вам все, что знаю.
— Ну а теперь признайтесь, — ласковым голосом произнес Келли. — Вы хотели эти записи потому, что считали, что Барбара изменяет вам с кем-то?
Голоса стали злыми, пронзительными, издевающимися, и Тедди отключился. Он хотел понести наказание, но не от незнакомых людей с чужими лицами, сидящих в этой комнате с отвратительными зелеными стенами.
— Теперь я хочу связаться со своим адвокатом… я больше не стану отвечать на ваши вопросы.
— Вы хотите, чтобы убийцы остались на свободе?
— Нет, не хочу… но я сказал вам все, что знал. Причины, побуждения моих поступков принадлежат мне. Преступление, мое участие в нем — это факты, но я, мои чувства — это личное. Вы не можете оправдать меня, снять груз с моей совести, так к чему же вторгаться на мою территорию? Вы получили мое тело, можете делать с ним что хотите и, Бога ради, удовлетворитесь тем, что у вас есть.
Трое мужчин склонились друг другу, и Тедди увидел неясное пятно, гидру, кивающую головами, такую же отвратительную, как зло, которое она обвиняла. Стенографиста отпустили, отдав распоряжение быстро все напечатать. Тедди почувствовал себя лучше: маленькое удовлетворение капитуляции на собственных условиях радовало больше, чем ниспосланная свыше победа. Тедди спросил себя: как мудрость не мешает человеку жить? Сдерживать свои чувства, оставаться отчужденным, безучастным, никогда не доверятся другому человеку — это и есть оперенные крылья мудрости? Тедди закрыл глаза, пытаясь обнаружить в темноте свет. Наказание, решил он, является личным делом, и он сам преуспеет там, где судьи, прокуроры, полицейские и профессиональные тюремщики не смогут ничего поделать: в никому не доступной области своего сердца.
— Вы не подпишете свои показания до того, как встретитесь с адвокатом? — безучастным голосом спросил Сэндфорд. Он вполне мог обращаться к скрепкам.
— Да, подпишу. Я в самом начале сказал вам, что я здесь для того, чтобы оплатить свой билет. Я не ускользну — с адвокатом, без адвоката, — так что успокойтесь.
— Вы готовы дать полиции описание Лопеса?
— Да, разумеется, но только не сейчас.
— Вы испытываете облегчение от того, что пришли к нам? — спросил Сэндфорд.
— Мне еще предстоит жить вместе с самим собой… Это будет не очень удобно. Мне действительно жаль, что Гранта убили. По-видимому, его жизнь была не слишком сладкой — двадцать лет портье или кем там еще, но я не имел права…
— А эти записи, они стоили всех трудов?
— Когда-то существовал такой способ лечения. Врачи пускали больным кровь. Некоторые умирали, некоторые выздоравливали. Я выбрал этот метод потому, что все остальные не принесли успеха.
Появился стенографист с шестью страницами отпечатанных показаний. Тедди предложили прочесть их перед тем, как подписывать, но он не стал утруждать себя этим. Полицейские тоже поставили подписи, и Тедди допустили к телефону.
* * *
На другом конце линии в роскошном кабинете, обшитом старым дубом, вновь принятый член наблюдательного совета, недавно вернувшийся с красной, как рак обветренной кожей после недельного отпуска на Ямайке, сидел, потирая грудь, Джон Дейл, а его двенадцатиперстная кишка взрывалась в гневной ярости, по силе напоминающей ядерную.
— Двадцатый участок? Да, найду. Тедди, ради Бога, почему вы сначала не связались со мной? Хорошо… — Он нажал кнопку внутреннего коммутатора. — Попросите Алекса бросить все, чем он занимается, и зайти ко мне. Нет, Тедди, я говорил со своей секретаршей. Помните, у нас ведь есть специалист по уголовному праву. Вы не встречались с ним. Мы приедем к вам вместе. Мне можно поговорить с прокурором? Алло, это мистер Сэндфорд? Именно. Конечно же, я помню. Так как же он оказался в Двадцатой? В чем он обвиняется? Убийство без смягчающих обстоятельств? По старому кодексу? Послушайте, я в этом не разбираюсь. Я занимаюсь корпорациями. Я возьму с собой Алекса Хаммонда… Рад, что вы его знаете. Это разрешает все наши проблемы. Я все-таки думаю, что вы могли бы связаться со мной перед тем, как допрашивать его. Вы предлагали? Очаровательно. До свидания.
Алекс сел на край темного письменного стола красного дерева.
— Теодор Франклин только что дал показания в Окружной прокуратуре, признав свою вину.
— Я знал, что он сделает что-нибудь подобное, — сказал Алекс.
* * *
— Вы не собираетесь надеть на меня наручники? — спросил Тедди Келли, когда они вышли из кабинета.
— Нет, это ни к чему.
— Замечательно. Что со мной будет дальше?
— Мы оформим вас в полицейском участке, затем вы вернетесь сюда.
В коридоре их появления ожидали три человека. Тедди решил, что это репортеры, и убедился в этом, когда мужчины набились в такси и последовали за полицейской машиной. Ди Лидо, фальшиво насвистывая «В самом сердце Техаса», управлял автомобилем с неторопливой уверенностью человека, направляющегося на встречу, на которую можно было опоздать. В салоне пахло утомительным нью-йоркским летом. Тедди был спокоен и с любопытством ожидал процедуры предстоящего ареста. До тех пор пока его не спрашивали о личном, он мог сохранять уверенное лицо, оставаться невозмутимым, бесстрастным — зрителем, снявшим ложу у ворот на весь сезон. Это был его город, город его рождения, столица, свидетельница его взлета, мать, создательница иллюзий, любовница миллионов незнакомых мужчин, говорящих на искаженных языках чужих стран, выдающаяся шлюха, само существование которой соблазняло всех, кто дышал ее отравленным смогом воздухом, пялился на ее небоскребы, мечтал о богатстве и любви, рассчитывал занять высокое положение, растерявшихся мечтателей, чьи помыслы застывали от циничного изгиба губ. Это был его город, и он любил его, нашел в нем свое место, потерял себя — равноценный обмен. На противоположном берегу реки знакомые места, на которые раньше он не обращал внимание. Рузвельт-драйв, Пепси-Кола, Парагон, топливо для домашних очагов, завернутое в серый мерцающий свет здание секретариата ООН — острое лезвие из стекла и бетона, угрожающее человечеству вечным миром. Дом. Да, Тедди был счастлив, что вернулся домой.
— Я сверну на запад на Шестьдесят первой, — сказал Ди Лидо.
— Закурите? — предложил Келли. — С ментолом, — извиняясь, добавил он.
Тедди достал сигарету из смятой пачки, и Келли дал ему прикурить.
— Благодарю.
— Это правда, мистер Франклин? — тихо спросил Келли, так, чтобы Ди Лидо не услышал.
— Что?
— Я читал в газетах… деньги… сто миллионов долларов?
— Я не знаю.
— Вам неприятен мой вопрос?
— Да нет, продолжайте. Что вы хотите узнать?
— Ну, должно быть, у вас что-то около этого?
— Полагаю, да.
— Только подумаешь об этом… о такой сумме — и у меня начинают дрожать колени. Я хочу сказать, вот смотрю на вас, вижу, вы простой человек, с мозгами… У меня они тоже есть — в своей области. Я — неплохой следователь, но как можно заработать такие огромные деньги?
— Я никогда особенно не думал об этом. С точки зрения логики. Вероятно, это дар. Некоторые рождаются с даром к живописи, музыке, пению. Я смотрю на балансовый отчет, посещаю завод, встречаюсь с людьми, управляющими им, размышляю о том, что производит этот завод, и произвожу мысленные расчеты. Если это предмет потребления, я говорю себе: «Я могу представить себе, что это требуется людям?» Если это какая-то отрасль промышленности: электроника, компьютеры, пластики, — я имею в виду, промежуточный продукт, — я пытаюсь понять, что это может дать нашей экономике, создаст ли это новые рабочие места, как все это состыкуется вместе. Я собираю всех людей за столом, выслушиваю все, что они могут сообщить, и всегда думаю вперед. Следует ли развивать фирму, а потом продать гигантской корпорации, или стоит побороться с ней, а затем слить вместе? Вот и все. В этом вся тонкость.
Келли боролся с собой, не зная, что ему делать, восхищаться или расстраиваться.
— Это действительно так?
— Честное слово, да.
— Но, должно быть, вы получаете кое-какую утекающую информацию…
— Я сам заставляю ее утекать. Я создаю эту информацию.
— Как так получилось — знаю, что вы не обязаны отвечать, не посоветовавшись с адвокатом, — но как такой человек, как вы, мог совершить такое глупое преступление?
— Я не могу на это ответить.
— С вашими деньгами, с вашим влиянием разве не могли вы добиться всего, что пожелаете, от любой женщины?
— Если бы мог, то не сидел бы сейчас вместе с вами в этой машине.
— Это точно… но, надеюсь, вы простите мои слова, я просто пытаюсь постичь… Используя великолепный, редчайший механизм своего мозга, вы планируете преступление. Давайте всмотримся в детали. Этот Лопес, ПР?
— Да, пуэрториканец.
— Рассыльный! Бегающий с кофе и бутербродами по Уолл-стрит. Не думаю, что он обладает каким-то разумом, и вы платите ему пятьсот долларов за то, чтобы он ограбил квартиру Фрера. Я хочу сказать, разве этот человек подходит для вашего дела? Он что, опытный взломщик, известный своими успешными ограблениями? Ответственный за сотни нераскрытых дел? И этот эксперт нанимает еще одного юнца, возможно двух, и они взламывают дверь — они даже не могли открыть замок, совершенно непрофессиональная работа — и вонзают ножи в старого портье. Тот умирает. Хорошо, вас нельзя привязать к этому. — В этом месте Тедди пожал плечами. — Пожалуйста, я пытаюсь понять вас. Предположим, они не стали бы шантажировать вас, вы получаете все, что хотели. Почему вы не избавляетесь от улик? Они же много недель находились у вас. Они же привязывают вас к убийству! А вы оставляете их у себя дома. Ди и я заглядываем к вам с обыском и через пять минут все находим. Во все полицейские участки рассылается бюллетень, и вы в розыске… Почему вы не попросили Фрера рассказать все, что вам требовалось знать?
— Он не сказал бы мне. Он оперирует с людским доверием.
— Предложили бы ему денег. Берут все. Вы могли себе это позволить.
— Он не взял бы денег.
— Если бы вы захотели найти для этого дела профессионала, вы бы непременно сделали это. На свободе их разгуливает около пятисот — я не имею в виду недоносков, у которых не хватает денег на травку. Именно специалистов. В своем роде таких же, как слесари и электрики. Вы платите сантехнику десять, двадцать, тридцать долларов за то, чтобы он починил неисправный унитаз. Он выполняет свою работу и не занимается тем, что проводит остаток дня в размышлении, как бы еще чего-нибудь урвать у вас. Он — профессионал. Если бы за ваше дело взялся профи, портье остался бы жив. Профи не убивает. Он сматывается. — Келли зажег еще одну сигарету. — Компьютеры, значит? Ваш мозг — это компьютер. Возьмем этот супермозг на мысе Кеннеди, который управляет ракетами. Заставьте его рассчитать взятки в бридже, и он не справится. С вами произошло именно это. В чем ответ? Скажите мне. Я двадцать лет работаю следователем. Ответы на некоторые вопросы я знаю, но на большинство — нет.
Тедди загасил свечку в вонючей пепельнице. Машина проезжала мимо Центрального парка. Несколько туристов фотографировали пустынный пейзаж.
— Человеческое сердце — вот ответ.
— От человеческих сердец воняет. По крайней мере, от большинства. Для такого человека, как я, это трагедия. Я привык работать с отбросами. Я три года провел в Браунсвиле. Там люди убивают друг друга из-за глупых ссор в рюмочных, подонки душат женщин из-за кошельков, карманник, запаниковав, всаживает нож в отца четверых детей, все магазины постоянно грабят. Люди убивают без всяких причин. Это оборванцы. Неудачники. Безнадежные, неисправимые мерзавцы, которым невозможно помочь. Я никогда не арестовывал кого-либо достойного уважения. До этого раза. Кого-либо, у кого я мог бы спросить совет, чему-то научиться. Так где же искать хороших людей?
— Возможно, вы — один из них.
— Я? От моего сердца воняет, как из преисподней. Наша работа отравляет людей. Я — ассенизатор. Когда видишь мертвых детей, растерзанных маньяком, что-то внутри умирает. Или сталкиваешься с делом, подобным вашему, и говоришь себе: «Черт возьми, как все это понимать?» Вы сами встретите таких типов за решеткой и тогда подумаете: это не человеческие существа, это какая-то язва…
— Я вижу свое отражение, — сказал Тедди.
Запахло горелым, и Келли встрепенулся.
— А, черт, я опять прожег дыру в костюме. Моя жена сойдет с ума.
* * *
Полицейский участок походил на армейский призывной пункт. Конвейер человеческих слабостей. Тедди был официально оформлен, полицейский принял его личные вещи, записал фамилию на запечатанном конверте, затем попросил отдать галстук и ремень, но Келли сказал:
— Все в порядке. Он пришел к нам не для того, чтобы вешаться.
Ди Лидо прижал руки Тедди к губке, пропитанной черными чернилами, а затем поставил отпечатки пальцев на карточке. Тедди вымыл руки в умывальнике в углу.
— Ваши адвокаты уже здесь, — сказал Келли.
Тедди прошел через кабинет, где два полицейских в форме неумело стучали на допотопных пишущих машинках. Два цветных юнца сидели на корточках в клетке, с испуганными глазами, безучастные ко всему окружающему. Тедди пригласили в небольшую мрачную комнату с зарешеченным окном. За небольшим столом, крышка которого была испорчена бесчисленными царапинами и черными пятнами от затушенных сигарет, сидел Джон Дейл. Он поднялся, распрямив короткие ноги, и его старческое тело составило яркий контраст с юношеским лицом. Дейл пожал Тедди руку.
— Я прошел курс лечения, — сказал Тедди.
— Неужели? Расскажите мне об этом. Я сам готов пройти курс лечения, — сказал Дейл без улыбки.
— Кто вы?
— Это Алекс Хаммонд, — ответил Дейл. — Он у нас занимается уголовными делами.
— Я — его первый клиент?
— Нет, были и до вас, — сказал Алекс. Тедди не понравился ему, и свою неприязнь он выразил пристальным изучением его лица. — Почему вы не связались с нами перед тем, как дать показания?
— Почему я сделал так, а не иначе? В любом случае вы мало что можете изменить. И перестаньте так смотреть на меня.
— Извините. Я просто люблю изучать человеческие лица. Келли предоставил мне копию ваших показаний.
— И вы нашли их поучительными?
— Мистер Франклин, избавьте меня от иронии. Я здесь лишь для того, чтобы помочь вам. Если вы хотите поговорить с Дейлом наедине, я выйду, а вы сможете найти кого-то другого, чтобы он представлял ваши интересы.
— Кто этот человек, Джон? Он не знает, что работает на меня?
— Слишком хорошо знаю это. Все дело в том, что Джон не может помочь вам, а я могу, так что, наверное, стоит отбросить всю шелуху и использовать то небольшое время, которое у вас есть. Вас собираются отвезти в Центр.
— Для чего?
— Две вещи: сделать ваши снимки и предъявить обвинение, чтобы можно было отправить в тюрьму.
Его прямота вывела Тедди из себя, и впервые за все утро он почувствовал раздражение и страх. Молодой человек был щегольски одет, но его лукавое подвижное лицо быстро реагировало на разговор.
— Джон, я полагаю, он в порядке?
— Если бы он не был толковым, разве я пригласил бы его поступить к нам? Теодор, расслабьтесь и слушайте.
После некоторого натянутого молчания Тедди кивнул.
— Хорошо, теперь, после поручительства Джона, мои профессиональные качества больше не будут предметом обсуждения. Хорошо. Я задам вам один вопрос, после этого мы сможем наметить план. Как вы собираетесь признать предъявленное обвинение?
— Признать полностью.
— Вы понимаете, что за этим обязательно последует пожизненное заключение?
— Да, понимаю.
— О Господи, Джон, в этот бред нельзя поверить! Думаю, нам следует просить суд провести полную психиатрическую экспертизу перед тем, как сделать официальное заявление. Он не отвечает за свои поступки.
— Кто это сказал?
— Я. Если вы готовы отправиться в тюрьму до конца жизни, смею заявить, что вы не находитесь в полном рассудке. Вы играете своей жизнью, мистер Франклин.
— Благодарю за совет, господин Советник.
— Послушайте, — вмешался Дейл, его лицо еще больше покраснело, — мы на вашей стороне, Теодор, так что почему бы вам не проявить благоразумие? Нужно ли мне доказывать свою преданность? Тедди, мы ваши друзья. Вы помогли мне, неужели вы полагаете, что я не сделаю для вас того же? Неужели вы не верите, что я пригласил для вас лучшего адвоката по уголовным делам, которого смог найти?
— Джон… Хаммонд, позвольте рассказать вам, как обстоят дела. Меня не волнует… меня просто совершенно не волнует, что со мной будет. У меня было несколько недель на то, чтобы все обдумать. Я мог не возвращаться. Я находился в северо-западной части Канады, имея достаточно денег, чтобы прожить на них до конца своих дней. Никто не обнаружил бы меня. У меня был пистолет. Если бы за мной пришли, я мог просто вышибить себе мозги. Я вернулся сюда по доброй воле. Хочу со всем покончить.
— Вы действительно вернулись ради этого? Правда? — многозначительно спросил Алекс.
— Для чего же еще?
— Разве не для того, чтобы увидеться с Барбарой?
— Черт возьми, что вам известно о Барбаре?
— Мы с ней друзья. Я познакомился с ней несколько месяцев назад…
Тедди заткнул уши руками, словно маленький мальчик, которого отчитывают родители.
— Я не хочу слышать. Не надо, ради Бога. Она все время с кем-то спала за моей спиной. С вами, с другими мужчинами. Я не смог этого вынести.
Алекс покачал головой.
— Вы так думали. Послушайте, то, что происходит между вами, на самом деле меня совершенно не касается. Но давайте остановимся и обдумаем лишь одно: как вы думаете, что почувствует Барбара, когда вы до конца жизни отправитесь в тюрьму? Вы как никто другой должны знать, что ей предстоит перенести. Вчера ночью вы звонили ей, так?
— Я хотел поговорить с ней… но не смог. Я хотел все объяснить. Извиниться.
— Как только вы положили трубку, она позвонила мне. Она сказала, что покончит с собой, если я не помогу вам. Против вас нет никакого заговора. Никто не хочет делать вам плохо, причинять боль. Это вы, вы сами, вызвали все неприятности.
— Я? — Будучи обвиненным, Тедди потерял самообладание. — Я предоставил ей все, что только одно человеческое существо способно дать другому. И я не говорю о материальном.
— Я не могу, не хочу, не стану спорить с вами. Но вы упускаете кое-что из виду — Барбару. Была ли она готова к тому, что вы дали ей?
— Пойдем, — вмешался Келли.
— Не дадите нам еще несколько минут? — сказал Алекс.
Взглянув на часы, Келли кивнул.
— Вы пугаете меня, мистер Хаммонд, — сказал Тедди.
— Когда мы очутимся в суде, Сэндфорд еще не так напугает вас. А теперь позвольте мне объяснить вам положение, в котором мы находимся. Вы обвиняетесь в убийстве по первому классу, убийстве без смягчающих обстоятельств. Это убийство было совершено двадцать первого августа тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. С тех пор уголовный кодекс Нью-Йорка изменился. Новый кодекс принят первого сентября шестьдесят седьмого года, но вы совершили преступление при старых законах и будете нести ответственность согласно им. Если бы убийство было совершено после первого сентября тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, против вас не было бы выдвинуто никакого обвинения. Вам не пришлось бы отвечать за это убийство. Вы при этом не присутствовали, вы не дали грабителям указание иметь при себе оружие или применять насилие. Не было заранее запланированных намерений, но, к сожалению, согласно старому закону, мы не можем упирать на то, что вы не делали. В чем вы действительно виноваты — и в чем вас можно обвинить — так это в ограблении по третьему разряду, и Сэндфорду это известно так же хорошо, как мне. Даже по прежнему кодексу его обвинение весьма слабо, и он, вероятно, ограничится только ограблением. Если же он им не ограничится и проиграет дело, придется устраивать новый процесс по факту ограбления, что будет стоить городу новых денег и времени. Вы следите за мной?
— Да. Но почему он не объяснил мне этого?
— Он не был обязан делать это ни в моральном, ни в процессуальном плане. Он ведь спросил вас, желаете ли вы, чтобы ваш адвокат присутствовал при даче показаний, так?
— Да, спросил, — ответил Тедди, чувствуя себя слабым и уязвимым.
— Он действовал в рамках своих прав. Я бы сделал то же самое. Я подозреваю, что Сэндфорд постарается выдвинуть самое тяжкое обвинение, хотя бы для того, чтобы проверить действие старого кодекса в новых условиях. И для проверки он воспользуется вашей жизнью. Я излагаю достаточно ясно?
— До боли ясно. Но какое значение будет иметь мое оправдание?
— Оно будет иметь значение для всех нас, — сказал Дейл.
— Но не для меня.
— Если Барбара согласится выйти за вас замуж, это изменит ваши намерения? — спросил Алекс.
— Да, — признался Тедди.
— Значит, у вас появляется возможность шантажировать ее?
— Уступаю перед вашими аргументами.
— Вы откажетесь от предъявленного обвинения?
— Скольким временем я располагаю?
— Максимум часом.
* * *
Когда они шли по коридору участка, Келли придерживал его за руку. Тедди не мог понять, почему на улице было так много народу, и он обернулся к Келли с озадаченным, растерянным выражением в глазах. Замигали вспышки, и человек пятьдесят обрушились на него, выпаливая вопросы, которые он слышал лишь наполовину, затем смолкли. О чем они кричали? У стоящего на тротуаре мужчины в руках был микрофон, а за его спиной стоял автомобиль телевизионных новостей. На Тедди надвинулась телекамера, и он увидел в объективе свое искаженное выражение.
— Можно, он ответит на наши вопросы? — спросил мужчина, тыча микрофон в Тедди.
— Идите к… — ответил Келли.
— Благодарю. Вероятно, ребята, именно поэтому у вас такие замечательные отношения с прессой.
— Я оценил ваши действия, — сказал Тедди, когда они сели в машину.
— Теперь они не смогут воспользоваться озвученной картинкой, — удовлетворенно заметил Келли. — Теперь диктору придется болтать все время.
— Почему все они приехали сюда?
— Вы сенсация, мистер Франклин.
Тедди не смог удержаться от улыбки. Холман и Грэхем, его ответственные по связи с прессой, получали пять тысяч долларов в год только за то, что следили, чтобы его фамилия и фотографии не попали в газеты. В этом году им долго придется ждать денег. Закрыв глаза, Тедди увидел свет фотовспышек, прорезающих темноту. Мысль об использовании давления и угроз на Барбару была столь ужасающей, что ее нельзя было даже обсуждать. Раньше для него не имело значения, каким способом он добивался Барбары, но теперь, сделав для себя открытие, он настаивал на своих условиях. Существуют ли какие-то незыблемые признаки любви? Как узнать это? Согласится ли Барбара? Что означают эти слова: верность, привязанность, уважение, преданность, понимание, страсть? Люди постоянно говорят об этом, тревожатся и умирают из-за этого, но, оторванные от действительности, эти слова становятся пустыми и бессмысленными, промывкой мозгов, замаскированной под отвратительную сентиментальность человеческих добродетелей. У Тедди осталась лишь оболочка чувства к Барбаре; причины этого чувства не имели значения, само его существование было первопричиной. Всю свою жизнь Тедди, сам не сознавая того, состоял в оппозиции тому, что когда-то сам называл «змеиным логовом любви», и в этом состоянии он нашел самого себя, определился в стремлениях. Он избегал сильных чувств так же, как некоторые избегают калорийной пищи, и полученный от Барбары удар явился следствием его моральной слабости.
— Знаете, в чем моя беда? — спросил он Келли. — Я готов отдать Барбаре свою жизнь, но не знаю, куда идти.
— При вашем положении я предложил бы ей весь мир, все движущееся.
— Я сделал это, но этого оказалось недостаточно. Я отдавал все себе, и это настолько вошло в привычку, что я не мог по-настоящему понять, как смогу отдавать что-то кому-то другому.
— После того как вас сфотографируют, я хотел бы полистать вместе с вами нашу картотеку, всмотреться в лица.
— Я занимался этим всю свою жизнь, но не смог даже опознать себя.
— Все равно попробуйте, хорошо?
Как в скором времени выяснил Тедди, процедура оформления задержания была скучной. Подобно куску говядины на колоде мясника, его крутили так и сяк, как было им удобно. Его пихали, толкали, передвигали из фотостудии в картотеку, допрашивали в различных крохотных, плохо освещенных комнатах, протягивали рекламные листки юристов и адвокатов, делающих очередной обход этой человеческой скотобойни в поисках клиентов, записали его физические данные и психические особенности, закодировали их и поместили в архив. Тедди сводили на обед: тонкие куски мяса в подливе, напоминающей слизь, переваренная стручковая фасоль и картофельное пюре с луком; он съел все с большим аппетитом и даже собрал с алюминиевой тарелки подливу куском хлеба.
Через гулкие коридоры снова на улицу, затем в здание Уголовного суда — Тедди передвигался, словно в трансе, выполняя па из какого-то сомнамбулического балета, разыгрываемого среди теней, хореографию которого ему самому предстояло изобрести. Он что-то потерял, но не мог вспомнить, что именно.
Да, он должен был принять решение — вот оно что. Виновен или невиновен… Он чувствовал себя виновным. Возможно, это была вина в понятии высшего разума, а не в юридических терминах. Мимо зала заседаний Тедди провели в другую комнату.
— Как с вами обращаются? — спросил Дейл.
— Я — примерный ученик.
— Вы опознали Лопеса? — с сомнением спросил Алекс.
— Нет, но я указал на несколько человек, похожих на него.
— Закусочную проверили, Лопес исчез приблизительно сразу после ограбления. Владелец не может сказать точнее. У них очень большая текучесть рассыльных.
— Вы определились со своим решением, Тедди? У нас осталось двадцать минут до предъявления обвинения.
— Я просто не знаю.
— Положитесь на нас двоих, — взмолился Дейл.
— Как я могу? Если бы ответственность лежала на вас, я положился бы на ваш совет, но мне нужно время, чтобы понять самого себя. Видите ли, когда я пришел сюда сегодня утром, я был уверен.
— Отвергнуть обвинение Сэндфорда — это я взял на себя, — сказал Алекс.
— Каково оно?
— Убийство по первому разряду и ограбление по третьему. Я сказал, что вы принимаете только ограбление.
— Я только что вспомнил, Джон. Вы не свяжетесь с Робби — как можно скорее?
— Я уже сделал это. Он прилетает сегодня днем.
— Барбара знает, где я?
— Да, — сказал Алекс, — я звонил ей.
— Я могу попросить вас обоих об одной вещи? Это поможет мне.
— Да, конечно.
— Я виновен в убийстве или нет? Единственный раз я не желаю прибегать к уловкам. Использовать деньги, изощренную линию защиты, чтобы победить закон. И в то же время я не хочу стать жертвенной овечкой. Что вы скажете? Видите ли, я хочу отыскать дорогу, которая проведет меня через все это. Хочу удовлетворения. Я нанес рану, но поранил и себя, не только тем, что я здесь, в суде, я действительно нанес себе увечье и одним действием хочу залечить обе раны.
— Я — адвокат, мистер Франклин, и все, что я могу сделать для вас, — это предоставить самую хорошую и активную защиту, на которую способен. В действительности мне нет дела до того, виновны вы или нет. В любом случае вы имеете право на защиту. Теперь — вы задали непростой вопрос, и на него нет готового ответа. Но есть пути искать ответ. Во-первых, вы не виновны в убийстве, хотя и создали благоприятную среду для него. В ваши намерения не входило убийство. Если бы вы, а не грабители оказались в тот момент в квартире и появился бы портье, вы ударили бы его ножом?
— Честно?
— Да.
— Я не знаю, что бы я сделал?
— Но факты таковы, что вы не убивали, — твердо заявил Дейл.
— Мы используем все предоставленные законом возможности, чтобы защитить вас, точно так же, как бы вы использовали все доступные вам средства сделать выгодное вложение капитала вашего клиента. Вы немного сбили меня с пути тем, что чересчур упростили ситуацию: то, что вы хотите, и то, что вам доступно, — две разные вещи. Это та же основополагающая ошибка, которую вы допустили в отношении Барбары. Нет никакой единой формулы. Но давайте посмотрим на вовлеченных людей: портье убит; государство защищает интересы его семьи, начиная против вас судебное преследование; если вы признаете себя виновным, вас приговорят к пожизненному заключению, и от этого станет плохо вашему сыну, друзьям, партнерам. А Барбара, как насчет нее? Возможно, именно она — подстрекатель; возможно, именно она принесла вам все химикалии, а вы смешали их, не зная, что получится, и не успели вы хорошенько подумать, как прогремел взрыв. Не все так просто, а?
Тускло освещенный зал заседаний современного вида, обшитый деревом, пах свежеиспеченным белым хлебом. Сэндфорд зачитывал обвинение, а Тедди чертил на клочке бумаги треугольники и развлекался доказательством их равенства. Дейл грубо встряхнул его за руку.
— Вы признаете себя виновным, Тедди? Суд уже дважды спрашивал это.
— Виновен или невиновен? — несколько озадаченно настаивал судья.
— Я думаю, нет готовых ответов, — произнес Тедди, глядя на судью, затем на Сэндфорда и наконец на Дейла.
Сзади раздался кошачий концерт стонов неверия со стороны репортеров, фотографов и зрителей.
— Защитник, ваш клиент не в себе.
— Ваша честь, могу я приблизиться к столу? — спросил Алекс.
— Да, и я также хочу переговорить с прокурором.
Оба подошли к столу судьи. Тот, все еще в смущении, склонился вперед, и они зашептались.
— Я невиновен в убийстве, но виновен в том, что навлек на человека смерть, — крикнул Тедди.
— Если вы не замолчите, вас обвинят в неуважении к суду, — сказал судья.
Тедди оставался на ногах, неуверенно пошатываясь. Серая кружащаяся вереница лиц радужным полумраком надвинулась на него. Тедди услышал за спиной пронзительный крик.
— Заткнись!
Все головы обернулись.
— Ты пытаешься убить и меня, мерзавец?
К нему бросилась Барбара и, схватив за руку, вскрикнула:
— Он невиновен. Виновна я.
— Невиновен, — механически повторил Тедди.
Среди волны криков, призывов к порядку судебные исполнители выдворили Барбару из зала. К Тедди на мгновение вернулся рассудок: награда за поражение.
