ГЛАВА 11
Во вторник Фрэнсис Уинго постучала в мою дверь без двадцати три. То ли она прилетела на частном самолете, то ли часовым рейсом из Вашингтона, причем лайнер вылетел и приземлился точно по расписанию.
— Входите, — крикнул я.
— Благодарю, — она вошла с недорогим чемоданом в одной руке и полосатым сине-белым плащом, перекинутым через другую.
— Тяжелый? — я потянулся к чемодану.
Она отдала его, как мне показалось, с некоторой неохотой.
— Тяжелый.
Я оглядел комнату, гадая, куда бы поставить чемодан весом 55 или 60 фунтов. Наконец я решил, что лучшего места, чем ванная, не найти, но перед этим опустил его на весы. Чемодан потянул на пятьдесят восемь фунтов.
— Почему вы отнесли его в ванную? — спросила Фрэнсис, когда я вернулся.
— Не знаю. Должно быть, потому, что я никогда бы не стал искать его там.
— Вы не собираетесь пересчитать деньги?
— А вы пересчитывали?
— Нет.
— Но хоть взглянули на них?
— Да.
— Впечатляет?
— Не слишком.
— Раз вы безразличны к деньгам, может, не откажетесь выпить?
— Пожалуй, что не откажусь.
— Бербон или шотландское?
— Бербон.
— Присаживайтесь в кресло. Или вы предпочтете диван? Удобно и там, и там.
— Благодарю, — она положила плащ на спинку стула и села в кресло, в синем платье, неброском, но хорошо сшитом, в туфельках под цвет платья, с сумочкой из той же кожи, что и туфли. Когда я повернулся к ней с полными бокалами, она оглядывала комнату и сумела не скривиться, когда ее взгляд упал на репродукции, которыми украсило стены страдающее дальтонизмом руководство Аделфи.
— Ужасные, не правда ли? — я подал ей бокал.
— Есть немного.
— Их выбирал лично управляющий отеля.
— Не вы?
— Нет. Мне больше нравится Максфилд Пэрриш.
— Он умер в возрасте девяноста шести лет. В 1966-м.
— Вы его поклонница?
— Нет. А вы?
— Скорее да, чем нет, — я опустился на диван напротив нее. — Жаль, что вы не успели к ленчу.
Фрэнсис Уинго не стала развивать эту тему.
— Щит вы получите сегодня?
— Не знаю.
— Они больше с вами не связывались?
— Нет.
— Свяжутся?
— Понятия не имею.
— И что вы намерены предпринять?
Я отпил из бокала.
— Первым делом возьму напрокат машину. Своей у меня нет, знаете ли. А потом на этой машине поеду в мотель Говард Джонсон на Джерси Тернпайк. Зарегистрируюсь ровно в шесть вечера в компании пятидесяти восьми фунтов купюр по десять и двадцать долларов и буду сидеть у телефона, пока они не позвонят и не скажут, что делать дальше. После чего в точности выполню все их указания, ибо в противном случае я могу кончить, как ваш муж, то есть отправиться на тот свет.
То ли она была хорошей актрисой, то ли не знала, о чем я толкую.
— Боюсь, я потеряла нить ваших рассуждений, мистер Сент-Ив. При чем здесь мой муж? Какая связь между его смертью и щитом?
Я не стал играть в кошки-мышки.
— Ваш муж был наркоманом. И умер не в автокатастрофе, а от избыточной дозы героина.
На ее губах заиграла легкая улыбка.
— Вы проявили такой интерес к моему мужу? Почему?
— К примеру, меня интересует, что за человек мог жениться на такой женщине, как вы. Или, скорее, за какого человека вы соблаговолили выйти замуж. И наркоман никак не тянет на вашего мужа.
— А какое вам до всего этого дело?
Я поставил бокал на стеклянный столик.
— Есть дело. Из-за щита уже погиб один человек, а если считать его жену, то двое. С вашим мужем число покойников увеличивается до трех, а я не хочу стать четвертым.
Я умышленно не упомянул Спиллейси, хотя четыре трупа произвели бы большее впечатление, чем три.
— Вы становитесь агрессивным, не так ли?
— Это один из моих недостатков.
— Вам нужно с ним бороться.
— Ближайшей осенью я этим и займусь. Как вы думаете, мне поможет групповая психотерапия?
— Я в этом не сомневаюсь.
— Вы знали, что он был наркоманом?
— Да. Знала. Да и как я могла не знать.
— Где он добывал героин?
— Я не спрашивала.
— Чем расплачивался?
— Вас не затруднит дать мне сигарету. Я бросила курить три года назад, но… — голос ее дрогнул. Я вскочил, предложил ей сигарету, поднес к кончику огонек зажигалки. Она глубоко затянулась и выпустила тонкую струю дыма.
— Я расскажу вам о своем муже, мистер Сент-Ив. Расскажу, потому что не хочу, чтобы вы рылись в коей личной жизни. Желающих и без вас предостаточно. Скажу честно, мне это не нравится. И я искренне надеюсь, что потом вы оставите меня в покое.
Она помолчала, надеясь услышать от меня подтверждение моих надежд, но я ограничился лишь кивком.
— Мой муж до того, как пристрастился к героину, был не только превосходным художником, но и одним их лучших директоров художественных музеев. Он учился в Гарварде, в сорок третьем ушел во флот, стал военным художником, репродукции его боевых зарисовок публиковались в Лайфе и привлекли к нему внимание специалистов. По окончании войны ему предложили пост директора небольшого, но хорошего музея на Среднем Западе. Оттуда он перешел в Чикаго и далее в Нью-Йорк, где возглавил один частный музей. Какой — не важно, не так ли?
— Не важно, — кивнул я.
— Мы встретились в Нью-Йорке на какой-то вечеринке. Я с детства мечтала рисовать, но вовремя поняла, что таланта у меня нет. И приняла правильное решение — заняться музейным делом. Джордж всемерно помогал мне. Он-то рисовал каждую свободную минуту, и рисовал с блеском. Друзья Джорджа, знакомые с его работами, требовали, чтобы он организовал свою выставку, но он постоянно отказывался, говоря, что еще не время. Мы поженились, когда я закончила учебу, и по рекомендации Джорджа меня назначили директором маленького музея в Нью-Йорке. А несколько лет спустя пришло приглашение из музея Култера. Он его отверг.
— Он?
— Да. Они хотели Джорджа. Он рекомендовал меня. Мистер Спенсер поначалу возражал, но в итоге меня взяли на работу.
— Почему он отказался возглавить музей Култера?
Фрэнсис пожала плечами.
— Он решил, что музейная работа больше не интересует его. Хотел только рисовать. Я, разумеется, согласилась, и мы переехали в Вашингтон. Моего жалования вполне хватало на двоих, и поначалу все шло очень хорошо.
— А потом?
— Джордж впал в глубокую депрессию. Перестал рисовать, слишком много пил, исчезал на несколько дней. Полтора года назад он признался мне, что пристрастился к героину. Я не знаю, когда это началось. Он мне не говорил.
— Какую дозу он принимал ежедневно?
— Не знаю.
— Ладно. Сколько он каждый день тратил на героин?
— Перед смертью порядка двухсот долларов.
— Где он брал деньги?
— Продавал свои картины. Одну за другой. За них давали хорошую цену. Он был блестящим художником.
— Но в конце концов все картины уплыли?
— Да.
— И что за этим последовало?
— Я снабжала его деньгами.
— Как долго?
— Несколько месяцев.
— Пока они не кончились?
— Да.
— А далее?
— Однажды он сказал мне, что больше не нуждается в деньгах, потому что нашел, где брать героин.
— Когда это произошло?
— Два месяца назад, может — два с половиной.
— Кто знал об этом?
— О чем?
— О его пристрастии к героину.
— Лишь несколько человек. Его доктор. Давние друзья, переехавшие в Вашингтон после избрания Кеннеди президентом. Мистер Спенсер. Я не могла не сказать ему.
— Как он отреагировал?
— Посочувствовал мне. Даже предложил оплатить лечение Джорджа в частной клинике.
— И?
— Джордж отказался.
— Что сказал Спенсер?
— Ничего. Более он к этому не возвращался.
— То есть о его пристрастии к героину знали только друзья и Спенсер?
— Да.
— И еще один человек, — добавил я.
— Кто же?
— Тот, кто снабжал вашего мужа бесплатным героином.
