Глава 19
Организм человека – загадочная штука. У него имеются защитные приспособления на все случаи жизни, от соплей и мурашек до сложнейшей иммунной системы. Но в самых критических ситуациях, когда организм оказался перед лицом действительно жуткой угрозы или когда уже огребает по полной, этот умник не находит ничего лучше, как отключить мозг и остаться абсолютно беззащитным. Пиздец как страшно? Отключить! Пиздец как больно? Отключить! Серое вещество ударилось о черепную коробку? Отключить к хуям, и не ебёт! Как по мне, более халатного отношения к делу сложно и придумать. Организм – слюнтяй и тряпка – решительно не желает бороться с угрозами, имеющими моментальный эффект. Но если ущерб растянут во времени, есть шанс, что ленивая размазня таки соберётся с силами и даст отпор.
Желая проверить свою теорию, я склонился над пребывающим в сладостной неге Ткачом и зажал ему нос со ртом рукавицей. Дремлющий организм смекнул, что если не прекратит заниматься хернёй, ему очень скоро настанет кирдык, включил мозг и послал в него запрос на электрошоковое реанимирование. Ткач дёрнулся всем телом и, вылупив глаза, замахал руками.
– Всё-всё, с возвращением, – поприветствовал я пациента, позволив воздуху свободно заходить в его лёгкие.
– Какого… хера?! – хватал он ртом живительную газовую смесь.
– Нужно же было как-то разбудить тебя.
– Дьявол… – Ткач сел в сугробе и тронул рассечённую бровь. – С-с-с… Зараза. Что произошло?
– Так… дай вспомнить. Ты бросил гранату под медведя, потом радостно что-то орал, потом схлопотал камнем в дыню и ёбнулся с дерева, без особой грации, но довольно удачно.
Крутя ушибленной башкой по сторонам, Ткач наконец-то заметил дохлого менква и схватил автомат.
– Остынь, – положил я руку на вскинутый ствол. – Он мёртв.
– Точно? А остальные? – нахмурился Ткач, от чего рассечённая кожа на брови разошлась и кровь заструилась по щеке. – Отвали, урод! – недобро зыркнул Алексей на подошедшего и заинтересованно принюхивающегося Красавчика.
– Двое готовы. Я проверил. Третий исчез. И не надо называть моего питомца уродом, а то он обидится и нассыт тебе в ботинок… или откусит что-нибудь.
Красавчик в подтверждение моих слов склонил голову и угрожающе зарычал.
– Херово, – дал экспертную оценку Ткач, не уточнив, чему конкретно. – А медведь?
– Ушёл искать место поспокойнее.
– Дерьмо. Башка трещит. – Алексей, встав на ноги, привалился к дереву. – У тебя кровь, – кивнул он в мою сторону.
Действительно. Левый рукав на плече порван и с пальцев капает.
– Должно быть, осколками задело, – подвигал я рукой. – Переживу.
– Сзади! – вдруг крикнул Ткач и вскинул автомат, целясь мне за спину.
Я обернулся, подняв «ВСС».
Из чащи на поляну, боязливо озираясь, выбрались две трясущиеся бабёнки, одной из которых оказалась Урнэ.
– Фух, – облегчённо выдохнул Ткач, опустив ствол. – А остальные где?
– Не видела, – покачала головой моя мансийская протеже. – Они в другую сторону побежали.
– Одна вон там, – указал я в направлении недавно обнаруженного трупа, изучая диковинное существо. – Мозги проветривает.
Урнэ с товаркой синхронно охнули и поспешили на опознание.
– Надо двигать отсюда, – обтёр Ткач лицо снегом. – И поживее.
– Знаю.
– Этот недобиток, что утёк, спалит нас.
– Знаю.
– Тогда какого хера ты расселся?!
– Посмотри, – кивнул я на распластавшегося в снегу менква, – разве не чудо?
– Ты о чём?
– У него две головы и, судя по всему, два сердца. Но при этом единая нервная система. Это тебе не сиамские близнецы-уродцы. Это – одно существо, с дублирующими органами. Потрясающе, правда?
– По мне, так это самый настоящий урод.
– Да? А я бы не отказался от запасного ливера. Интересно, как он сохранял тепло в таких лохмотьях? Глянь-ка, – откинул я полу куцой одёжки из шкур, которая не имела даже рукавов. – Мы в таком околели бы за минуту. А кожа… Ты посмотри на его кожу. Будто дублёная. Серая. Видимо, кровеносная система очень глубоко…
– Всё, хорош. Зови своих баб – и уходим. – Ткач вытащил из почерневших углей рыбину и тут же принялся жрать её, прямо как выдра какая-нибудь, омерзительно чавкая.
– Ты охренел?! Это же треть всех наших продуктов!
– Можешь съесть вторую, – промямлил он с набитым ртом. – Сомневаюсь, что удастся позавтракать. А подыхать на голодный желудок я не собираюсь.
Вернулись зарёванные дамы. Урнэ рассказала, что нашлась вторая пропавшая и что у неё обглодано лицо.
Тоже мне потеря. Небось сильно страшнее не стала. А Красавчик даже не наелся.
Кстати о еде…
– Ладно. Подберите сопли, девочки, хватайте пожитки и двигайте за мной. Проведаем мишку.
– Нужно похоронить Энны и Татью, – проскулила Урнэ.
– Кого? Я тебя умоляю, только не начинай.
Широкая кровавая борозда уходила глубоко в чащу. Звериная вонь до сих пор витала в стоячем воздухе. Следы лап всё чаще перемежались отпечатками туши, валящейся на снег от изнеможения. Метко брошенная Ткачом граната, судя по всему, повредила артерию, и кровь хлестала, как из пробитого ведра. Далеко медведь уйти не мог. И вскоре мы в этом убедились.
– Не дышит, – констатировал я, заглянув зверю в морду.
Пар поднимался только от раскуроченного бока. Мочка носа уже успела покрыться ледяной коркой. Остекленевшие жёлтые глаза смотрели в таёжную тьму. Громадный медведь, казалось, хотел подняться после короткого отдыха, чтобы продолжить путь, но так и не смог. Габаритами он едва ли уступал освобождённому мной чудовищу с фермы. Но у этого шея была значительно длиннее, а шерсть необычно светла и даже становилась вовсе белой ближе к холке. Голову и грудь зверя укрывало что-то вроде деревянной брони, скреплённой кожаными ремнями. Рядом лежало седло с порванной осколками подпругой.
Ткач, не тратя времени на разговоры, достал нож и принялся полосовать медвежью ляжку.
– Помоги, – воткнул он окровавленный тесак в снег. – Берись тут и на счёт «раз» тяни. Раз!
Большой лоскут шкуры с треском отделился от мяса.
Ткач соскрёб слой жёлтого вонючего жира и, ловко орудуя ножом, откромсал хороший оковалок. Затем этот латентный мясник взял пилу и, методично вжикая, отпилил несчастному животному все четыре лапы.
– Это зачем? – поинтересовался я. – Какой-то ебанутый ритуал?
– Мясо в лапах самое нежное, – ответил Ткач, обтирая руки снегом. – И готовится быстро. А ляжку – это уж на чёрный день. Не ужуёшь её, да и вонять будет неотмоченная. Собери! – бросил он нашей плоскомордой спутнице, тревожно озираясь. – И валить надо. Побыстрее да подальше.
– Откуда такие познания в кулинарии, – догнал я Ткача, с поразительной скоростью пробирающегося сквозь лесную чащобу.
– Был опыт. Под Архангельском, лет пять назад.
– Ого! Архангельск? А я-то думал, ты – домосед.
– Поначалу и дальше заносило. Наёмнику без нужных связей на одном месте особо не засидеться. А там медведи – не редкость.
– Как и здесь, впрочем. Видел когда-нибудь, чтоб на медведе верхом разъезжали? Может, они их ещё и доят? Молочная порода бурого медведя…
– Он не бурый. Это гролар.
– Кто?
– Помесь бурого с полярным. Видел, какая у него шкура? А лапы широченные?
– Откуда здесь полярным взяться?
– Говорят, после войны в Арктике резко потеплело, льды начали таять. Тюленей стало меньше. Мишки с голодухи и дёрнули вплавь на континент. А здесь – не будь дураки – переебли бурых самок. Ну а местные в отместку белых баб оприходовали. Вот и народилось полукровок. Здоровенные, твари.
– А белых видел?
– Видал разок. Чудной зверь. На собаку немного похож. Кстати, прикинь, под шкурой они чёрные. Сейчас полярных редко встретишь. Льды наросли со временем, и большинство вернулось назад. Но некоторые остались. Они… Бля!!! Что это?!
Откуда-то издали донеслось протяжное «У-у-у-х», отозвавшееся в кишках. Мерзкое чувство. Так бывает, когда спускаешься по лестнице, делаешь шаг и понимаешь, что ступеньки под ногой нет. Секундная паника, завязывающая потроха в узел. Такое же «У-у-у-х» я слышал возле давно оставленного позади комбината.
– Кабы я знал.
– Дьявол! С какой стороны?
Звук, казалось, шёл отовсюду.
– Там, – указал я за спину только для того, чтобы Ткач перестал метаться и суетить. – Давай вперёд! Не стой!
Помогло. Алексей ломанулся, как бульдозер, с треском прокладывая путь сквозь хитросплетение сухих веток. И остановился только спустя минут десять, когда зловещее уханье перестало сотрясать воздух.
– Вроде оторвались, – просипел он, утирая со лба катившийся градом пот. – Чёрт. Я бы и не понял, куда бежать. Как ты узнал?
О боже… Ну и что я должен был ответить, глядя в эти светлые наивные глаза?
– Угадал. Надеюсь.
– Что?!
– Ага. Возможно, мы прискакали прямо в лапы неведомой тварине. Но пока этого не знаем. – Я поднёс к губам указательный палец и прислушался. – А может, и нет.
– Ну ты козёл.
– Когда источник опасности неизвестен, я предпочитаю, чтобы все панически пизданули в одном направлении, а не врассыпную. Не согласен? То-то же. А теперь заканчивай плакать и продолжай движение. Менквы – или кто они там? – ждать не будут. Кстати, неплохо было бы поставить растяжку на нашей тропинке.
– Так поставь.
– Давай гранату, поставлю.
– Свои надо иметь.
Что? Он действительно это сказал? Вот сука прижимистая. В Казани и Малмыже взрывчатки не жалел, чуть не лопатой разбрасывал. Ну, ничего, Алексей, погоди, ещё вернутся золотые деньки.
Мы продолжали идти, пока безветренная звёздная ночь не сменилась ветреным утром. Не знаю, как моим подслеповатым в темноте спутникам, а для меня видимость сильно ухудшилась. К тому же колючий снег отчаянно хлестал по лицу, и я не раз пожалел, что отказался от очков. С ними можно было хотя бы не жмуриться. Да и усталость брала своё. Почти сутки на ногах – не дело. В сон клонит, озноб пробирает. Шансы приболеть или проморгать засаду стремительно растут. А в сложившихся обстоятельствах и то, и другое чревато самыми мрачными последствиями.
Когда я предложил сделать привал, возражений не последовало. А наши вьючные барышни так и вовсе упали в снег, где стояли. Пришлось надавать по румяным щекам, чтобы вернуть в тонус. Кое-как поставили палатку и растопили печь. Да, не самое гениальное решение, учитывая более чем вероятную погоню, но замёрзнуть во сне – совсем глупо. Дежурить договорились по три часа, сменяясь. Первая вахта выпала мне.
Чертовски тяжело сохранять бодрость духа, когда кругом храпящие на все лады тела. Даже Красавчик – скотина – свернулся клубком у печки и мерно посапывал, нагоняя дремоту. Растирание рожи снегом помогало, но ненадолго. Какое уж тут бдение, когда большая часть сил уходит на поддержание век разомкнутыми, а рта – закрытым? Впрочем, со своей задачей я справился и три часа отдежурил честно, не допустив поползновений врага в сторону своих верных товарищей. Наконец пришло время передать вахту Ткачу, растолкать которого удалось далеко не сразу.
Как только зевающий и трущий глаза часовой занял свой пост, я лёг и провалился в сон ещё до того, как голова коснулась подстилки.
Обычно, когда ложусь спать сильно уставшим, снов не запоминаю. Читал, что они есть у всех и всегда, просто измученному мозгу не до сохранения порожденных им же видений. Но в этот раз я запомнил.
Мне снилось поле. Бескрайнее поле зелёной сочной травы, колышущейся на ветру, лазурное небо над ним. И свежесть. Воздух, чистый и прохладный, благоухал пьянящими ароматами. Но что-то было не так в этой идиллии. Какое-то беспокойство, переходящее в тревогу. Что-то заставляло вибрировать барабанные перепонки в низких частотах. На грани слуха. Звук этот сначала скорее ощущался, чем был слышим. Минута, и вот его уже невозможно не замечать. Теперь не только перепонки, но и всё внутри сотрясалось от ритмичного рокота. Едва различимый поначалу среди умиротворяющего шороха зелёных волн, он набрал силу, и вот уже нет от него спасения. Хочется зажать уши и бежать, бежать. Но тщетно. Рокот всепроникающ. Грубый, механический и совершенно не вписывающийся в реальность этого райского места. И тут среди запахов травы и полевых цветов появилось ещё что-то. Едкое, ядовитое. Идеальная картинка начала блёкнуть, трава пожухла, синева затянулась жёлто-серыми тучами. Вдалеке, на горизонте, возникла тёмная точка и стала расти, приближаться, испуская в мрачнеющее с каждой секундой небо ленту жирной копоти. Тух-тух-тух – нарастал рокот, едва не вышибая дыхание из лёгких. Всё гуще отравляющая небо копоть, всё бледнее краски вокруг. По полю увядшей травы двигался уродливый железный монстр. Таких мне за долгие годы скитания по останкам цивилизации приходилось видеть немало. Но те были мертвые, а этот живой. Ржавый, зияющий дырами в грязном чёрно-буром панцире, локомотив. Он шёл без рельсов, прямо по земле. Или скорее плыл над нею, распространяя вокруг черноту и губительные миазмы. Тух-тух-тух – адский механизм замедлил своё движение возле меня, не заглушая двигатель. В заполненной будто живым, колышущимся мраком кабине машиниста сверкнула пара жёлтых огоньков. Что-то неосязаемое оторвало меня от земли и понесло вперёд над бурлящей жирной грязью. А я только смотрел на приближающиеся огоньки и не мог пошевелиться. Тух-тух-тух. Я завис возле кабины, как тряпичная кукла. Как муха в паутине. Тух-тух-тух. Мрак сгустился, жёлтые огоньки придвинулись вплотную к моему лицу. ТУХ-ТУХ-ТУХ. Липкая зловонная слизь на коже. Мрак поглотил меня…
– Твою мать! – отпихнул я Красавчика, утирая рукавом со своей рожи его вонючие слюни. – Какого хера?!
Набрав в лёгкие недостающего воздуха, я с удивлением обнаружил, что наши ездовые жалобно поскуливают в углу палатки, а Ткач нервно теребит цевьё автомата, переминаясь с ноги на ногу возле двери.
– Что это было? – спросил он, тяжело дыша.
– Маленькому кошмар приснился? В штаны не напустил?
– Иди к херам собачьим. Там за рекой что-то… не могу объяснить. В общем, рокот какой-то был. Такой… Аж до печёнок пробирает. – Ткач уставился на меня, явно ожидая, что сейчас я всё объясню, разжую и разложу по полочкам в его пустой голове.
– Ну раз не обосрался, тогда в темпе собираем манатки и двигаем в противоположную этому рокоту сторону.
Даже не вспоминая про завтрак – или что там положено, когда просыпаешься в полдень? – мы быстро покидали всё барахло на волокуши и встали на лыжи.
– Так ты в самом деле ничего не слышал? – Алексей закинул автоматный ремень на шею и взял лыжные палки.
– Видел… кое-что.
Следующие четыре часа мы молча продирались сквозь заснеженную тайгу, время от времени подгоняя двух оставшихся ездовых. Красавчик, как всегда, куда-то свалил, видимо, не собираясь лишаться приёма пищи, на манер своих бестолковых прямоходящих спутников.
Топографическая память подсказывала, что вскоре наша процессия выберется к реке Яйве и дальше дело должно пойти веселее. Конечно, не так весело, как с санями, ушедшими в полынью, покрытую тонким льдом и слегка припорошенную снегом. Одну из тех, что образуются, когда с берега в замерзшую уже реку несут свои ещё теплые глубинные воды горные ручьи. Теперь-то я знаю, что под скалистыми берегами лучше не ходить – всезнайка Урнэ просветила, – но тогда уж очень хотелось укрыться от пробирающего до костей ветра.
Вот и сейчас желание упростить себе жизнь сыграло с нами злую шутку. Если бы пошли напрямую через бурелом, ныряя в изрезавшие местный лес овраги, возможно, они бы нас и потеряли, а так по следам от волокуш, петляющим между редкими деревьями, грех было не найти и не нагнать таких долбоёбов, как мы. И менквы это сделали.
– Чщ-щ! – вскинул я руку, давая своим слабослышащим из-за усталости и дурных генов друзьям знак остановиться. – У нас компания.
Мы стояли посреди большой поляны, окружённой ельником. Так и не утихший с утра ветер, роняя на землю сбитый с буровато-зелёных лап снег, будто опустил лес в молочную сыворотку.
– Где они? – надрывно прошептал Ткач, сжав автомат так, что полиамидное цевьё заскрипело.
– Везде.
Сквозь клубящуюся белую мглу то тут, то там проступали высоченные силуэты, медленно и неотвратимо сжимая кольцо вокруг нас.
– Не стреляй, – схватил я ствол ткачёвского «АК», устремившегося вверх. – Не сейчас.
Дьявол. Да их десятки. Целая толпа. Ни одного просвета вокруг. Если начнём палить во все стороны, сдохнем мигом. И что же? Совсем без шансов? Нет, не бывает так. Шанс всегда есть. Прорубить коридор впереди, кинуть барахло, и тогда можно… нужно. Нужно попытаться.
– Ткач, – позвал я, продолжая следить за медленно наступающими из молочной белизны менквами.
– Да, – отозвался он чуть слышно.
– По команде «Огонь!» разряжаешь магазин в сторону, куда мой ствол глядит.
– Понял.
– И сразу рвём туда.
– Понял.
– Урнэ, берите по куску мяса. Слышишь? – Я на секунду обернулся.
Наши северные красавицы сидели возле волокуш, обнявшись, и тряслись.
Страдая от недостатка внимания, я отвесил пинка ближайшей. Но, вместо того чтобы возблагодарить хозяина за мягкость и приступить к реализации моего гениального плана, неблагодарная сука вцепилась зубами мне в правую ногу чуть выше колена. Прокусить, конечно, не смогла, но я упал и, заорав от неожиданности, выписал заразе каблуком в лоб.
Не знаю, как можно спутать «Бля!» с командой «Огонь», однако Ткачу это удалось. Длинная автоматная очередь – сигнал к прорыву – застала меня лежащим возле неразгруженных волокуш в компании двух оцепеневших от ужаса идиоток.
Вот и всё. У нас был шанс, но мы его просрали. Теперь конец.
