Глава 18
Вьюга унялась только под утро, превратив нашу дружную компанию в большой рыхлый сугроб. Поспать удалось от силы часа два. Из-под снега я выбрался в чертовски плохом настроении и сразу организовал поисковую операцию, чтобы испортить его и остальным. Ведь известно – порча чужого настроения как ничто другое помогает поднять собственное.
– Урнэ, – подозвал я свою верную со вчерашнего дня помощницу. – Скажи товаркам, чтобы развели огонь и от него не отлучались. Пойдёшь со мной.
– Куда это? – осведомился Ткач, раздирая смёрзшуюся бороду.
– И ты тоже. Хочу выяснить, что за хрень паслась тут ночью.
– А разве мы это не выяснили? – развёл он руками.
– Лесные жители?
– Да-да, – быстро закивала Урнэ. – Это они. Менк…
– Стоп, – поднял я указательный палец. – Расставим точки над «i». Мне не пять лет. Но и в пять лет я не верил сказкам. Я сто раз слышал, что восточнее Соликамска никто не живёт, и вот этому я верю, потому что с качеством жизни здесь хуёво. А раз так, я хочу получить вменяемое объяснение произошедшего.
– И каково оно, по-твоему? – сплюнул Ткач.
– Волки, например.
– Общающиеся свистом?
– Да. Такие вот необычные волки. Ты что, мало необычного встречал в разной глуши?
– Я тебя хотел о том же спросить.
– А ты, стало быть, веришь?
– Верю. И в богов ихних верю, – кивнул Ткач на Урнэ, – и в Золотую Бабу, и особенно верю в то, что нам надо валить отсюда, пока ещё можем.
– Всё, хватит этого соплежуйства! Заколебал уже! Ноешь, как девка! Ты девка, а?! – схватил я Ткача за яйца, приставив кинжал к горлу, отчего Алексей слегка опешил и поднял руки. – Тогда иди к костерку! Перетри там с подружками, как всё хуёво! Как мы скоро все сдохнем! Только мне больше мозги этим не еби!!! – Я отпихнул охуевшего Ткача и зашагал в направлении, куда отчалила ночью плоскомордая дура. – Красавчик, Урнэ, за мной!
Вьюга почти замела следы, оставив лишь едва заметное углубление на ровной снежной целине. Мы прошли вдоль него около сотни метров, пока запорошенная борозда не прервалась, пересечённая другой – значительно более широкой и глубокой.
– Менквы большие, – пояснила узкоглазая всезнайка, видя задумчивое выражение на моём лице.
– Заткнись. – Я присел и осторожно смахнул мягкий ещё снег с пересекающихся следов.
Под невесомым белоснежным покровом обнаружились алые комки и шерсть – то ли с одежды потерпевшей, то ли со шкуры нападавшего. Больше ничего. Ни тела, ни его частей. Следы от места убоя вели в лес.
– Волки так не делают, – не унималась Урнэ. – Волки в клочья рвут.
– Она права, – подоспел отошедший от потрясения Ткач. – Не зверь поработал. Крови мало совсем. Одним ударом убили.
– А шерсть? – указал я на редкий ворс в снегу. – Она чья? С менквов ваших? Красавчик, ну-ка нюхни.
Тот нехотя подошёл, склонился над бурыми волосами и отпрянул, трусливо съёжившись.
– Вот как? – усмехнулся я, радуясь пусть и косвенному, но подтверждению моей гипотезы о животном происхождении источника опасности.
– Что это значит? – нахмурился Ткач.
– Красавчик боится только одного существа на этой планете – медведя.
– Чушь. Будь то медведь, мы бы не капли крови нашли, а красную яму в снегу да кишки по всей округе размотанные. И свист медведем не объяснишь.
– Насчёт свиста я и ослышаться мог. Наверное, ветер в дупле каком-нибудь гулял, а мне почудилось. Да, я тоже могу ошибаться. И с чего ты взял, что медведь не сломал девахе шею и не уволок её тушку в лес, чтоб употребить без спешки? Ты что, твою мать, специалист по медведям?
– Смотрите! – вскрикнула Урнэ, протягивая для всеобщего обозрения лежащий на ладони шарообразный камень.
– Хм, – взял его Ткач. – Тут кровь. Похоже, именно этим камушком наш мишка и прихлопнул бабёнку. Да, чудные дела твои, господи.
На камне действительно были следы крови. Да и сам камень сильно напоминал ядро, тщательно обработанное для использования в неведомом метательном орудии.
– Праща? – высказал я предположение, усомнившись в верности ранее озвученной мной гипотезы.
– Даже не знаю, – издевательски протянул Ткач, осматривая находку. – Может статься, этот камень образовался в медвежьих почках и был с трудом выссан, что в свою очередь объясняет наличие крови на нём. Годится версия?
– Да, забавная. Продолжай.
– Ну, исходя из вышеизложенного, нам бы следовало привязать одну ездовую к дереву. А когда медведь вернётся, чтобы снова поссать перед ней почечными камнями, как он это любит, пристрелим его. И никакого больше беспокойства.
– Молодец. Так и сделаем.
– Что?!
– Только привязывать не будем. Слишком очевидно. К ночи устроим засидку на дереве и выпустим одну бабёнку попастись рядышком. Тогда и узнаем, что тут за зверь пасётся.
– А куда остальных денем?
– Кого?
– Баб. Их же четверо. Сами на дерево залезем. А их что, в снег зарыть?
– Да, незадача, – глянул я на бледную, раскрывшую в беззвучном вопросе рот Урнэ. – Придётся вас всех к делу приобщать.
– Нет, – выдавила она наконец. – Нет-нет-нет, пожалуйста.
– Ну-ну, спокойно. Вы же будете под надёжным прикрытием.
– Они убьют нас, – кинулась Урнэ мне в ноги, заливаясь слезами. – Всех убьют!
– Не обсуждается. Встань и утрись. Напугаешь своих товарок – шансов выжить у вас станет совсем мало. А так – они весьма недурны. Шансы, разумеется. Всё, сворачиваем лагерь. Пора выдвигаться навстречу новому дню, чтоб его…
С помощью моего ножа и кожаных шнурков наши плоскорылые подруги довольно споро соорудили волокуши из жердей и прутьев, погрузили на них уцелевшие пожитки, после чего вся честная компания позавтракала и двинулась на восток.
Несмотря на потерю большей части груза, наша скорость заметно понизилась. Волокуши – не сани, да и тянуть их могут только двое, хотя и посменно. Перспектива лишиться ездовых и тащить всю эту тряхомудию самостоятельно мне совершенно не нравилась, и я даже начал подумывать – а не заменить ли наших четырёх живцов Красавчиком. Но потом вспомнил, что баб в лесу один чёрт не спрячешь, и смирился. К тому же Красавчика, если что, можно запрячь. Да и жалко его – на приманку-то. Как-никак давно с ним знакомы, не чета Урнэ, хоть та и посимпатичней.
Дневной переход завершился без эксцессов. Шли в основном по лесу, который теперь редко сменялся прогалинами. К вечеру наши северные красавицы умаялись так, что от утреннего беспокойства не осталось и следа. Вполне допускаю, что они приняли бы смерть как избавление. Но сохранить такой продуктивный настрой до ночи не удалось. Пока мы с Ткачом сооружали засидку, наш не соображающий от усталости гарем успел отдохнуть и занять свои головы деструктивными мыслями о скорой, неминуемой и совсем уже нежелательной смерти. Это вылилось в нытьё, слёзы и робкие попытки бегства. Так что пришлось позволить Красавчику слегка пожевать одну из смутьянок – другим в назидание.
Когда засидка была наконец готова, а мы кое-как уселись, я дал команду Урнэ разводить огонь и жарить оставшуюся рыбу. Вскоре пустующий с утра желудок начал жалобно урчать, томимый идущим снизу аппетитным ароматом.
– Твою мать, – проскрипел Ткач спустя полчаса этой изощрённой пытки. – Ещё немного, и я их сожру. Какого хера мы вообще делаем? А если не придёт никто, до утра будем сидеть?
– Заткнись.
– К тому же я ни черта не вижу. Куда стрелять-то? Наугад?
– Блядь. Как с тобой тяжело. Совсем слепой, что ли?
– Это всё из-за сраного костра. Пусть потушат.
– Нельзя. Огонь должен привлечь их. Огонь и запах.
– Надо было хоть одну самим съесть. А так все задарма пропадут.
– Ты пересмотрел отношение к каннибализму?
– Я про рыбу, больной ублюдок.
– Ничего, скоро это у тебя пройдёт.
– Что пройдёт?
– Наивная вера в собственную человечность. Скольких ты убил, Ткач?
– Я уже говорил – не считаю.
– Не считаешь… Да всех и не упомнить, наверное?
– Зачем мне их помнить?
– Незачем? То есть тебе похуй, кого ты замочил? А ведь у многих наверняка были семьи. Скольких детей ты оставил голодными сиротами? Скольких стариков-родителей вверг в безутешное горе? Скольких вдов наплодил? Неинтересно?
– Нет.
– А знаешь почему? Да потому, что ты, Алексей, – чёрствая, аморальная скотина с рудиментарными представлениями о человечности вообще и о нормах поведения в частности. Замочить человека для тебя – раз плюнуть, а съесть его – табу. Но это же лицемерие. Вот скажи, ты, когда бабу трахаешь, извиняешься в процессе за то, что ненароком узрел её наготу? Ах, простите, вы неодеты. Чпок-чпок-чпок. Приношу свои извинения, мне не стоило входить без стука. Чпок-чпок-чпок. Боже мой, как неловко.
– Сравнил хуй с пальцем.
– А чего не так? Может, ты считаешь, что, отужинав хорошо прожаренным куском человека, нанесёшь ему больше вреда, чем уже нанёс, убив?
– Да не ему, дурья твоя башка. Не ему я вред нанесу, а себе.
– У тебя что, несварение от человечины?
– Иди ты… С тобой, бля, невозможно разгова…
– Тс-с-с! – поднял я руку, давая своему слепому балаболу-напарнику знак умолкнуть.
Вдалеке за деревьями мелькнула едва заметная тень.
– Они? – подобрался Ткач.
– Не знаю. Помолчи.
Я обратился в слух. За треском костра, шуршанием одежды наших «подсадных уток» и урчанием собственного желудка слышался слабый, но вполне различимый скрип снега под тяжёлыми шагами метрах в пятидесяти. Чёртов костёр и впрямь слепил, ярко освещая всё рядом и делая почти непроницаемой тьму чуть поодаль.
– Туши, – прошипел я, свесившись с засидки, и бросил вниз шишку. Та, попав Урнэ точно по макушке, заставила обратить на меня внимание. – Туши костёр, говорю!
Урнэ что-то пролепетала своим товаркам, и они все вместе принялись лихорадочно заваливать огонь снегом.
Надеясь, что светомаскировка была применена не слишком рано и таинственные недоброжелатели успели заметить наш милый пикничок, я поднял «ВСС».
– Что там? – не унимался любознательный Ткач. – Куда стрелять?
– Не мешай, – убрал я прицел от глаза.
Сбитое с толку огнём зрение постепенно возвращалось к норме. В неясной тёмной массе поверх яркого пятна заснеженной поляны стали проявляться очертания отдельных деревьев, кустов…
– Чё-ё-ёрт, – невольно протянул я вслух.
– Что?! – всполошился Ткач, будто его позвали по имени.
– Там, – указал я в сторону кого-то, скрывающегося за кустами. – Видишь его?
– Нихрена не вижу, – протёр Ткач окуляры вытащенного из-за пазухи бинокля.
– Да, блядь! Вон же! Метров сорок всего.
– Зараза, – опустил Ткач свою бестолковую оптику. – Стреляй.
– Рано. Пусть ближе подойдут.
– Он не один?
– Второй за деревьями, – собрался я указать местоположение другого противника, но решил на сей раз воздержаться от неблагодарного занятия.
Здоровенные твари. Метра под три ростом, если не больше. Тощие, с длинными руками. И голова… Не разглядел. Что у них такое с головой? Неужели…
– Их две.
– Бабы, что ли? – не понял Ткач.
Прячущийся за кустами великан тем временем переместился правее и не спеша пошёл к кострищу. Его подельник, напротив, двинулся влево, обходя насмерть перепуганных ездовых с противоположного фланга.
– Твою мать! – выдохнул Ткач. – Я его вижу. Вижу суку, – поднял он автомат.
– Жди, – уткнул я приклад в плечо и огляделся.
Чёрт. А где Красавчик? Куда делась эта скотина? Ведь должен был позади нашего дерева сидеть. А там только снег примятый и следы в лес уходят. Ладно, ещё побеседуем.
– После меня, – припал я глазом к резиновой накладке окуляра.
– Готов, – отозвался Ткач.
Угольник прицельной сетки подёргался в районе того, что я отметил для себя как головы, и опустился к груди. Тут как-то понятнее. Палец нежно выбрал спуск, и «ВСС», сухо щёлкнув, отправил шестнадцать граммов свинца в цель.
Великан дрогнул, но вопреки ожиданиям не завалился навзничь, а, брякнувшись на четвереньки, с удивительной скоростью метнулся прочь.
Почти одновременно с моим выстрелом застучал «АК» Ткача, посылая вниз длинную очередь.
– Блядь! – Я перебросил винтовку за спину и, взяв дробовик, дал четыре незрячих выстрела пулевыми по близлежащим кустам, после чего тут же напихал в магазин картечи.
Внизу разразился диким визгом девичий квартет.
– Мой ушёл! – заорал Ткач, рыская стволом вокруг кровавых пятен на снегу.
– И мой!
– Дьявол! Я в него полмагазина всадил!
Высоченный силуэт снова замелькал среди деревьев, удаляясь, и я вскинул ружьё. Но меня отвлёк звук, стремительно нарастающий с противоположной стороны. Чертовски неприятный звук ломающихся веток и тяжёлого свирепого дыхания огромной, несущейся во весь опор твари.
– Так не бывает…
Громадный медведь с седоком на спине под оглушительный треск вылетел из чащи и, в считаные секунды миновав поляну, обрушил свой вес на облюбованное нами дерево.
– Бля!!! – Ткач едва удержался от падения, но неосмотрительно снятый с шеи автомат этим похвастать не смог и исчез в сугробе.
– Стреляй по морде!!!
Я направил ствол в разверзшуюся внизу окутанную облаком пара пасть и нажал спуск, но чудовищный удар, сотрясший дерево, увёл сноп картечи в сторону.
Пистолетная пальба Ткача заметных результатов также не дала.
– Гранаты есть?!
– «РГО»! – крикнул Алексей, перезаряжая «ПММ» и отчаянно борясь с земным притяжением.
– Кидай!
– Самих заденет!
Очередной удар громадной лапы с треском расколол ствол дерева.
– Кидай!!! Блядь! – Я насилу увернулся от просвистевшего возле головы камня, не в состоянии обнаружить метателя из-за постоянной тряски. – Живее!!!
Ткач наконец-то изловчился вытащить гранату из подсумка и, выдернув чеку, отпустил алюминиевый «жёлудь» с гексоген-тротиловой начинкой в полёт.
Но взрыва не произошло. Видимо, рыхлый снег слишком мягко затормозил падение гранаты, и ударная цепь взрывателя не сработала.
Я уже начал беспокоиться, когда внизу раздался громкий хлопок, а медвежий рёв захлебнулся хрипами. Звериная вонь ненадолго сменилась приятным ароматом выгоревшего ВВ.
Медведь отшатнулся в сторону от только что терроризируемой берёзы и побрёл прочь, орошая снег кровью из раскуроченного бока. Наездник остался лежать под деревом, судорожно сжимая культю, образовавшуюся на месте левой ступни. Секунду спустя припорошивший его снег взвился, поднятый пулями и картечью.
– Сдохни, сука! – в сердцах заорал Ткач и тут же затих.
Обмякшая тушка Алексея качнулась и повалилась набок.
– Дерьмо! – метнулся я на выручку компаньону, но не успел.
Ткач сорвался с засидки и, треснувшись по пути о ветку, составил компанию своему автомату в сугробе.
Пожалуй, никогда ещё не испытывал я столь смешанных чувств. С одной стороны, смотреть, как Ткач мешком летит вниз, было чертовски приятно. Область мозга, отвечающая за примитивные низменные эмоции, воодушевлённо генерировала наслаждение. Но прагматичная область портила картину жирными мазками тревоги и сожаления.
Дерево – не слишком удобная для боя позиция, когда ты обнаружен. На засидке особо не поманеврируешь. Так что, не дожидаясь, пока камень прилетит и в мою голову, я поспешил спуститься.
Получивший изрядную порцию свинца наездник, как ни странно, был всё ещё жив и даже предпринимал слабые попытки достать меня причудливым, похожим на косу оружием.
Повысив на два заряда картечи содержание тяжёлых металлов в организме недобитка, я двинулся в сторону, откуда, по моим предположениям, прилетел едва не нокаутировавший меня камень.
Ткач в сугробе не шевелился, но всё ещё выдыхаемые им облачка пара внушали надежду на благополучный исход падения. Метрах в десяти от нашего дерева, свесив голову в воронку подтаявшего от натёкшей крови снега, распласталась одна из баб. Подойдя ближе, я убедился, что это не Урнэ, и с немалым для самого себя удивлением порадовался этому факту. От трупа в чащу тянулась вереница кровавых капель. Резонно предположив, что бабе с разломанным надвое черепом ни к чему было возвращаться к костру, чтобы умереть, и эта кровь принадлежит её убийце, я пошёл по следу.
«Где спрятаться раненому трёхметровому гиганту в зимнем лесу?» – такой вопрос встал передо мной, когда след неожиданно оборвался возле каменных валунов. Беглый осмотр места таинственного исчезновения показал, что один валун явно сдвигали. Попытка повторить сей трюк с моей стороны успехом не увенчалась, и я, несолоно хлебавши, отправился на поиски второго великана. С этим мне повезло больше. Изуродованную тушу «лесного жителя» удалось обнаружить по хрусту костей и треску разрываемой плоти.
– И как на вкус? Ничего?
Красавчик вынул перемазанную в крови морду из своего позднего ужина и довольно оскалился.
– Когда вернёмся, я запру тебя в одной клетке с медведем и буду там держать, пока он не станет тебя бояться. За мной, ссыкло.
