Глава 31
– Я вспомнила инкарнацию Тео? Не свою?
– Да. И в тот раз ты отреагировала очень эмоционально.
– А вы раньше о таком слышали? – спросила Жас у Минервы.
– Не доводилось. Но Малахай полагает, что сегодня, возможно, случилось то же самое.
Тео пересел поближе к Жас, обнял за плечи. Только тогда до нее дошло, что она изо всех сил отрицательно мотает головой.
– Что ты помнишь про то «я»?
– Я была жрецом. Языческим, как мне кажется… Друидом… у него еще были жена и сын. А я-то думала, что нахожусь «внутри» женщины… слышу ее мысли… конечно – это был мужчина! Иначе совсем чепуха получается. Я видела все глазами того жреца. Его жена – травница, знахарка… Колдунья. Не черная ведьма, а колдунья, важный человек для племени. Я… он… – Жас запнулась. – Жрец… и его семья жили в каменной лачуге… местность очень похожа на ту, где мы оказались.
– Та груда камней, куда меня всю жизнь тянуло, – заметил Тео.
– Мой дом, – согласилась Жас, не осознавая, что сказала «мой».
В памяти всплыла картинка: не развалины в лесной чаще – дом. Здесь пахнет приготовленной на очаге снедью; здесь двое, он и она, занимаются любовью.
Ее затрясло. Она сбежала на Джерси, чтобы избавиться от бесконечных разговоров о реинкарнации, которыми донимал ее Малахай. Совсем как в истории с царем Эдипом, уныло подумала она: беги, не беги – а рок тебя настигнет. Но ведь она не верит в рок!
Оказывается, все эти годы она ходила по краю безумия. Существовал целый кусок жизни, а она ничего не помнит!
Жас взглянула на Минерву.
– Малахай считал, что в клинике я прикоснулась к воспоминаниям Тео и что это каким-то образом привело к несчастному случаю? И поэтому он стер из моей памяти все событие целиком – как мел с доски?
– Малахай подверг тебя гипнозу, да, – но только чтобы защитить. Он хотел заблокировать регрессии до тех пор, пока не разберется в случившемся; боялся, что для тебя это может быть опасно. Он сказал, что ты заблудилась в воспоминаниях, Жас. В воспоминаниях моего племянника. И он не мог вытащить тебя оттуда. Как и сегодня. Это напугало его. Он никогда ранее не видел ничего подобного. Одно дело – вспомнить какие-то детали из своих прошлых перерождений, но чужие…
– И все это он поведал вам сегодня по телефону? Прежде чем рассказал мне?
– Я психотерапевт. Я присутствовала при твоем приступе, и все это имеет ко мне отношение – с медицинской точки зрения.
– Но если он загипнотизировал меня, чтобы предотвратить регрессии, как вышло, что они случились прошедшим летом в Париже?
– Об этом спрашивай у него. Про те события я ничего не знаю.
– Но вы считаете, что сегодня произошел рецидив?
– Да.
– Вы говорите: Малахай никогда не слышал о случаях погружения в чужие воспоминания. Я вас правильно поняла? – спросила Ева.
– Правильно. Но я не эксперт. Я не исследовала проблемы реинкарнации и регрессии настолько глубоко, как он.
Жас встала. Она не знала, что терзает ее сильнее: страх или гнев. Что вводит в ступор. Она бы налетела с размаху на стеклянный кофейный столик, если бы Тео ее не перехватил.
Несколько часов назад она думала, что проблемы – у него. Что это ему нанесена травма. Что это ему нужна помощь. А сейчас – сейчас он помогал ей.
– Куда ты? – спросил Тео.
– Мне надо позвонить Малахаю.
* * *
– Ты была в опасности, – произнес Малахай на другом конце провода. – Твой разум утратил целостность, в нем происходило противоборство. Ты вытолкнула Тео из своего рассудка, он выпал – а со скалы полетела ты.
– Откуда ты знаешь?
Жас сидела на диване в библиотеке. Ткань обивки имела несколько оттенков. Три или четыре оттенка синего – от кобальта к цвету морской волны. Три оттенка зеленого: изумрудный, цвет сосновой хвои и цвет лайма. Бирюзовая нитка выбилась из ткани, и Жас, слушая Малахая, пыталась заправить ее обратно.
– Ситуация встревожила меня еще до того инцидента в клинике. Твое отношение менялось. Ты начинала бунтовать, и на пользу здоровью это не шло. Я уже почти не сомневался, что Тео принимает наркотики и угощает тебя. И когда вы не вернулись с прогулки в тот день, я отправился на поиски. А когда нашел – ты была глубоко в регрессии. Я видел, что произошло. Видел, как ты прыгнула, как Тео прыгнул за тобой. Когда вы выбрались, ты была уже не ты. А та личность, чьи воспоминания тебе достались. И ты долгое время оставалась в таком состоянии. И вернуть тебя я не мог.
– Почему ты решил, что те воспоминания – чужие?
– Из-за памяти, которую я пробуждал у Тео. Из-за твоих рисунков.
– И кем именно я тогда была?
– Я не уверен…
В его голосе явно слышалось колебание.
– Как это?
Малахай ответил осторожно, даже растерянно. Странно, он всегда отлично владел собой.
– Я рассказываю тебе то, что знаю.
– Расскажи не только то, что знаешь. Но и то, что предполагаешь.
Жас хотелось на него заорать. Она еле сдерживалась.
– Так в чей разум я провалилась?
– Регрессия – не провал, это…
– Мне только что сказали, что семнадцать лет назад ты меня загипнотизировал. И не счел нужным сообщить об этом. Поэтому давай обойдемся без семантических изысканий, о’кей?
– Жас, пожалуйста…
– Почему ты не уверен?!
– Ты говорила не по-английски.
– Ну, так я перешла на французский. Что здесь необычного?
– Нет, Жас. И не на французский. Насколько я могу судить, это был один из древних языков. Смесь староирландского и валлийского. Я не понимал слов, но было ясно, что ты измучена и отчаялась – и не хочешь жить. Ты спрыгнула с обрыва, пытаясь покончить с собой.
Жас сделала глубокий вдох. Напрягла память.
Прогулка. Поцелуи. Прикосновения. В четырнадцать лет это потрясает. Круг из камней. Они усаживаются друг напротив друга, и Тео предлагает ей гриб… Больничная койка, и рядом – Малахай… А в промежутке – ничего. Кусок ее жизни выпал. Раньше ей это почему-то не приходило в голову.
– Что произошло сегодня? Расскажи мне, Жас. Есть ли сходство с летними регрессиями в Париже?
– Я не хочу! Я лучше…
Самюэльс перебил ее:
– Послушай. Я знаю, какая ты упрямая. И понимаю почему. Но вот что я тебе скажу. Мне ни разу не приходилось работать ни с кем, кто видел чужие воспоминания. Только с тобой. И Тео – не единственный, чью память о прежних перерождениях ты можешь считывать. Когда мы сотрудничали с тобою в клинике, я понял важную вещь: у тебя очень необычная способность вспоминать…
– Есть еще какое-нибудь «сотрудничество», о котором я не помню? Какой кусок моей памяти ты выкинул за ненадобностью?
– Твоя бабушка разрешила нам провести два сеанса гипноза.
– И?..
– Ты смогла уловить воспоминания, которые соответствовали регрессиям других учеников.
– Это невозможно!
Жас прижала телефон к уху и обняла себя за плечи.
– После этих сеансов мы с твоей бабушкой решили: пока не разберемся с этой способностью, тебя нужно обезопасить. Риска не было: пока ты находилась под гипнозом, я запретил тебе уходить в спонтанные регрессии. И научил их блокировать.
– Но ведь ты сам сказал, что летом у меня опять были регрессии! Как такое возможно?
– Я думаю, что воспоминания были настолько яркими, что в конце концов пробились наружу. – Малахай помолчал, давая ей переварить сказанное. – Жас, давай все-таки обсудим, напоминал ли сегодняшний приступ парижские регрессии.
– В Париже мне казалось, что я вижу сцены из собственной жизни. Сновидения, регрессии или галлюцинации – неважно, но там была я. Все в соответствии с теорией Юнга.
Она все еще злилась, все еще пыталась сопротивляться. Но больше всего ей хотелось понять. И теперь страх стал сильнее гнева.
– Отлично. Многие описывают регрессии как воспоминания. Как будто сто раз виденный фильм смотришь задом наперед.
– Сегодня все было иначе. Не мое. Тогда, летом, все соответствовало, если можно так сказать, моей собственной психической ДНК. Неважно, было это воспоминанием из прошлой жизни или игрой воображения, – но оно не вызывало протеста. Не знаю, как объяснить…
– Ты все замечательно объясняешь. Продолжай.
– В Париже у меня были воспоминания, которые на интуитивном уровне воспринимались как свои. Сегодняшние – совершенно чужие. Продукт не моего рассудка.
– Не твоего. Именно.
– Откуда ты знаешь?
– Я считаю, что сегодня с тобою произошло то же, что семнадцать лет назад. Резкое погружение в чужие воспоминания.
– Но как это может быть? – прошептала Жас.
Она снова столкнулась с дилеммой. Поверить в непознаваемое – но это противоречит ее рациональному мировоззрению; или смириться с тем, что она, возможно, утратила разум и ее проблемы серьезнее, чем кажется на первый взгляд.
– Никто не знает. Как я уже сказал, это редкость. С помощью глубокого медитативного или гипнотического транса восприимчивые люди могут возвращаться в прошлые жизни, искать там точки нарушения кармы и корректировать их. Переживать то, что осталось незавершенным. Выяснять, что должно быть сделано. В этом нет опасности – только развитие и катарсис. Редко, необычно – но вовсе не невозможно. Тебе ведь известно, что во многих культурах почитают людей, способных вспоминать прежние воплощения. Но чужие воплощения? Почти немыслимо. Мы не можем принимать на себя чужие нравственные долги и преступления. В нас это просто не заложено. Мне тревожно, Жас. Я не хотел, чтобы ты ехала на Джерси. Я думаю, тебе стоит вернуться домой.
– Что?!
– Возвращайся домой, прямо сейчас. Перед твоим отъездом я уже говорил тебе и говорю сейчас: я считаю, что твоему душевному благополучию грозит опасность. В клинике ты вспомнила прошлую жизнь Тео. Ты попала в ловушку его кармической скорби и едва из нее выбралась. Сегодня ты снова соскользнула туда. Что будет, если это случится опять и ты заблудишься? Что будет, если произойдет психическое расстройство? Ты не можешь исключить вероятность этого.
– Когда Тео нуждался в помощи, ты выгнал его, чтобы защитить меня?
Мелькнуло воспоминание: она приходит в себя в лазарете и обнаруживает, что Тео нет. Как плохо ей было тогда, оттого что он уехал и даже не попрощался!.. А она удивлялась, что никто не может назвать ей истинную причину его отъезда.
– Кому-то из вас нужно было уехать, а он нарушил правила. Его бы так и так выставили. Он крал спиртное и тайком добывал наркотики. Он не был частью Бликсер Рат. А ты – не часть его жизни на острове Джерси.
– Но ведь настоящая причина – во мне?
Жас испытывала страшную вину. Что, если из-за нее Тео не получил того лечения, в котором нуждался и которого заслуживал? Если именно из-за нее Тео не смог завершить в клинике курс, бывший его самой главной надеждой на исцеление? Как ей теперь с этим жить?
– Вы двое плохо влияли друг на друга. Очень плохо, – сказал Малахай.
Всегда такой спокойный, сдержанный, вежливый… Почему сегодня ей мерещится в его голосе напряжение? Увидеть бы сейчас его лицо… Однако Самюэльс, как всегда, король уверток: не захочет что-то сказать – ни за что не скажет.
– Одного я не понимаю, – Жас сардонически ухмыльнулась. – Из того миллиона разных вещей, которых я не понимаю… Минерва сказала мне, что ты подверг меня гипнозу, чтобы защитить от воспоминаний о прошлых жизнях, от регрессий.
– Да.
– Но при этом ты уверен, что воспоминания прорвались наружу еще летом, в Париже.
– Да.
– Но почему? Почему именно в Париже? Ты можешь мне объяснить?
– Полагаю, это как-то связано с тем образцом, который ты обнаружила в лаборатории брата. Ты очень чувствительна к запахам. Думаю, что и сегодня ты вдохнула нечто такое, что повлияло на тебя, и ты снова выпала из реальности в прошлое. Жас, я хотел бы…
– Меня не волнует, чего ты хочешь. Ты влез в мои мозги и ничего мне не сказал. Ты был моим лечащим врачом – и имел от меня секреты. Гипнотизировал без согласия.
– Стоп. Остановись. Подумай. Вспомни. Я никогда бы не смог загипнотизировать тебя без твоего на то согласия. Твое подсознание просто не пустило бы меня. У нас же были сеансы, верно?
– Да.
– Так вспомни тот, после случая в горах. Ты вошла ко мне в кабинет и вышла оттуда – понимая, кто ты и что ты. Ты приняла на себя душевную муку Тео. После падения в воду у тебя были зверские головные боли. Помнишь?
– Да.
Жас и вправду теперь вспомнила. Только теперь.
– На сеансах гипноза мы пытались с ними бороться, и я предположил, что из-за той прогулки ты боишься, ты напряжена и не позволяешь себе снова погрузиться в прошлое. Я хотел дать тебе возможность защитить себя.
– Ты считаешь, мне она по-прежнему требуется? Из-за событий семнадцатилетней давности? Это же нелепо. Я приехала на остров изучать кельтские мифы, и я остаюсь. Джерси – просто находка в этом смысле, остров сокровищ. Развалин, которые мы видели сегодня, рука человека практически не касалась, и они выглядят так же, как тысячи лет назад. Нет, уезжать я не хочу.
– Выглядят, как тысячи лет назад? Откуда ты знаешь?
Жас на мгновенье задумалась. Действительно, прозвучало странно.
– Чем вы занимались перед тем, как на тебя обрушились чужие воспоминания? Скажи мне, – настойчиво спросил Малахай.
– Я не хочу к этому возвращаться.
Он вздохнул.
– Жас, прости. Единственная моя цель – помочь тебе.
– Ты все держал в секрете.
– Мы с твоей бабушкой собирались рассказать тебе. Часами обсуждали это, и она планировала откровенный разговор после твоего возвращения из Бликсер Рат.
– Разговор не состоялся.
– Знаю. Когда ты вернулась из Бликсер, выздоровевшая и спокойная, она испытала такое облегчение, что решила переждать, не тревожить тебя. Затем ты захотела переехать в Америку, и она отложила разговор до тех пор, пока ты не покинешь дом, который в определенном смысле стал причиной твоего стресса. За эти годы мы говорили несколько раз. И всякий раз она требовала от меня обещания, что если умрет, не признавшись, то, при необходимости, я все расскажу тебе сам.
– И необходимости не было?
– До сегодняшнего дня – нет.
Жас снова подцепила бирюзовую нить, пропустила ее между пальцев, потянула. Мало-помалу выдернула из ткани. Намотала на указательный палец, как кольцо. Из всех ее близких – тех, кто все еще жив, – она доверяла только двоим: Робби и Малахаю. Они всегда присутствовали в ее жизни. Ее опора. Ее защита.
Но сейчас ее доверие к Малахаю оказалось под угрозой. Он много лет скрывал от нее самое важное: ключ к пониманию того, что она такое.
– Если ты твердо решила не возвращаться – удели мне, по крайней мере, еще несколько минут. Пожалуйста. Если нам удастся вычислить, что сегодня вызвало регрессию, то, возможно, мы сумеем понять, как избежать этого в дальнейшем. Чем ты занималась, когда регрессия началась? И где?
У Жас не было ни малейшего желания повторно прокручивать в памяти вчерашний день. Но еще больше не хотелось когда-нибудь снова пережить подобное. Поэтому она рассказала Малахаю о пещере, о черном камне и о спрятанной внутри небесной глыбе.
– В небольших углублениях стояли фигурки-тотемы, каждая в своем собственном гнезде. Помнишь свои янтарные фигурки?
– И?..
– Так вот, мы нашли похожие.
– Расскажи.
– Высотой с пол-ладони, грубо вырезанные, но очень выразительные. Каждая – наполовину человек, наполовину зверь или птица. На всех – угольная пыль. Рядом разводили огонь, я думаю. Когда я прикоснулась к одной фигурке – мокрой рукой, – она показалась мне липкой…
Жас умолкла.
– Так что?
– Вероятно, я ее намочила – вот откуда взялся запах. Я, помню, еще подумала: обычно запах усиливается при сгорании, а тут – ничего подобного.
– А откуда ты знаешь, как пахло бы при сгорании?
Жас рассказала про ритуальный костер, который они с Тео обнаружили днем раньше. Ведь именно тогда она почувствовала первые знаки приближающегося приступа. А еще – о янтарной эссенции в лаборатории Фантин Гаспар.
– Малахай?..
– Думаю, на тебя подействовал именно этот запах, – сказал он через минуту.
– Потому что я восприимчива к запахам? Ты считаешь, что янтарь тоже сработал как спусковой механизм?
– Да. А твои галлюцинации – это на самом деле воспоминания о прошлых жизнях. Многие люди способны блуждать по страницам собственной памяти вообще без посторонней помощи. Других необходимо ввести в легкий транс. А некоторым требуется всего лишь медитация. И – да, я вправду считаю, что для тебя спусковым механизмом регрессий являются запахи. Особенно если аромат обладает галлюциногенными свойствами – как то было в Париже. Еще возможно, что некоторое количество вещества ты попросту проглотила. Ты сказала, что касалась окружающих предметов мокрыми руками. Есть вероятность, что потом ты задела лицо или рот?
– Не знаю.
– У тебя сохранилась фигурка?
Фигурка стояла перед Жас на краю стола. Но она почему-то солгала Малахаю и сказала: «Нет». В висках заломило. Женщина откинула голову на спинку дивана. Ей не хотелось продолжать разговор, обсуждать регрессии и реинкарнации, анализировать последние события. Она приехала на Джерси, мечтая погрузиться в работу. Исследовать кельтские памятники и пещеры, искать истоки мифов. Прийти в себя после расставания с Гриффином, смириться с пустотой в сердце и в жизни, с ощущением безнадежности, которое она никогда не переживала так остро, как сейчас.
– А может, это были просто галлюцинации? Видения после наркотического отравления?
– Ты ушла в регрессию, не забывай. Редкостная восприимчивость, с самого детства.
– То есть я все-таки ненормальная?
– Это восхитительная способность. Особенная.
В голосе Малахая звенело неистовое желание. Он, посвятивший вопросам реинкарнации всю свою жизнь, признался ей однажды, что так и не сумел разбудить воспоминания о своих собственных воплощениях.
– Твой дар драгоценен. И опасен. Именно поэтому я умоляю тебя: возвращайся.
Голова болела все сильнее.
– Можешь загипнотизировать меня по телефону?
– Зачем?
– Чтобы прекратить эти видения.
– Не знаю.
– Ну, хоть попытайся!
– Возвращайся домой, и я попробую. Теперь ты знаешь, где располагается пещера. И сможешь приехать потом. Позже.
– Нет. Я не хочу уезжать. И обещание вычистить из моих мозгов этот театр абсурда – недостаточная причина, чтобы меня заставить. Малахай, здесь чего только нет! Кто знает, какие поразительные легенды зародились именно в этих краях! А я хочу знать. Я остаюсь. Дома мне делать нечего.
