Глава 22
Жас не стала рассказывать Тео о видении. Сначала нужно разобраться самой.
Прошлым летом в Париже на нее за неделю обрушилось несколько галлюцинаций, и каждая «включалась» каким-либо запахом. Что, сейчас она пополнила свою коллекцию вызывающих приступы ароматов?
Парижские галлюцинации были последовательны и правдоподобны. Ей как будто показывали сцены из собственной жизни. Сериал со множеством знакомых подробностей; пазл, детали которого великолепно соответствуют друг другу. Ничего мистического, просто подсознание выдавало накопленную информацию в форме сновидений, ведь так?
В этот раз все было иначе. Она снова видела кельтское кольцо. То самое, из музея «Метрополитен».
Сейчас она смотрела на мир глазами мужчины. Наблюдатель, расположившийся внутри его разума. Но слияния не происходило. Он и она. Два разных «я»…
– Жас? Жас?!
– А? Что случилось?
– У тебя взгляд остекленел. Зову, а ты не слышишь.
– Извини, просто задумалась. Пыталась вспомнить, что читала про янтарь. Мне кажется, запах возник, когда он загорелся. У янтаря любопытные свойства. Из него получается хорошее удобрение, фермеры часто его используют. Наверняка есть что-то еще, но я не слышала.
Она перевела взгляд на погребальный костер. Поворошила веточкой пепел. Сдвинула в сторону наполовину сгоревшее дерево, обуглившиеся сосновые шишки. Под ними обнаружилось множество желтовато-коричневых комочков.
– Похоже на ритуальное погребение. Но не кельтского периода, гораздо позже.
– Это место теперь используют виккане.
– А, современные язычники? Рогатый бог, Триединая богиня и кельтские ритуалы на новый лад?
– Так утверждает тетушка Ева. Она научилась ткацкому ремеслу как раз у их последовательницы. Может рассказывать без остановки. Если тебе интересно.
– С удовольствием бы послушала.
– Значит, едем к нам. Останешься на ужин. Тетушка просила передать тебе приглашение. Еще утром, а я забыл.
* * *
Минерва расположилась на диване в гостиной и читала, время от времени прихлебывая из стакана. Ева сидела за станком над изумительной сине-зеленой тканью.
Обе подняли глаза и посмотрели на вошедших.
Сестры были очень похожи: чудесная ровная кожа почти без морщин и яркие васильковые глаза. Но Ева скорее напоминала изящный букетик ландышей в старинном фарфоровом кувшине, тогда как Минерва – дерзкие темно-пурпурные розы на длинных стеблях в массивной хрустальной вазе. Она помахала новым членам компании и предложила:
– Наливайте.
– Мартини? – спросил Тео у Жас.
– Если есть, лучше водку и тоник.
Тео подошел к бару.
– Ну что? Как сегодня успехи? – поинтересовалась Минерва.
Тео смешивал напитки.
– Зря вы с этим связались. Опыт деда ничему тебя не научил? – спросила Ева. – Столько пещер. Столько развалин вокруг. Столько времени прошло. Вы бы лучше…
Минерва оборвала:
– Ева, это все так, конечно. Но всегда остается возможность…
– Вы и все эти ваши возможности…
Жас устроилась напротив Минервы и листала фолиант, обнаруженный на кофейном столике. «Красная книга», факсимильное издание знаменитой рукописи Карла Густава Юнга, содержащее собственноручно выполненные им на протяжении полутора десятков лет рисунки мандал. Он экспериментировал с выявлением архетипов в своем подсознании. Рассматривая сложные узоры, Жас вдруг подумала: если к поиску дневника в библиотеке нашелся один ключ, то, может быть, есть и другой.
– А вы ведете каталог? – спросила она.
– Да, – ответила Минерва. – С середины девятнадцатого века. Огромная часть книг собрана нашим прадедушкой. Он скупал все, что мог, по оккультизму, магии, колдовству и мифологии.
– Это ведь он входил в общество «Феникс»?
Минерва кивнула.
– Он написал несколько монографий о наиболее значимых медиумах того времени. – Она выпалила длинный ряд имен, некоторые были смутно знакомы Жас. – Он и нашего дедушку Генри сумел заинтересовать. В детстве Генри присутствовал на сеансах, которые устраивал отец, здесь, в доме. Он потом часто вспоминал, что люди приезжали даже из Лондона. Когда мы были маленькими, он проводил опыты с…
– Минерва! Пожалуйста! – перебила Ева.
Ее голос, обычно такой мягкий, внезапно напрягся.
– Что за опыты? – удивился Тео. – Вы никогда не рассказывали.
Минерва покосилась на сестру.
– Старая история.
Ева, отвернувшись, смотрела в окно.
– Секрет? – спросил Тео.
– Да не то чтобы… твоя тетушка предпочитает об этом не вспоминать.
Минерва окликнула сестру, и та снова развернулась к ней лицом.
– Ева… Это было семьдесят лет назад…
Тео поднялся и подошел ближе. Подвинул к ткацкому станку еще один стул, уселся рядом с тетушкой, взял ее руку и мягко сжал.
– Мне бы хотелось знать, в чем дело. Особенно если это причиняет тебе боль.
Ева сделала глоток из стакана и на мгновение застыла, разглядывая жидкость. Вздохнув, поставила стакан на стол, двумя руками ухватилась за веретено, будто ища в нем опору, и заговорила:
– Мы тогда были детьми. А наш дедушка полагал, что дети более чувствительны к присутствию духов, чем взрослые. Что они прочнее привязаны к миру, который покинули совсем недавно: мир невоплощенных душ, ожидающих перерождения, – месяц ли, столетие…
– Вполне соответствует теории Юнга о коллективном бессознательном, – добавила Минерва.
– Опять Юнг, – произнесла Ева таким тоном, как если бы упоминание бессознательного приравнивалось к богохульству.
Минерва засмеялась.
– Так что делать, если это основа основ… – Она разгладила на коленях длинную красную юбку. – Прости, я не хотела перебивать.
– Наш отец был банкиром, – продолжила Ева, – и за пределами банка его ничего не интересовало.
Она выразительно посмотрела на Тео, и они обменялись взглядами. Намек на отношения с Эшем?
– Бо́льшую часть времени отец проводил в Лондоне. Единственным мужчиной в доме на долгое время оставался дедушка. И тогда именно он занимался нами. Конечно, мама была тут же, но она с удовольствием переложила заботу о нас на деда.
Ева помолчала. Взяла стакан. Сделала глоток, другой.
– Это обязательно вспоминать? – обратилась она к Минерве. – Стоит ли?
– Ну, Тео ведь рвется узнать. Давай дальше я?
– А если я скажу, что предпочитаю, чтобы ты этого не делала?
– Ну, если ты в самом деле не хочешь…
– Какая же ты зануда! Все равно ведь по-своему сделаешь! Будешь ныть, ныть… Рассказывай!
– Было так интересно попасть в дедушкин мир…
Минерва подхватила рассказ с того места, где остановилась сестра. Но если голос Евы был переполнен тревогой, Минерва говорила решительно и почти весело.
– Особое чувство. Мы делали то, о чем взрослые в доме и не догадывались. Магия. Дедушка сказал, что это наш с ним секрет. Только мы и он.
– Что именно вы делали? – переспросил Тео.
– Ну, например, устраивали в полночь спиритические сеансы с «говорящей доской». Втроем, когда все остальные в доме спали. Дедушка Генри утверждал, что мы более восприимчивы, чем любой взрослый, с которым ему доводилось иметь дело. Конечно, это нам льстило. Дедушке нужна была наша помощь, и он получал ее по первому требованию.
– Сеансы проходили успешно? – уточнила Жас.
– О да. Мы получали послания от… – Минерва распахнула руки, будто заключая в широкие объятия море за окном, – …да от кого угодно. От любого духа, готового разговаривать с нами.
Тео фыркнул.
– Но это же просто стрелочка – и буквы на доске. Неужели вы верили, что говорите с душами умерших?
– Призраков? Нет, конечно. Но мы установили контакт с некоей силой. Я прекрасно знаю, как бессознательное влияет на восприятие мира. Все эти загадки еще ждут своих исследователей. Мысль способна овеществляться. Мне было шесть, Еве восемь. И мы просто не могли понять посылаемые нам сообщения. Вот и вся разница.
– Но ведь ваш дедушка знал, как записывать длинные слова и сложные предложения, верно? – подозрительно спросил Тео.
– Его руки никогда не касались доски. – Минерва произнесла это с восторгом и удивлением шестилетней девочки. – Касались только наши руки. Дедушка лишь записывал те буквы, на которых останавливался указатель. Он делал записи всех сеансов.
– Они сохранились?
– Да.
Минерва повернулась и кивнула на покрытый искусной резьбой шкафчик в углу.
– Если ты хочешь прочесть…
Она внезапно умолкла.
– Что? – нервозно спросила Ева.
– В голове не укладывается – как я могла забыть? – Минерва посмотрела на Тео. – Старость не радость. Тео, как звали духа в том письме Гюго?
– Призрак Гробницы.
– Точно. – Минерва взглянула на Еву. – Ты тоже не помнишь?
Та сделала удивленные глаза.
– О чем?
Но Жас заметила, что на ее лице что-то мелькнуло. Как будто она вспомнила что-то очень неприятное.
– Ева, как звали духа, с которым мы разговаривали?
Та покачала головой.
– Это было так давно…
Жас была уверена, что Ева лжет. Разве Минерва не видит? Или, наоборот, видит и все понимает, но отвлекает сестру по каким-то соображениям.
– Духа, с которым мы говорили на дедушкиных сеансах, звали Призрак Могилы, вспомни!
– А по-моему, его звали просто Призрак. Как героя радиопьесы.
Минерва покачала головой, потом обернулась к Тео:
– Я помню отчетливо. Духа, с которым мы разговаривали в детстве, звали Призрак Могилы. Он сам назвал свое имя.
– А мой дедушка об этом слышал? – спросил Тео.
– Когда родился твой дедушка, наш брат, дедушки Генри уже не было в живых. И мы больше не играли с «говорящей доской». Но почему же я не вспомнила об этом, когда Александр показал мне письмо? В голове не укладывается. И ты промолчала, – упрекнула она сестру.
Та поежилась.
– Тео, не влезай ты в это, пусть прошлое останется прошлым.
– Ева, все будет хорошо, – ласково пообещала Минерва. – Можно снова попробовать. Как в детстве.
Еву передернуло.
– С ума сошла.
– А что, ведь могло быть и так, – произнесла Жас, обращаясь не столько к Минерве, сколько к Еве и желая ее подбодрить. – Возможно, письмо Виктора Гюго обнаружил еще ваш дедушка. Прочитал о духе – и сказал, что вам является именно он. Возможно даже, что доска никогда не называла никакого имени, это просто мистер Гаспар придумал. А вы, естественно, решили, что он записал его во время сеанса.
– Умница! – воскликнула Ева. – Думаю, все так и было.
– А, так вы из скептиков, – засмеялась Минерва. – Удивительно, учитывая ваши занятия.
– Мой скепсис как раз и стал причиной для написания книги и создания телепрограммы. Я ищу те фрагменты реальности, на основе которых зарождаются легенды и мифы. Я хотела показать, как реальное событие переосмысливается, его важность раздувается – и как мы дурачим сами себя, давая волю воображению и занимаясь самогипнозом. Ирония в том, что такие «разоблачения» работают в обратную сторону. Люди слышат, что в этих историях есть малюсенькое зерно истины, и начинают верить еще более истово.
– Ты так говоришь… Жалеешь, что к ним не относишься? – спросил Тео.
– Иногда жалею. Временами от сомнений устаешь.
– Так куда проще жить, – кивнул Тео, то ли сожалея, то ли соглашаясь.
Минерва внимательно всматривалась в лицо Жас. Профессиональный взгляд психоаналитика – знакомый взгляд.
– И ради чего все это? – спросила она. – На что вы надеетесь?
– Что найду ответы.
Сердце молодой женщины сжалось от тоски по брату. Эксцентричный творческий человек – его разум с интересом и бесстрашием воспринимал все непознанное. Если б она могла стать хоть немного похожей на него, хоть чуть-чуть приоткрыться для тех бесконечных возможностей, о которых он рассказывал, – может, она и обрела бы завершенность, не испытывала бы вечно такой тревоги. Рядом с братом ей иногда удавалось забыть о своих метаниях. Однажды он почти заставил ее поверить, что она нашла истинную âme sœur, свою вторую половинку. Почти.
А ведь она знала: такого не бывает. Или, рассуждая совсем уж цинично: если и бывает, то свою половинку она потеряла навеки, когда рассталась с Гриффином Нортом.
Ева что-то рассказывала Минерве. Жас включилась в беседу на середине фразы:
– …ты же знаешь, что из этого вышло. Минерва, вспомни, как наш дед был зациклен на этой библиотеке. Возможно, он нашел заметки Гюго, и это оказало на него такое сокрушительное воздействие. Звучит вполне правдоподобно. Как бы то ни было, наш брат ведь обнаружил письмо? Почему бы не предположить, что несколькими десятилетиями раньше на него точно так же наткнулся дед?
Ее пальцы теребили обивку стула. Она заметила это, убрала руки и отвела глаза.
– Вполне вероятно, что имя призрака попалось ему в письме Гюго. И дед сообщил его нам, вложил его в наши головы. Это же возможно, разве ты не видишь?
Минерва вздохнула.
– Вообще-то, возможно. Ему не следовало нас втягивать. Мы были просто маленькими девочками.
– Общение с потусторонними силами пугает. – Жас вспомнила собственное детство и преследовавшие ее тогда видения. – Для детей все непонятное куда страшнее.
Ева энергично закивала.
– Я не боялась, – задумчиво сказала Минерва. – Это вызывало благоговейный трепет, не страх.
– Ты боялась. Просто не помнишь.
Минерва поднялась с дивана и подошла к стеллажам напротив камина. Третья снизу секция состояла из выдвижных ящичков. Женщина открыла один и начала просматривать содержимое. Вынула кипу старых журналов в потертых кожаных переплетах. Дальше шла коробка с канцелярскими принадлежностями. Палочки сургуча. Несколько авторучек. Пачка промокательной бумаги. Хрустальная чернильница. Истинные сокровища ушедшей эпохи.
Минерва продолжала вынимать из ящика предмет за предметом. Пачка конвертов, перевязанная бордовой ленточкой. Бутылка чернил.
– Что ты делаешь? – спросила Ева. – Там все разложено по порядку.
– Я потом верну все на место. Не волнуйся.
– Не сомневаюсь, что вернешь, – вздохнула Ева. – Но если ты сложишь не в том порядке, я потом ничего не найду.
– Да ты этот ящик не открывала уже лет пятьдесят!
– Откуда ты знаешь?
Тео подмигнул Жас. Проживая вместе с тетушками, он, должно быть, слышал сотни таких диалогов.
– Какой толк сейчас читать старые записи? – спросила Ева. – Они бесполезны.
– А я не о них, – ответила Минерва.
Она тянула пустой ящик из стеллажа.
– Что ты делаешь? – спросила Ева. – Там же больше ничего нет.
– Очень даже есть. Дедушка показывал мне тайник. Вот здесь, под ящиком. Я всегда думала, что ты тоже о нем знаешь. Именно здесь он прятал доску, после того, как отец уперся и запретил привлекать нас к участию в опытах. Если отец неожиданно приезжал из Лондона, – объяснила Минерва племяннику и Жас, – доска немедленно отправлялась в тайник и лежала там до самого его отъезда.
Минерва вытащила длинную коробку и перенесла ее поближе к дивану.
Ева едва слышно застонала. Казалось, сам вид коробки причиняет ей боль.
– Она все время там хранилась? – спросила она напряженно. – Минерва, выкинь ее немедленно.
Та, насупившись, посмотрела на свою сестру.
– Это просто смешно.
Ева повысила голос. Ее кулачки плотно сжались.
– Я хочу, чтобы ты это выкинула.
Тео изумленно смотрел на тетушек: они ссорились уже всерьез.
– Ты думаешь, что что-то помнишь. А на самом деле это всего лишь детские страхи и преувеличения. Возможно, если ты сейчас увидишь все взрослыми глазами, то тебя отпустит. Своего рода катарсис.
– Катарсис?! Почему, черт побери, тебя так тянет распотрошить прошлое? Это страшная ошибка, я тебя предупреждаю.
Минерва разложила доску. В полностью раскрытом состоянии она имела более полуметра в длину и чуть меньше в ширину. В верхнем правом углу черной краской было напечатано слово «да». В верхнем левом – «нет». В центре полукругом располагались буквы алфавита. Под ними, в самом низу доски, цифры от нуля до девяти.
Кое-где краска облупилась; буквы и цифры все еще легко различались, хотя были немного поцарапаны. На гладкой поверхности стола в некоторых местах стерся лак, и сквозь него просвечивала деревянная основа.
– Ее сделал дедушка. – Минерва кончиками пальцев провела по поверхности, там, где лак остался нетронутым.
Ева подошла к бару, налила в стакан на три пальца прозрачной жидкости, бросила два кубика льда, глотнула раз, потом другой. Стояла, издали наблюдая за действиями сестры.
– …а что он сделал из нашей жизни, мерзкий ублюдок, – пробормотала она, удивив даже сестру.
Тео переводил взгляд с одной своей тетушки на другую.
– О чем это вы?
– Он подводил нас к столу, ночь за ночью, и заставлял общаться с духами, – сказала Ева. – Мы боялись. Ужасно боялись. Сестра не помнит. Она была совсем маленькой… Потом во сне ее мучили кошмары, она так кричала… Мне приходилось трясти ее, будить. Но ему не было дела. Ночь за ночью он сажал нас к столу и велел играть в эти игры. Иногда ничего не происходило. А иногда… Не знаю…
– До сих пор не понимаю, как это выходило, но наши руки двигались будто по волшебству, составляя слова, которых мы тогда и не знали, – сказала Минерва.
– Если я начинала плакать и просила остановиться, он сердился. Говорил, что мы особенные, что не все способны беседовать с мертвыми.
Ева сильно побледнела. Кожа вокруг рта напряглась. Рука сжимала стакан так крепко, что побелели костяшки пальцев.
– После сеансов я часами лежала в кровати без сна. Думала, правда ли к нам приходят духи. А если правда, то могут ли они забрать нас и унести в загробный мир?
– А мне нравилось сидеть по ночам с дедушкой, – сказала Минерва. – Он так нами гордился, разве ты не помнишь?
– Гордился? Ну уж нет. Нет.
– Когда сеансы прекратились окончательно? – спросил Тео.
Минерва ответила не раздумывая:
– Когда нам исполнилось девять и одиннадцать.
– Они прекратились только с его смертью, – едва слышно сказала Ева.
Она сделала долгий глоток из стакана, встала, подошла к камину, взяла кочергу и поворошила бревна в очаге. Посыпались искры.
Молчание давило, в воздухе висела недосказанность. Что-то подобное происходило в собственной семье Жас, когда отец узнал об измене матери. По мере того, как их брак разваливался на куски, такие тягостные паузы случались все чаще. До тех пор, пока мать не решила продлить паузу навеки.
– Так когда был последний сеанс? В ночь перед смертью Генри? – спросил Тео.
– В ночь его смерти, – сказала Минерва.
Ева молча вышла из гостиной. Жас слышала звук удаляющихся шагов и звяканье льда в стакане.
Минерва стояла у стола и разглядывала «говорящую доску», как будто надеясь найти объяснение.
Жас думала, что Ева сегодня больше уже не вернется. Но из холла вновь раздались шаги. Когда тетушка вошла, в руках у нее было два стакана. Ее собственный – а еще маленький стаканчик с растительным узором по краю. Красивая вещица: в такой хорошо налить апельсиновый сок и пить его в наполненной светом кухне; солнце смеется, а от плиты одуряюще пахнет круассанами и свежим кофе.
– На. – Ева протянула стаканчик сестре.
– Ты же не хотела!..
– Не хотела. Не хотела пробуждать память. Мне это не нужно. Зато нужно, чтобы ты убедилась – ничего не выйдет. Ты всегда надеялась, что мы приобщились к коллективному бессознательному Вселенной, о котором ты вечно рассуждаешь. Тебе нравится думать, что мы получили от деда великий дар. Когда-нибудь ты поймешь, что он просто манипулировал нами, Минерва. И тогда простишь меня.
– Мне не за что тебя прощать.
– Не лги мне. Лицемерие тебе не к лицу.
– О чем это вы? – спросил Тео.
Его вопрос был дружно проигнорирован.
– Дед манипулировал нами? – спросила младшая сестра старшую. – Да зачем?
Теперь их роли поменялись. Теперь именно Минерва выглядела растерянной и нервозной.
– Чтобы напугать, – прошептала Ева.
– Да зачем?!
– Кому знать это, как не тебе. В конце концов, кто у нас психоаналитик? Или история собственной семьи анализу не поддается?
Жас чувствовала неловкость: разговор между сестрами явно не предназначался для чужих ушей. Тео рассказывал, что последние двадцать лет сестры живут в этом доме вместе. Ева, та и не уезжала никуда, не выходила замуж, была бездетной. Минерва после замужества перебралась в Лондон, родила ребенка. А разведясь с мужем, вернулась назад в родительский дом. Как же вышло, что сестры избегали этого разговора так невозможно долго?
– Зачем ему было нас пугать? – снова спросила Минерва.
В голосе немолодой женщины Жас снова различила интонации растерянной девочки.
– На самом деле не понимаешь? – удивилась Ева.
– Нет.
– Пугал, чтобы за утешением мы бежали к нему. Он долго отрабатывал этот трюк на мне. А потом я стала слишком взрослой, и он перенес все свое внимание на тебя.
Минерва уставилась на Еву с откровенным ужасом. Жас видела: она не поверила старшей сестре.
Воцарилось молчание. Младшая сестра подошла к окну и устремила невидящий взгляд в темноту.
Ева по-прежнему держала стакан.
– Давай пройдем через это, Минерва. Нужно, чтобы ты поняла. Хотя бы сейчас.
Та не ответила.
Ева подошла к сестре.
– Если мы не решимся, это так и останется висеть над нами. – Она взяла сестру под руку и подвела к карточному столику. Минерва не сопротивлялась.
– Тео, пойди сюда. Сядь, – велела Ева и перевела взгляд на Жас.
– Вы ведь к нам присоединитесь?
Ева и Тео сели по обе стороны от Минервы, а Жас – к ней лицом. Как только все устроились, Минерва зашарила взглядом по комнате.
– В чем дело? – спросила Ева.
– Если уж мы собираемся…
Она встала и выключила электричество. Затем взяла с камина коробок спичек и зажгла свечи. В воздухе заструился слабый запах серы. Минерва понесла подсвечник к столу; пламя трепетало и рождало светящийся ореол.
Настоящее внезапно пошатнулось, провалилось в прошлое, и Жас словно оказалась в иной эпохе. Она поняла: эта комната создана для неяркого света свечей. Для мягкой игры пламени, для полумрака, для хоровода теней. Спрятанные здесь загадки электрическому свету не подвластны.
Минерва поставила подсвечник на стол.
– Вот так.
Ева кисло усмехнулась.
– Прямо как на сцене. Отличные декорации, вполне в дедушкином духе. Он – в главной роли, роли мистического искателя мудрости. Так необычно… У других детей дедушки были финансистами или счетоводами, пекли хлеб, – и только нам достался эксцентричный чудак.
– Как он умер? – спросил Тео. – Вы ведь не рассказывали? Похоже, я многого не знаю.
Пламя свечей мигнуло.
Почти непроизвольно Минерва покосилась на дверь в холл и на крутую мраморную лестницу.
– Он споткнулся и упал со ступенек.
Ева сдавленным голосом пояснила:
– И сломал шею. Скоропостижная смерть.
– Ужас какой! – охнула Жас. – Кошмар для вас обеих.
– Да, ужас. – Ева зябко повела плечами. – Смерть деда была ужасна во всех смыслах. Кроме одного. – Она помолчала. – Сеансов больше не было.
Долгое время молчание нарушалось только рокотом бьющихся о скалы волн.
Потом Ева поставила маленький стакан на «говорящую доску» и распорядилась:
– Начинаем. Все касаются одним пальцем стакана. Вот так. – Она неуверенно тронула стекло, словно боясь обжечься.
Стакан был на ощупь холодным и гладким. По его поверхности пробегала едва заметная пульсация. Тео приложил свой указательный палец рядом с пальцем Жас. Карандаш в другой его руке в ожидании навис над пачкой бумаги.
Минерва все еще колебалась.
– Ева. Ты уверена?
– А кто вечно твердил мне, что нужно бороться с призраками собственного разума, разве не ты? – горько засмеялась старшая.
Минерва приложила палец к стеклу и замкнула четверку.
Свечи мигнули. Повеял ветерок и принес запахи. Сумбур запахов. Парафин свечей. Ландыш – это духи Евы. Восточные благовония – так пахнет Минерва. Эвкалипт, мед, корица и дубовый мох одеколона Тео. Все смешалось, и Жас опять провалилась в прошлое. Горящее дерево. Пепел. Запах плесени. Проходили годы. Она неслась сквозь туннель из запахов. Дальше… Дальше…
– Кто здесь? Здесь есть кто-нибудь? – срывающимся голосом спросила Ева.
– В точности так спрашивал дедушка, – шепнула Минерва, глядя на старшую сестру почти благоговейно.
– Здесь есть кто-нибудь, кроме нас четверых? – повторила Ева. Ее голос звучал теперь немного тверже.
Стакан не шелохнулся.
Ева задала вопрос еще раз. Теперь уже почти торжествующе. Как доказательство собственной правоты.
Тео и Минерва не отводили от доски глаз.
Заданный в четвертый раз вопрос звучал пронзительно и резко. Теперь Ева насмехалась:
– Есть здесь кто-нибудь, кроме нас?
Стакан так и остался на краю доски. Евин рот искривила ухмылка.
Тео не скрывал разочарования.
Минерва, казалось, забыла о присутствии остальных. Она не отводила глаз от пальцев, лежащих на поверхности стакана.
– Я знаю, ты здесь, – прошептала она уверенно. – Ты здесь. Я чувствую. Я помню тебя.
И в этот момент стакан начал дергаться.
Жас видела, как исказилось от гнева лицо Евы, и решила, что стакан шевелится под ее рукой. Но нет: ни один палец, приложенный к поверхности стекла, не подталкивал его, Жас была в этом совершенно уверена. Стакан двигался, двигался, и это их руки тянулись за ним, а не наоборот.
Разогнавшись, маленький стакан для сока заскользил по доске вперед и назад, останавливаясь рядом с буквами на такой краткий миг, что Тео, предложивший вести правой рукой записи, едва успевал.
Т… А… К… Д… А… В… Н… О… Б… Р… О… С… И… Л… И…
У Минервы перехватило горло. Задыхающимся шепотом она повторяла каждое новое слово.
Жас тоже пыталась следить за перемещением стакана, но Минерва была быстрее.
– Да, – эхом откликнулась она, – так давно…
М… Е… Н… Я… И… Н… А… Ш… У… И… Г… Р… У…
В камине треснуло полено, пламя взметнулось и зашипело. Комната наполнилась запахом сырой земли. Дыма. Огня.
Лицо Минервы являло собой воплощенную экзальтацию. Ева смертельно побледнела.
– Кто ты? – прошептала Минерва.
Т… Ы… З… Н… А… Е… Ш… Ь…
– Да, знаю. Но все-таки назовись. Дедушка всегда требовал, чтоб ты назвался.
П… Р… И… З… Р… А… К… Г… Р… О… Б… Н… И… Ц… Ы…
Стакан двигался по доске слишком быстро. Минерва больше не повторяла вслух. Жас наклонилась через плечо Тео и следила за карандашом в его руке.
Призрак Гробницы.
– Раньше ты называл нам другое имя. Какое? – спросила Минерва.
М… О… Г… И… Л… Ы…
– Зачем дедушка вызывал тебя? Чего хотел?
О… Т… В… Е… Т… Ы… Н… А… В… О… П… Р… О… С… Ы… С… Е… К… Р… Е… Т… Ы…
– Какие секреты? – спросила Минерва.
Стакан замер. Жас показалось, что ветер в комнате и пламя в очаге замерли тоже.
Внезапно стакан буквально подпрыгнул и заметался по доске, будто в судорогах. Тео едва успевал записывать буквы.
Бревно в очаге трещало и рассыпалось. Скрипели оконные рамы. Стакан носился с такой скоростью, что его движение казалось смазанным. Хлопнула дверь. Один край доски, другой… От пола раздался резкий высокий звук, словно дом оплакивал умершего.
– Это ветер, – будто стараясь убедить себя, прошептала Ева. – Просто ветер.
Жас смотрела. Ее пальцы на стекле чувствовали живую дрожь. Осмысленную.
Еще через полминуты стакан достиг левого края доски, соскользнул на стол и прокатился до самого конца столешницы. Ничьи пальцы больше не держали его. Казалось, падение неизбежно.
Но он не упал. Не сразу. Несколько секунд маленький стакан для сока с простым растительным орнаментом по краю парил в воздухе.
От паркета донесся еще один стон. Стакан упал и разбился вдребезги. Десятки осколков разлетелись по сторонам, искрясь в пламени свечей.
И в тот же момент на противоположной стороне комнаты со стены упала фотография в рамке. Грохнулась об пол; на мелкие кусочки разбилось стекло.
Ева вскрикнула и завыла на одной ноте.
Минерва склонилась к сестре, обняла, заговорила мягким увещевающим тоном, пытаясь подбодрить и успокоить. Ева больше не выла, она тоненько плакала. Как ребенок, подумала Жас.
Тео быстро пересек комнату и зажег свет. Поднял фотографию и принялся рассматривать. Брови его нахмурились, глаза были прищурены.
Жас подошла к нему.
Это была очень старая выцветшая черно-белая фотография. Мужчина в строгом костюме стоял на камнях и смотрел вдаль. За его спиной виднелось море. Что-то в снимке царапало взгляд, и Жас не сразу поняла что. А потом увидела.
Согнутая в лодыжке правая нога была вывернута под неестественным углом. Удерживать равновесие на камнях вообще нелегко, а уж в такой позе…
В самом низу снимка выцветшими чернилами была от руки написана строчка. Четыре слова:
Виктор Гюго в изгнании.
Минерва подхватила сестру – та все еще плакала – и вывела из комнаты. Когда шаги тетушек затихли, Жас спросила у Тео, что он успел записать в конце сеанса.
Не выпуская из рук фотографию, Тео вернулся к столу. Рассматривал свои записи и читал вслух:
Он пугал… вас… чтобы потом утешить… Именно так… я его поймал. Для каждого свой соблазн… Некоторые поддаются… другие нет… Вас… не потеряю.
