Глава 19
Они брели вдоль бухты Грев д’Азетт. Ряды скучных маленьких домиков прижимались к дороге с двух сторон. В любом городе есть такой район, подумала Жас. Если снести все мало-мальски необычное, привлекательное, с налетом старины, и наставить зданий массовой застройки, попроще и подешевле, то недостатка в покупателях не будет.
– «Марин-Террас» находилась вон там, – Тео показал на группу скромных двухэтажных домов, стоящих так тесно, что боками касались друг друга. – Раньше это место вообще не было застроено; дом Гюго от берега отделял только огороженный сад. Окна его спальни выходили на море.
Тео подхватил ее под руку и повел в конец квартала, потом по боковой улочке к спуску. Там заканчивалась булыжная мостовая и начинался берег: песок, скалы, каменные столбы…
Жас вздрогнула. Ей внезапно почудилось, что она знает это место. Видела раньше. Что это, дежавю? Сон?
Тео указал на линию горизонта.
– В той стороне – Франция. Вот почему Гюго так любил здесь бывать. Часто забирался на утесы и сидел там, глядя на далекий дом. Он назвал это место Rocher des Proscrits, «Скала Изгнания». И он сам, и его друзья считали ее символом их ссылки.
– Такое знакомое место…
– Есть известный снимок: сын Гюго, Шарль, сфотографировал отца, когда тот сидел на камне и смотрел в сторону Франции. За время пребывания на Джерси он вообще научился отлично фотографировать. Гюго часто позировал ему. Десятки изображений писателя сделаны на этом берегу, меж этих скал. В «Лесных ручьях» тоже висят несколько, я тебе потом покажу.
Жас заметила, что на поверхности камня что-то блестит. Подошла – и увидела памятную табличку. Покрывающие ее плесень и потеки ржавчины превратили табличку в шедевр импрессионизма.
Тео хмыкнул.
– Здесь толпами бродят туристы. Маловероятно, что «Логово Люцифера» находится где-то поблизости. Думаю, за столько лет тут уже раскопали все, что только можно.
– Ну, само по себе это ничего не значит. Людное место тоже может хранить секреты. Но в данном случае ты, похоже, прав. Что здесь можно обнаружить?
Жас поддерживала разговор, но этим занималась только часть ее сознания. В конце концов она оборвала фразу и повернулась к спутнику:
– Тео, ну почему все кажется мне таким знакомым? Я тут впервые, и все же… Дело не в фотографии, это что-то совсем другое.
Он улыбнулся. Первый раз с его лица ушло выражение боли.
– Не знаю. Если только… это как-то не связано с нами… Я хочу тебе кое-что показать. Пойдем-ка.
– С нами?
Должно быть, он имеет в виду те недели, что они провели вместе в Бликсер Рат. Больше их ничего не связывало. Но там, в Швейцарии, они действительно были соединены так тесно, что это и ужасало ее, и радовало.
Тео кивнул, но не стал объяснять.
– Пойдем, здесь недалеко.
Они шли по берегу почти вплотную к воде, так что Жас боялась промочить обувь. Иногда волна разбивалась о камни, и тогда на лицо попадали брызги. Пахло солью: извечный, не меняющийся запах моря. Так же, должно быть, бродил по этим камням Виктор Гюго, вдыхая соленый воздух. Ее отец часто рассуждал о том, что запахи – связь с прошлым, которое мы не можем увидеть глазами, но можем ощутить другими органами чувств. И то, что казалось навеки утраченным, легко возвращается.
Тео держался на несколько шагов впереди. Он ведь и раньше так ходил, вечно куда-то спеша. Там, в Бликсер Рат. Торопливо, будто боясь опоздать. В тот день он торопился точно так же. Воспоминание внезапно обрушилась на нее, яркое, живое…
Это случилось в середине мая. Да, точно, шестнадцатого числа. Странно, что удалось извлечь из памяти дату, ведь столько лет прошло.
После инцидента с одинаковыми рисунками Жас и Тео были неразлучны. Два месяца их связь становилась все прочнее. Несколько раз девочке снился нарисованный Тео ландшафт. Развалины на острове Джерси. Все те места, что имели для него особое значение.
Да! Вот что это было!
– Так вот почему мне знакомо это место… Оно снилось мне, снилось еще в Бликсер!
– Правильно, – подтвердил Тео. – Это и еще несколько других. Я тебе покажу.
Они шли, пробираясь между скал. Жас как будто заново видела старый-старый сон. Вода, камни, бесплодный берег. Она бывала здесь; Тео шутил, что те свои сны она украла у него. А Малахай радовался, что она нашла выход к коллективному бессознательному.
* * *
В тот майский день она играла на рояле, а когда подняла взгляд от клавиш, рядом стоял Тео и рассматривал ее. Солнце било в окна, освещало комнату. На Тео тоже падали яркие золотые лучи – а потом вдруг его будто бы опутала тьма: весь радостный ласковый свет исчез, словно свинцовая туча спустилась с неба и встала между ними.
– Погуляем? – позвал он.
В предложении не было ничего неожиданного. В свободное время Тео часто приглашал ее побродить по окрестностям. Сначала они шагали с одной скоростью, но потом Тео обнаруживал что-нибудь интересное, и ей приходилось бежать, чтобы поспеть за ним. А он снова уходил вперед. Совсем как сейчас. Он всегда ходил так целеустремленно, будто торопился на важную встречу и не желал опоздать.
Но всякий раз, когда к ним с Жас присоединялись другие дети, походка Тео менялась. Он шагал размеренно, как будто просто бесцельно прогуливаясь. Тогда вылазка превращалась в чинную экскурсию по лесным опушкам и полянам, где росли полевые цветы.
Жас не любила, когда с ними ходил кто-то еще. И тем майским днем с ними никого не было. Только они двое.
Они забрались на поле, которое, как думала Жас, было естественной границей между клиникой и внешним миром. Если пересечь эту границу и оглянуться, то Бликсер Рат становился не виден. Как всегда, Тео рвал по дороге цветы и стебли травы, чтобы потом сплести венки. Обычно он выбирал веточки розмарина, они были гибкие и легко гнулись. В тот день они обнаружили еще и ландыши, и Тео вплел их между веточками розмарина. Водрузил один венок на голову Жас, а второй – на свою.
Поначалу это казалось каким-то странным ритуалом. Но потом Жас привыкла, и с радостью ожидала того момента, когда у нее на голове окажется венок и окутает ее цветочными ароматами.
В тот день аромат был особенно чудесным. Запах маленьких белых колокольчиков давал нежную, но сильную ноту. Отец использовал его при создании своей знаменитой «Белой ночи».
Они пересекли поле, углубились в лес и метров через сто дошли до опушки. Здесь наступал черед того, что Тео называл «второй ритуал». Они вместе собирали камушки, но не все подряд, а только гладкие и круглые: Тео утверждал, что в трещинах и сколах копится негативная энергия. Обычно на это уходило минут пятнадцать. Они сосредоточенно искали, часто молча. Жас это казалось совершенно естественным и не вызывало ни малейшего возражения. Их молчание было сродни музыке.
Когда набиралось две дюжины камней, Тео выкладывал из них круг диаметром в два метра.
Первый раз она спросила зачем.
– А ты разве не знаешь? – удивился он. – Это ведь часть того сновидения.
Нет, ничего такого она не видела, только сам круг. А не то, как его используют.
И он показал ей.
Они уселись внутри, лицом друг к другу. Держа в руке последние три камня, Тео замкнул круг. Приняли «позу лотоса», чему научились в клинике на занятиях медитацией. Начался «третий ритуал». Именно его Жас сильнее всего ждала. И ради него терпела все остальное.
Они начинали с медитации, открывая себя друг для друга, как он называл это. А затем Тео наклонялся вперед и принимался ее целовать.
Жас и раньше целовала людей – в благодарность, при встрече или прощании. Или чтобы подбодрить. Но те первые поцелуи с Тео были чем-то совсем иным.
Каждый был приглашением в мир, где свет мешался с тьмой, а тьма пронизывала свет. Каждый начинался с прикосновения губ к губам – но отзывалось все тело. Каждый отключал мысли, оставляя только ощущения. Его поцелуи будили ту часть природы Жас, которая ждала, дремала и была готова расцвести. От его поцелуев все тело прожигали крошечные искры. Кожа становилась настолько чувствительной, что от прикосновений бросало в дрожь. Его руки, его пальцы… Он был первым мальчиком, коснувшимся ее. До Тео она и не знала, сколько секретов таит ее собственное тело.
В тот майский день она вдыхала запах его одеколона: эвкалипт, мед, корица и дубовый мох, приправленные нотками ландыша и розмарина. В волнах этого причудливого аромата хотелось парить, подняться вверх, стать легкой-легкой, невесомой. Поцелуи лепестков или касания губ – это уже не имело значения. Они одинаково несли вкус меда, свежесть мяты. Насыщали так, как никогда прежде никакая пища. Были драгоценным лакомством, которое она не пробовала никогда прежде. Мягкие и страстные одновременно. Легкие, как аромат ландышей, и густые, как зеленый цвет розмарина. Они были первым откровением и последним.
Обычно Тео брал с собой вино или сигареты с легким наркотиком. Но в тот день он достал из кармана сложенный конверт, открыл его и показал ей, что там внутри. Темный, рыхлый диск с неровными краями походил на высохшую кожу и пах плесенью. Тео отломил маленький кусочек и протянул его Жас. Отломил еще один, для себя, закинул в рот и принялся жевать.
Ей было страшно и любопытно. Хотелось быть рядом с ним, какое бы приключение он ни затеял.
Сушеный гриб. Когда вещество попало в кровь и изменило сознание, слух Жас перестроился: теперь она куда лучше понимала звуки леса. Вот по бревну несется бурундук; чирикает птица, где-то капает вода. Смола, плесень, пряный резкий запах дерева атаковали ее. Запах Тьмы, подумала она, машинально вступая в игру, которую они с Робби вели годами.
– Зажмурься, – шепнул Тео и сам закрыл глаза.
Она не стала. Хотелось видеть. Она смотрела, как Тео придвинулся, нашел и взял ее руки. Как только он коснулся ее, их соединение совершилось, и стали происходить странные вещи. Сначала она ощутила, как от камней исходит тепло – как будто их холодная поверхность раскалилась и пышет жаром.
Потом вокруг Тео заколыхался воздух, словно где-то задвигались гигантские лопасти.
На занятиях медитацией их научили мантрам – каждого своей. Их нельзя было доверять посторонним и произносить вслух – только про себя. Но Тео начал пропевать свою, тихо-тихо, почти шепотом – но она все-таки слышала. Слышала звуки незнакомой речи. Они врывались в разум. Жас принялась повторять мантру следом за ним. Странные причудливые слова. Не хинди, не какой-либо из знакомых языков. Эти слова имели вкус.
Мед. Ягоды. Солод.
…Budh Vid Dru Budh Vid Dru Budh…
Привкус чего-то горького и горелого. Обугленные тосты? Пастила и пепел?
Вряд ли этой мантре Тео научили в клинике Бликсер Рат. Но если это так, то он нарушил еще один запрет: запрет произносить заклинание вслух. Имело ли это теперь значение?
Жас испытывала смешанные чувства: так всегда бывает, когда совершаешь что-то запретное и опасное. Ей было страшно и весело одновременно. Тео считал, что так они исследуют мир бессознательного, описанный Карлом Густавом Юнгом. В поисках чего-то, что сможет объяснить их странную связь друг с другом. Он говорил, что им нужно выйти за пределы реальности – во тьму, где искать ответы осмеливаются только шаманы да мистики.
Несколько минут, полчаса, целый час – Жас не знала – они сидели на ковре из хвои и пели мантры. Звук становился ветром. Птичьей трелью. Шорохом листьев. Ревом далекого водопада.
Стало спокойно. Энергия изливалась из нее в Тео, через кончики пальцев ее правой руки в кончики пальцев его левой – и возвращалась обратно, от его правой руки в ее левую. Века, века озарения открылись им. Перед ее внутренним взором пульсировали мандалы, сотканные из слепяще-ярких цветных нитей. Искусно сплетенные, похожие на священные изделия буддистов, которые она видела в дедушкиной библиотеке, которые Малахай использовал в своих сеансах, – теперь они обрели плоть и силу.
А потом она осознала, что не просто рассматривает плетение мандал, а находится внутри, составляет их существо. Она стала красной нитью, Тео – синей. Они-нити выплетали рисунок, сходясь и удаляясь друг от друга, стремясь к центру. Там, она это знала точно, им откроется весь узор целиком: двое сольются в одно, обретут полное единение.
Сидя рядом на опушке освещенного солнцем леса, Тео вел ее по пути, где космос и человеческая душа едины в вечности.
Когда понимание этого всплыло в сознании, Жас ощутила, что обрела то, что тщетно искала раньше. Ее озарили мысли, недоступные прежде. Время исчезало. В этой новой Вселенной все, что когда-либо происходило с ней и с Тео, существовало теперь в одном плане бытия. Все события их жизни происходили одновременно. Прошлое слилось, наложилось, перекрылось, стало единым. Соединилось так же, как сплелись нити общего узора.
А затем он отпустил ее руки и разорвал связь.
В страшном хаосе ее покидали звуки, запахи и ощущения.
Тео тоже ее покинул. Поднялся на ноги и отпрянул, рванувшись в самую чащу. Быстро, как будто кто-то за ним гнался. Она побежала следом, выкрикивая его имя.
Не в силах догнать, она старалась хотя бы не терять его из виду.
Поначалу Жас думала только об этом и совершенно не следила за дорогой. Потом вдруг осознала, что они поднимаются по каменным ступеням, вырубленным прямо в горе. Вверх. Вверх. И еще. Куда вели ступени, Жас не видела, и это приводило ее в ярость. Все их прежние прогулки ограничивались недолгими подъемами по пологим склонам местных невысоких холмов. Но сейчас перед ней был совершенно другой ландшафт. Тропа вела вверх, оставляя верхушки деревьев далеко внизу. На каждом повороте Жас видела под ногами пропасть. Но Тео шел вперед, а она карабкалась за ним.
А потом он добрался до вершины. Остановился. Упал на колени, обхватив руками опущенную голову. Спина ходила ходуном. Что с ним?
Сквозь рев водопада до Жас едва доносились сдавленные рыдания. Нет, не рыдания – всего два слова…
– Не могу, – повторял он, стуча кулаком по земле. – Не могу. Не могу.
Вся переломанная жизнь в двух коротких словах.
Жас медленно одолела последние метры, стараясь не смотреть вниз. Какая здесь высота? Разобьется ли он, если упадет? А она? Ей овладела паника. Ноги отказывались идти дальше. Но бросить Тео она не могла. Дыхание стало частым и прерывистым, сердце билось как сумасшедшее. Она заставила себя пройти последние несколько шагов.
Камень, который принял его скорчившуюся фигуру, нависал над озером, куда низвергался водопад. У Жас закружилась голова. Что, если она потеряет равновесие и камнем полетит в ледяную воду? Она отступила на два шага. Три. Четыре. Еще мгновение – и она свихнется от ужаса и помчится прочь, не разбирая дороги.
Нельзя. Надо оттащить Тео от края. Она должна.
Вспомнив, чему учил ее Малахай, Жас сделала глубокий вздох: один, два, три, четыре… Потом удержала дыхание: один, два, три, четыре… Затем выдохнула: один, два, три, четыре… А затем снова.
Если она не сумеет справиться с нервами, то не сможет ему помочь. Тео к этому моменту поднялся с колен и находился даже ближе к обрыву, чем раньше.
Жас заставила себя шагнуть вперед. Заговорить с Тео или не стоит? Осознает ли он ее присутствие? Если он испугается ее голоса, то может рвануться, упасть и утянуть ее за собой. На мгновение ей стало кристально ясно: что бы она ни сделала сейчас, Тео все равно ее погубит. И, оставаясь с ним рядом, она обрекает себя на смерть.
Но это же безумие!
Подойди, схвати его, вытащи его, спаси его.
Нет, беги! Вниз по холму, прочь отсюда. Спасай себя.
В ней как будто боролись два разных чувства.
Его волосы шевелил ветерок, гибкое длинное тело сотрясалось от рыданий.
Она шепнула:
– Тео? Тео, это я, Жас.
Наклонилась ближе.
– Давай отсюда уйдем.
Она не смотрела вниз, на воду.
– Тео? Здесь обрыв. Давай уйдем. Держись за мою руку.
Он не отзывался.
Передвигаясь на четвереньках, она подобралась к нему вплотную, поколебалась, а потом очень мягко и медленно взяла его за руку. Он не сопротивлялся, но пальцы оставались ледяными. Несколько мгновений ничего не происходило. Оба замерли, рука в руке. Прижавшись друг к другу, сплетясь. Жас вцепилась в его руку, словно в мост над пропастью – пропастью страха. Пройти над бездной – и выжить.
– Тео, ну что с тобой?
Он не ответил, только сделал шажок к обрыву, волоча ее следом.
Она не хотела, не собиралась – но выдернула руку. Она просто не могла за ним идти. Только… Если она не решится, что будет с Тео? Надо снова схватить его, и держать, и разговаривать, и попытаться увести от края. И чтобы сделать все это, она должна шагнуть за ним, прямо к обрыву…
Небо неожиданно и внезапно посерело. Жас понимала: это просто тучи закрыли солнце. Но казалось, что это Тео всасывает в себя дневной свет. Стало еще страшнее: а вдруг в наступившей темноте она не разглядит, где кончается твердая опора, и шагнет с обрыва?
А разве она этого не хочет?
Больше она не боялась бездны под ногами. Бездна манила, звала, обещала полет.
Что с ней происходит? Чем Тео ее угостил, если сейчас ее мучают галлюцинации еще более страшные, чем дома? Те искажали сознание, но были, по крайней мере, последовательны. Просто куски каких-то историй. В голове царил ужасный хаос.
Солнце по-прежнему пряталось за тучами. Жас замерзла. До нее долетали брызги от водопада. Проникали сквозь одежду… Ноги скользили на мокрых камнях.
Мокрые камни, мокрая обувь. Легко оступиться. Так легко упасть. Желание упасть. Страх. Страсть. Столкновение. Схватка желаний.
Какая-то часть Жас мысленно визжала от страха. А другая не боялась ни падения, ни воды. Она хорошо плавала, много часов проводя на пляже, когда с бабушкой и братом бывала на юге Франции. Обожала прибой. Мягкий песок. Даже волны, даже сильные волны.
Сейчас она напомнила себе об этом. Даже если она упадет, то упадет в воду. И выплывет. Да и падать не так уж высоко.
Другого выбора не было.
Дотянувшись, Жас взяла Тео за руку. Они снова оказались связаны. Теперь она в большей безопасности. Растущая угроза. Безопасность. Угроза. Его рука – единственное, что удерживало ее от падения. Его рука – единственное, что толкало ее вперед. Там, где их ледяная кожа соприкасалась, внезапно становилось горячо, как будто плавился металл, сливая их в одно, связывая их, спаивая их воедино. Даже если бы она захотела сейчас освободиться, уже не смогла бы. Они стали нераздельны.
Возможно, он прыгнет – и решит также и ее судьбу. Она была сейчас не способна к действиям. Одинаково немыслимо шагнуть вперед и шагнуть назад. Броситься с обрыва. Отступить от обрыва.
Тео что-то кричал. Звал. Она не слышала. Водопад шумел слишком громко. Был так прекрасен. Она полетела. Наконец-то свободна. Его пальцы больше не стискивали ее. Вода приняла ее тело. Холодная. Такая холодная.
