Глава 12
Когда Тео, Жас и тетушки покончили с горячим, Клэр внесла яблочный пирог: с блестящей коричневой корочкой, исходящий ароматами жженого сахара и сливочного масла, покрытый толстым слоем сливок. Не пирог, а загляденье.
– Джерсейская молочная порода, – пояснила Ева, когда Жас начала расхваливать чудесный вкус. – Здесь, на острове, получают лучшие в мире масло и сливки.
– Не то чтоб мы предвзяты, – хмыкнул Тео.
Подали кофе.
Жас посмотрела на хозяек.
– Тео кое-что рассказывал мне об этом доме. О его истории. Но я хотела бы узнать больше.
Минерва покосилась на сестру.
– Развлечешь гостью? А то я вечно упускаю подробности.
Именно Ева держалась как хозяйка дома. Минерва только приготовила напитки, переложив остальные обязанности на сестру. Внимательно при этом наблюдая, чтобы та выполняла все должным образом. В те же мгновения, когда Минерва не смотрела на Еву, она следила взглядом за племянником. Как лечащий врач в больнице, подумала Жас. А когда дежурство подойдет к концу, врач удалится в ординаторскую составлять температурные графики и подклеивать бланки анализов.
Ева откашлялась.
– Наш предок, Пьер Гаспар, купил здание монастыря и окружающие его земли в тысяча восемьсот пятидесятом году. Он был ювелиром и, как Тиффани в Штатах, начал заниматься цветным стеклом, мечтая полностью перейти на производство светильников, окон и разного рода ваз и напольных украшений. Бездетному вдовцу, который и не помышлял о новом браке, такой огромный дом был ни к чему. Оставив за собой несколько жилых помещений, бо́льшую часть дома он превратил в выставочный зал. А еще построил на этой земле фабрику. Тратил на это начинание все силы. Сохранились письма, где он называет это своим вариантом пещеры Али-Бабы. Пьер много путешествовал, попадал в необычные истории. Наверху даже есть несколько окон с витражами, рассказывающими о такой легенде.
Все переменилось в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году, когда Виктор Гюго, живший тогда на острове изгнанником с родины, познакомил Пьера с молодой парижанкой по имени Фантин.
– А я и не знала, что Гюго жил на Джерси, – удивилась Жас. – Думала, на острове Гернси.
– Только первые три года ссылки, – кивнула Ева. – В Сент-Хелиер, прямо у моря, в доме под названием «Марин-Террас». Сейчас дома уже нет, а перед сносом он долгое время служил скромными меблированными комнатами.
Тео повернулся к Жас и пояснил:
– Фантин была парфюмером.
У Жас закружилась голова. Как будто она попала в странную иррациональную вселенную, где, казалось бы, совершенно не связанные друг с другом события обнаруживают связь, вырастая из общего начала.
Совпадений не бывает.
– Парфюмер? А как ее фамилия?
– Ну, она вышла за Пьера и приняла его фамилию: Фантин Гаспар. Девичьей фамилии я не знаю, – сказала Ева. – Минерва, а ты?
– Нет. Они обвенчались на острове, так что, может, какие записи и сохранились в ратуше. Это важно?
– Моя семья владеет парфюмерным бизнесом в Париже еще со времен Великой революции. Просто любопытно.
– О, я могла бы догадаться! Торговый дом «Л’Этуаль»… Я обожаю «Верте». – Ева назвала аромат, созданный отцом Жас в восемьдесят седьмом году. – Конечно, вы заинтересовались этой историей с Фантин! Она приехала к нам на остров из-за неприятностей в Париже. Что-то в семье, о чем не говорят вслух. Вероятно, Виктор Гюго знал ее еще по Франции. Как они встретились и что за отношения их связывали – это тайна, покрытая мраком. Точно известно, что он поддерживал ее и познакомил с Гаспаром, который был очарован сначала ее духами, а потом ею самой. В конце тысяча восемьсот пятьдесят пятого года они обвенчались. Пьер создал парфюмерную мастерскую. Через год у них родилась дочь, а следом – четыре сына.
В комнату вошла Клэр.
– Еще кофе?
Никто не изъявил желания, и Ева предложила перебраться в гостиную.
В очаге пылал огонь, освещая радужно переливающиеся бирюзовые, зеленовато-синие и сиреневые изразцы, обрамляющие камин. Того же цвета, что полотно на ткацком станке.
Жас спросила:
– Эти изразцы – работа Пьера Гаспара?
– Да. И кафель, и окна в доме, – подтвердила Минерва. – Мама однажды рассказывала мне, что это были любимые цвета Фантин.
Вся символика торгового дома «Л’Этуаль» включала эти три цвета с самого его образования. Жас находила тому множество подтверждений в семейном архиве. Сначала она не заметила в обстановке дома какой-либо системы. Но бирюзовый, аквамариновый и лавандовый повторялись раз за разом на бархате и шелке драпировок, ими обивали мебель, в этой цветовой гамме делали ковры и светильники. Неужели Фантин была урожденной л’Этуаль? Немыслимо. Надо написать Робби, пусть проверит.
Тео предложил дамам бренди. Ева отказалась.
– А что было дальше с Фантин и Пьером? – спросила Жас.
– Они процветали, – сказала Ева. – Его витражи и украшения пользовались бешеным успехом. Два светильника его работы выставлены в Лувре. Но если сравнивать с остальными женщинами в семье, Фантин по праву можно назвать героиней. Она очень отличалась от современниц. Редко кто в то время вел собственное дело. Актрисы… да. А она… помимо обязанностей супруги и матери, она создавала и продавала духи. Их дружба с Гюго не прекратилась и после ее замужества. Он даже подарил ей несколько рисунков, они висят здесь в доме.
Тео заметил:
– Он часто писал ей после того, как перебрался на остров Гернси. А потом – из Парижа. Некоторые письма сохранились.
При упоминании писем Минерва нахмурилась, а Ева принялась крутить красную тесьму, повязанную вокруг запястья.
Жас вспомнила:
– Но ведь в «Отверженных» падшую женщину зовут Фантина? Мать Козетты, о которой заботился каторжник Жан Вальжан?
– Да, – кивнула Минерва. – Героиня романа названа в честь нашей прапрабабушки.
– Они были очень дружны с Гюго, – сказал Тео. – Он увлек Фантин спиритическими теориями.
Ева резко развернулась к племяннику:
– Не будем ворошить прошлое.
Минерва улыбнулась сестре.
– Ну, дорогая, успокойся. Это просто досужие разговоры. Какая в том беда?
Обращаясь к Жас, подтвердила:
– Да, Виктор Гюго увлекался спиритизмом.
– Никогда не слышала.
– Да, он больше известен как политик и публицист. Но спиритизмом он интересовался всерьез. За время жизни на острове провел в своем доме более сотни сеансов. Пьер Гаспар был на них частым гостем.
– Гюго вел записи. Фиксировал все, что происходило во время вызова духов, – добавил Тео.
– У нас есть целая книга расшифровок, – Минерва кивнула в сторону холла. – В библиотеке, вон там.
Ева опять принялась теребить красную тесьму на запястье. Прокручивала ее на пол-оборота по часовой стрелке, потом обратно. Раз за разом.
– Джерси – особое место, – произнесла она таким тоном, как будто это объясняло все. – Кое-кто считает, даже волшебное. Конечно, Гюго во время жизни на острове мог попасть под влияние этих представлений. Как и любой другой. Здесь сотни памятников эпохи неолита. Родники, священные ручьи чуть не на каждом шагу… И за нашим домом есть. Говорят, в них совершали омовения друиды. Мне кажется, именно поэтому на острове так много религиозных течений. Язычество все еще живо, сколь ни стараются священники его искоренить.
Жас попросила:
– Расскажите про спиритические сеансы.
– А вы хоть раз участвовали? – уточнила Минерва.
– Нет.
Она поднялась и прошла в угол комнаты к мольберту. За ним обнаружился искусно выточенный деревянный комод, отделанный бирюзовыми, пурпурными и зелеными изразцами – такими же, как у камина. Выдвинула ящик.
– Что ты делаешь? – Голос Евы звенел от напряжения.
– Покажу Жас образчик нашей семейной истории. Думаю, ей будет интересно.
– Не надо!
В противоположном углу комнаты приоткрылась стеклянная дверь. Потянуло сквозняком.
– Видишь?! – воскликнула Ева.
Тео быстро встал, шагнул к двери, закрыл ее и запер на засов.
– Все в порядке, тетя Ева.
– Никогда такого не было, – сказала она нервно. – А стоило вспомнить…
– Ничего особенного, – ответила Минерва. – Просто совпадение.
– Нет, это из-за тебя! Что ты опять затеяла? Не нужно, я столько раз просила!
Жас испытывала неловкость. Что бы ни происходило сейчас между сестрами, ее это не касалось совершенно. Отставив бокал, она развернулась к Тео:
– Все было прекрасно, но мне пора возвращаться. Вызовешь такси? Миссис О’Нил утверждала, что проблем с обратной дорогой не будет.
– Я отвезу тебя, – сказал Тео.
– Не беспокойся.
– Никакого беспокойства.
Но беспокойство никуда не ушло. Оно обитало в доме, таилось в углах…
