Глава шестая
Комплекс зданий Шляхетского корпуса впечатлял — бывший Меньшиковский дворец выстроен был с таким размахом… Ну а затем — здания строились дополнительно, так что кадетам, обслуге, воспитателям и учителям было очень просторно.
Знакомство с кадетами и персоналом проходило штатно — Владимир просто заезжал сюда, когда появлялось свободное время. Он сидел на уроках, посещал уроки фехтования и верховой езды, заходил в спальни и подсобные помещения, общался с людьми.
Первое впечатление было благоприятное. Точнее — он изначально настраивался на низкий уровень, ну а раз уровень оказался не слишком низким, то уже замечательно. Компетентность большинства преподавателей особых сомнений не вызывала, но вот расписание занятий было составлено достаточно бестолково, да и свободного времени у кадетов просто не должно быть!
Здесь же занятия шли три-четыре часа до обеда, да после обеда пара-тройка часов уходила на военную подготовку — и всё… Считалось, что этого вполне достаточно, ну а если есть желание, то господа кадеты могут заниматься дополнительным самообразованием в библиотеке или с помощью педагогов.
Щаз! Дети и подростки не слишком-то желали заниматься дополнительно, хотя были и исключения — нечастые. В основном же свободное время было занято играми, шатанием по городу (кто постарше) и прочими — столь же "интеллектуальными занятиями.
Князь же видел полноценное военное училище — без чистки картошки и прочих нарядов по кухне, разумеется. Ну и составил…
— А отдыхать когда?! — С ужасом воскликнул Наследник, увидев предполагаемое расписание.
— Лучший отдых — перемена занятия, — спокойно ответил попаданец. Он привык постоянно чему-то учиться и просто не понимал "лентяев".
— Но не столько же! — Помахал Пётр бумагами со священным ужасом в глазах.
— Почему?
— Ну сам смотри, — ответил цесаревич и начал читать:
— Подъём в шесть утра (зимой позже, летом раньше); в шесть десять — молитва; в шесть пятнадцать — семь ноль-ноль зарядка; семь пятнадцать — завтрак…
— У тебя же день курсантов расписан до самого вечера!
— Неправда, — обиделся Грифич, — только до четырёх, а дальше — всевозможные клубы и время на самоподготовку.
— Хоть объясни мне — что такое клубы в твоём понимании? — С видом мученика сказал Пётр.
— Ну как же, — удивился попаданец непониманию очевидных (для него) вещей, — собираются вместе под руководством наставника и занимаются чем-то полезным — фехтованием, борьбой, химией, музыкой.
Утвердил.
Нововведения вводились не сразу, так что у кадетов была возможность оценить всю степень "коварства" нового директора и подростки начали роптать. Однако князь не унимался и придумывал всё новые и новые затеи. Вот и сейчас вызванный к начальству кадет стоял, боясь пошевелиться.
Ещё бы — ладно сам полковник, но здесь же был и цесаревич, приехавший инспектировать Корпус…
— А мундир кадетский чем тебя не устраивает? — Откровенно веселясь спросил Пётр, — смотри, какой вид бравый.
Кадет приосанился, но князь только фыркнул. Проведя рукой по парику подростка, он с видимым отвращением отряхнул её и проговорил:
— Пудра — не порох, букли — не пушки, коса — не тесак, а он — не немец, а природный русак!
Наследник аж приоткрыл рот от столь высокой поэзии, хохотнул… Затем погрузился в молчание. Длилось оно не долго и Пётр Фёдорович встал из кресла и махнул рукой на Владимира.
— Убедил. Всё — Корпус полностью на твоём усмотрении.
Если окружающим действия попаданца казались необыкновенно энергичными, то самому Владимиру казалось, что время как будто застыло — настолько неторопливо относились люди к своим обязанностям. За обучение Павла он взялся в сентябре, в октябре взялся ещё и за Шляхетский Корпус, а что-то конкретное удалось сделать только к концу ноября.
Не сказать, чтобы много, но по крайней мере, воспитанники уже поняли, что такое утренняя зарядка и клубы. По поводу же "грифоновски жестокой" учёбы, недовольство нивелировалось нормальной одеждой. Она пока ещё только шилась, но кадеты успели оценить отсутствие париков и удобство покроя. Оценили и клубы — для начала князь выбил химическое оборудование из Академии Наук и нашёл хорошего преподавателя — одного из учеников Ломоносова.
Познакомился он и самим учёным, но мельком — полковник сейчас настолько закружился в текучке, что на нормальное общение времени просто не было. Точнее — свободное время было, но из-за графика самого князя, только по ночам. Даже тренировки пришлось перенести на раннее утро и теперь они с Тимоней оккупировали спортзал в четыре утра. В остальное же время — учёба Павла, дела Корпуса, беседы с поставщиками и потенциальными педагогами, разговоры с членами императорской семьи и царедворцами, собственная учёба, какие-то изобретения.
Пока что изобретение было всего одно — мясорубка. Посмотрев на Елизавету, которая не могла даже нормально есть, Владимир нарисовал эскизы мясорубки, затем побеседовал с гончаром, вылепившим модели деталей и наконец — одним из литейщиков, работающих на Двор.
Мясорубка получилась монструозная — в несколько раз больше оригинала. Однако работала отменно и изначально была снабжена несколькими насадками. Изобретение оценили — не только Государыня, но и сановники постарше. Ну что тут скажешь — в преклонном возрасте проблемы с зубами есть у многих, а вот зубных врачей поблизости не наблюдается…
Вскоре литейщик озолотился — копии "пошли в народ". Доля попаданца? Не смешите — патентное право в эти времена… Были какие-то зачатки и князь узнавал предварительно, но смысла в патентовании данного изобретения не было — "выхлоп" очень уж маленький.
* * *
Состояние Елизаветы было совсем уж хреновым и пусть попаданец не помнил даты её смерти в РИ, было ясно, что — всё… Не сказать, чтобы он прямо так сильно привязался к императрице, но какую-то благодарность к ней всё же испытывал. Поэтому и взялся за написание музыки к похоронам.
Написание — громко сказано, скорее — "вспоминание". Увлечение музыкой дало о себе знать и наиболее выдающиеся произведения Владимир помнил. Не точь-в-точь, но тут помогла пресловутая экстрасенсорика и медитации. Медитациям, кстати, он научился не на рукопашке, хотя там тоже учили методам расслабления и психического равновесия. Научила мать, много лет занимающаяся йогой. Собственно говоря — это была одна из немногих вещей, которой она научила своего сына…
Медитация помогала вспоминать некоторые моменты, но к сожалению — работала она у него коряво. Парень вспоминал почему-то только самые эмоциональные эпизоды — музыка, соревнования, паркур, драки, секс… Понятно, что и это немало, но он-то настраивался на какие-то более полезные "плюшки". Ну а теперь понятно, что новым Леонардо да Винчи ему не стать и осчастливить человечество множеством гениальных изобретений точно не выйдет — разве что вспомнится нечто вроде той же мясорубки.
Реквием вспоминался легко, но для надёжности князь больше десятка раз проваливался в транс, вспоминая звучания. Нет, всё верно вспоминается — до последней ноты. Отдав листы с записями придворному дирижёру, Владимир коротко сказал:
— К предстоящему печальному событию.
Итальянец с откровенным скепсисом посмотрел на рубаку, но ноты взял. На следующий день он нашёл Грифича и низко поклонился ему.
— Сеньор, вас будут помнить в веках, — хриплым от волнения голосом произнёс музыкант.
К сожалению, князь оказался прав в своих предположениях и долго императрица не прожила. Была большая суета, придворные ходили с лицами скорбных калькуляторов. Кто-то и в самом деле переживал о смерти Государыни, но откровенно…
Большая часть переживала только за собственные судьбы. Слишком многие были связаны с ней дружескими отношениями напрямую или через покровителей и не могли рассчитывать на аналогичное отношение от Петра. Другие просто боялись неизбежных перемен и возможного ухудшения ситуации лично для себя. Более-менее искренними были разве что чиновники и гвардейцы невысоких рангов, да слуги, утиравшие слёзы рукавами.
Несмотря на все недостатки как правительницы, к ближайшему окружению Елизавета была добра и снисходительна. Так что многие могли вспомнить подарки от неё, добрые слова, помощь в решении каких-то проблем.
— Спасибо за музыку, — сказал ему Пётр, вызвав к себе в покои. Глаза его были красные, но от слёз или недосыпа, вызванного множеством хлопот, сказать было сложно. Отношения с Елизаветой у него были сложными — слишком уж та любила влезать в жизнь Наследника. Однако будущий император был человеком добрым и сентиментальным, так что чисто по человечески наверняка жалел родственницу. Помимо "спасибо" князь получил тяжёлый сундучок с пятью тысячами червонцев и перстень со здоровенным изумрудом.
Они долго говорили на разные темы — видно было, что будущий владыка хочет просто отвлечься. Полковник с охотой ему подыграл и рассказал о поведении Павла, бытовых сценках из Корпуса и проказах своего Тимони, успевшего завоевать себе во дворце репутацию этакого "Швейка" — не столь карикатурного, понятное дело.
— Напишешь мне что-то такое же… торжественное — к коронации? — задал он напоследок вопрос. Задумавшись на минутку, попаданец просканировал свою память. Да — "Боже, царя храни", должен подойти.
— Напишу, — сказал он Петру и остановил жестом руку, потянувшуюся за очередным кошелем, — когда принесу, тогда и оценишь.
Похороны императрицы прошли необыкновенно пышно и Грифичу пришлось принять в них самое прямое участие. Помимо того, что он считался "автором" Реквиема, потрясшего всех, так ещё и Государыня выделяла его, да статус Наставника у Павла… В общем, не успел князь опомнится, как стал одним из членом похоронного комитета.
Не все были этим довольны — да и сам Владимир восторга не испытывал, несмотря на большую честь. Однако нужно сказать, что энергия спортсмена здорово помогла, да и некоторые идеи пришлись Двору "ко двору".
Едва отойдя от похоронных церемоний, парень пришёл к Петру и без единого слова выложил лист с текстом.
Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу,
На славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь Православный;
Боже, Царя храни!
Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли!
Дай на земли!
Гордых Смирителю,
Слабых Хранителю,
Всех Утешителю
Всё ниспосли!
Перводержавную
Русь Православную,
Боже, храни!
Боже, храни!
Царство ей стройное,
В силе спокойное!
Всё ж недостойное
Прочь отрини!
Воинство бранное,
Славой избранное,
Боже, храни!
Боже, храни!
Воинам мстителям,
Чести спасителям,
Миротворителям
Долгие дни!
Мирных воителей,
Правды блюстителей
Боже, храни!
Боже, храни!
Жизнь их примерную,
Нелицемерную,
Доблестям верную
Ты помяни!
О, Провидение!
Благословение
Нам ниспосли!
Нам ниспосли!
К благу стремление,
В счастье смирение,
В скорби терпение
Дай на земли!
Будь нам заступником,
Верным сопутником
Нас провожай!
Нас провожай!
Светлочудесная
Жизнь поднебесная,
Сердцу известная,
Сердцу сияй!
Плагиат? Наглейший, но на Государя текст произвёл глубочайшее впечатление и попаданец оказался обласкан — его одарили ещё одним сундучком, но уже с десятью тысячами червонцев. Сумма колоссальная по нынешним временам — такими, а то и меньшими суммами одаривали полководцев за выигранные грандиозные сражения. Был и перстень — на сей раз с сапфиром. Было звание генерал-майора. Но главное — орден Анны.
Орден этот стоял особняком и был не государственным, а династическим. Проще говоря — награждали только родичей. Имел орден только одну степень, а число кавалеров не превышало пятнадцать человек.
Всё — Грифич окончательно признан своим и теперь даже могущественные сановники кланялись ему как равному. Равному не только по происхождению (а Рюриковичи и Гедиминовичи ничуть не ниже Грифичей!), но и по влиянию. Его окончательно признали своим.
