Часть третья
Петербург
Глава первая
Хотелось бы написать, что прибытие имперского князя в Петербург было триумфальным, но чего не было, того не было. Обоз с усталыми лошадьми постепенно рассосался в разных направлениях и к уланской слободе прибыло где-то с полсотни повозок, из которых почти три десятка — собственность попаданца. Расплатившись по чести с возничими-солдатами и отправив их в расположение собственных полков, Владимир же вылез из мехов, скинул епанчу и вместе с Тимоней и несколькими солдатами принялся растаскивать добро по чуланам.
— Эк! — растерянно сказал верный денщик, — ну мы (он не отделял себя от командира) и обросли имуществом.
"Экать" было от чего — барахло банально не помещалось в доме… Ну да — попаданец просто забыл об этом факте, а точнее даже не забыл — он как-то не уложился в голове. Впрочем, на помощь пришли сослуживцы и взяли добро на сохранение. Отпарившись в полковой бане (были и свои, но полковая считалась "дежурной" и топилась каждый день) и отоспавшись, с самого утра улан принялся наносить визиты.
— Экий ты важный стал! — отечески сообщил ему престарелый однорукий ротмистр — Коренев Илья Лукич, оставленный на хозяйстве, — Грифич, значит…
— Он самый, Илья Лукич.
Беззубо (пятьдесят шесть годиков, что вы хотите!) улыбнувшись и обдав поручика запахом табака, капитан сказал тихонечко:
— Я ищо полтора года назад понял, кто ты.
— Не удивлён, Илья Лукич, — вежливо согласился офицер, — с вашим-то опытом и умом…
Вдоволь наобщавшись с офицерами, унтерами и ветеранами (да ты што, Ванька уже фельдфебель? Ну не зря я его гонял, не зря) принялся наносить визиты "дружественным" полкам. Не то чтобы очень хотелось, но так положено в эти времена — письма идут нечасто, да и грамотность у многих хромает, а информация из первых уст, да рассказы о геройствах сослуживцев, очень востребованы.
Впрочем, не только о геройствах…
— С бабы снял? С баронессы?! — хохочут егеря, — а она?
— А что она? — хмыкает поручик, — швырнула в меня туфлей и свиньёй обозвала — дескать "вдовствует уже пятый год и по мужику изголодалась, а в их провинции взглянуть на соседа нельзя, чтобы гулящей не ославили. А вот так вот никто не осудит — насилие над женщинами на войне, дело привычное". Так что прогнала меня вон, а Трифону велела продолжать.
Дружный мужской хохот не прекращался долго.
Вообще, попаданец обнаружил, что знание множества забавных историй из будущего и колоссальное количество всевозможного "мусора" в голове, сделало его великолепным рассказчиком. Не сразу, понятно дело — сперва нужно было понять, что здесь считается смешным. Так и с этой историей — чуть акценты сдвинул и смешно стало. На самом-то деле та баронесса рыдала, рассказывая о завистливых соседях, имущественной тяжбе и женской неустроенности. Так что Трифону пришлось стараться не только в постели, но и поработать психотерапевтом (а немецкий за годы компании он немного освоил) в промежутках между…
Хвала небесам, что хоть трофеи можно было продавать через Илью Лукича. Капитан давно уже наладил неплохие связи с местными купцами/портными/кузнецами/прочими ремесленниками и продавал барахло за достаточно приличную цену — не забывая и себя, понятное дело.
— Ну с сукном ты неплохо разживёшься, — оглядел залежи капитан, — где-то на тысячу талеров точно потянет. А вот что делать с остальным барахлом — понятия не имею. Тут уж как повезёт.
Поручик и сам не знал — что ему делать со всевозможными портретами, посудными сервизами и прочим. Досталось вот согласно жеребьёвке, но те же фарфоровые сервизы… Для уланского поручика они слишком хороши, а для имперского князя и кавалера двух орденов — мусор…
— А знаешь что, Лукичь? Почему бы не выставить всё это барахло — и не только моё, как в лавках выставляют. Народ-то у нас разъехался, так что какой-никакой амбар найдётся. Да пустить слух промеж штатских, что здесь можно трофеями из Пруссии разжиться. И вот ещё что — я в живописи да в искусстве мала-мала разбираюсь, так что сам понимаешь — могу дать нормальную оценку.
— Да где ж ты раньше бы! — Вырвалось у капитана.
Разбирался с барахлом, прерывая это увлекательное (без шуток — вещи попадались порой очень интересные) занятие визитами, ровно неделю. За это время не было никаких гонцов из дворца…
— Да болеет матушка, — с сочувствием сказал знакомый гренадер, — она сейчас вообще плоха. Дай бог, хоть этот год переживёт…
Выдав информацию, гвардейский сержант перекрестился на купола ближайшей церквушки и пошёл дальше, откровенно пошатываясь. Ну что вы хотели — трезвая гвардия, это нонсенс…
Гонец прибыл на восьмой день — молодой чиновник невысокого ранга. Он с таким откровенным восторгом смотрел на князя, что Владимир не выдержал и подарил молодому (лет шестнадцать от силы) парню одну из трофейных сабель.
— При Кунерсдорфе взял, хороший боец ей владел.
Парень аж прослезился от чувств — клинок и в самом деле был хорош, да с историей, да подарок Рыцаря Моста… В общем, улан не успел опомниться, как Яков Сирин успел записаться "в команду" и начал вываливать новости, снабжая поручика ценной информацией.
* * *
"Матушка Елизавета" любила устраивать праздники и решила устроить праздник в его честь. Поскольку она болела и капризничала, то праздник откладывался, как и общение с императрицей. Такому поведению никто не удивлялся — привыкли…
Сейчас Елизавета Петровна пошла на поправку, настроение улучшилось так что она затеяла маскарад — поэтому и гонец.
— К портному должен вас отвести, — откровенничал Яков. — Какой костюм? Вот уж не знаю… Вроде как будет вам два мундира и что-то машкарадное. А вот что…
Юноша растерянно развёл руками — императрица славилась чудачествами и угадать её желания было порой весьма проблематично.
Оседлав Звёздочку… Да, ту самую кобылу, выданную ещё рядовому улану. Пусть она была и не самых лучших кровей, но о ней единственной попаданец бы горевал, если б та погибла. Вот и берёг, выезжая только в тех в тех случаях, когда предполагалась обычная прогулка.
Оседлав Звёздочки, в компании с молодым чиновником улан отправился к портному, жившему сравнительно неподалёку от дворца в богатом собственном доме. Не придворный портной, но близко, так что не бедствовал.
Поскольку ордена цеплять офицер не стал, да и ехал в изрядно потрёпанном мундире, то особо не глазели. Попадались и внимательные.
— Ваша Светлость! — Вытянулся покалеченный солдат, выходящий из кабака.
— Светлость, Светлость, — согласился князь, глядя на егерский мундир, — а ты случаем не Ефим Смолянин?
— Он самый, — приосанился егерь.
— Как же, помню… На вот, — Владимир покопался и вытащил полтину, — поправь здоровье.
Портной с домочадцами встретил улана суетливо, окружив заботой.
— Какой красивый молодой человек, — льстиво забубнил портной, обмеряя спортсмена. Однако через несколько минут несколько успокоился — увидев, что клиент не реагирует на комплименты. Ну да — здесь работали достаточно примитивно, так что на закалённого реалиями двадцать первого века такие кунштюки действовали слабо.
Александр Иванов — тот самый портной, был крещённым евреем, но крещённым явно для вида — вряд ли в доме православного человека уместна кипа. Впрочем, это попаданец благодаря интернету подметил такую деталь, а обычный русак из этого времени вряд ли понял бы — что это такое. Да плевать… Пусть он и не одобрял лицемерие, но — не ему судить людей…
Обмеры заняли около часа — и не только возня с измерительной лентой. Ему пришлось одевать какие-то мундиры и штаны, смётанные откровенно "на живую нитку" и принимать в них причудливые позы.
— Ножку отставьте в сторону, как в танце. Так, замечательно…, — бубнил портной, делая какие-то пометки прямо на материи.
— Руки вытянете вверх, Ваша Светлость, — и офицер послушно вытягивает, — ага… Ох, какая у вас грудная клетка! Вдохните как можно глубже… А теперь выдохнете… Ничего себе…
Ремесленник с озадаченным видом уставился на аршин.
— Сложный вы клиент, князь.
Владимир вопросительно посмотрел на портного.
— Фигура у вас — хоть статуи лепи, хоть и худа чересчур… Ах да, вы же ещё от ран не оправились… Понимаете, пропорции непривычны — талия к вас, как не у всякой девушки, а плечи даже после ранения — не у всякого амбала такие. Непривычно, у господ придворных обычно животики…
Тут он задумался о чём-то своём, шевеля губами и опомнился где-то через минуту.
— Ой, не беспокойтесь — старый Соломо… Александр сделает всё в лучшем виде! Это я так…
Кстати, Яков прояснил и не совсем понятную ситуацию с отсутствием приглашений от аристократии. В нормальной ситуации улана бы просто замучили визитами, даже если бы он не был аристократом. А так — только старые товарищи из окрестных полков.
Виновницей такого отношения была "Елисавет" Петровна". Императрица не слишком вникала в государственные дела, но вот праздники и развлечения были только её вотчиной. Если кто-то переходил дорогу, то гнев "матушки" мог сломать человеку судьбу. Формально смертной казни в России не было, но оставались такие "милые" обычаи, как драние ноздрей и нужно сказать, что истинная "Дщерь Петрова" не слишком стеснялась в применении подобных средств.
В чём-то серьёзном придворные могли бы пойти против её воли — те же государственные дела, к примеру. Но вот развлечения… И князь до самого приёма должен оставаться в своеобразно вакууме.
Через неделю был готов парадный мундир, а ещё через три дня сияющий Яков Сирин влетел в слободу на калмыцкой лошадке.
— Через два дня — приём в вашу честь, — выпалил он с порога.
— Присаживайся, — флегматично отреагировал Владимир, — щей будешь?
Парень было удивился, видя такое спокойствие, но быстро отошёл.
— Буду! — И засмеялся, — В конце-концов, не каждый может похвастаться, что ел за одним столом с имперским князем и тот сам наливал ему щи!
Причина такого спокойствия проста — перегорело. Ну что такого может быть на приёме? Дадут новое звание или орден, может имение какое или денег подкинут. Интрига заключалась в том — что он не знал, какая именно "плюшка" ему обломиться. Но откровенно говоря… устраивала любая.
А если вдруг не устроит… Нет, ну мало ли — пусть он и патриот России, но всё может быть… Так вот, если не устроят, то было приглашение на военную службу — от Марии-Терезии, от её супруга Франца-Стефана, от французского Людовика XV, от испанского Карла III и целой кучи монархов поменьше. Все они обещали ему полк под командование, а Людовик XV ещё и поместье — причём немедленно…