Часть II. Социальный лепрозорий

Эритея — один из крупнейших населенных пунктов Акритской метрополии, располагался в живописной низменности в центральной части Аляски у места впадения реки Оркьюпайн в реку Юкон. Раскинувшись на территории в 500 квадратных километров, с населением около двух миллионов человек, Эритея представляла собой оазис цивилизации на северо— западе американского континента. Никто не знал точную дату основания города, но историки сошлись во мнении, что первые поселенцы пришли на эту землю из давно заброшенных и разграбленных мародерами ковчегов, расположенных в недрах Аляскинского хребта.

Население округа Эритея можно было условно разделить на два типа: те, кто занимался сельским хозяйством и те, кто имел отношение к многочисленным рудникам, щедро раскинутым по всему одноименному округу. Сам округ представлял собой сырьевую базу метрополии, а в самой Эритее располагались крупнейшие биржи труда, поставляющие рабочую силу для фирм, имеющих государственную лицензию на горно — обогатительные работы. В условиях большого спроса на тяжелый физический труд, сюда стекались как граждане метрополии, так и люди без гражданства, попавшие под «Акт о чистоте человеческой расы». Были здесь и иноземцы, которые в поисках источника дохода преодолевали Берингов пролив и оседали на территории округа. Поэтому состав населения Эритеи, говорившего на разных языках, коренным образом отличался от любого другого крупного города метрополии.

Независимо от принадлежности к той или иной культуре, население Эритеи не доверяло властям и старалось решать спорные вопросы между собой в андеграунде общества, которым правили преступные авторитеты. Но и у них искать справедливости было крайне сомнительно, так как спор при таком раскладе решался в пользу той стороны, которая больше заплатит уличному «третейскому судье». Преступная культура процветала благодаря её носителям, которые периодически освобождались из самой большой тюрьмы для мужского населения Акритской метрополии — «Социального лепрозория».

При словосочетании «Социальный лепрозорий», рядового гражданина метрополии пробирал дикий страх. Про этот огромный тюремный комплекс, расположенный в двухстах километрах от Эритеи среди горных вершин хребта Брукса, ходило немало страшных историй. Говорили…

Впрочем, то, о чем многие говорили, в точности повторяло версию государственной пропаганды о том, что там содержаться социально опасные для общества элементы. Они действительно там были, но составляли лишь малую часть осужденных людей. Основной массой были политические заключенные, которые, согласно законодательству Акритской метрополии, попадали в категорию «особо опасных». Почти каждый из них прошел пытки Спектрата. Почти… Хотя некоторые из них добровольно поставили подписи под сфабрикованными обвинениями, но ими двигал лишь инстинкт самосохранения, который срабатывал при воспоминаниях о холодных сырых камерах в пыточных застенках Спектрата. Крики от пыток порой так резали слух, что некоторые из содержавшихся в одиночках людей не выносили этого и находили утешение в петле, либо подписывали нужную Спектрату бумагу. Но выбор был условно прост только в том случае, если в бумаге обвиняемым и подписантом являлось одно и то же лицо. Но если обвиняемым являлся другой человек? К примеру, близкий подписанту?

История хранит многие тайны пыточного конвейера Спектрата, но среди политических заключенных не было принято говорить о последствиях тех или иных принятых решений. Они отбросили прошлое и самоорганизовались вокруг тайного общества «Седьмая печать». Политическую часть заключенных объединял не моральный облик или общая идеология. Их объединяла ненависть к Спектрату и императорской власти — власти, которая легко ломала судьбы людей, чьё собственное мнение на происходящие в стране перемены хоть немного отличалось от государственной идеологии.

И люди мстили… Многие из политических арестантов, прошедшие горнило репрессий и оказавшиеся на свободе, уходили в подполье, создавая тайные ячейки сопротивления режиму. Эти немногие составляли силовое крыло «Седьмой печати», которая вела охоту за сотрудниками Спектрата как в самой Эритее, так и за её пределами.

Политическим лицом «Седьмой печати» неявно выступал профсоюз ветеранов, имеющий влияние в обществе и представительские места в Сенате. Имея за плечами хорошую финансовую базу в виде щедрых пожертвований от фонда Альберта Прайса, профсоюз противостоял Спектрату в легальном поле, пытаясь обуздать кровавые амбиции Алана Филипса по прозвищу «Мясник». Но в условиях того, что решающее слово было за Императором, использующим Спектрат в своих целях, легальные попытки были бесполезны. Люди, стоявшие за «Седьмой печатью», прекрасно понимали, что рано или поздно наступит время решающих действий. Поэтому, именно на этот случай, необходимо было иметь своих представителей в Сенате, что придало бы потенциальному восстанию легитимность в глазах той части общества, которая ещё будет колебаться перед вопросом, на чью сторону встать.

И время решающих действий настало… Когда к власти пришел Десятый Император Брэндон Льюис, стала угасать последняя надежда на разрешение общественного кризиса политическими методами. Десятый Император, возложивший при коронации на себя ещё и полномочия главы Генштаба, после одиннадцати месяцев своего правления делегировал эти полномочия главе Спектрата Алану Филипсу, сделав последнего единоличным главою внутренних и внешних силовых рычагов Акритской метрополии.

Теперь к тем людям, кто руководил «Седьмой печатью», пришло окончательное понимание того, что революция неизбежна…

Конвойное транспортное судно «Левиафан», чьё железное чрево было переполнено заключенными, неторопливо двигалось в сторону хребта Брукса. Над горизонтом величественно возвышался действующий вулкан «Аид», выбрасывающий в атмосферу клубы серого пепла. Пепел, рассеянный над горизонтом, создавал затенение ярко красных лучей заходящего солнца, отчего панорама хребта приобретала зловещий вид.

Пять сотен лет назад падение астероида привело в движение тектонические силы, которые оживили вулканическую деятельность на всей планете. Тучи пыли, попавших в атмосферу при разрушительных извержениях, затмили Солнце, в результате чего на Земле наступила ядерная зима. Магма, попавшая на поверхность через вулканическую систему хребта Брукса, вынесла из глубоких недр на поверхность Земли много ценных полезных ископаемых. С течением времени тектонические силы затихали, а остывшая порода превратилась в запечатанную кладезь. Государство в период правления Императора Мартина Вуда вытеснило с богатых месторождений частных старателей и превратило расположенный там гигантский карьер в центральное звено тюремного комплекса «Социальный лепрозорий». Диаметром шесть километров, а глубиной более километра, карьер казался зияющей дырой, затерянной между вершинами хребта. Государство извлекало выгоду от рабского труда заключенных, которых оно само и плодило, борясь с инакомыслием в обществе.

В одном из душных переполненных боксов «Левиафана» находился Томас ДиАнжело — сын бывшего викария Эритеи Дэвида ДиАнжело. Томас, чьи руки и ноги были закованы в кандалы, был осужден на пять лет изоляции за кражу кредиток на рынке Эритеи. Ему понадобилось чуть меньше года, чтобы превратиться из завсегдатая элитных акритских клубов для «золотой молодёжи» в мелкого уголовника. К таким поворотам в своей судьбе Томас был полностью обязан своему увлечению азартными играми.

Мысленный взор Томаса вернулся от созерцания грязных стен «Левиафана» и его обитателей к ярким краскам подпольного казино на Эритее, в котором он когда — то взял крупный кредит под огромные проценты с целью сделать ставку на свою карточную комбинацию…

Тогда, Томас, руководствуясь какими-то ему одному известными соображениями, пришел к выводу о том, что его комбинация обязательно выиграет. Он даже в уме вычислил какие — то вероятности, которые ещё больше убедили его в правильности принятого им решения. Но на самом деле это была болезнь, которую безуспешно пытался лечить глава семейства, заблокировав кредитную карточку сына.

Услышав сумму кредита, которую запросил Томас, крупье позвал хозяина казино — главаря одной из преступных организаций Эритеи Эсмонда Мортиса. Эсмонд, чернокожий статный мужчина лет тридцати пяти, погладил свой выбритый затылок и, сделав задумчивое лицо, произнёс:

— Молодой человек, а вы уверены в своих финансовых возможностях? Помимо акритских долларов мы принимаем в расчет жизни недальновидных заёмщиков, так что подумайте для начала…

Томас надменно усмехнулся и в привычном стиле молодого повесы элегантно подкрепил финансовые возможности своей громкой фамилией:

— Меня зовут Томас ДиАнжело. Я думаю, вам известно, что мой отец владеет богатыми месторождениями на потухшем вулканическом плато в восточной части хребта Брукса. Чтобы вам было понятно, мой отец является единственным частным лицом, допущенным к богатым залежам этой вулканической системы…

— Постойте, — перебил его Эсмонд, — насколько я понимаю, это вы берете у меня кредит, а не ваш отец.

— Я — совладелец и генеральный директор дочерних предприятий, входящих в холдинг моего отца, так что вопрос о моей платежеспособности может быть снят с сегодняшней повестки и мы, — Томас окинул взором сидящих за карточным столом игроков, — наконец вскроем карты и выявим победителя…

Томас врал. Он действительно занимал посты управляющего в двух геологоразведочных фирмах своего отца, но не имел к его капиталам никакого отношения. Отец, зная пристрастие сына к карточной игре, заранее перестраховался и лишил Томаса доступа к финансовым ресурсам, а также запретил переступать пороги игорных заведений. Но Томас был уверен в том, что карты — это его жизненное призвание. Поэтому он нисколько не расстроился, когда узнал о решении своего отца, решив зарабатывать на свои столичные кутежи игрой. Как обычно бывает с самонадеянными молодыми людьми, удача поначалу была на стороне Томаса, он даже пару раз снимал огромный куш в столичных казино.

Эсмонд расплылся в улыбке и проревел:

— Тогда добро пожаловать в элитную лигу, уважаемый Томас ДиАнжело! Девочки, налейте генеральному директору лучший бурбон из наших кладовых и откройте ему безлимитную кредитную линию…

Где — то заиграла музыка, а с высокого потолка посыпались разноцветные фейерверки, возвестившие торжественность того момента, когда на кону стоит довольно внушительная сумма. Молодые официантки, одетые в костюмы горничных, поставили перед Томасом порцию крепкого бурбона и, погладив руками его плечи, юркнули в соседнюю залу.

— Вскрывайте карты, господа, — объявил крупье.

Когда Томас понял, что проиграл, ему очень пригодилась стопка крепкого алкоголя, стоявшая рядом на игровом столе. Бурбон унял внутреннюю дрожь, и Томас решил играть дальше в надежде отыграться. Но к утру следующего дня он, наконец, осознал, что его долг равен стоимости пары богатых месторождений из горнодобывающей империи отца. Встав из— за стола, он, пошатываясь то ли от алкоголя, то ли от пребывания в прострации, неспешно покинул казино.

Только на продуваемых ветрами улицах Эритеи на Томаса снизошло, наконец, понимание того, что денег ему брать негде. Говорить отцу он боялся, поэтому решил на время покинуть Эритею и перебраться на Акрит. Пребывание в столице принесло умиротворение в жизнь Томаса, и он даже стал забывать про свой карточный долг, но спустя полгода, когда Император Мартин Вуд назначил Дэвида ДиАнжело викарием Эритеи, отец вызвал сына к себе в столичную резиденцию. Усадив Томаса в кресло, Дэвид вручил ему запечатанный пакет.

— Томас, — чуть сиплым голосом произнес отец, — то, что я сейчас скажу, очень важно… В этом пакете инструкции, с которыми ты ознакомишься по прибытии на Эритею. Там есть имена различных людей и…

Дэвид задумался. Его бледноватое лицо выдавало плохо скрываемое волнение.

— В общем… Там фигурирует дядя Георг, который когда — то приходил к нам, ты ведь помнишь его?

Конечно Томас помнил Георга Кантора, который был другом его отца. Дядя Георг, как звал его в детстве Томас, часто бывал в семейном гнезде ДиАнжело в качестве дорогого гостя. Он и отец подолгу сидели в беседке и о чем — то разговаривали, не забывая при этом о бутылочке ядрёного рома, которую Георг всегда привозил с собой, возвращаясь из столицы метрополии. Но чуть больше года назад, когда отец влез в большой бизнес, инвестировав свои запатентованные технологии в совместный с государством проект по разработке недр хребта Брукса, Георг перестал появляться в особняке семейства ДиАнжело.

— Да, я помню Георга Кантора, — ответил Томас отцу.

— Георг — цель которую нужно будет схватить… Пойми, Томас, — Дэвид посмотрел орлиным взглядом на сына, — это обязательно нужно будет сделать. Кантор — преступник… Я делаю это в первую очередь ради семьи, Томас…

— Да, отец, конечно. Я сделаю всё, согласно твоим инструкциям, — ответил Томас, но по голосу отца почувствовал, будто бы тот борется с какой-то моральной дилеммой.

Прибыв на Эритею, Томас ознакомился с инструкциями отца. Ему предстояло встретиться с человеком по имени Владимир в придорожном отеле на пересечении третьей и четвертой улиц квартала Ман — Март. Владимир должен был возглавить отряд хорошо вооруженных людей, которые захватят усадьбу Георга Кантора и его самого. Задача Томаса состояла в поиске потайного сейфа, расположенного в ванной комнате особняка Кантора, после чего нужно было ввести указанный в инструкциях код к сейфу и забрать всё то, что там будет находиться. Пленного Георга и содержимое сейфа следовало передать представителям Спектрата в Эритее.

Но встреча с Владимиром в комнате отеля преподнесла неожиданный сюрприз. Помимо Владимира, стальные зубы которого сверкали в свете гостиничных софитов, в комнате, возле журнального столика, расположились Эсмонд Мортис и группа каких — то головорезов. Эсмонд артистично вздернул руки вверх, улыбнувшись при виде бледнеющего Томаса.

— Дорогой мой остроухий генеральный директор, — Эсмонд саркастически подметил характерную черту всех ДиАнжело — заостренные ушные раковины, — я вижу, что вы очень занятой человек и никак не найдете время навестить кредитора в моём лице. Но мой друг Владимир из Московии обратился ко мне с просьбой одолжить людей для одной важной миссии, в которой фигурировало имя Томаса ДиАнжело. «Какая неожиданная встреча», — подумал я и решил напомнить о кредите, проценты по которому, хочу заметить, никто не гасит. Послушайте, господин бизнесмен, меня терзают тревожные мысли о том, сколько вы наиграли за одну ночь в моём заведении. Нет, я, конечно, польщен этим, господин генеральный директор, но… вы поступаете подло. Вы пили мой лучший бурбон и щекотали свою азартную задницу всю ночь моими деньгами, а теперь вы не желаете меня видеть?

Эсмонд так посмотрел на Томаса, что тот даже поднапряг мочевой канал, чтобы не попасть в более неловкую ситуацию.

— Я… — начал говорить Томас, — я действительно был занят делами на Акрите, мистер Мортис…

— Отлично, я не против ваших дел на Акрите, господин генеральный директор, — перебил его Эсмонд, — но я хотел бы удостовериться в вашей платежеспособности и немедленно получить проценты по кредиту.

— Но так быстро вернуть проценты я не в состоянии, мистер Мортис, — пролепетал Томас, делая шаг назад.

— То есть вы меня обманули, господин ДиАнжело? — Эсмонд скривил рот и вопросительно посмотрел на Владимира, который в ответ пожал плечами, будто вопрос предназначался ему.

— Нет, что вы… — Томас предпринял попытку словесно выкрутиться из сложившейся ситуации.

Эсмонд поднял руку, призывая должника не торопиться с ответом.

— Господин ДиАнжело, я знаю, что вы лжец, но мне наплевать на ваш моральный облик. У вас нет денег, но я могу подсказать вам, где их взять. Владимир сообщил мне, что целью его контракта является Георг Кантор. Не так давно я продал этому человеку одну вещь — старый кристалл памяти, за который тот заплатил весьма солидную сумму. Думаю, за эту вещь коллекционеры Акрита дадут ещё больше денег, которые покроют набежавшие проценты по вашему долгу, господин ДиАнжело, а возможно, и часть долга.

Эсмонд, не спрашивая согласия Томаса, достал из внутреннего кармана пиджака кристалл памяти.

— Возьми, — произнес Мортис и протянул кристалл Томасу. — Это подделка. Если найдешь подобный кристалл в усадьбе Кантора, соверши подмену. За артефакт ты получишь хорошие деньги, которыми расплатишься со мной. Это твой шанс, сынок, чтобы не стать скопцом…

Томас испуганно взял кристалл и зажал в потной ладони. При слове «скопец», он проклял карты и пообещал сам себе, что если выпутается из этой ситуации, никогда больше не сядет играть в азартные игры. Эсмонд встал с кресла и, поправив запонки на рукаве стильного пиджака, обратился к иностранному наёмнику.

— Владимир, ты получишь моих людей для своего контракта, а вы, — Эсмонд повернулся к остроухому ДиАнжело, — получили последнее предупреждение, господин заёмщик…

Когда усадьба Георга и сам владелец были захвачены, Томас нашел потайной сейф за зеркалом ванной комнаты особняка Кантора и открыл его. Там лежали различные карты памяти, какие — то хитроумные приборы, куча кредиток, несколько чипов — паспортов и стопка древних бумажных книг. Каково же было удивление Томаса, когда среди кристаллов памяти, лежавших в сейфе, он увидел образец, идентичный той подделке, которую он получил от мистера Мортиса.

Обрадовавшись тому, что не придётся переворачивать всю усадьбу в поисках кристалла, Томас посчитал это хорошим знаком и, недолго думая, совершил подмену. Уже будучи на Акрите, он узнал о том, что Эсмонда Мортиса арестовал Спектрат. Эта новость так обрадовала Томаса, что он напился до потери сознания, а на следующий день пошел к известным коллекционерам столицы в надежде получить большие деньги за украденный из усадьбы Кантора бесценный артефакт.

Но Томас даже не догадывался, как далеко зайдет история с кражей кристалла. Покойный Император Мартин Вуд рассчитывал на кристалл Квинта как на доказательство причастности Георга Кантора к террористам из «Седьмой печати». Подмена, раскрывшаяся в процессе судопроизводства, стала истинной причиной казни викария Эритеи и конфискацией огромного состояния семейства ДиАнжело в пользу государства.

Казнь отца стала лишь началом тому кошмару, с которым столкнулся Томас, когда вернулся на Эритею в родовой особняк после исполнения приговора…

Особняк семьи ДиАнжело, имевший большую террасу, располагался возле небольшого озера в предгорьях горы Мак— Кинли. Младший ДиАнжело стоял перед высокими воротами особняка и нервно мял в руках черную шапочку. Он не представлял, о чем будет говорить с семьёй после смерти отца. «Мачеха наверняка знает или догадывается о реальных причинах императорской опалы…» — подумал про себя Томас и прислонил ладонь к сенсорному устройству, расположенному на воротах поместья.

Но разговора с семьёй не получилось. Три младших сводных сестры Томаса и их мать Брунгильда — его мачеха, висели в комнате младшего ДиАнжело на толстых верёвках, сделанных из прочного волокна. Их опухшие синюшные лица задумчиво смотрели в разные стороны, словно пытаясь понять те причины, которые толкнули их на этот шаг. Повестка, обнаруженная Томасом на столе, извещала владельцев особняка о выселении в связи с актом о конфискации, который действовал в отношении семейства ДиАнжело. Император Вуд их разорил, оставив членам семьи по комплекту одежды и документу о гражданстве.

Томас отшатнулся к стене. Присев на корточки, он опёрся спиной на холодную стену и закрыл лицо руками, чтобы не видеть ужасные последствия, причиной которых стал его больной азарт. В комнате раздались всхлипы, которые постепенно превратились в громогласные рыдания. От горя и отчаяния Томас резко вскочил и бросился в кладовую. Взяв там веревку, он перебросил её через перекладину. Решив свести счеты с жизнью, он забрался на табурет и накинул петлю. Но как только Томас почувствовал холодную поверхность веревки у себя на шее, к нему вернулся страх, вызвавший несколько отрезвляющий эффект. Поняв, что он не сможет лишить себя жизни, Томас возненавидел себя за трусость. Сняв веревку со своей шеи, он выбежал из особняка и побрел по дороге, мучительно пытаясь выкинуть из памяти запечатленные лица мертвой родни. Томас абсолютно не понимал, что ему делать и как дальше жить.

Вернувшись на Эритею, он подался к родственникам, но те захлопнули перед ним дверь, назвав Томаса «проклятьем семьи ДиАнжело». Чтобы выжить и не умереть с голоду, Томас начал подворовывать и в итоге попался за кражу кредиток на рынке Эритеи…

— Эй, братишка, у тебя нет воды? — неожиданно раздавшийся позади Томаса голос, вернул ДиАнжело в железное чрево «Левиафана».

Повернув голову, Томас увидел жилистого старика, которому на вид было лет восемьдесят. Его спутанные редкие волосы были взъерошены, а по морщинистому лицу стекали ручейки пота.

— Да, конечно, — Томас, позвякивая кандалами, достал из сумки ёмкость с водой и отдал её старику.

Тот взял бутылку и, открутив крышку, принялся жадно пить. Утолив жажду, старик протер свои растрескавшиеся губы грязным рукавом.

— Спасибо, братишка, выручил, — промолвил он, тяжело выдыхая. — За что тебе дали срок?

— Кража, — кратко ответил Томас и спрятал бутылку с остатками воды в свою сумку, — а вас за что осудили?

— Меня? — старик ухмыльнулся. — Я сам не знаю, но в обвинительном заключении написано, что я — нелояльный властям гражданин. В чем выразилась моя нелояльность в период двухнедельного пребывания на свободе, мне так и не пояснили…

— Так вы уже бывали в «Социальном лепрозории»? — Томас захотел побольше узнать о том месте, куда его везут.

ДиАнжело уже имел некоторое внешнее представление о тюремном комплексе, так как проводил геологоразведочные работы в этом районе, когда был управляющим в одной из фирм покойного отца.

— Бывал? Да я прожил там большую часть своей жизни, сынок, — задумчиво ответил старик. — Я уселся ещё в период правления Константина «Большого». В молодости, будучи студентом археологического факультета университета города Сайбурга, я имел неосторожность начать политический диспут с сокурсником. Итогом этого стал приговор, осудивший меня на двадцать пять лет лагерей социальной адаптации. Мой честолюбивый сокурсник сделал головокружительную карьеру в этом государстве, но жизнь его всё равно закончилась довольно печально.

Потом, в конце срока, мне добавили ещё двадцать пять лет изоляции — я откусил нос одному, тогда ещё молодому ублюдку, который только устроился на работу в «Социальный лепрозорий» на должность младшего надзирателя. И вот, спустя пятьдесят лет, я, наконец, увидел свободу. Но через две недели Спектрат опять надел на меня наручники по подложному обвинению и отправил обратно.

— За что вы откусили нос тому надзирателю? — поинтересовался Томас, разглядывая глубокие морщины старика.

— Тогда я находился в карцере, подвешенный на цепях к каменному потолку. Этот ублюдок захотел воспользоваться мной как женщиной, но имел неосторожность приблизить свою гуммозную рожу к моему лицу, и я не упустил такой великолепный шанс, откусив ему нос, — старик недобро ухмыльнулся, видимо, вспомнив детали того эпизода. — Ты, кстати, его увидишь — теперь эта тварь на должности главного надзирателя в «Социальном лепрозории». Никто не знает, как его зовут, но все, включая его непосредственного начальника — директора тюрьмы Феликса Грува, называют его «Рыло».

Томас содрогнулся от услышанного, но решил поподробнее расспросить старика.

— Когда я только попал в «Социальный лепрозорий», — начал свой рассказ старик, — это был огромный карьер, на котором использовали труд заключенных. Нас содержали в специальном блоке под землёй, в который можно было попасть, спустившись в карьер. Но когда к власти пришел Мартин Вуд, количество заключенных резко выросло. Несмотря на то, что произошло ужесточение уголовного кодекса, а половина политических статей попала под высшую меру — расстрел, система лагерей не справлялась с потоком заключенных. Где — то наверху решили, что необходимо увеличить потенциал системы исполнения наказаний.

Итогом этого стал целый город заключенных, выросший в скальных породах вокруг гигантского карьера. Сейчас там находится примерно пол миллиона человек. Тюремный комплекс разбит на четыре блока. Блоки А, В и С — являются кварталами, где живут арестанты. Четвертый блок — административный, там находятся структуры управления «Социальным лепрозорием», а также казармы охраны. На дне карьера располагается посадочная площадка, склад и прогулочные боксы для заключенных.

В каждом квартале своя власть. Когда я освобождался месяц назад, в блоке А главенствовала «Седьмая печать», блок B контролировался какими-то южноамериканскими наёмниками и их главарём — Карлосом Гарсия. Ну а в блоке С сейчас рулит Эсмонд Мортис — ещё тот подонок, который согласился быть свидетелем обвинения против нашего друга — Георга Кантора, казненного более года тому назад.

Услышав знакомые имена, Томас насторожился.

— Георг Кантор? — переспросил Томас. — А какое отношение он имеет к «Социальному лепрозорию»?

— Покойный Кантор делал всё возможное, чтобы облегчить жизнь политическим заключенным. Он давал взятки Феликсу Груву и получал зеленый свет на то, чтобы отправлять в тюремный комплекс всё необходимое для арестантов — начиная от продуктов питания, заканчивая медикаментами. Кое-кого из «Седьмой печати» ему даже удалось вытащить на свободу. В блоке А, где я раньше содержался, чтут его имя и скорбят об утрате, — старик опустил глаза и затих.

Немного помолчав, словно поминая Кантора минутой молчания, старик внезапно протянул Томасу свою костлявую руку, на которой отсутствовали ногти, после чего произнес:

— Меня зовут Авл Грин…

— Томас… Смит, — соврал ДиАнжело, побоявшись озвучить свою фамилию, которая косвенно была причастна к казни Георга Кантора.

Они пожали друг другу руку, и Томас, отвернувшись от старика, предался мрачным размышлениям. Теперь его мысли занимал один вопрос: в какой из блоков «Социального лепрозория» закинет его судьба?