Книга: Паноптикум. Книга первая. Крах
Назад: Глава 1. Большой куш
Дальше: Глава 3. Идущие на смерть

Глава 2. Стромбостетоскоп

Прошло около года с тех пор, как доктор Рамина Джоши приступила к изучению инфицированных на африканском континенте тел, принадлежащих командиру кайпианского судна «Тяньлун» Тану Юншену и почвоведу Го Вэньмину. Поначалу, когда их только вывели из криогенного состояния, они напоминали «овощей», чьи организмы потребляли необходимые питательные элементы посредством внутривенного введения, которое проводили сотрудники лаборатории доктора Грэма. Но уже через две недели зрачки инфицированных стали реагировать на свет, а еще через месяц, оба вышли из состояния глубокой комы.
Первым из комы вышел Го Вэньмин. Он приподнялся с кровати и начал удивленно оглядываться по сторонам, с интересом изучая изоляционный бокс, одна из стен которого состояла из прозрачного стекла. Парализованная левая половина лица и гладко выбритая голова Вэньмина придавали ему весьма неприглядный вид. Он больше походил на олигофрена, пускающего слюни, нежели на ученого — почвоведа. Встав с кровати, Го прошелся по боксу и остановил свой взгляд на Рамине, которая, будучи за стеклом, фиксировала происходящее на камеру.
По спине доктора Джоши пробежал холодок, когда она увидела, как белки глаз Го покраснели от напряжения. Его прежде бледное лицо стало пунцовым, а он сам внезапно ринулся в сторону Рамины, которая от неожиданности сделала шаг назад, несмотря на то, что была за преградой. Ударившись головой об изоляционное стекло, инфицированный не изменил своего агрессивного поведения, а, наоборот, продолжил бросаться на прозрачную перегородку, оставляя на ней кровавые слюни. Так продолжалось до тех пор, пока Рамина не включила отражатели на стекле. Увидев своё отражение, Го остановился и пристально стал его разглядывать. Постепенно он все же успокоился и, расположившись на койке, свернулся калачиком.
Только спустя три месяца, агрессия инфицированных к сотрудникам лаборатории сменилась на… «равнодушие». Они перестали реагировать на раздражители вне стен изоляционного блока. Тан Юншен и вовсе прекратил есть пищу руками и стал использовать столовые приборы, предназначенные для этих нужд. «Возможно, личность Тана постепенно возвращается», — подумала тогда Рамина, наблюдая, как Юншен жадно поедал курицу, запеченную в кукурузных блинах. Он держал столовые приборы согласно этикету и наслаждался блюдом как истинный гурман.
Почти то же самое происходило и в соседнем боксе, где содержался Го Вэньмин, хотя и с гораздо меньшим пафосом в отношении поданного обеда. Го, вцепившись в курицу двумя руками, вырывал из неё куски, дробя при этом кости тушки своими крупными зубами. Вытерев грязным рукавом рот, обильно испачканный жиром, он стал изучать Рамину, не забывая при этом срыгивать кости на пол. «Они явно развиваются, хотя скорость «очеловечивания» различается на порядок» — именно такую запись о своих наблюдениях оставила в блокноте Рамина.
Но самое удивительное было то, что к Тану Юншену вернулась речь. Он не помнил ни своего имени, ни имен своих родных и близких, ни каких — либо воспоминаний, связанных с его прошлой жизнью, хотя, как позже выяснилось, он имел представление о навыках, присущих профессии оператора воздушных судов. По мнению доктора Зигфрида Грэма, изучавшего данный феномен, личность Тана была как будто изрядно местами подтерта. Второй инфицированный — Го Вэньмин, так и не начал разговаривать, а в своем поведении больше походил на шимпанзе, нежели на человека. Казалось, что Го перестал развиваться, в то время как Тан, наоборот, показывал очень высокие результаты в тестах на IQ.
— Доктор Джоши, когда меня признают здоровым и освободят от изоляции? — эти слова, произнесенные Таном на очередном сложном тесте, серьёзным образом озадачили Рамину. — Эти стены и ваши бесконечные анализы меня уже изрядно нервируют. Я, конечно, все понимаю, но амнезия при инфекции не повод держать меня под замком…
Тан, верхняя губа которого была украшена редкими усами, вопросительно поглядел на Рамину сквозь толстое стекло инфекционного бокса. Доктор Джоши предпочла уйти от ответа, опустив глаза на карточки, разложенные на гладкой поверхности небольшого металлического столика, стоящего перед ней.
— Доктор Джоши, вы слышите меня? — тишину лаборатории вновь нарушил голос, раздавшийся из переговорного динамика, установленного на стене.
— Я прекрасно вас слышу, — Рамина все — таки решилась поговорить об этом, — но не знаю, что вам ответить… Вернее, я знаю, что вам сказать, но боюсь, что это вас не очень сильно обнадежит. Вы потерпели крушение в восточной Африке и, судя по всему, были инфицированы кем — то или чем — то. Медицинские приборы зафиксировали вашу физиологическую смерть, однако, спустя некоторое время, вы каким — то неведомым образом ожили… Вы помните тот период?
— Нет, — утвердительно ответил Тан Юншен, — способность запоминать события появилась у меня пару месяцев назад. О своём прошлом я помню только то, что было в эти два месяца…
Рамина сняла с подставки тонкий экран лэптопа и, развернув его в сторону Тана, включила запись. Юншен, сделав каменное лицо, наблюдал своё поведение в состоянии крайней агрессии. На записи было видно, как он разбегался и бил головою в стекло, оставляя на нем кровавые отпечатки. Неистово рыча, тогда ещё бритый налысо Тан пытался добраться до доктора Джоши, несмотря на полученные ушибы и рассечения. Он как будто не осознавал, что их разделяет прозрачная преграда, и продолжал кидаться на пуленепробиваемое стекло. Когда запись закончилась, Рамина повернула к себе экран и произнесла:
— Мы в корне не понимаем, что вообще произошло, а вы просите вас отпустить? — Рамина как можно проще, не вдаваясь в мораль, попыталась аргументировать свою позицию. — Открою вам небольшой секрет, капитан Юншен. Вы не единственный инфицированный в этой лаборатории. Есть еще, так сказать, пациент, который своими повадками больше напоминает животное, которое не прочь измазать стены изоляционного бокса своими фекалиями…
— Здесь ещё кто — то есть? — Тан внезапно перебил Рамину. — Такой же инфицированный, как и я?
— Да… — Рамину озадачил интерес Тана, — только он не смог восстановить человеческое обличье, в отличие от вас, капитан Юншен. У вас обоих наблюдается целый ряд морфологических изменений, не свойственных нормальному организму. Вас не выпустят отсюда, пока не поймут причины произошедшего…
Точка. Никто никого никуда не выпустит. Это не вопрос правового положения личности. Тан и без того считался военнопленным, но с учетом у последнего амнезии Рамина решила ограничиться главной причиной, назвав Тана «источником возможной эпидемии» или «точкой отсчета».
Но сам источник, вызвавший загадочные трансформации человеческого организма, был до сих пор скрыт от глаз доктора Джоши. Методики, которые она использовала в своих исследованиях, давали противоречивые результаты, пуская пытливый ум Рамины по ложному следу. После ряда неудач, она пришла к выводу, что ей нужен более технологически развитый инструментарий — поляризованный стромбостетоскоп.
Доктор Зигфрид Грэм, выслушав Рамину, учтиво помог составить бюрократический запрос в министерство технологий. Но запрос был переправлен в Корпус внешней разведки ввиду того, что акритская технологическая база не имела изделий подобной функциональности. Полковник Орокин, ознакомившись с документом за подписью доктора Джоши, решил использовать тему «поляризованного стромбостетоскопа» как предлог для встречи с этой женщиной.
Мысль о Рамине не давала Орокину покоя еще с начала первой их встречи в «Кубе». Она была недурна собой, воспитана и, что не менее важно, умна. Но работа в Великих пустошах отнимала всё время полковника. Ему приходилось лично принимать участие в операциях Корпуса, работая непосредственно «в поле». Но теперь, когда внедренная агентура захватывала религиозное пространство одичалого социума, населяющего пустоши, а на столе Орокина лежал «аргумент» для Спектрата, курирующего сотрудников лаборатории, он все же решил встретиться с Раминой.
Первая их встреча, когда полковник вывез Рамину за пределы лаборатории Грэма, превратилась в какое — то чудесное шоу— путешествие по различным достопримечательностям Акрита. Рамина, отдающая всю себя работе, почувствовала, как её выдернули из царства бактерий и вернули в человеческую реальность, наполненную эмоциями. Они посетили Стеллу Истории, представляющую собой железобетонную конструкцию, уходящую в небо на полукилометровую высоту. Памятник располагался на небольшом островке, одиноко торчащем из озера Ричардсон. На барельефах конструкции были изображены различные исторические эпохи Акритской метрополии. Но Рамина не понимала связи между древними римлянами, изображенными у основания памятника, и современной эпохой метрополии, которую символизировал профиль Десятого Императора Брэндона Льюиса, выбитый на самом верху.
— Скажите, полковник, — произнесла Рамина, разглядывая подсвеченные летательными аппаратами барельефы, — вы действительно думаете, что Акрит был столицей римской империи до падения астероида?
— Конечно, нет. Но большинство моих сограждан, обманутых пропагандой, действительно в это верят… И не забывайте, доктор Джоши, в этом государстве пропаганда густо сдобрена насилием, поэтому людям с развитым инстинктом самосохранения приходится в это верить.
— Странно… — коротко резюмировала женщина.
— Что же вас удивляет?
— Удивляет то, что эти слова я слышу от человека, который является не последним агрегатом той государственной машины, о которой вы так нелестно отзываетесь.
— Да, вы безусловно правы, доктор Джоши. Но я не занимаюсь внутренней политикой, которая стала вотчиной одного единственного человека, чьи методы вызывают много вопросов. Я лишь защищаю рубежи метрополии, поэтому сфера интересов моего ведомства лежит за пределами данного государства. Поэтому слова, произнесенные ранее, никак не конфликтуют с понятием «государственный деятель», по крайней мере в моём случае. Впрочем, предлагаю продолжить нашу увлекательную беседу за ужином. Надеюсь, вы не против, доктор Джоши?
— Ну, если в блюдах нет идеологического подтекста, — Рамина улыбнулась, — то, пожалуй, я соглашусь…
— Нет, что вы, — обаятельность полковника проявлялась во всем, — это маленький семейный ресторанчик моего друга, а не сенатская столовая…
Ресторанчик «Неспокойный поплавок» оказался, по мнению Рамины, действительно замечательным. Здание, стилизованное под имеющий небольшой наклон поплавок, располагалось среди зеленых гирлянд, протянувшихся над террасой ресторана. Издалека, когда с озера дул ветер, вся эта растительная зелень начинала колебаться, отчего складывалось впечатление, что здание — поплавок действительно находится среди живых зеленых волн. Живописный вид на бирюзовую бухту дополняла длинная тень от скалы, за которую заходило слегка красноватое солнце. Полковник и его спутница расположились на открытой террасе, наслаждаясь вечерней прохладой. Чередуя рыбное ассорти с бутылочкой терпкого корнуэльского вина, они предавались беседе, пытаясь узнать друг о друге немного больше.
— В шестнадцать я потеряла родителей, которые пропали в одной из морских экспедиции в Тихом океане… Ещё я вдова. Мой муж погиб в своей лаборатории, создавая противоядие от вируса, эпидемия которого захлестнула Восточную Сибирь. Это случилось восемь лет тому назад. Что-то пошло не так… Я не знаю… В тот момент я была в исследовательской экспедиции, изучая органический фон в вымерших поселениях таёжных жителей… — воспоминания Рамины сделали её лицо печальным. — Я даже не видела труп мужа. Уже по прибытию в Хуанди мне лишь сообщили, что тело Михаила Ковалевского было дезактивировано вследствие заражения одним из образцов, отправленных мною из экспедиции… Можно сказать, что это я прислала мужу его смерть…
Конечно, полковник Орокин знал об этом. Досье на Рамину Джоши, полученное от одного из двух активных резидентов, работающих в городе Хуанди, лежало в верхнем ящике рабочего стола Орокина.
— Здесь нет вашей вины, — полковник попытался утешить Рамину, — иногда те риски, которые сопутствуют профессии, сбываются…
— Да, да, конечно… — Рамина улыбнулась, развеивая печальный момент, неожиданно возникший в этот чудесный, по её мнению, вечер. — Я все прекрасно понимаю… Скажите, полковник, а у вас есть семья?
— Нет… — Уэйн отрицательно покачал головой. — По роду своей деятельности я не сижу на одном месте. Видимо поэтому как— то не довелось устроить, так сказать, семейное гнездо. За время, прошедшее с момента нашей последней встречи, я был в метрополии всего три раза и то по служебной необходимости…
— А я, признаюсь честно, думала, выполните ли вы, полковник, своё обещание, данное мне в «Кубе»… — хмель ударил Рамине в голову и она, немного осмелев, решила пофлиртовать с этим седовласым мужчиной, который был старше её по возрасту. — Вы обещали пригласить меня на выступление труппы «Два арлекина», вы это помните?
— Конечно, доктор…
— Рамина… — черноволосая женщина поправила полковника, прикоснувшись и тут же убрав свою ладонь от его руки.
— Да, Рамина, я помню… — полковник восторженно посмотрел в зеленые глаза красивой иноземки. — Только я не могу сдержать своё обещание, так как труппа распалась, потеряв свою аудиторию со смертью самого преданного поклонника — Девятого Императора Мартина Храброго. Поэтому в качестве компенсации приглашаю вас в столичную гранд — оперу на премьеру «Буревестник», которая состоится через девять дней. Вы согласны принять моё приглашение?
— Да, полковник, если вы не забудете о цели нашей встречи… — Рамина прищурилась и хитро посмотрела на Орокина.
Полковник немного растерялся и непонимающе захлопал глазами.
— Поляризованный стромбостетоскоп, — напомнила она ему.
Услышав об этом медицинском приборе, Орокин утвердительно кивнул головой.
— У нас есть в наличии опытный образец, — произнес он. — Сегодня я улетаю на неделю по рабочим делам, но будьте уверены, послезавтра его доставят в вашу лабораторию…
— Полковник… Леди… — знакомый механический голос заставил Орокина обернуться.
Перед ним предстал хозяин ресторанчика — Вольт Эйккен. В его глазные впадины были вмонтированы титановые окуляры, которые постоянно меняли точку фокусировки, то увеличиваясь, то уменьшаясь в диаметре. Худая шея Вольта была «прошита» металлическими пластинами встроенного в районе кадыка динамика, из которого и раздавался характерный механический голос хозяина заведения.
— Добрый вечер, Вольт, — произнес в ответ Орокин.
— Вам понравились наши блюда? — учтиво поинтересовался Эйккен, двигая окулярами.
— Да, Вольт, спасибо, все было замечательно…
Хозяин услужливо откланялся и оставил полковника наедине со спутницей.
— Откуда ты его знаешь? — поинтересовалась Рамина, нарушив неловкую паузу.
— Интернат. Мы росли с ним вместе в одном из интернатов Иерихона. Не сказать, что мы тогда были друзьями, скорее, знакомыми. Вольт был на год старше меня, поэтому, когда мне стукнуло четырнадцать лет, и я оказался без цента на улицах Иерихона, он уже состоял в подростковой банде. Случайно встретив меня в тот день на улице, он, узнав, что я только что покинул интернат, дал мне кредитку и исчез так же внезапно, как и появился. Эта кредитка мне здорово помогла не попасть в какую-нибудь неприятную историю, пока я искал работу и жильё.
В следующий раз я увидел Вольта Эйккена спустя тридцать семь лет в своей приёмной, где он поднял феерический шум. Выглянув, я увидел слепого ветерана — инвалида, который яростно давил на кнопки небольшого синтезатора, снабженного тактильной азбукой. Динамик, включенный на всю доступную громкость, вещал механическим голосом о пролитой за родину крови, намотанных на танк кишках и подлых бюрократах. Проклиная «тыловых крыс», ветеран не забывал при этом позвякивать орденами, густо навешанными на военный китель. Я его тогда не сразу узнал — лицо и горло Вольта были иссечены осколками. Речь ветерана больше изобиловала тюремным жаргоном, нежели соответствовала армейскому сленгу, но мне стало безумно интересно, что нужно этому человеку, устроившему всю эту военную бутафорию.
Первое, что он спросил с помощью переносного синтезатора, не был ли я в государственном интернате № 15 города Иерихона. Услышав утвердительный ответ, ветеран назвал своё настоящее имя. Да, я его сразу же вспомнил. По словам Вольта, в прошлом он вел преступный образ жизни, пока после очередной отсидки не получил выстрел шрапнелью в лицо…
Орокин замолчал и, убрав вилкой небольшую кость с кусочка рыбного филе, положил его к себе в рот.
— Что же было дальше? — поинтересовалась Рамина.
— Дальше? — переспросил Орокин, проглотив кусок рыбы. — Дальше все было ещё ужаснее. У Вольта начались проблемы со здоровьем. Став инвалидом, он перестал быть нужным, и боссы, не задумываясь, выкинули его из преступной организации. Умирающего Вольта выходила одна женщина, которая, к тому же, сама была больна параличом.
Как ни странно, Эйккен не только сумел выжить, но и женился на своей спасительнице. Он стал зарабатывать себе на жизнь рыбной ловлей, ориентируясь слухом на звук колокольчика, а его жена Матильда занималась выращиванием цветов и декоративных растений. Через год у них появился сын, который при рождении получил имя Кевин. Слепой Вольт и полупарализованная Матильда кое-как сводили концы с концами, живя в полуразрушенной лачуге близ озера, но делали все, чтобы Кевин рос, окруженный любовью.
Когда их сын пошел в школу, радости родителей не было предела. Но после года обучения он перестал её посещать, мотивируя это тем, что «там больше учат имперские гимны и речевки, чем получают знания». «Мне нужно не так много времени, отец, — добавил тогда Кевин. — Думаю, лет через пять я дам тебе возможность снова увидеть этот мир…» Услышав это, Вольт расценил сказанное как издевательство и очень разозлился на своего шестилетнего сына, дав тому пощёчину. Но, несмотря на угрозы со стороны отца и причитания матери, Кевин перестал посещать школу. Он заперся в подвале дома и не открывал дверь, несмотря на просьбы родителей.
Посчитав Кевина трудным ребенком, слепой Вольт не стал устраивать жесткую диктатуру в отношении малолетнего сына. Периодически он слышал, как тот что-то тащил к себе в подвал с близлежащей свалки. К десяти годам Кевин окончательно замкнулся в себе. Он выходил из подвала лишь для того, чтобы чего-нибудь перекусить, а на все стенания матери отвечал бессвязными репликами. Так происходило до тех пор, пока к ним в лачугу не вломился Спектрат. Обвинив Кевина в неавторизованном доступе к информационным базам, тайная полиция увезла его в неизвестном направлении.
Вольт, убитый горем, решил обратиться ко мне за помощью. После Триумвирата моё имя было на слуху в метрополии, но Эйккен не знал достоверно, является ли глава Корпуса внешней разведки именно тем Уэйном Орокином, который был в государственном интернате вместе с ним…
Полковник прервался и, обратившись к официанту, попросил принести счет. Копаясь в кредитках, он услышал голос своей спутницы:
— Вы ему помогли?
— Разумеется, я вызволил его сына из Спектрата. Как оказалось, Кевин был далеко неординарной личностью. На мой вопрос о том, что его заставило взломать государственные базы, Кевин пожал плечами и посмотрел на меня как на недоумка, — полковник ухмыльнулся, вспомнив лицо Эйккена— младшего в тот момент. — «Конечно же, информация», — ответил мне тогда Кевин. Его интересовали наработки «Биомекс Корп» в области мягких вычислений. «Твоих ровесников явно не интересует подобная тема», — констатировал я, удивившись такому поведению мальчишки.
Пообщавшись с ним, я понял, что Кевин не просто кибер— хулиган, который, исходя из собственного тщеславия, решил показать всему остальному миру свои способности и самоутвердиться. Нет, Кевин сделал это с определенной целью — он пытался создать сложную биоконструкцию, которая бы вернула его отцу зрение и голос. И надо сказать, через год он завершил свой первый проект — протезы, которые вы, Рамина, могли сегодня видеть на Эйккене— старшем. Все те годы, когда родители Кевина думали, что он «немного того», сам Кевин занимался тем, что изучал точные дисциплины, закрывшись в подвале от остального мира. Этот малолетний гений просто «пожирал» академическую литературу. И на то, на что у обычного студента ушел бы год, у Кевина уходило чуть больше месяца.
Заинтересовавшись его способностями, я убедил Вольта отдать сына в Академию Акрита, которая готовила кадры для моего ведомства. Семейный бизнес, включающий этот ресторан, рыбную ферму и оранжерею, был куплен на деньги Кевина, который теперь работает на меня…
Возникший официант положил на столик небольшой поднос с встроенным картридером. Орокин, вынув из портмоне карту, нажал большим пальцем правой руки на дактилоскопическую поверхность кредитки и провел ею над подносом. Двойной писк означал то, что транзакция прошла успешно. Забрав поднос, официант откланялся, после чего удалился за колонну, которая поддерживала флористические гирлянды над открытой террасой. Встав, полковник протянул даме руку и помог ей подняться, после чего сопроводил Рамину в свой служебный автомобиль.
Когда машина оказалась внутри хорошо охраняемого периметра лаборатории Грэма, к ней подошел солдат и, козырнув рукой, передал полковнику планшет со световым пером. Поставив в таблице время прибытия и цель визита, Орокин помог спутнице выйти из машины и сопроводил её до дверей здания, на верхних этажах которого располагались апартаменты невольной пленницы.
— Вы как прекрасная принцесса из сказки, которую заточили на самом верху каменной башни орка по имени Грэм, — усмехнулся Орокин, посмотрев вверх. — Кстати, доктор Зигфрид Грэм, как и я, тоже покинет вас. Мы сегодня улетаем на… на одно мероприятие. Но, уверяю вас, к премьере «Буревестник», на которую вы уже приняли приглашение, я обязательно вернусь…
Поцеловав ручку Рамины, полковник поймал на себе её восхищенный взгляд. Закрыв за ней двери парадной, Орокин проследовал к машине. Усевшись на заднее сиденье, он приказал водителю следовать в аэропорт. Теперь, оставшись наедине с самим собой, полковник быстро переключился с амурных дел на детали предстоящей операции, которая должна была окончательно объединить племена Великих пустошей…
Назад: Глава 1. Большой куш
Дальше: Глава 3. Идущие на смерть