Часть шестая

Отряд опять растворился в прибрежных кустиках на случай, если кто-нибудь любопытный припрется на звук взрыва, и в течение пяти минут, которые ушли у нас на осмотр местности и принятие решения, напрасно прождал непрошенных гостей, что, впрочем, не вызвало особого разочарования. После этого бойцы построились в походный порядок, и мы двинулись по заросшей редколесьем низинке на север. Идти пришлось недолго, уже через полкилометра лощинка закончилась, выводя нас на огромный луг, за которым виднелась какая-то деревенька. Если верить карте, называлась она Божево, и в данный момент служила местом дислокации германских артиллеристов, судя по чему-то ритмично бахающему за околицей и висящему вверху Винни-Пуху на воздушном шарике, в смысле, корректировщику на аэростате. Ну, что ж, наведаемся в гости. Во-первых, чтобы не нарезать круги, обходя центры цивилизации, а во-вторых, с недавних пор появилась какая-то странная привычка — ни дня, чтобы не уничтожить что-нибудь германское. Правда, сегодня пароход уже рванули. Но не проходить же мимо такого подарка Судьбы!

Вот поэтому лежим и смотрим в трофейный бинокль. Между прочим, настоящий морской! На одном латунном ободке выбито: "6x30 Marinetrieder D.R.P.C.P. Goepz Berlin", на другом — шестизначный номер. Видно все! Коротенькая "колбаса" аэростата, трос, тянущийся к лебедке, установленной в кузове автомобиля, стоящий рядом тентованный грузовик, обычный деревянный стол с двумя телефонными аппаратами, "человек-коммутатор" в форме гефрайтера, передающий поправки наблюдателя пушкарям. Рядом в горделивой позе покорителя Вселенной застыл гауптман-артиллерист и несколько рядовых гансов, скорее всего, вестовых. Все смотрят только вперед, туда, где немецкие снаряды ровняют с землей то, что осталось от наших орудий. Почему-то стоящих без укрытия, прямо в поле. Батарея, наверное, пыталась фланговым огнем сорвать атаку германской пехоты на форт, но сейчас явно проигрывала поединок с немецкими пушками.

Волгин, лежавший рядом и смотревший в свой бинокль, вполголоса выругался, когда султаны разрывов легли почти рядом с двумя оставшимися орудиями:

— Мать их за ногу, да поперек зарядного ящика! Почему молчит форт?! Надо же что-то делать!

— Надо, Иван Георгиевич, и вот что… Я с "пятеркой" Митяя иду в гости в деревню. Вы же берите подрывников, человек двадцать для прикрытия и полным ходом к немчуре на батарею. Убираете прислугу и ждете нас…

М-да, не выставить тыловое охранение со стороны немцев большая ошибка и большая наглость. Эх, давно не брал я в руки шашку! Все как-то больше ножом работал. Единственное, что для своей "Аннушки" сделал, — приспособил к ремешку портупеи небольшую петельку, и шашка теперь благодаря ей висит за спиной, не мешая ни бегу, ни ходьбе. Казаки, посмотрев на это изобретение, сделали себе такие же и ходят очень довольные… Подбираемся к немцам, прячась за стеной ближайшего дома… И вылетаем на оперативный простор крошечной деревенской площади. На бегу ловлю ладонью над плечом рукоять шашки, выдергиваю из ножен, и клинок, продолжая движение, врубается по диагонали в основание шеи ганса, стоящего позади герра официра. Солдат кулем валится влево, гауптман начинает поворачиваться, чтобы посмотреть кто же посмел помешать его триумфу. Мое движение вперед завершается прямым ударом ноги в… В поясничный отдел позвоночника, ну, может быть, чуть пониже. Немчура через пару метров приземляется, все же успев немного самортизировать руками, поворачивается мордочкой к нам, правая рука тянется к кобуре, потом судорожно взлетает к хлещущей кровью ране на шее, герр официр хрипит и стекленеющими глазами смотрит на меня… Ну, извини, не до вежливости. Как в том анекдоте: "Некогда нам, Колобок! Торопимся мы!". Трое вестовых и водитель тоже лежат на земле с травмами, несовместимыми с жизнью. Все, враги пока кончились, осматриваемся вокруг. Красота! Казаки обтирают клинки от крови. Крик одного из бойцов "Берегись!", хлопок заранее приготовленной тротиловой шашки, обрубившей канат аэростата, и германский Винни-Пух отправляется в свободный полет. Заглядываю под тент второго автомобиля, на долю секунды замираю, потом до меня доходит, что баллоны не такие, и на каждом написано: "Achtung! Gefährlich! Wasserstoff!". В смысле — "Внимание! Опасно! Водород!". Это я так понимаю, запас для аэростата. Замечательно!

За деревней раздаются выстрелы, различаю даже пару раз грохот Котяриной "базуки", потом все стихает. Оп-па, а аэростатик-то снижается. Низко пошел, — это или к дождю, или в нем что-то чужеродное дырок понаделало. И несет бедолагу-наблюдателя прямо на форт. Ну, будем надеяться, что мучиться он будет недолго.

Заводим авто и едем на батарею. Сзади автомобиль с лебедкой превращается в огненный шар из-за взорвавшегося бензобака. На позиции германской батареи уже вовсю хозяйничают мои бойцы. Двое помогают Котяре снимать замки с орудий. Любо-дорого смотреть, как работает увлеченный своим делом человек! Стопорную чеку долой, кольцо-шайба падает на землю, несколько ударов найденным тут же молотком по штифту, освободившийся замок вываливается из крепления на землю. Его подхватывают четыре руки, оттаскивают к снарядным ящикам, где уже колдуют "взрыватели". Задаю оживленному Максиму жизненно важный вопрос:

— Вам снарядов хватит, чтобы наиграться? А то мы тут бесхозный грузовик с водородными баллонами нашли. Пойдет в довесок? Много не будет?

— Никак нет, взрывчатки много не бывает!

Глядя на улыбающуюся физиономию, думаю, что даже если дать этому Герострату эшелон тротила, он все равно будет недоволен количеством. Ма-аньяк-с!.. От грустных размышлений отвлекает штабс-капитан Волгин, подошедший с трофейными прицелами.

— Еще одна батарея, Денис Анатольевич. Тяжелые гаубицы, калибром 150 миллиметров. Четыре штуки-с!

— Замечательно, Иван Георгиевич. Давайте поскорее рванем все это богатство, и — в путь! Очень хочется сегодня ночевать среди своих, в форте!

— Думаете, прорвемся? Хотя, шесть максимов и десяток ружей-пулеметов… Это — весомый аргумент в нашу пользу.

— Тогда еще пять минут на сбор патронов, — они нам сегодня понадобятся, и можно все взрывать.

— Патроны мы уже нашли. Какой-то запасливый фельдфебель возил в обозе несколько ящиков.

— Ну, тогда забираю всех свободных в отряд, и ждем вас. И фейерверк…

Фейерверк подарил краткие, но незабываемые впечатления. Хорошо, что все находились с другой стороны деревни. Я не знаю, кто водил руками моих "взрывателей", но, похоже, они случайно подобрали рецепт вакуумной бомбы. То бишь, объемно-детонирующего боеприпаса. Сначала рванули баллоны с водородом, создав в воздухе ослепительный огненный шар размером, наверное, с полдеревни, потом, спустя какое-то мгновение сдетонировали снаряды. Впечатление было такое, будто за околицей в одночасье возник вулкан. Или миниатюрный ядерный взрыв, виденный когда-то в учебном фильме по ЗОМП. Еле удержался, чтобы не заорать "Вспышка спереди!". Хорошо, что предупредил всех, чтобы закрыли уши руками. Взрыв был такой силы, что под ногами вздрогнула земля. Через несколько минут появился Максим. Весь всклокоченный, обсыпанный землей и каким-то мусором. Но больше всего меня поразило выражение его лица — восхищение Прекрасным и гордость за свой шедевр. Нет, подрывник — это диагноз, и это не лечится!

Собрав полуоглохших командиров групп, объясняю порядок дальнейших действий. По идее, он прост, как мычание. Создаем ударную группировку, выдвигая вперед почти все пулеметы, оставляем для охраны тыла МГ-шник и пару мадсенов, и ускоренным темпом чешем к форту, который сейчас штурмует немчура. Уходим вправо, чтобы не попасть под дружественный огонь, и из всех стволов лупим гансам во фланг, ставя перед выбором: или очень быстро бежать отсюда, или очень долго ждать похоронную команду. Вопросов нет, всем все ясно, даю команду "Вперед!".

Весь отряд, наверное, понимал, что сегодня наш рейд имеет все шансы закончиться ночевкой среди своих, в форте, без назначения костровых и сторожевого охранения. Эта мысль, скорее всего, и заставляла бежать из последних сил, изредка матерясь, чтобы не сбить дыхание. Как и было условлено, приняли вправо, огибая германский батальон, штурмующий укрепления. Гансы были настолько увлечены своим делом, что никто ничего заметил, даже когда пулеметчики вышли на дистанцию в сто шагов. Бежавшие первыми расчеты мадсенов заняли позиции, сошки воткнулись в землю, вторые номера, разложив запасные магазины, прикипели к своим карабинам. Теперь они прикрывали "тяжелые" пулеметы, которые спустя полминуты заняли свои места на флангах. Открыть ствольную коробку, вставить и протянуть ленту, проверить установку прицела, — на все это ушло несколько секунд. Оборачиваюсь назад, тыловое охранение тоже готово к бою, у Оладьина все под контролем. Ну, тогда… ОГОНЬ!!!

Десяток стволов выплевывает огненную смерть, безошибочно находя свои жертвы. Очереди выкашивают немецкие ряды, как сорную траву. Фигурки в сером фельдграу отхлынули от рва, который пытались преодолеть, многие из них падают на землю и остаются неподвижно лежать. Воздух буквально напичкан свистящим свинцом. Кто-то из гансовских офицеров пытается навести порядок. А нам этого и не надо. Ору, стараясь перекрыть грохот выстрелов:

— Снайперы! Выбейте всех командиров вплоть до самого последнего ефрейтора!

Семен с Гордеем, постоянно находящиеся рядом, разбегаются метров на двадцать, залегают и начинают работать. Проходит еще пару минут, и батальон германских солдат, славящихся своим порядком, превращается в человеческое стадо, охваченное паникой, без малейшего намека на дисциплину. Затаптывая своих же раненых, гансы ломятся обратно, подальше от страшного места. Стрельба стихает, целей больше не видно. Теперь пора идти знакомиться с защитниками форта.

Беру у одного из бойцов винтовку, цепляю к стволу отбитый на пароходе андреевский флаг, встаю. Блин, а стремно, все-таки. Сейчас прилетит от какого-нибудь русского Ваньки, разгоряченного боем, "подарок", — и все! Или немец-недобиток решит пальнуть сдуру… Но идти все равно надо. С первым десятком шагов страх куда-то исчезает, остается только настороженность, звенящая во всем теле мелкой-мелкой дрожью. Форт смотрит на меня множеством черных бойниц, и в каждой из них, наверняка кто-то целится в непонятно откуда взявшуюся фигуру с флагом. Наверное, больше для того, чтобы приободриться, чем в качестве опознавательного сигнала, начинаю громко петь, если эти вопли можно назвать песней:

Как ныне сбирается вещий Олег,

Отмстить неразумным хазарам,

Их села и нивы за буйный набег

Обрек он мечам и пожарам…

Ф-ух! Вроде, совсем успокоился… Так, а кто это мне там подпевать надумал?.. Ага, Михалыч с Гриней меня с боков конвоируют. Ну, теперь и в три глотки поорать можно…

Так громче, музыка, играй победу!

Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит!

Так за Царя, за Родину, за Веру

Мы грянем громкое ура, ура, ура!

Из темного леса навстречу ему

Идет вдохновенный кудесник,

Покорный Перуну старик одному,

Заветов грядущего вестник.

Уже почти добрались до рва… Осталось каких-то пятьдесят метров. Поднимаю импровизированный флаг повыше и начинаю им размахивать. Так, на всякий случай. А то не увидят в начинающихся сумерках. Зрелище, конечно, странное, напоминает анекдот про чукчу, норд-вест и заблудившихся подводников…

Скажи мне, кудесник, любимец богов,

Что сбудется в жизни со мною?..

— Эй, стой! Кто такие?

— Свои, российские! Позови кого-нибудь из офицеров! — Сейчас будем проситься попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде…

Пустили и попить, и поесть, и переночевать достаточно быстро, но не без некоторого замешательства. Солдаты запустили нас во внутренний двор, где уже дожидался комитет по встрече в лице штабс-капитана, отрекомендовавшегося Федоренко Игорем Александровичем и двух прапорщиков. Невольно стал просчитывать, в каких окнах-амбразурах могут размещаться стрелки-пулеметчики, которым дана команда в случае чего уничтожить переодетых диверсантов. И тут же себя одернул. Все же 1915-й на дворе. Правила ведения боевых действий чтут во всех армиях, и до создания 800-го Бранденбурга еще жить и жить. Хотя, если подумать, — не факт, что он появится на свет Божий.

Комендант форта не скрывал своего удивления. И его можно было понять. Крепость в осаде, форт постоянно штурмуют или обстреливают из пушек, а тут появляется сотня добрых молодцев, которые просятся на постой, будто все происходящее их не касается. Впрочем, его удивление было недолгим. Узнав, кто мы и откуда, и поблагодарив за помощь в отражении атаки, распорядился, чтобы отряду выделили казарму, из которой всего несколько дней назад отправили в цитадель пехотную роту. Затем вызвал фельдфебеля с выражением глаз образцово-показательного старшины:

— Пантелеич, всех прибывших накормить горячим ужином.

— Так, Вашбродь, неположено! Оне ж на довольствии не стоят! Чем я их кормить-то буду?

— Я ж тебя знаю не первый год, не прибедняйся. Всегда запасец на черный день имеешь. Люди две недели по германским тылам гуляли, надо накормить как следует! Все, иди.

Фельдфебель, бормоча под нос что-то типа "Шастают тут всякие, корми их, дармоедов!", удалился, а штабс-капитан поворачивается ко мне:

— Можете размещать своих чудо-богатырей, Денис Анатольевич. За фельдшером для раненых я уже послал. А затем, через полчасика, милости прошу вновь прибывших господ офицеров отужинать с нами. Взял за правило собирать вечером, если к тому есть возможность, своих прапорщиков для обсуждения дел насущных. Заодно и вы сделайте милость, расскажите, что там снаружи творится, а то мы здесь в осаде закисли слегка.

— Так мы уже сколько времени по германским тылам болтаемся, Игорь Александрович. Сами толком не знаем никаких новостей.

— Ну, тогда расскажите о своих подвигах. Поделитесь, так сказать, боевым опытом. Новые люди, новые мнения…

После того, как каждый боец получил спальное место, кусок хлеба, миску горячей каши и кружку с чаем, вестовой привел нас с Оладьиным и Волгиным в большую комнату, на языке сухопутных шпаков, тащивших службу в форте, гордо именовавшуюся: "Помещение для начальствующего состава", и представлявшую собой что-то среднее между канцелярией, столовой и библиотекой. Кто-нибудь из флотских, попав сюда, назвал бы, наверное, ее кают-компанией. Окон не было ввиду того, что находилась комната в подвальном уровне, но промозглости и сырости отнюдь не чувствовалось. Крашеные светлозеленой краской стены, неяркий свет плафонов, дополнявшихся настольной лампой в зеленом абажуре, два длинных стола, составленных вместе, десяток стульев вокруг них, диван в дальнем углу, этажерка с книгами возле стены, — все это создавало некоторое подобие уюта и напрочь отбивало подсознательное ощущение казармы, или, как это называется сейчас — "казенного присутствия".

Штабс-капитан был занят достаточно серьезной, если судить по выражению лиц, беседой с худым чернявым подпоручиком, который, оживленно жестикулируя, пытался что-то доказать собеседнику. Трое молоденьких прапорщиков пускали в вентиляционную трубу клубы табачного дыма, изредка перекидываясь репликами. Увидев нас, Игорь Александрович остановил собеседника и обратился к присутствующим:

— Минуту внимания! Я пригласил на ужин офицеров партизанского отряда, который пробился к нам и помог отбить атаку германцев. Знакомьтесь, господа!

Ритуал знакомства очень напомнил порядок проведения строевого смотра. Каждый по очереди называл свои анкетные данные: должность, звание, фамилию, имя и отчество. Молодые прапора смотрели на нас, как на какое-то непонятное явление природы. Особенно после того, как Волгин с Оладьиным дружно отказались от водки, а мне пришлось объяснить, что в роте — сухой закон, и не к лицу командирам подавать ненужный пример. Тем не менее, беседа потихоньку закрутилась вокруг сегодняшнего штурма. Первый вопрос был задан одним из прапоров и был вполне ожидаем:

— Скажите, господа, а откуда у вас Андреевский флаг? Я сначала глазам своим не поверил. Везде поля, леса. А тут — люди с морским знаменем.

— Видите ли, мон шер! — В словах прапорщика Сергей Дмитриевич, наверное, уловил некую насмешку, потому и отвечал, на мой взгляд, излишне вежливо. — Дабы наше с вами рандеву состоялось, пришлось захватить германский пароход и на нем добираться до крепости. Могли бы и пешком, но боялись не успеть.

Двусмысленность последней фразы дошла до оппонента с некоторым опозданием, он, покраснев от возмущения, хотел что-то ответить, но штабс-капитан Федоренко перебил своего подчиненного:

— Денис Анатольевич, я все-таки не могу понять — откуда же все-таки взялся флаг?

— Дело в том, что пароход, захваченный у германцев, раньше был нашим и, скорее всего, состоял в Вислинской речной флотилии. Гансы после захвата судна использовали флаг в качестве скатерти…

— Простите, кто?

Блин, совсем забыл, что нужно следить за речью и фильтровать базар. Привык уже сам и всех своих приучил к жаргонизмам. Моветон-с, однако!..

— Гансы, они же: немчура, колбасники, тевтоны, — в общем, германцы.

— А как вам удалось захватить пароход? И где он теперь? — Это уже другой прапор, невысокий щуплый блондин, вливается в разговор.

— На самом деле, взять эту посудину на абордаж, Владимир… Валерьянович, было нетрудно. Стоял у берега, чинился. Когда ремонт закончился, группа захвата быстренько поднялась на борт. Сопротивление оказал только один человек. Капитан, оценив ситуацию, любезно согласился нас подвезти. Потом команду отпустили, высадились на берег, взорвали пароход, и — прямиком к вам. Только по пути в близлежащую деревушку заглянули, успокоили германскую батарею.

— Группа захвата — это, как я понимаю, специально обученные солдаты?

— Да, те, кто хорошо умеет драться, стрелять, преодолевать препятствия. — Не очень хочется распространяться на эту тему перед случайными собеседниками, но никуда не денешься. — Мы перед рейдом немного потренировались у себя в расположении.

— Позвольте, так германский наблюдатель на "Парсевале" — ваших рук дело?.. Спустился к нам прямо на бруствер. Даже пистолет свой заранее выкинул, когда увидел, что в него целый взвод целится. Связали болезного, да отправили в цитадель.

— А что за взрыв был возле деревни? — Штабс-капитан весело улыбается. — Боезапас рванули?

— Не только снаряды, Игорь Александрович. — Теперь уже Волгин вступает в беседу. — Там еще баллоны с водородом для аэростата были. Красиво получилось?

— Да уж, смотрел бы и смотрел. Если б германскую атаку не надо было отбивать. Теперь они до утра не сунутся.

— Да, хорошо вам, господа, с таким оружием воевать. — Щуплый прапор снова берет слово. — Все с винтовками, полтора десятка пулеметов. Даже у унтеров револьверы в кобурах. А у нас оружия — кот наплакал.

— Не прибедняйся, Вольдемар! — Давешний брюнет-подпоручик хлопает блондина по плечу. — Твои-то все вооружены. Это мне думать надо, где снарядами разжиться. Второй день из цитадели не могут подвезти. Мол, перерасход у нас! Не укладываемся в норму!

— Ну, насчет снарядов, — это не к нам, а вот винтовок с патронами сотни две, наверное, мы вам обеспечили. Перед рвом лежат. — Оладьин ехидно смотрит на жалобщика.

— Уже собирают, Сергей Дмитриевич. — Штабс-капитан, по-видимому, решил закончить дебаты. — И, господа, хватит ёрничать! В конце концов, одно дело делаем!

— Действительно, не будем тратить время на пустяки. — Поддерживаю штабс-капитана. — Игорь Аркадьевич, лучше введите нас в курс дел…

Дела, как оказалось, обстояли не самым лучшим образом. Крепость была в осаде, немцы давили со всех сторон, пытаясь нащупать слабые места в обороне. На северном направлении вчера два форта были ими даже взяты, хоть и с большими потерями. Хуже всего было то, что с той стороны действовало что-то очень даже крупнокалиберное. Подпоручик Роман Викторович Берг, оказавшийся артиллеристом и потому быстро нашедший общий язык с Иваном Георгиевичем, отвлекся от их темы разговора и сообщил, что там стреляют орудия в двенадцать, а то и больше дюймов. Мол, это ему сообщил приятель в цитадели, когда он пытался выбить снаряды для своих пушек.

— Ну, это мы можем проверить, и по возможности поправить. Нам бы только взрывчаткой разжиться.

— Это утопия, Денис Анатольевич. Во-первых, если это "Берты", то штат прислуги составит около двухсот человек. Ваш отряд просто задавят числом. А, во-вторых, попасть туда невозможно. Любой комендант форта в приказном порядке отправит вас обратно, а если начнете самостоятельно действовать, примут за сдающихся в плен, и могут даже открыть огонь в спину. Мне тот же приятель рассказал, что после первого же штурма из предфортовых укреплений две тысячи солдат сдались в плен.

— Две тысячи?!

— Да, к сожалению, самая, на мой взгляд, большая беда крепости — настроение солдат. — Игорь Александрович задумчиво крутит в руках вилку. — У нас в 63-й дивизии еще получше, — кадровые, воюем давно, да и с начальством повезло. "Молодая" 58-я дивизия тоже неплоха. А вот 114-я и 119-я дивизии — те целиком из ополчения набраны. Видел я тех ополченцев… Мужики все уже в возрасте, в армию случайно попали. Ничего не умеют, да и не хотят уметь. Подавляющее большинство офицеров — свежевылупившиеся прапорщики… Не обижайтесь, господа, вы же у меня уже обученные и обстрелянные… Так вот, о чем я… Да, командование этих дивизий — еще те "боевые" генералы. Генерал Прасалов в Кушке и Закаспии отличился в 1907-м, фон Лилиенталь — в Бухаре в 1910-м. Революционные выступления подавляли. Только в 14-м выяснилось, что германцы воевать умеют получше азиатских декхан и чабанов.

Но больше всего на настроение нижних чинов повлияла шпиономания, неизвестно кем развязанная. И на этом фоне — оказия с полковником Короткевичем, начальником инженеров крепости.

— Это который чертежи крепости германцам сдал? — щуплый прапор Вольдемар вновь решил обратить на себя внимание, но потом сообразил, что перебивает старшего по званию, да к тому же, своего командира, и сконфуженно умолк.

— Юноша! Не уподобляйтесь базарной бабе и не повторяйте за своими солдатами всякие россказни и небылицы! — Штабс-капитан очень выразительно посмотрел на своего подчиненного, который от этого даже уменьшился в объеме, и продолжил. — Хотя история действительно темная. Месяц назад полковник в сопровождении своих инженеров выехали на автомобиле осматривать передовые позиции. На обратном пути решили, чтобы не возвращаться плохой дорогой, выехать на Закрочимское шоссе возле Крочево, сделав небольшой крюк вне линии укреплений. Автомобиль неожиданно наскочил на наступавшую немецкую роту. Немцы раздолбали его в пух и прах, все погибли, а в руки противника попал генеральный план укреплений крепости с обозначением мест расположения тяжелых батарей.

— А конвой? — Волгин вопросительно глянул на штабс-капитана. — Кто-нибудь в живых остался?

— В том-то и дело, что автомобиль шел без охраны… И вот еще что… Я после этого общался с саперными офицерами, выходит так, что полковнику для инспекции сектора обороны вовсе не нужно было брать с собой карту всей крепости.

— Вот видите, Игорь Александрович, сами же подтверждаете мои слова! — Вольдемар никак не мог успокоиться. — Измена, не иначе!

— Видите ли, господин прапорщик, чтобы обвинять русского офицера в измене, нужны более веские доказательства, нежели чьи-то умозаключения. Вы готовы дуэлировать с друзьями погибшего, если вас вызовут? — Мне уже надоел этот кликуша. Прапор оскорблено уединился в районе вентиляции, чтобы выкурить папиросу и полелеять обиженное самолюбие. Но, честно говоря, изрядная доля правды в его словах есть. Точнее, есть о чем подумать. Почему, зная о близости немцев, полковник выехал за пределы линии обороны без охраны, да еще прихватил с собой не рабочие чертежи сектора, а карту всей крепости с подробными обозначениями… Не подумал?.. Ню-ню… Уж больно все удачно складывается для перехода к врагу, ценные документы — залог безбедного существования в будущем. А немчура взяла, и сэкономила. Подарила только по пуле… Хотя, это уже мои домыслы. Но факт остается фактом: все укрепления гансам известны. И они теперь смогут, наверное, одной артиллерией превратить здешнюю местность в филиал лунного пейзажа. Значит, надо лишить их этого козыря. А для этого нужно три вещи: взрывчатка, взрывчатка, и еще раз взрывчатка. И очень нужно подружиться с человеком, который ею заведует. Стоп! А у нас есть такой человечек. Прапорщик, у которого я пироксилин менял. Надо только найти его в крепости. Я ему в дополнение к люгеру еще и пулемет подарю, пускай таскает…

— Денис Анатольевич, о чем задумались? — Иван Георгиевич заметил отрешенность во взгляде и выпадение из общего разговора.

— Думаю, где бы пироксилинчиком разжиться, чтобы по немецким батареям пробежаться.

— Ну, с этим, я думаю, нам Роман Викторович помочь может.

Подпоручик заговорщецки подмигнул и подтвердил:

— У меня есть в загашнике ящик пироксилина. Со всеми причиндалами для производства взрывных работ. Саперы месяц назад оставили по распоряжению штаба на всякий случай, для подрыва при отступлении в цитадель. Так что, могу поделиться.

— А, случись что, как же форт подрывать будете?

— Мне и десятка шашек достаточно. В артпогребах лежат бомбы от 48-линейной гаубицы. Аж целых шесть ящиков. И пороховых зарядов к ним столько же. Батарея Љ3 должна была стоять между нами и одиннадцатым фортом, перекрывать то самое злополучное шоссе на Закрочим. Они у нас часть боезапаса и оставили. Потом их перекинули куда-то севернее, а в спешке все вывезти не успели. Нам этого добра за глаза хватит. Завтра с утречка пришлете солдат, отдам. Для хороших людей не жалко.

— Спасибо большое, выручили…

— Так, господа заговорщики, что задумали? — Штабс-капитан, оказывается, слышал наш разговор. — Денис Анатольевич, не пускайтесь в авантюру. Одной Вашей ротой, без согласования с командованием, без приказа свыше… Не знаю, я бы не рисковал.

— Игорь Александрович, утро вечера мудренее, завтра подумаем на свежую голову. Однако, приказ у меня есть — уничтожать врага любыми способами и в любое время…

Наш спор прервал стук в дверь и появление унтер-офицера с несколько растерянной физиономией. Найдя взглядом штабс-капитана Федоренко, он отрапортовал:

— Вашбродь, дозвольте обратиться! Телефонограмма из крепости.

— Ну что там еще? — Игорь Александрович взял протянутый бланк, пробежав его глазами, оглядел всех нас, потом еще раз, уже внимательно, будто пытаясь найти ошибку, перечитал текст. — Михайлов, можешь идти.

Дождавшись, когда за телефонистом закроется дверь, медленно и негромко произнес:

— Комендант крепости отдал приказ об отводе войск от фортов "Царский дар" и Љ16.

В комнате повисло тяжелое молчание. Несколько секунд все переваривали полученную новость, потом заговорили наперебой:

— Это — безумие!.. Оба форта оставлены?!. Что они там себе в цитадели думают?!.

Подпоручик, видя мое недоумение, объясняет смысл происходящего:

— Простите, Денис Анатольевич. Вы, скорее всего, в школе прапорщиков только полевую фортификацию изучали, не до крепостной было. Во внешнем кольце обороны образовалась брешь, через которую германцы смогут ввести войска и артиллерию в междуречье Вкры и Нарева. Внутреннюю линию обороны составляют старые форты "Закрочим", "Коссево" и "Помехувек". Там бетонных сооружений почти нет, все из кирпича, артвооружение слабенькое… В общем, можно считать, что германские пушки уже в трех верстах от цитадели, ландвер приобрел ряд плацдармов для дальнейшего наступления, а наши войска утратили возможность организовать оборону на реке Вкра. А самое гадкое то, что остальные форты тоже придется оставить, дабы избежать окружения…

— Вот видите, господа! — Белокурый Вольдемар вновь обрел дар речи. — Вот видите!.. Это — измена!.. Сначала чертежи, теперь вот это!.. Мы обречены!.. Нас всех ждет или смерть, или плен!..

— Прапорщик!!! Прекратите истерику! Вы офицер, или кисейная барышня, обнаружившая первые признаки беременности? — Комендант форта пришел в себя от неожиданной новости и рявкнул разъяренным медведем. — Забыли присягу?!. Так я вам ее быстро напомню!..

— Игорь Александрович, Вы же видите — господин прапорщик Щавельков немного не в себе. С кем не бывает? — Подпоручик Берг поднялся из-за стола и подошел к Вольдемару с фужером водки. — Сейчас он примет чару "на посошок", и отправится к себе. А завтра будет, как положено, командовать своей полуротой. Не так ли, Володенька?

Пародия на вещую Кассандру в прапорских погонах неуверенно кивнул, потом сумел таки осилить предложенную дозу, после чего в сопровождении вызванного вестового удалился в свою опочивальню, а за столом, как ни в чем не бывало, продолжился ужин и разговор, тема которого, впрочем, была уже определена. Типа, что делать, и кто виноват. Два извечных русских вопроса…

Когда все стали расходиться, штабс-капитан Федоренко еще раз попросил меня не делать опрометчивых по его мнению шагов насчет поиска немецких пушек с их последующим уничтожением, не скрывая своего интереса. Очень уж ему хотелось иметь под рукой нештатный резерв в сотню бойцов с пятнадцатью пулеметами…

Когда пришел в казарму, почти все бойцы уже спали. Все-таки, в рейде народ вымотался, да и после многочисленных ночевок в лесу поваляться пусть даже и на нарах — в удовольствие. Митяев, остававшийся за старшего, доложился, что все накормлены-напоены, к раненым приходил фельдшер, сделал перевязки. Затем протянул мне небольшой белый сверток.

— Командир, это мы тебе оставили… Тут это… портяночки новые.

— Спасибо за заботу, Михалыч… Стоп, а откуда такое богатство? Склад какой-то гробанули?

— Нет, то мы на пароходе у немчуры простыней чистых понабирали. Им они все равно уже без надобности, а нам — как раз кстати будут.

— Ну ты посмотри, везде успели! И Отечеству послужили, и себя не обидели. Молодцы!

Михалыч расплывается в улыбке и отвечает ставшим модным в роте "А то!", но потом, посерьезнев, рассказывает интересную новость:

— К нам тут гости заходили из местных служивых. Типа, познакомится, разузнать, кто такие и чего тут делаем. Про наши подвиги послушали, а потом предупредить решили, чтобы мы не особо геройствовали, германца не злили. А то, мол, осерчают, да и начнут "чемоданами" швыряться. Тогда всем амбец будет.

— И что, прониклись предупреждением?

— Ага. Котяра вперед вышел, свой кулак им показал, они и сдулись. Но потом еще один прибегал. Обозвался сицылистом, и стал агитировать народ, чтобы не воевать. Мол, война нужна только царю и буржуям, а помирать за них мы должны.

— И где этот Цицерон доморощенный? — Видя недоумение Митяева, поправляюсь. — Куда агитатора дели? Закопали уже?

— Не-а, сам ушел. Тока вот вольноперы наши вослед пошли. Сказали, что поговорить с ним хотят. До сих пор не вернулись.

— Ну, ладно, сходим, поищем. Я и сам с ним поговорить не против. Хочу посмотреть что за гусь.

— Командир… А он правду говорил?.. Ну, насчет буржуев?.. Мы-то тут воюем, а эти и впрямь наживаются. Скока всего для фронта надо, и за все копеечку получают, да и немалую.

— Эх, Михалыч… Тут так просто сказать нельзя. Наши купцы и заводчики действительно жиреют на фронтовых поставках, и горло друг другу за выгодный заказ готовы порвать. Только ведь и кайзера одолеть надо. Придут ведь германские буржуи, нас всех вообще в рабов превратят. Тевтоны есть тевтоны. Очень давно, еще при Александре Невском, их прапрадедушки малых детей во Пскове в огонь бросали. Вон, вспомни хотя бы графа под Ловичем. Кем мы для него были?

— А почто царь-батюшка такое терпит? Не видит, что творится вокруг?

— Ну, ты и вопросы задаешь, друг мой любезный. Откуда я знаю, что у императора в голове? Думаю только что, если к власти дорвутся "сицылисты", будет еще хуже. Как там, в Библии: "Предаст же брат брата на смерть, и отец — сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их". Вот так и будет. Вам, казакам, в первую очередь не поздоровится, потому, как независимые вы очень.

— Так что делать? Сидеть и ждать, пока они мошну свою набивают? Была б моя воля, я б их всех в капусту порубал!

— Погодь, Михалыч, рубать направо и налево. Мне тоже это не по душе, но тут крепко думать надо… А вообще, давай сначала вернемся, тогда и поговорим.

— Командир, помнишь, ты с нами собирался в Ставку… Ну, когда амператор должен был приехать. Мы свое слово держим, куда ты, туда и мы пойдем… Тока понять охота, за что головы складывать будем.

— Григорий Михалыч, я тебе обещаю: прежде, чем куда-то вас позову, объясню, что и зачем. И если не по нутру будет, неволить не стану…

Разговор прервал вестовой от коменданта, сообщивший, что мои "их благородия" в количестве двух душ отправились в импровизированную баню, которая, как выяснилось, состояла из железной бочки, подвешенной под потолком в одной из прачечных, куда уже натаскали горячей воды. И что меня приглашают туда же. Для остальной роты баню протопят завтра, по распоряжению коменданта. Ну, сполоснуться перед сном — это здорово, поэтому быстренько подрываюсь и шагаю в указанном направлении.

Только вот, по пути происходит небольшая задержка. Из какой-то каморки доносятся приглушенные закрытой дверью, но, все же, узнаваемые голоса моих студентов. Похоже, там у них какой-то спор. Скорее всего, с давешним агитатором. Надо бы зайти, поучаствовать.

Внутри комнатушки на колченогом столе стоит "летучая мышь", разливающая по маленькому помещению неяркий свет и сладковатый запах керосина. А рядом, на табуретках сидят два моих орла и какой-то субтильный солдат из местных. И смотрят на меня. Оп-па, а что это мы все такие смущенные и испуганные? Словно первоклашки, которых завуч за курением в туалете поймал.

— И чего вы орете, господа студиозусы, на весь каземат? А это кто такой тут прохлаждается? Ну-ка, поднимись, служивый, да назови себя… Да не дрожи ты так, я ж не кусаюсь.

— Ря… Рядовой Бейцин… Ваше Благородие…

— А зовут как?

— Миша… Михаил.

— Что тут делаешь, рядовой Миша Бейцин? — Только теперь замечаю на столе рядом с лампой несколько листков бумаги. Берем и читаем. Ага, листовка, она же — прокламация. Все старо, как мир. Царь и правительство обманывают народ, не хотят давать реформы, землю, свободу, ну и так далее. Где-то уже это читал… Ну да, погранцы мне что-то такое показывали. Только тогда у нее немецкое происхождение было. А теперь вот пятая колонна проклюнулась…

— Вот что, солдат… Да хватит уже трястись, раньше надо было бояться. Когда начинал этой пакостью заниматься. Не буду я сдавать тебя жандармам, просто поговорить хочу, кое-что для себя уяснить. Ответишь на мои вопросы, и пойдешь отсюда целый и невредимый. Понял?

— … Так точно…

— Ну, тогда вопрос первый: от какой партии ведешь агитацию?..

Агитатор мнется, но потом, осмелев, отвечает:

— РСДРП…

— Социал-демократ, значит… Марксист? — Дождавшись утвердительного кивка, продолжаю. — И за что агитируешь?

— Ну, это… Чтобы людям лучше жилось… Буржуев всех поскидывать с шеи и…

— Ну, продолжай… И царя тоже, так?.. Так… Курить хочешь? На, кури. И вы, юноши, тоже можете присоединиться. — Прикуриваю папиросу от лампы, выпускаю облачко дыма в потолок. — А подробней можешь?.. Что молчишь?.. Нет?.. Тогда слушай сюда. Вы хотите разрушить существующий строй, взять власть в свои руки, опираясь на диктатуру пролетариата, который ошибочно считаете всем народом, не признавая за крестьянством этого права. Даже понятно, почему. В деревне силен традиционный уклад жизни, а пролетарий — изгой, не имеющий ничего, кроме своих цепей, как правильно заметили ваши основатели Маркс и Энгельс. И еще добавили, что у пролетария нет Родины, значит и защищать в случае войны ему нечего.

— Откуда вы это все знаете? — Мой любимый "взрыватель" Максим изумленно замирает, забыв про субординацию. — Денис Анатольевич… Виноват… Вы, что, — тоже…

— Нет, я — не тоже. Просто знаю немного побольше, чем вот этот оратор… — Ага, благодаря бесконечным разговорам с нашим бывшим замполитом, почти мгновенно перекрасившимся из ярого коммуниста в столь же непримиримого борца за демократию в масштабах отдельно взятой планеты. — Так вот, объясни мне, Миша, почему твой любимый Маркс разделил народы на передовые и недочеловеков, коими являются славяне, которые, по его мнению, являются природными реакционерами и контрреволюционерами, посему не имеют право на существование. Почему его теория подразумевает людей без каких-либо идеалов, действующих только в случае получения материальных выгод. Потому, что, по его мнению, бытие определяет сознание? Черта с два! У людей бытие определяется их сознанием! На то и даны человеку осознание себя, чувства, эмоции.

— Этого не может быть! — Агитатор возмущенно сверлит меня глазами. — Он не мог такого написать!

— Карл Маркс называл всех славян, в том числе и нас, русских, контрреволюционной расой, раковой опухолью Европы. А его друг и соратник Фридрих Энгельс пошел еще дальше. Цитирую по памяти: "На сентиментальные фразы о братстве, обращаемые к нам, мы отвечаем: ненависть к русским была и продолжает еще быть у немцев их первой революционной страстью". Взято, если мне не изменяет память, из статьи "Демократический панславизм". Можешь проверить по первоисточнику… Что молчишь?

— …

— Ну, молчи, молчи. А я продолжу. Объясни мне, темному, почему германские социал-демократы желают кайзеру победы в войне, а вы желаете поражения России. Тут я с вами никогда не соглашусь. Все получается так, как говорил Петр Аркадьевич Столыпин: "Вам, господа, нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия". Ну, есть, что сказать?.. Нет?.. Агитатор, блин! Двух слов в свою защиту сказать не можешь… Тогда бегом к себе. А вы, господа студенты, через пять минут в расположении. Все, шагом марш!..

И мне — шагом марш. В душевую. Помыться, да переодеться. Штабс-капитан Федоренко с вестовым подарок передал — комплект бельишка подогнал. Знает, змей хитрый, что нужней всего после скитаний по лесам. Вот такая вот философия…