Часть пятая

Командир "пятерки", старый, опытный вояка-пограничник, сидел и ждал ответа от прапорщика Оладьина. Который в свою очередь думал о том, что не даст больше возможности подпоручику Гурову обвинять его в том, что бросил своего бойца. И медленно, невольно подражая Командиру, произнес:

— Разведка своих не бросает… Только думать надо как следует, как Алешку вытаскивать будем. А наших похороним тут… Как думаешь, Петр Игнатьич, догоним германцев?

— Догнать-то догоним, Вашбродь. — Погранец почесал затылок и стал говорить, будто бы рассуждая сам с собой. — Тока вот нас-то всего-ничего, четыре человека, да Вы — пятый… Ну дык и их, чай, не полк. Я следы пятерых насчитал, помимо нашего. И ранетого тащут, стало быть, руки заняты и бежать быстро не с руки… Да чё тут думать, надо на след вставать, да гнать их на засаду. А там видно будет. До войны за контрабандистами и меньшим числом гонялись…

Оладьин прочитал во взгляде старого воина спокойную уверенность, которая тут же передалась ему. Сомнения кончились, пора действовать.

— Раненые и пулеметчик остаются здесь, ждут нас. Мы — за гансами, Макеева отбивать. Гордей, ты — с нами. И это… Могилы нашим выройте…

Отбежав на безопасное расстояние, егеря по команде Длинного Носа остановились, чтобы сделать носилки и осмотреться. То, что за ними сразу не кинулись в погоню, говорило о том, что русские оказались опытными лесовиками, и понимали, что в лесу охотник в мгновение ока может превратиться в добычу. Несколько взмахов тесаками, и две жерди были готовы, прикрепить к ним плащ-палатку было делом недолгим. Густав подошел к лежащему на земле пленному, перерезал веревку на руках и, сильно размахнувшись, врезал русскому по зубам. После чего показал рукой на носилки спереди и произнес:

— Форвертс, русише швайн!..

Погранцы двигались с виду неторопливой трусцой, но прапорщику вдруг пришло на ум сравнение со стаей волков, обложившей добычу. Вроде, и бегут с ленцой даже, не пластаются в бешеной гонке, но жертве от них уже не уйти… Командир "пятерки", бежавший в трех метрах от Оладьина, проговорил на ходу:

— Я, кажись, знаю, как… Нашим в засаде сигнал подать… Мы такое раньше делали…

И, повернув голову чуть в сторону, набрал воздуха в легкие… По лесу понесся леденящий душу волчий вой. Сергей Дмитриевич споткнулся о корень ставшими вдруг от неожиданности ватными и непослушными ногами, еле удержал равновесие. Слева, а спустя мгновение и справа клич подхватили еще два голоса…

Когда этот вой ударил в спину убегавшим егерям, они сбились с шага, замедлили движение и завертели головами.

— Вольф?!. Эс ист унмёглих!.. (Волк?! Это невозможно!)

— Шайзе!..

Никто из них не мог заметить, как загорелись радостью глаза у несшего впереди носилки русского пленного…

— Форвертс, камраден! Шнель, шнель!..

Для сидевших в засаде троих погранцов волчий клич, раздавшийся со стороны леса, тоже был неожиданностью. Они моментально переглянулись.

— Братцы, вроде, Игнатьич сигнал дает. Его голос. Гонят они кого-то на нас…

— И кого ж они могут гнать, окромя гансов?

— Разворачиваемся! Я с пулеметом здесь остаюсь, а вы дуйте вон туда, да притворитесь кочками. Сдается мне, там они побегут. Больно место удобное…

Егеря выскочили из леса внезапно. Но самым неожиданным было то, что впереди бежала фигура в такой знакомой и родной лохматке… Пулеметчик убрал со спускового крючка напряженный палец. Слава Богу, не стал сразу стрелять, решил подпустить поближе… Моргнув несколько раз, снова приник к прицелу, сажая на мушку одного из егерей, бегущих рядом с носилками…

Пулеметная очередь татакнула неожиданно. Франц, бежавший справа, сунулся с разбега головой в землю. Егеря не успели ничего понять, когда будто из-под земли с обоих сторон возникли две фигуры, увешанные ветками и травой. Расстояние в несколько метров они преодолели в одно мгновение. Взмах руки с ножом, — Отто, не успевший среагировать, опускается на землю с рассеченным горлом. Рядом падает уже бесполезная винтовка. Брызги крови яркими горошинами летят в траву… Длинный Нос видел все это, но тело охватил ступор, не дававший даже пошевелить пальцем. Другой русский (Густав уже узнал их лохматую одежду) тем временем был уже возле Клауса, опустившего жердину и пытавшегося сдернуть с шеи карабин. Ему это почти удалось, когда рука противника с ножом неуловимым движением метнулась вниз, и клинок вошел в живот егеря, согнув его пополам. Шульц, последний из егерей, рыча от ненависти, катался по земле с одним из напавших, пытаясь его задушить, когда ему на спину прыгнул пленный с егерским тесаком в руке. Длинный Нос прицелился в спину русскому, но выстрелить не успел. Сзади раздался выстрел и одновременно с ним страшный удар в спину опрокинул его на траву. А мгновение спустя пришла жуткая боль в правой лопатке и сознание померкло…

— А хороша машинка! — Гордей протянул Оладьину люгер, выпавший из руки Длинного Носа. — Вашбродь, трофей возьмите.

— Это не мне. Петр Игнатьич, прими, не побрезгуй. Твоя заслуга… Ну, что, Макеев, живой? — Прапорщик смотрел на потупившегося перед ним солдата. — Ладно, разбираться потом будем. Сейчас уходить надо…

Через час с небольшим группа егерей, возглавляемая унтер-офицером Кранцем, нашла на выходе из леса трупы своих товарищей и двух раненых, находящихся в бессознательном состоянии, — лейтенанта Отто Венцеля и Густава Длинного Носа. Отправив их в сопровождении восьмерых носильщиков к переправе, унтер с остатками группы через двадцать минут вышел на поляну, где, аккуратно сложенные, лежали убитые в бою егеря и поодаль белели два березовых креста над свежими могилами.

— Чертовы русские собакоголовые свиньи! — Один из егерей подошел к насыпанным холмикам и начал расстегивать штаны. — Сейчас я провожу вас в Преисподню!..

— Вилли, идиот из Сольдау! Застегни свою мотню и уберись оттуда подальше! — Кранц зло смотрел на своего подчиненного. — Тупой ублюдок, ты забыл что такое охотничья удача и как легко ее спугнуть? Хочешь всех нас ее лишить?!. Бери Хоффмана и пройдите по реке метров триста, ищите следы русских. Если ничего не найдете, возвращаемся к переправе…

Благими намерениями устлана дорога в… Короче говоря, обратно к виадуку мы через пару дней не пошли, хотя и собирались. Основываясь на старой армейской истине, что легкая подозрительность и паранойя — суть синонимы, выставил в облюбованном лесочке помимо дозорных еще и двух наблюдателей, которые "пасли" проходящие рядом дороги. Один из них утром и поднял шум, примчавшись с сенсационной новостью, что к нам приехали гости. На грузовике, в зеленых мундирах. Значит, к сожалению, я был прав — на нас объявили охоту. Ну, что ж, господа ягеры, поиграем.

В темпе собираем манатки и уходим в сторону Ловича, но по дуге. На месте дневки оставили немного мусора. Слегка заминированного. Не пожалел пары гранат, одну подсунули под ящик от тротила, который перекочевал в вещмешки, вторую привязали к дереву на высоте человеческого роста и протянули жилку к вконец разодранной гимнастерке, висящей на кусте. И там, и там расчет был на человеческое любопытство. Мы отмахали уже верст пять, как замыкающие передали по цепочке, что слышали взрывы…

До нашего "стойбища" под Ловичем добрались уже в потемках. Вспомнив о том, что утро вечера мудренее, выставили охранение и завалились спать. Перед рассветом разослал во все стороны разведчиков, чтобы узнать, не изменилось ли чего в наше отсутствие. Оказалось, что — да. Во-первых, станцию пытаются восстановить, правда, не очень удачно. Все-таки, не умеют гансы организовывать субботники, а Ильич еще в Швейцарии, упражняется в красноречии.

Во-вторых, дорогу на Сохачев мы закупорили основательно. Разведка доложила, что остовы вагонов до сих пор не убраны с путей, баллоны очень аккуратно сложены рядом, и даже тент от солнца над ними умудрились натянуть. И часовых, как тараканов за печкой, куда ни плюнь, — попадешь в ганса с винтовкой. Видно, всерьез опасаются за сохранность ценного имущества. Ну, мы им в этом поможем, и очень скоро. Дождемся нужной погоды, и пустим все по ветру.

Самая же плохая новость заключалась в том, что "зеленые человечки" обосновались на станции. Один из пакгаузов был переоборудован ими под казарму. И несколько офицеров там крутилось. Иметь таких соседей под боком — удовольствие небольшое, но выбора нет. Значит, будем ходить "на цыпочках". Как в том анекдоте: "Партизаны тихо и незаметно подорвали склад боеприпасов и двинулись дальше".

Посчитав егерей, крепко призадумался. Этих гадов по станции штук семьдесят-восемьдесят шарится, нам с ними в открытый бой вступать не с руки. Значит, будем наблюдать за их поведением. И подкинем одну, или несколько вводных. Отправляем "пятерку" по дороге на Скерневицы с важной миссией. Там, где недавно рванул вагон с тротилом, сейчас во всю мочь немчура пытается засыпать воронку и восстановить путь. Не менее сотни саперов увлеченно создают эффект муравейника. Задача моих орлов состоит в том, чтобы немного его разворошить. Помелькать среди кустиков, пострелять малость, разрешу кого-нибудь ранить, или даже убить. Потом очень быстро исчезнуть с места происшествия.

И для солидности придаем им Котяру с его карамультуком. После нападения на станцию, Федора с моей легкой руки все стали называть только так, и никак иначе. Чему он, впрочем, был только рад. Особо словоохотливым показал свой немаленький кулак, и заявил, что они — мелочь сопливая, а у него уже позывной имеется, как и у всего Первого Состава. Со временем Гриня стал Пан Атаманом по ассоциации со "Свадьбой в Малиновке", Андрейка — Зингером за свое умение "вышивать" из пулемета, Митяя сначала хотел сделать Шварцем, как Арнольда Терминаторовича, но он категорически не воспринял германское прозвище, поэтому остановились на Рэмбе. В оправдание рассказал ему, что читал одну книжку про воина с таким именем, которого нечаянно обидели, и что потом из этого получилось. Ну, а Михалыч им же и остался… Что-то я в воспоминания ударился, не о том думаю. Сейчас надо смотреть, как "зелененькие" будут реагировать. И насколько хорошо у немчуры система оповещения работает…

Оказывается, она работала хорошо. По моим подсчетам туда — час ходу, да там еще столько же. Осмотреться, подготовиться, и пошуметь. Через два часа с небольшим часть гриндойчей быстро, без суеты собралась, залезла в грузовик и укатила в нужном нам направлении. Одновременно с ними еще десятка два егерей пешком двинулась на восток от станции, отрезая путь моим бойцам. А вот это уже не есть гут! Возвращаемся в лагерь, поднимаем еще две группы, и посылаем следом с задачей себя не обнаруживать, но если наши нарвутся на немчуру, помочь пробиться к лагерю.

Обошлось без эксцессов, все вернулись целые и невредимые. Рассказали, что появились в тот момент, когда какое-то гансовское начальство устраивало разнос своим подчиненным. Чтобы на наших обратили внимание, Кот сделал из своего ружья аж три дырки в маневровой "кукушке", которая притащила платформы с щебнем, а остальные малость постреляли по саперам, дружно выполнявшим команду "Ховайся, кто где может!". Потом начальство попыталось поднять этих землекопов в атаку, и вся группа ржала, глядя на то, как резво они штурмуют рощицу, из которой все давно уже ушли. Напомнив о себе фланговым огнем, "пятерка" не стала ждать продолжения спектакля, и отошла на безопасное расстояние. Тем более, что в бинокль было видно, как какой-то немец, бурно жестикулируя, орет в телефонную трубку в то время, пока его камрады пытаются настичь и покарать русских. Повалявшись еще немного на спелой июльской травке, группа все-таки дождалась приезда "зеленых", и посмотрела за их действиями. Они им показались очень грамотными, поэтому было принято решение вернуться на базу. Вторую команду егерей они опередили и, соединившись с подстраховывавшими, прискакали в лагерь.

А выводы из всего этого будут следующие: Первое, — у гансов хорошо налажена телефонная связь. Второе, — егеря могут толково организовать прочесывание, и, наверное, умеют вести бой в лесу. Последнему тезису подтверждение было получено в самом ближайшем времени.

Подробности боя узнали только на рассвете, когда в лагерь пришел отряд прапорщика. По каменно угрюмым лицам пришедших, даже без объяснений, было понятно, что случилось нечто очень нехорошее. Потом уже бросились в глаза белеющие в сумраке повязки. Оладьин, держась неестественно прямо, подошел и собрался рапортовать. Увидев его лихорадочно горящие глаза и побелевшие от волнения скулы, решил его опередить.

— Костровые, накормить и напоить чаем всех прибывших… Пойдемте, Сергей Дмитриевич, к моему костерку, там все расскажете.

Прапорщик как-то вдруг сгорбился, будто из него вытянули стержень, и пошел за мной…

— Докладывайте, Сергей Дмитриевич, что произошло.

Оладьин, уставившись невидящими глазами в мерцающий огонек костра, стал рассказывать, как бы через силу выговаривая слова:

— Отряд прибыл. Задание выполнено. Потери… Два человека убитыми, трое ранены… Легко…

Потом, подняв глаза, ожег меня взглядом и перешел на сбивчивый полушепот:

— Мы на дневке были после очередного налета на переправу. Я "пятерки" на задание отправил, потом охранение поменял, как положено. Эти… Появились внезапно. Первым их Гордей заметил, подал сигнал тревоги. Мы тут же заняли оборону. Второго дозорного они застрелили, а третьего… Третьего взяли без шума… Пытались нас атаковать, мы их отбили два раза, а там и ребята обратно подоспели… Они с пленным ушли, но мы догнали. Их около полутора десятков положили, но и наши… Прохор и Тимофей… Убиты… Мы их похоронили, на карте есть отметка. Кресты поставили… Березовые… Вот их вещи. "Оборотни"… Кисет Прохора… Часы Тимофея… Жетоны… Служебные книжки…

Последние слова прозвучали в мертвой тишине… Все уже на ногах, смотрят на меня. На ватных ногах встаю к своему вещмешку, достаю оттуда спиртовую фляжку, выливаю все в котелок.

— Вечная память! — Пускаю "братину" по кругу. Достаю люгер, вытаскиваю обойму, передергиваю затвор. Командую всем:

— Разрядить оружие…

По всей поляне слышен лязг металла.

— Делай, как я… — Вскидываю руку и жму на спусковой крючок. Потом еще раз. И еще…

Оладьин, еще не успокоившийся, упрямо смотрит на меня и говорит, как гвозди вбивает:

— Я же все делал, как учили!.. Почему же… Почему так все получилось?..

— Сергей Дмитриевич! Я понимаю Ваше состояние, мне тоже нелегко, — первые потери в роте. От этого никто не застрахован… Мы с Вами в первый раз столкнулись с сильным и умным противником. Который тоже умеет и хочет побеждать… И еще, запомните, — в памяти каждого командира есть два кладбища. Первое — тех врагов, что он положил… И второе — тех солдат, друзей, боевых товарищей, которым не смог помочь, не сумел прикрыть от огня… Теперь и у нас с Вами есть такое. И помнить об этом будем всегда… А нам еще похоронки писать…

Гауптман сидел за столом, задумчиво рассматривая карту. Услышав за окном шум подъезжающей машины, поднялся и выглянул в окно. Возле автомобиля стояли командир егерей и только что приехавший лейтенант Зайгель. Через минуту они уже были на пороге канцелярии…

— Курт, рассказывайте, что Вам удалось узнать в госпитале. — Фон Штайнберг внимательно смотрел на офицера. — Нам нужна сейчас любая информация.

— Немногое, герр гауптман. Венцель после операции еще не пришел в сознание, Ампутация руки, плюс большая потеря крови… Хирург сказал, что надежда только на крепкий молодой организм. Егерь, которого доставили вместе с ним, пока не вкололи очередную дозу морфия, рассказал, что они шли по следам русских, наткнулись на их лагерь, и даже скрутили одного из дозорных. Лейтенант отдал приказ о штурме, но их встретили организованным огнем, а потом взяли в клещи. — часть русских непонятно как обошла егерей с фланга. В этот момент Венцель был ранен и потерял сознание. Длинный Нос… Извините, герр гауптман, егерь Густав Мюлле принял решение об отходе. Они забрали лейтенанта и пленного, отошли в лес, рассчитывая, что русские бросятся вдогонку, и можно будет устроить западню и перебить их из кустов. Но те оказались хитрее. Неизвестно каким образом, но на пути отхода егерей они организовали засаду. Я отношу слова Мюлле к последствиям инъекции морфия, но он сказал, что было всего три человека. Один — с пулеметом, и двое набросились с ножами. Причем нападавшие были одеты "в траву"… Это его слова: " Две кочки вдруг вскочили и перерезали всех".

— Но у самого Густава ведь огнестрельное ранение! — Иоганн Майер удивленно поднял брови. — Причем в спину. Значит, за ними все-таки шли русские. И еще один егерь погиб от пули…

— Еще Мюлле сказал, что перед нападением они слышали волчий вой!

— Вервольфы?!.. — Губы Майера скривились в саркастической усмешке. — По-моему, Длинному Носу это действительно привиделось. Я сам — охотник, и знаю цену этим многочисленным легендам и слухам про оборотней и прочую лесную нечисть.

— Я хочу напомнить, что место потом осматривал унтер-офицер Кранц, один из наших лучших следопытов. Он утверждает, что напавших действительно было двое. Также он нашел следы пулеметчика и пути их отхода в лес с остальными русскими. — Зайгель никак не мог уняться. — Эти же следы вывели их на лагерь, и Кранц потом сказал мне, что когда он увидел аккуратно сложенные тела наших солдат возле двух русских могил, в голове как будто прозвучало предупреждение: "Не трогать!". У него возникло даже ощущение, что за ними из леса кто-то наблюдает. Кстати, он отметил, что русские не взяли ничего, кроме оружия и жетонов.

— Майне хэррен, мы сейчас говорим не о том. — Фон Штайнберг решил прекратить ненужный спор. — Сейчас я сообщу вам информацию, являющуюся секретной. Надеюсь, вы понимаете, что кроме нас троих никто не должен ее знать… Начальник штаба армии сообщил мне, что Его Императорское Величество Кайзер Вильгельм II имеет намерение посетить наш участок фронта в ближайшее время. Представьте себе, что русские попытаются напасть на поезд, или кортеж. Поэтому наша задача — в течение трех суток уничтожить их отряд.

Ошеломленные офицеры несколько секунд переваривали новость. Первым очнулся Майер:

— Но ведь нашей роты будет недостаточно для проведения такой операции! Всего сто шестьдесят четыре человека, тем более, солдаты находятся в трех разных точках!

— Не волнуйтесь, Иоганн. Никто не собирается использовать ваших егерей в качестве затычки к дырявой бочке. В Скерневицах задержана отправка двух маршевых рот, они временно переподчиняются нам, еще одна рота должна к концу дня прибыть в Лович. Помимо этого кавалерийский эскадрон будет действовать на флангах, прикрывая "загонщиков", второй будет дожидаться русских у Сохачева совместно с пулеметной командой на моторрадах. Смотрите на карту. Ландвер будет прочесывать леса, гоня русских на север вот к этому месту, где заранее веером будут расставлены девять пулеметов. Оставшихся уничтожит кавалерия.

Задача егерей — идти позади пехоты, усиливая особо опасные места. Но, кроме того, вам, Иоганн, необходимо отобрать десяток опытных следопытов, которые пойдут проводниками впереди пехоты. Кстати, с ними пойдут четверо местных лесников, которые хорошо знают эту местность. Местному старосте-войту приказано отобрать и привести подходящих людей.

— Герр гауптман, а насколько мы можем быть уверены в лояльности местных? — Зайгель вопросительно посмотрел на Штайнберга. — Не исключено, что они могут быть связаны с русскими.

— Местные поляки, Курт, ненавидят русских также, как и нас. А, может быть, даже сильнее.

— А помимо этого, — вступает в разговор Майер, задумчиво молчавший до этого, — Я думаю, что их семьи необходимо поместить под охрану здесь, на станции. Пока не закончится эта "охота".

— Вы хотите взять заложников, Иоганн? — Фон Штайнберг пристально посмотрел на командира роты.

— Мне мои егеря дороже каких-то там поляков, и в случае чего я не буду церемониться.

— Я разделяю ваши чувства, но примите совет. Сделайте это тихо и, по возможности, незаметно. Я долго пытался понять логику действий командира русских… Он не собирался нападать на Лович, целью был состав с газовыми баллонами. Но когда заложников не отпустили, русские появились на станции, и первое, что они сделали — освободили местных. А потом уже устроили этот разгром… Это — вполне в его духе…

— В духе кого, герр гауптман?!. Вы знаете русского командира? — Лица обоих егерей вытянулись от удивления.

— Я очень хотел бы надеяться, что ошибаюсь… Не так давно мне довелось встретиться с русскими партизанами. — Фон Штайнберг с закаменевшим лицом помолчал несколько секунд, потом продолжил. — Они действовали очень похоже. И я не удивлюсь, если ими командует тот же офицер…

— Вы… Вы встреча… — Вопрос Зайгеля был оборван красноречивым взглядом Майера, впрочем, подкрепленным толчком в бок.

— Да, лейтенант. Я командовал авиаотрядом. Русские напали ночью, неожиданно, захватили врасплох. Аэропланы и технику сожгли… Мы уже готовились к самому худшему, тем более, что большинство отряда составляли казаки, которым ничего не стоит ради удовольствия подрезать человеку поджилки и бросить в воду, да еще и спорить, сколько он продержится. Но офицер, ими командовавший, приказал никого не трогать, и даже дал несколько дельных советов по уходу за отра… ранеными.

Сейчас я прибыл сюда с задачей поймать этого лойтнанта Гуроффа. Но, сказанное сегодня в штабе полностью все меняет. Русский отряд должен быть уничтожен до того, как прибудет Его Императорское Величество. Если эти партизаны себя никак не проявят, начинаем завтра утром. Если нет вопросов, готовьте людей…

Уже выйдя из пакгауза, Зайгель поинтересовался по какой причине он получил по ребрам.

— Видишь ли, Курт, когда нас отправляли сюда, командир батальона рассказал мне историю этого гауптмана. Для того, чтобы я мог принимать ПРАВИЛЬНЫЕ решения. Фон Штайнберг сейчас всеми силами будет пытаться выполнить поставленную ему задачу потому, что на кону его репутация. Ему надо очиститься после гибели авиаотряда.

— Что же в этой ситуации будет делать обер-лейтенант Майер? — Вопрос прозвучал шутливо, но глаза Зайгеля смотрели серьезно. — И что он посоветует делать своему младшему товарищу?

— Эти чистоплюи-летуны заигрались в рыцарей там, в небе. И совсем забыли, что на земле война — это кровь и грязь. Обер-лейтенант Майер будет думать о своей роте, а не о том, как помочь выправить карьеру какому-то берлинскому выскочке. И посоветует делать то же самое лейтенанту Курту Зайгелю…

Несмотря на то, что все в лагере занимались своими делами, чувствовалась напряженная атмосфера. Слишком неожиданной была гибель наших. И теперь, наверное, почти все думали об этом. И думы эти были не слишком хорошими. А, самое главное, нельзя бросать ситуацию на самотек, — только хуже будет. Нам сейчас нужна маленькая победа. А еще всех озадачу по полной, чтобы не раскисали. Как неоднократно говорил наш начальник курса в Можайке: "Чем бы солдат не занимался, лишь бы за… устал до невозможности подумать о чем-то запрещенном". Звучала эта фраза обычно после ставшего традиционным десятикилометрового марш-броска в ночь с субботы на воскресенье, потому и запомнилась. Так что, сейчас все получат работу для рук и головы, только сначала проведем небольшую политинформацию.

— Внимание всем!.. — Все свободные поднялись, обступили меня кружком. — Послушайте меня… То, что вчера произошло, случилось бы рано, или поздно… Не думайте, что мне все равно… Это не так… Но мы — на войне, где вопрос стоит так: или тебя убьют, или ты убьешь… До сих пор мы работали против тыловых подразделений. Сейчас же против нас кинули егерей. Эти гансы могут больше обычных. Хорошо стреляют, умеют незаметно подкрадываться, организовывать засады в лесу… Отряд прапорщика Оладьина застали врасплох, в лагере, неожиданно, с большим перевесом в людях. По всем правилам войны егеря должны были перебить всех наших без потерь, с сухим счетом… Мы потеряли двоих… Им — Вечная Память и Царствие Небесное!.. А у гансов — пятнадцать трупов! Дальше будет еще больше!.. Но от случайной пули никто не застрахован. Помните об этом!.. Не в наших силах заставить Смерть отступить, но отпугнуть ее может каждый. Умением воевать и готовностью прийти на выручку товарищу!..

Теперь слушай приказ! Командирам групп — проверить сколько осталось боеприпасов и консервов. Когда закончу, доложите.

Две "пятерки", бывшие у виадука, готовятся снова идти туда с прапорщиком Оладьиным. Сергей Дмитриевич, берете с собой подрывников и оставшийся запас взрывчатки. Нужно постараться вывести его из строя надолго. Егерей по моим подсчетам там осталось немного, человек десять-пятнадцать, но все равно особое внимание — охранению. Если им отсюда отправят подкрепление, мы их притормозим по дороге. Времени у Вас немного, завтра утром быть… в запасном лагере. Отряду пора уходить "домой", задание мы выполнили. Да, Кот со своим ружьем идет с Вами. На всякий случай. Заодно поможет дотащить тротил… Федор, ты трофейную проволоку с собой захватил?.. Оставь здесь!

Чернов, готовь свою группу в разведку. Я с вами пробегусь по окрестностям, посмотрим, кто чем занимается. Да и едой на дорогу надо запастись. Идем налегке, часа через три вернемся.

Далее, свободные три "пятерки", берете трофейные штыки, их должно быть штук сорок с лишним. Нарубите толстых веток, каких — я покажу, прикручиваете к ним железки, и делаете ловушки. Семен с Гордеем объяснят, как их ставить, и помогут, если что. Все остальные — подготовка к походу и охрана лагеря… Вопросы есть?.. Тогда — работаем!

Объясняю замысел заподлянок сибирякам и командирам "пятерок". Берем две палки толщиной с палец и длиной в пару ладоней, складываем их крестом. К ним проволокой вертикально приматываем за рукоять маузеровский штык острием вверх и получаем конструкцию, отдаленно напоминающую противотанкового ежа. В нужном месте лопаткой подрезаем и откидываем дерн, выкапываем ямку нужной глубины и на дно устанавливаем конструкцию. Потом немного присыпаем землей основание, утрамбовываем, и на веточки укладываем срезанный дерн. Если кто наступит сверху, тридцать сантиметров хорошо заточенной стали в ноге ему обеспечено. Лишний грунт в мешках убираем и высыпаем в укромное место…

Идея миниатюрной волчьей ямы понравилась всем, и народ с энтузиазмом принялся за дело. Семен с Гордеем пообещали сделать все незаметно и оставить проводника, когда мы будем возвращаться. Вот теперь пойдем посмотрим, что в мире творится…

Побродив пару часов рядом с близлежащими дорогами, нашли подходящее место для засады на гансов, если те ломанутся к Скерневицам. Там был такой симпатичный поворотик, на котором всяко придется скидывать скорость. И он отлично просматривался с нескольких точек. Если поставить два пулемета, то можно таких дел наворотить! Пометив место на карте, пошли к другой гравийке. Она была не столь оживленной, как предыдущая, но все же пришлось прождать полчаса возле ответвления, переходящего в просеку, пока не появилась подходящая цель. Четыре повозки, нагруженные мешками и ящиками, неспешно катили в сторону Ловича. На передней, соорудив из мешков какое-то подобие дивана, сидели два офицера и о чем-то мило беседовали под скрип колес. На следующей помимо возницы сидел еще один ганс с винтовкой в руках. Этот может и стрельнуть не вовремя, начинать надо с него. Показываю своим, что его надо гасить первым, брать тихо, без шума, и начинаем.

Сбить с повозок и связать полусонных от монотонности путешествия немцев было нетрудно. Офицеры, удивленно вылупившие глаза на диссонанс между вежливым "Гутен морген" и смотрящим на них пистолетным стволом, даже и не подумали хвататься за кобуры. А спустя пару секунд их содержимое перекочевало в мои шаловливые, но цепкие ручки, и я стал обладателем какого-то револьвера 1883 года выпуска и непонятного пистолета-уродца с именем "Мента 6,35" на затворе.

Обоз быстренько увели сначала на просеку, потом — на полянку невдалеке, и бойцы стали разбирать какого же счастья им столько привалило. Сам, пользуясь знанием немецкого, решил пообщаться с пассажирами первого экипажа. Эти двое неподвижно сидели, наверное, боясь шевельнуться и этим вызвать неконтролируемую вспышку гнева со стороны русского варвара и бандита. Внешне они были похожи друг на друга, оба невысокие, упитанные, курносые и веснушчатые. У обоих усики щеточкой, скорее всего по последней армейской моде. Разница заключалась только в том, что один был бледным и рыжим, а другой — блондином с нервными красными пятнами на щеках.

Ладно, начнем с рыжеватого толстячка в мундире военного врача.

— Ваше звание, имя, подразделение? Куда и зачем следуете?

Немчик впечатлился, очевидно ему еще не попадались русские разбойники, хорошо знающие немецкий язык, и тут же ответил:

— Ассистенцарцт Йозеф Вальтрауб, полевой госпиталь III резервного корпуса. Направлен в Лович в распоряжение… э… обер-лейтенанта Майера, командира роты егерей для оказания медицинской помощи… Герр официр, я — медик и, согласно всех международных соглашений, являюсь некомбатантом… Вы меня не убьете?..

— Ну, что Вы, герр доктор! Мы стараемся соблюдать конвенции. Правда, не всегда это получается… — Что-то Айболиту взбледнулось. — Но в Вашем случае волноваться не стоит. Я отпущу Вас, как только узнаю все, что мне нужно… Кстати, а что за чудо техники Вы таскали в кобуре? Ни разу не видел таких чудовищ.

— Видите ли, герр…

— Называйте меня герр лойтнант, так Вам будет проще.

— Видите ли, герр лойтнант, я — хирург, и скальпель в руках держу гораздо чаще, чем пистолет. К тому же я давал клятву Гиппократа…

Ага, сейчас прям слезу пущу. Доводилось уже слышать про обращение с нашими ранеными в лагерях, и как такие вот врачи их там лечат. Ладно, убивать тебя все равно не будем, сделаем вид, что поверили в твою белую пушистость.

— А Ваш сосед не желает представиться?

— Цальмайстер-аспирантен Михель Залесски, герр лойтнант!!!

Ох и ничего себе! Орет этот начфин, как на плацу на строевом смотре. И даже умудряется сидя принять положение "Смирно"… Опаньки, а сидит клоун не на мешке, а на прикрытом дерюжкой железном ящике-сундуке. Интересненько! Угадайте с трех раз, что в нем. Мне и одного раза много!

— Встать, цальмайстер-аспирантен! — Вот за что гансов уважаю, сначала команду выполнят, потом уже думают, что с этого получится. — Что в ящике? Отвечать!

— … Герр лойтнант!.. Там… Э-э…

— Не слышу!

— Там… деньги, герр лойтнант! Денежное довольствие!..

— Откройте ящик!

— Но, герр лойтнант… Я Вас очень прошу!..

— Открывайте!

"Финик" от волнения стал полностью красным, хоть папиросу об него прикуривай. Переживает, однако. Можно подумать, мне лично нужны его рейхсмарки! Никакой другой поклажи у него с собой нет, значит, ведомости должны лежать внутри. Вот я и хочу посмотреть, кому денежки предназначены. Просто так, из праздного любопытства и от нечего делать.

— Цальмайстер, открывайте, или я сам это сделаю! Посажу на ящик вместе с тротиловой шашкой и подожгу фитиль! Так, или иначе, ящик откроется!..

Тихонько бормоча из опасения навлечь на себя еще большую немилость, чинуша трясущимися ручками пару раз промахивается фигурным ключиком, выуженным из потайного кармашка брюк, мимо нужного отверстия, но потом все-таки отпирает замок и откидывает крышку. Ящик наполовину заполнен мешочками с монетами, сверху лежат пачки банкнот. Как и ожидал, сразу под крышкой обнаруживается картонная папочка. "Лениво" берем и смотрим… Гыр-мыр-пыр ягер компани, это понятно. Первая ведомость — на четырех офицеров, следующая — на нижних чинов в количестве ста восьмидесяти тушек. Стоп!.. А что я интересное пропустил?.. Возвращаемся к офицерской ведомости и читаем: гауптман фон Штайнберг… Старый знакомый… И, как я понимаю, он и руководит поимкой русских партизан. Одной встречи не хватило, соскучился?.. Или отомстить захотел?.. Ню-ню. Мститель крылатый! Орел без самолета! Ладно, поиграем в прятки и догонялки…

Так, смотрим дальше бумажки. Якобы бегло и невнимательно. Оп-па, а это еще интересней! Раздаточная ведомость какой-то "моторизирт машиненгевер абтайлюнг". Я так понимаю, что это байкеры-пулеметчики. И, если у них экипаж — три человека, то против нас играют девять пулеметов. С достаточно хорошей мобильностью. Самое хреновое, — я их в окрестностях еще не встречал. Значит, что? Значит, они или очень скоро прибудут на базу егерей, или будут ждать нас где-нибудь в удобном для них месте…

Ага, еще и рота ландвера где-то должна поблизости находиться… И кавэскадрон… Гансам не откажешь в масштабности. Начнут искать всем кагалом, кого-нибудь из моих и прищучат! Пора отсюда сваливать. Вот только дождусь группу Оладьина, и, как сказал шакал Табаки: "А мы уйдем на север". Желательно, незаметно…

Что-то я задумался не вовремя. Совсем про собеседников забыл.

— Цальмайстер, возьмите свои бумаги. Что касается денег… Я еще подумаю, как поступить со всем этим богатством.

Возвращаемся к эскулапу. К нему тоже есть несколько вопросов… В этот момент меня окликает Чернов, закончивший инвентаризацию повозок:

— Вашбродь! В телегах мешки с крупой, консерва в ящиках, галеты, бидон с керосином и чтой-то докторское. Бинты, склянки разные, порошки.

Боковым зрением замечаю, что "финик" прислушивается к нашему разговору, причем, делая вид, что его это абсолютно не интересует. Но в глазах промелькнуло понимание… Он, что, русский язык знает?.. А это — идея!

— Берите три ящика консервов, галеты… Или вот что, зови кого-нибудь из своих, пусть этих посторожит, я сам посмотрю…

Вместе с Михаилом идем к телегам, по пути объясняю ему, какой спектакль должны сейчас разыграть перед гансами. Через несколько минут возвращаюсь обратно, чуть позже подбегает Чернов.

— Вашбродь, все сгрузили, как Вы и сказали! С остальным что делать?

— Мешки вспороть, крупу — ровным слоем по поляне. Пусть воробьи с синичками порадуются. Лошадей выпрячь, повозки облить керосином, и поджечь. — Краем глаза вижу, как чинуша ловит каждое наше слово. Вот и ладненько! — Обозников пока не развязывать. Еще не придумал, что с ними делать. И с этими — тоже.

О, краснощекость резко уменьшилась. Теперь рядышком сидят две бледных тени отца Гамлета, — финик якобы незаметно перевел фразу доктору. Ну, а теперь, — самое главное!

— Из медикаментов взять пару десятков бинтов, остальное — оставить здесь.

Михаил, изображая недоумение, вступает в спор:

— Вашбродь! Дык у меня же во взводе из двадцати — семеро ранетых! И трое — тяжко! Давайте все заберем, нам же по лесам еще неделю шастать!

Цальмайстер, делая вид, что любуется окружающим пейзажем, превратился в одно большое ухо. Ну, слушай, слушай…

— Чернов! Сам сказал, что раненых семеро. Это сейчас — три версты до лагеря. — Как бы автоматически машу рукой за спину, в сторону противоположную "стойбищу". — А потом уходить под Раву надо. Нам и их тащить, и весь этот груз? Не потянем… Все, делай, как сказал!

Деза ушла прямо в широко распахнутые уши! Теперь займемся финансовым вопросом. Желания тащить тяжелый железный ящик с собой нет абсолютно никакого. Но и оставлять здесь его тоже нельзя… Значит, придется помучиться.

— Залесски!. Я, конечно же, верю в вашу честность, но, кажется, слишком велико будет искушение присвоить деньги, списав это злодеяние на русских бандитов. Не пытайтесь лепетать что-то о мародерстве. Поскольку деньги еще не выданы на руки, они являются собственностью Германской империи, с коей моя страна находится в состоянии войны. Поэтому, я забираю ящик с собой. А для того, чтобы это действо ваше начальство не посчитало банальным разбоем, составим бумагу примерно следующего содержания: Я, представитель Российской Императорской армии такой-то, в присутствии цальмайстер-аспирантена Михеля Залесски и ассистенцарцта Йозефа Вальтрауба реквизировал деньги в сумме (прописью). Дата, наши подписи. И составить документ необходимо в двух экземплярах. Один — вам, один — мне. В этом случае, если мне будут предъявлены обвинения в криминальных действиях, я сумею оправдаться. Понятно? Вот и славно. Будьте добры, ключик… А эти ведомости можете оставит себе на память о нашей встрече.

На "финика" больно было смотреть, когда он корябал карандашом текст на обратной стороне одной из раздаточных ведомостей. На мордочке — вселенская скорбь и уныние, ручонки трясутся от жадности, но деваться некуда. Отдать такое богатство в алчные руки жестоких русских варваров!.. Ничего, сейчас мы тебе сейчас еще один сеанс шоковой терапии проведем!..

После написания "индульгенции" к нам подходит Чернов, невзначай так поигрывая ножом, и задает очень своевременный вопрос:

— Вашбродь, а с германцами что делать?

— А что нужно делать с солдатами противника? Которые не сдались в плен сами, а взяты "с бою"? А, унтер?

В этот момент прорывается просительный писк доктора, которому начфин нашептывает перевод разговора. Вот интересно, есть у него в роду одесские корни? На мордочке написано что-то типа: "Таки я вас умоляю, дайте мине сказать за эту тему!":

— Герр лойтнант… Вы же обещали нас не убивать…

— Вальтрауб, я не собираюсь вас расстреливать.

— Я позволю себе попросить герра лойтнанта во имя христианского милосердия отпустить возниц вместе с нами… Они… Они не являются солдатами… Ну, в смысле, никогда не были на фронте, не стреляли в Ваших солдат… Им уже много лет, у них — семьи, дети… Не оставляйте их без кормильцев…

Да вижу я, что тут зольдатен только по названию. Мужики, которым уже за сорок, если с чем и умеют обращаться, так это с хомутом и вожжами. Но ты уговаривай, уговаривай меня, чтобы я проявил великодушие, а не кровожадность, присущую всем варварам.

— Герр лойтнант, Вы же незлой человек… Пожалели лошадей… Проявите благородство к этим пожилым мужчинам, у них — большие семьи, отпустите их с нами… Они будут молиться за Вас…

После минуты "тяжких" раздумий принимаю решение:

— Хорошо. Я оставляю им жизнь. Развяжете своих солдат, через пять минут после того, как мы уйдем.

Господи, так и вывих шейных позвонков заработать можно. Если так сильно и энергично кивать головой. Зову Чернова, бойцы навьючиваются добычей, хватают тяжеленный ящик с деньгами, и мы исчезаем в лесу.

На подходе к лагерю нас встретил дозор и провел через ямы-ловушки. Причем классно и мастерски сделанные. Во всяком случае, на мой дилетантский взгляд трава ничем не отличалась от других мест, и по каким признакам бойцы определяли, где не нужно ходить, я так и не понял. Надо будет поблагодарить сибиряков и поинтересоваться, в чем фишка.

"Пятерке" Чернова отдохнуть не удалось. Их, как знающих место, отослал в засаду на дорогу к Скерневицам, придав на усиление три мадсена и Гордея с его новой винтовкой. Он должен был засесть с другой стороны дороги, естественно, так, чтобы не попасть под дружественный огонь, и под шумок валить тех гансов, которые попытаются спрятаться за автомобилями. На всякий случай, в качестве оружия ближнего боя выдал ему трофейный револьвер. Ну и, само собой, после акции им возвращаться уже на "запаску". В том, что она будет, я, почему-то, не сомневался. Денежный ящик тащить поручил пока другой "пятерке".

Две группы наблюдателей отправились "мониторить" Лович, народ уже собрался перекочевывать на запасную стоянку, как к нам пожаловали дорогие гости. Прибежала разведка от Михалыча и доложила, что отряд — на подходе, через пару часов прибудет. Пришлось менять им маршрут и тоже направлять в запасной лагерь. На вопрос "Как дела?", казаки сказали, что троих потеряли, есть несколько легкораненых, подробно доложит командир по прибытии, и умчались предупреждать своих.

Твою мать!.. Опять потери!.. Знаю, что война, но все равно тяжело… Одно только радует, — теперь отряд будет единым кулаком-тараном. Правда, лагеря еле-еле хватит, чтобы всех разместить, но мы и так собирались уходить "домой". Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Почти по Шиллеру. А отбиваться от погони всяко лучше одним большим кулаком.

Все уже отправились на новое "ПМЖ", здесь осталась одна группа, которая должна была уйти позже и устроить на пути отхода ловушки из десятка оставшихся невостребованных штыков, когда со стороны станции прибежал связной с сенсационными новостями. Во-первых, два грузовика, набитые егерями, вырулили на дорогу к Скерневицам, и, прямо со старта, устроили пародию на ралли "Париж — Дакар". Сами того не зная, что "скорая помощь" и персонал пит-стопа уже заняли свои места на том самом повороте.

Во-вторых, а станции появилась традиционная немчура, то есть, цвета "фельдграу" в количестве аж за две сотни солдат. Очевидно, это и есть та рота, которую дали на усиление фон Штайнбергу. Кавалеристы, однако, не появились. Значит, где-то прячутся. Будем иметь в виду.

Ну, и в-третьих, появились байкеры с пулеметами. Два экипажа остались возле пакгауза, один умчался вместе с грузовиками, остальные сдернули куда-то в северном направлении. Есть о чем подумать с картой в руках… Передаю команду разведчикам появиться в лагере к рассвету, и вместе с последней "пятеркой" ухожу в отряд.

Когда пришли на место, отряд Михалыча был уже там. Встреча была тихой, но очень радостной. Митяев сразу доложил о состоянии отряда, а потом, пока ждали обед, он с Волгиным рассказали все в подробностях.

После того, как мы распрощались, они двинулись дальше по маршруту, дошли до моста, взорвали его, как и обещали, а потом пустились во все тяжкие. В смысле, начали пакостить германцам. Благодаря Ивану Георгиевичу, удался оригинальный план уничтожения то ли склада боеприпасов, то ли артпарка. Помимо этого в обычную практику групп вошла охота на артиллерийских батареи и обозные колонны, которые постоянно сновали по дорогам. Чаще всего под утро, в ранних сумерках, когда все счастливчики досматривают сны, а сонному часовому мерещится его то ли Анхен, то ли сосиски с кислой капустой по-баварски, из кустов негромко хлопает пневматика, тушка аккуратно кладется на землю подоспевшими бойцами. Спустя несколько минут то же самое происходит с другим несчастливчиком. После этого действия группы напоминают хорошо сыгранный оркестр. В нужных местах к орудиям прикручиваются пироксилиновые шашки, прицелы достаются из футляров и складываются в вещмешок в качестве доказательств, поджигаются детшнуры, и в предрассветной тишине бабахают взрывы. По вырвавшимся из палаток очумелым от такого способа побудки гансам пулеметчики отстреливают по магазину, и группа исчезает. С обозами картина обстояла немного иная. Предпочтение отдавалось автоколоннам из-за их высокой грузоподъемности. На каком-нибудь удобном повороте опять-таки с помощью пневмоштуцера, дай Бог здоровья нашим умельцам, отстреливались шофер и сопровождающий первой машины, которая, никем не управляемая, скатывалась в кювет. Вся колонна тормозилась, и в это время начинали работать мадсены. После зачистки с помощью имеющегося газолина авто поджигались, и группа исчезала в лесу.

Но после того, как на третьи сутки среди бела дня угробили крупнокалиберную гаубичную батарею, и гансы потеряли шесть орудий и столько же полугусеничных транспортеров — прадедушек Ганомагов, на партизан была объявлена охота. Две "пятерки" нарвались на колонну-ловушку. Стоило им грохнуть водилу первой машины, как с кузова слетел тент и по кустам начали работать два МГ-08. А со второй машины мигом сгрузилась пехота и понеслась в атаку. Наших спасли от полного уничтожения канава, в которой они укрылись от огня, растяжки, заранее выставленные вдоль дороги и пулемет, фланговым огнем притормозивший шустро бегущих гансов. Но, тем не менее, отряд потерял троих убитыми. Плюс пятеро были ранены. Идти своим ходом без помощи они могли, но в операциях участия уже не принимали. Волгин с Михалычем оставляли их костровыми в лагере, и к условленному сроку решили возвращаться… В ответ рассказываю обо всех наших новостях, пополнении у немчуры, и, как следствие, сделанном выводе о необходимости уходить из этого района. А также сообщаю о взятой казне, показываю расписку немецкого "финика", и прошу коллегиально разобраться с деньгами, отделить банкноты и серебро от прочего металлолома.

Через час возвращаются ребята Чернова. Они, как и было задумано, подловили колонну егерей на повороте. Едущий впереди мотоцикл с пулеметом их смутил едва ли на секунду, потом Гордей сделал водиле лишнюю дырку в голове, агрегат перевернулся, и вопрос был закрыт. Из автомобилей с помощью пулеметов сделали подобие дуршлага, немногих выскочивших из кузовов навсегда приземлил сибиряк. После чего вся веселая компания хотела рвануть в лес, но унтер Михаил внезапно заболел острым хомячизмом и тут же заразил всех остальных одной единственной фразой: "Хлопцы, ни у кого станкача нету, а у нас есть!" Хлопцы прониклись идеей, вытащили из-под ретробайка 08-й МГ-шник и поперли его в лагерь, ободряя себя на ходу тем, что если тащить вчетвером, то по пуду на брата — это нормально. Типа, ящик с валютой тащили, — и ничего. Теперь ходят гордые по лагерю, не понимая, что на длинном переходе с них семь потов сойдет. С другой стороны, можно не заморачиваться на короткие очереди, если сильно прижмут, максимка и полленты выпустит без проблем. Ладно, будем посмотреть. Станут тормозить отряд, выкину железяку к чертовой матери… Теперь осталось дождаться возвращения группы Оладьина, и готовиться к отходу.

Они появились вечером, когда уже начало темнеть. Как в том анекдоте: уставшие, но довольные. А, главное, — без потерь. Самым интересным было возвращение ящика с тротилом и последующий рассказ. Когда увидел взрывчатку, сначала решил, что дело не выгорело. Но Сергей Дмитриевич доложился о выполнении задания. Причем достаточно оригинальным способом.

Группа прибыла на место, заняла позиции и стала наблюдать. Пути на виадуке немчура уже восстановила, и поезда шли достаточно часто. Учитывая, многочисленность охраны и возможность нарваться на "зеленых" немцев-охотников, Оладьин решил попытаться притормозить какой-нибудь эшелон прямо на месте, прорваться к нему, и, пока часть группы сковывает боем немцев, подорвать вагон прямо на виадуке, чтоб труднее было восстанавливать. Для этого Федору было предложено сделать из своей "фузеи" несколько дырок в паровозе, чтобы состав остановился в нужном месте. Кот приготовился к длительному наслаждению, и, когда появился натужно пыхтящий паровоз, дождался, пока тот въедет на мостик, и выстрелил… После чего не стало ни виадука, ни локомотива, ни пары вагонов, следовавших за ним. Все остальные слетели под откос, как будто пушинки. Половина группы получила легкую контузию, остальные — недоумение. Добивать охрану не стали, тем более, что в бинокль Оладьин увидел относительно живого ганса, который уже трезвонил кому-то. Считая задачу выполненной, прапорщик решил уводить группу.

И через пару верст чуть не нарвался на крупные неприятности в виде германских кавалеристов. Спасла счастливая случайность. Перед выходом из леса был объявлен десятиминутный привал. За это время дозорные и засекли сначала разъезды, а потом и сам эскадрон, двигавшийся в сторону "аварии". Причем, по поведению гансов было заметно, что они целенаправленно кого-то ищут. Так что все решила пара минут и простое везение. Если бы их засекли на открытом месте, у группы бы не было шансов. Благополучно пересидев первую волну, Сергей Дмитриевич увел бойцов в соседнюю рощицу, и уже оттуда наблюдали за тем, как на автомобилях подъехал взвод пехоты, и принялся прочесывать лесок, где они недавно сидели. На обратном пути наши пару раз останавливались и проверяли — нет ли хвоста. И только после этого пришли в лагерь.

Все понятно, кроме одного: почему взорвался паровоз?.. Поворачиваюсь к Котяре, сидевшему рядом у костра:

— Федор, ты чем заряжал свой карамультук? Гранатой?.. Или умудрился трехдюймовый снаряд внутрь запихнуть?.. Что это было?

— Да я и сам не знаю!.. Зарядил обычным патроном, пуля — стальная. Прицелился перед будкой, выстрелил… А оно как рванет!.. До сих пор в ушах звенит!

— Разрешите?.. — Подает голос Илья Буртасов, студент-горняк, "работавший" одним из подрывников. И, несмотря на все, умудрившийся остаться немного застенчивым и очень вежливым юношей из хорошей семьи. — Я всю дорогу думал, почему так произошло… И вот что вспомнил. Мне мой дядя, инженер-путеец, как-то давно объяснял… В-общем, если в котле вода под большим давлением, то… Ну, температура закипания — не сто градусов, а больше… Замкнутый объем…

Весь народ у костра смотрит на юное научное дарование с недоумением. Еще немного, и кинутся лоб щупать, — а вдруг температура? С чего бы заговариваться и бредить начал?..

— Продолжай, Илья.

Студент собирается с духом и выпаливает фразу, как ответ на экзамене:

— В замкнутом объеме при повышенном давлении температура кипения повышается. Если в котле сделать дырку, давление моментально упадет, и вода испарится в доли секунды. А пар стремится резко увеличиться в объеме… Может быть, такое закипание и произошло?.. И разорвало паровоз?..

Только теперь, вспомнив школьные азы физики, до меня дошел ход его мыслей.

— Точно, законы термодинамики!.. Молодец! Ставлю "двенадцать" по предмету!.. А вы чего так смотрите? Своей версии нет?.. Значит, будем считать, что все правильно сказано. И сделано…

На рассвете пришла разведка от станции. Теперь осталось дождаться группу, ушедшую к месту "химической" диверсии, и можно было бы уходить. Их отправил еще с вечера с заданием посмотреть, как обстоят дела с баллонами, и максимально "помочь" гансам с их эвакуацией. В качестве "тяжелой артиллерии" с ними ушел неустающий Котяра со своей неразлучной "фузеей". Особо предупредил, чтобы не зевали и смотрели по сторонам, — могут быть разные неожиданности. Например, в виде зеленых человечков с винтовками, или еще кого.

Они вернулись, когда все были уже на ногах и собирались в дорогу. И рассказали, что пока мы гуляли по окрестностям, гансы подогнали со стороны Сохачева несколько вагонов и уже успели погрузить часть опасного груза. Немчура, наученная горьким опытом, на этот раз организовала хорошую охрану, поэтому командир группы, предварительно выставив на флангах пулеметы на случай, если германцы рванут в атаку, предложил поработать Федору с дальней дистанции, шагов с пятисот. Что тот и сделал. Сначала отстрелял пяток патронов по баллонам, оставшимся под тентом, и, когда там образовалось облачко, перенес огонь на вагоны, которые вскоре тоже окутались зеленоватым дымком. Саперы, как тараканы, ломанулись во все стороны подальше от этого "дихлофоса", но тут из-за рощицы вылетели германские кавалеристы в количестве тридцати штук и, с нетерпеливым пылом юноши, увидевшего симпатичную девушку, понеслись знакомиться. Мадсены притормозили пыл "влюбленных", а после того, как Котяра попал в переднего "кентавра", и лошадь повезла дальше только пародию на Майн Рида — Всадника без головы, и без верхней части туловища, немцы вспомнили старую латинскую пословицу "Festina lente", в смысле, — "Торопиться надо медленно", и решили, обогнув огрызающуюся добычу, отрезать их от леса. Вот тут-то и пришлись к месту регулярные и систематические марш-броски на базе. Последний боец скрылся в спасительной зелени кустов, когда гансы только выходили на дистанцию уверенной стрельбы.

Все было бы отлично, но командир вспомнил мои слова про неожиданности и решил проверить, нет ли кого на хвосте. И, к сожалению, не ошибся. Тыловой дозор высмотрел идущих за ними егерей. Чтобы их притормозить, на расстоянии полусотни шагов одна от другой поставили растяжки из двух последних гранат, и изо всех сил ломанулись к нам. Причем, когда бежали, слышали оба взрыва.

Делаем выводы. Во-первых, мы имеем кавалерию и справа, и слева. Хреноватенько придется на открытых участках, если они нас обнаружат. Отбиться, конечно, сможем, но, скорее всего, с потерями. Которых нам абсолютно не надо. А во-вторых, к нам в гости спешит группа германцев неустановленной численности. Их, скорее всего, не более двадцати человек, но, опять-таки, в бой ввязываться не с руки. По той же причине.

Срочно зовем наших студентов, и ставим задачу:

— Так, господа "взрыватели". Вы сейчас срочно берете ящик с тротилом, оставляете пяток шашек, столько же детонаторов и немного шнура. Остальное богатство устанавливаете на тропе, по которой пришла последняя группа. Ящик располагаете на высоте человеческого роста, вместо детонатора — гранату на растяжке, если получится. — с петлей, чтобы побольше немчуры в зону поражения попало. Все как следует замаскировать, изобразите что-нибудь типа куста… Жалко, конечно, тротил изводить вот так, но что поделать. И обидно, что нет ничего типа шрапнели.

— Денис Анатольевич, если не возражаете… — Сзади меня негромко окликает штабс-капитан Волгин. — Мне кажется, я знаю, чем ее, в смысле, шрапнель, можно заменить.

С этими словами он показывает веточкой, которую держал в руках, на денежный ящик… Нет слов, одни многоточия, да и то — нецензурные!.. И почему я сам до этого не додумался?! И тащить меньше, и есть чем погоню приветить!..

Читая ход мыслей на моей мордочке, Иван Георгиевич, улыбаясь, поясняет:

— Фокус старый, известен еще с времен Пугачевщины… Вы не поверите, но история артиллерии знает и более курьезные случаи. Царь Петр Алексеевич, например, баловался в своих потешных войсках стрельбой яблоками и репой, а в войне между Бразилией и Уругваем как-то стреляли из пушек сыром…

Посылаю за Гриней и Митяем, они теперь будут за казначеев, и начинаем готовить "подарок". Достаем все деньги из ящика, студенты плотно укладывают внутрь тротиловые шашки, закрепляют их только что выструганными из толстых веток клиньями, сбоку крепится граната. Поверх укладываются мешочки с отсортированной мелочью, — медь, бронза, никель, алюминий (серебро уже лежит у Митяя в "сидоре", а Гриня потащит банкноты). Все это великолепие обвязывается трофейными бинтами, и наши пиротехники под руководством штабс-капитана уже несут эту импровизацию к месту раздачи жалования…

Все, время не ждет, пора выступать. Две "пятерки" ушли в головной дозор, столько же народа образовало арьегард, и по бокам отряда топали две группы. Курс — на восток, через несколько верст Равка должна впадать в Бзуру. Там первоначально и планировалась переправа на правый берег. Но германцы, видать, просчитали такую возможность, и на подходе нас встретила пара дозорных из "головняка", которые и обрадовали известием, что место уже занято. На том берегу, ничего не боясь, фланируют кавалерийские разъезды. Ясно давая понять, что проход закрыт. Никаких засад разведка не обнаружила… Подозрительно это все. Я бы, наоборот, убрал всех с глаз долой, скрыто разместил людей и прищучил противника на переправе, когда нет пути ни вперед, ни назад. А они как бы намекают: "Не ходите сюда!"… И, как подсказывает мне одно место в организме, слева будет такая же картина. Похоже, нам отвели роль волков в облавной охоте… Кавалеристы с боков выполняют роль флажков, пехота и егеря, подпирающие с юга — загонщики… А в роли стрелков — моторизованные пулеметчики… Или я что-то упустил?.. Приглушенный расстоянием звук взрыва оторвал от неприятных мыслей. Ладно, об этом будем думать позже. Сейчас нужно разворачивать отряд к северу, форсировать Бзуру где-нибудь в укромном месте, и дальше двигаться параллельно реке…

Оберегерь Петер Нойман считался одним из опытных следопытов роты, уступая в мастерстве только старому унтер-офицеру Кранцу, проведшему за свою жизнь в лесах времени больше, чем среди людей. И поэтому в настоящий момент бесшумно крался по еле заметной тропе, оставленной русскими, цепким взглядом высматривая что-либо подозрительное. После двух внезапно прогремевших злосчастных взрывов, покалечивших пятерых человек, становиться шестым никому не хотелось. Правда, пришлось двигаться медленней, но преследуемым бандитам все равно не уйти. Их уже почти окружили, а, по рассказам Ганса Ланге, для поднятия духа обер-лейтенант назначил награду за каждого пойманного партизана. Денщик, конечно, еще тот трепач, но чем черт не шутит, а вдруг в кармане Петера появятся несколько "лишних" монет?..

Занятый этими мыслями, Нойман, а за ним еще несколько егерей вышли на небольшую полянку и, подчиняясь приказу, стали методично ее обшаривать, не забывая, впрочем, держать оружие наготове. Оберегерь первым пересек открытое пространство и собрался было снова нырнуть в кусты, но его внимание привлек блеск в траве. Нагнувшись, Петер, ожидавший увидеть потерянный патрон, или пряжку от ремня, поднял… монету в двадцать пфеннигов. Удивленные возгласы других солдат заставили заподозрить, что и их Фортуна побаловала приятными сюрпризами. Сделав шаг, Нойман подобрал еще пару "подарков" по пять пфеннигов. Если дело пойдет так и дальше, то скоро он разбогатеет. Еще через пару метров оберегерь увидел в траве разорванный мешочек. В таких обычно привозили в роту денежное содержание!.. Подняв его, Петер стал обладателем еще двадцати пфеннигов. Сзади солдаты ползали на четвереньках, собирая рассыпанное богатство. Нойман успел разбогатеть еще на пять пфеннигов к тому времени, как на поляне появился взводный унтер-офицер Клабке, взбешенный задержкой.

— Вы, отродье портовой шлюхи! Долго еще будете копаться в траве, как черви в навозе? Герр лойтнант ждет выполнения приказа, и я надеру задницу любому идиоту, который будет задерживать остальных!

Командирский окрик привел было егерей к порядку, но в этот момент старый приятель Петера проныра Вальтер, ликующе вопя, потянул из-под куста еще один мешочек, на этот раз целый и, судя по виду, полный монет!..

Одновременно с его движением дернулся соседний куст, из листвы раздался металлический щелчок, и на траву упала маленькая изогнутая железка. Оберегерь, мгновенно почувствовав смертельную опасность, невероятным прыжком заскочил за ствол ближайшего дерева… Краем глаза увидел ослепительную вспышку, и жгучий воздух ударил в лицо, погасив сознание…

Хмурое утро удивительно точно соответствовало настроению гауптмана фон Штайнберга, которое определялось вполне серьезными причинами. В бытность командиром авиаотряда, и, сражаясь практически на передовой, он не имел столько потерь. Кроме того, он никак не мог пробить некую стену официальности, а, скорее даже, отчужденности, которая отделяла его не только от солдат, но и от офицеров роты. Упаси Бог, речь не шла о каком-либо неподчинении приказам, но он чувствовал только одно — он здесь чужой. И лишь легендарная прусская дисциплина заставляет выполнять его распоряжения. Это предположение получило свое подтверждение уже через несколько минут.

Один из рядовых, Вильгельм Камелькранц, назначенный временным денщиком Штайнберга, и прикладывающий неимоверные усилия, чтобы сменить этот статус на постоянный, занеся в комнату надраенные до зеркального блеска сапоги, несколькими намеками сообщил о настроениях, царивших в казарме в отношении нового начальства. Егеря обсуждали события последних дней и неоправданно большие с их точки зрения потери. Вслух это не говорилось, но между собой солдаты шептались, что связано это с гауптманом, поставленным ими командовать. Ему же в вину ставились и утеря денежного довольствия. Данная информация не прибавила оптимизма, тем более, что через несколько часов предстояло участвовать в церемонии похорон погибших вчера егерей. Для отпевания погибших должен был прибыть пастор из полка, дислоцированного в Скерневицах. От этого визита фон Штайнберг не ждал ничего хорошего. Наверняка это будет еще не старый, но уже весьма упитанный святой отец, скорее всего, очень неравнодушный к пиву. Который, отбывая назначенный ему ордер, озвучит заученные на память слова подходящей по случаю проповеди, будет вещать почти как сам Лютер, и, считая свой долг выполненным, отбудет обратно.

Через какое-то время фон Штайнберг натренированным чутьем летчика почувствовал изменение погоды. И, действительно, через полчаса поднялся легкий ветерок, довольно быстро разогнавший тучи. Солнце сначала робко выглядывало из-за редеющих туч, потом, освоившись, прочно обосновалось на небосклоне. Как оказалось, относительно священника гауптман ошибался. К ним из штаба приехал старший пастор. Один, верхом, несмотря на опасный путь. Высокий, подтянутый мужчина лет шестидесяти, со знаком ордена "Пур ле Мерит" слева от золотого распятия…

Обер-лейтенант Майер находился не в лучшем расположении духа, и причиной тому служило бросавшееся в глаза несоответствие летней солнечной погоды с прозрачно-голубым безоблачным небом и поющими в бездонной вышине птичками, и того печального действа, которое происходило сейчас на маленьком военном кладбище неподалеку от Ловичского костела. Два ряда прошлогодних оплывших могил несколько дней назад дополнились пятнадцатью свежими. На сей раз Молох войны взял жертву из его роты. Но, этого ему показалось мало, и сегодня его солдаты закопали еще двадцать два гроба со своими товарищами. Последняя почесть и последняя дружеская услуга, которую они могли оказать своим сослуживцам. Теперь — уже бывшим. Лютеранский пастор с торжественно-скорбным выражением читал подходящую проповедь из Военного молитвенника, егеря внимательно его слушали…

Пастор сумел подобрать ключик к умам и сердцам солдат. Даже те, кто потерял своих близких друзей, почувствовали определенное облегчение от, казалось бы, простых и привычных слов о вечной жизни и неисповедимости путей Господних. А упоминание святым отцом того, что смерть на поле брани за Императора, за добрую старую Пруссию рождает новых героев и он, еще юношей прошедший через картечь и пули под Седаном, счастлив видеть перед собой продолжателей славных дел их отцов, заставило солдат развернуть плечи и гордо оглядеться. Тем паче, что слова похвалы прозвучали из уст того, кто с честью носил рядом с распятием "Голубого Макса".

После окончания похорон патер не стал торопиться обратно, а, испросив разрешения поговорить с солдатами, отправился с ними, пообещав задержать их не более получаса. Когда беседа была окончена, офицеры подошли к пастору и, с искренним уважением отдав честь, поблагодарили за проведение траурной церемонии. От приглашения выпить чашечку кофе священник отказался, сославшись на неотложные дела:

— Извините, майне хэррен, но Ваши егеря — не единственная моя паства. Меня ждут еще в трех местах… Возможно, мне не стоило это говорить, но солдаты обескуражены и испуганы тем, как много их товарищей погибло. Одно дело — на передовой, под огнем, но вот так… Вы и сами это видите. Не смею давать советы, но на мой взгляд ничто так не поднимает настроение, как, пусть и небольшая, но победа над неприятелем…

Обманчиво-ленивым движением опытного наездника вскочив в седло подведенной лошади, попрощался и ускакал в свой полк.

— Интересно, где он так научился держаться в седле? — Майер наконец-то сумел оторваться от своих мрачных размышлений. — Такое ощущение, что он управляется с лошадью еще лучше, чем читает проповеди и проводит службы.

— Мне говорили о нем в штабе. В прошлую войну он служил в черных гусарах… Да-да, в тех самых… Под Седаном они шли по горам трупов, своих и чужих. Но все же одержали победу, за что он и получил этот орден. Сейчас ему за шестьдесят, но свой долг по-прежнему выполняет, правда, уже в другой роли. Как говорится, нет святее ангела, чем бывший черт… Пойдемте, Иоганн, продолжим наши дела. Я хочу еще раз побеседовать с чиновником и врачом.

Разговор продолжился уже в канцелярии:

— Сейчас мы столкнулись с необычным противником в лице этого… лойтнанта Гуроффа и его отряда. И то, что мы до сих пор не смогли его не то, чтобы уничтожить, но даже найти, говорит о не только о выучке его солдат, но и о том, что русские применяют какие-то новые способы ведения войны. И я был послан сюда, чтобы захватить этого офицера и узнать все, что можно. Но сейчас моя задача — уничтожить весь отряд и при этом сохранить жизни как можно большему количеству германских солдат, в том числе и Вашим егерям, Иоганн, что бы там обо мне не шептались в казарме по углам!..

— Но как, дьявол их всех раздери, такое может быть возможно?! До войны мы знали о русской армии если не все, то очень многое. Они целый год воевали в полном соответствии с французской доктриной маневренной войны, наши генералы нашли свои способы противодействия, мы их побеждали… И никто никогда не говорил, что в русской армии существуют такие вот подразделения. Зная их вечный бардак, не могу в этом усомниться! Но сейчас у меня возникает ощущение, что мы воюем с абсолютно другими людьми. Да и людьми ли? Они, как будто, читают наши мысли. Все наши удары наносятся в пустоту, а когда дело все-таки доходит до непосредственного контакта, мы хороним пятнадцать человек, они — всего лишь двоих. При вчерашнем нападении на автомобили мы теряем тринадцать человек убитыми, я уж не говорю про количество раненых! Группа унтер-офицера Клабке — еще девять трупов от одного взрыва! Счастье Зайгеля, что он шел сзади и остался жив! Если бы я был таким же суеверным романтиком, как он, я бы тоже поверил в русских вервольфов и всякую мистику!.. Только трупы и следы!..

Разговор был прерван появлением цальмайстер-аспирантена Михеля Залесски. Оба офицера постарались скрыть непроизвольную усмешку, возникшую от попытки абсолютно цивильного человека пытаться выглядеть заправским воякой, изо всех сил втянув живот, и отдать честь так, как он это понимал правильным и модным.

— Гутен таг, майне хэррен!

— Здравствуйте, цальмайстер, садитесь. Расскажите нам еще раз о своей встрече с русскими. Нас особенно интересует офицер. Как выглядел, как себя вел, как разговаривал?

— Господа, это был типичный образец русского варвара, грязного и отвратительного. Воняющего немытым телом, костром и подгнившей травой. Его немецкий был едва понятен. А при каждой заминке он хватался за пистолет… Кстати, ржавый, и, по-моему, незаряженный. У него был еще нож… Тоже ржавый, видимо, он никогда не стирает с него кровь. И когда он не держал в руках пистолет, он брался за него!.. Нам всем угрожала смертельная опасность!.. Но мы держались, как подобает цивилизованным людям и доблестным воинам!.. Враг не узнал от нас ничего! Что касается лично меня, я до последнего скрывал наличие денежного ящика, и только дьявольская наблюдательность позволила этому питекантропу обнаружить его… Я пытался оказать сопротивление, но силы были неравны! Он чуть не убил меня, пытаясь забрать деньги!.. Я остался жив только благодаря Божьему провидению!..

Пафосная речь военного чиновника была прервана появлением ассистенцарцта Йозефа Вальтрауба. Доктор, входя в канцелярию, услышал последнюю фразу и саркастически усмехнулся, что не прошло незамеченным со стороны фон Штайнберга.

— Хорошо, цальмайстер, можете быть свободны. Если вы нам понадобитесь, мы вас позовем… А вы, доктор, что можете нам сказать?

— Если, герр гауптман, ваш вопрос касается раненых, то я — только что с осмотра. Кто находился в тяжелом состоянии, еще вчера были отправлены в госпиталь, здесь остались только те, кому повезло… М-да, за свою практику я повидал достаточно, но чтобы доставать из ран монеты, — такого еще не было ни у меня, ни у коллег… Извините, господа, немного отвлекся. Итак, что вы хотите от меня услышать?

— Герр Вальтрауб, нас интересует впечатление, которое произвел на вас русский офицер. Ведь вы, врачи, имеете привычку наблюдать за пациентами.

— Насчет этого вы правы, герр гауптман. Такие наблюдения помогают найти правильный подход к больному и, соответственно, способ лечения. Ну, я думаю, вам это будет неинтересно… Что же касается того офицера, — о нем можно сказать следующее… — Ассистенцарцт задумался на несколько секунд. — Хладнокровен, хорошо владеет собой. Умеет быть убедительным… Сначала, признаюсь, я испугался за свою жизнь, но потом понял его игру. Не лишен артистизма, во всяком случае, то, что Залесски знает русский язык, понял довольно быстро, а затем убедительно разыграл со своим подчиненным скетч-импровизацию. Вы ведь посылали солдат на предполагаемое место их стоянки? И никаких следов там не нашли?.. Я бы не верил ни одному слову цальмайстера, принявшего этот фарс за чистую монету, тем более, как мне кажется, он является поклонником барона Мюнхгаузена, вот ему и мерещатся ржавые ножи и пистолеты…

Хотя, в медицине бывали случаи, когда такое поведение замечалось у людей с психическими отклонениями. Человек ведет себя, как обычно, его поступки ничем не выделяются, но вдруг становится непредсказуемым… и чаще всего — опасным.

— Ну, за его психику я бы переживать не стал. — Фон Штайнберг задумчиво пробарабанил пальцами по столу. — Все говорит о том, что он тщательно просчитывает все свои действия…

За окном послышался невнятный шум, который по мере усиления превратился в столь знакомый и дорогой гауптману звук летящего на небольшой высоте аэроплана. Выйдя наружу, офицеры увидели, как самолет разворачивается вдалеке, и летит обратно, превращаясь из небольшой и малозаметной черточки в страшную большую "птицу", чей клюв обрамлен блестящим ореолом вращающегося винта. Заметив, видимо, что на него смотрят с земли, летчик покачал крыльями, демонстрируя черные кресты Fliegertruppe (военная авиация), затем внезапно снизился и с ревом пронесся над головами зрителей, направив биплан к небольшому полю, расположившемуся рядом с въездными путями на станцию. Там развернулся против ветра и зашел на посадку.

— Шмидт! — Гауптман подозвал дежурного. — Возьмите мой автомобиль, пару человек для охраны, и привезите ко мне летчика. Возле аэроплана выставить пост. Выполняйте!

— Цу бефель (Слушаюсь), герр гауптман! — Унтер-офицер козырнул, затем подозвал двоих солдат, и через несколько минут автомобиль уже мчался к севшему аэроплану.

— Пойдемте, Майер, мы еще не закончили разговор. — Фон Штайнберг направился в канцелярию, где их терпеливо дожидался врач.

— Герр Вальтрауб, скажите, как быстро раненые солдаты смогут вернуться в строй? И что из медикаментов для этого необходимо? — Командир роты решил уточнить интересующие его вопросы.

— Герр обер-лойтнант, в каких-либо боевых действиях они смогут участвовать не ранее, чем через неделю. Но по внутренней службе смогут исполнять свои обязанности уже послезавтра. Что же касается лекарств и перевязочных средств, у меня все в наличии. Благодаря честности русского офицера.

— Благодаря этому русскому у нас большие потери! Если вы забыли, я напомню, что только вчера мы похоронили двадцать два человека! Еще восемь солдат ранены при взрывах гранат!.. А разве не вы оказывали помощь пехотинцам, провалившимся в ямы с штыками? Сколько из них остались хромоногими калеками?.. Вы это называете честностью?!.. Так что я бы на вашем месте, герр ассистенцарцт, не восхвалял бы врага так открыто. Мои егеря могут неправильно это понять!

— Я — в первую очередь врач. И сужу обо всем происходящем по тому, насколько это полезно, или вредно моим пациентам. Ваши егеря могут думать все, что угодно, но если получат ранения, то приползут ко мне, и я буду их лечить теми лекарствами, которые удалось сохранить в том числе и благодаря русскому офицеру. Что касается потерь, — A la guerre comme a la guerre, как говорят французы, не мне объяснять, что это значит. Вам же, как командиру, я посоветовал бы озаботиться более обильным и калорийным питанием для раненых. По госпитальному опыту знаю, что у местных можно вполне недорого купить мясо, пару свиней, например.

— Извините за некоторую резкость, герр доктор. Что же касается питания, то еще вчера мы с бургомистром договорились о закупке мяса. И я с утра отправил людей, чтобы привели обещанную корову. Надеюсь, это поможет моим солдатам так же, как и ваши пилюльки.

Обмен любезностями прервал дежурный унтер-офицер, который открыл дверь и собирался что-то доложить, но был решительно отодвинут в сторону, и в комнату ворвался коренастый обер-лойтнант с Железным крестом на кителе.

— Генрих, черт побери! Я очень рад снова видеть тебя, старина!.. — Он с распростертыми объятиями двинулся было к гауптману, но, заметив присутствующих, обратился к ним. — Извините, господа, позвольте представиться — барон Лотар фон Шмеллинг унд Лотецки!

— Лотар?!.. Ты?!.. Здесь?!.. Как ты здесь очутился?.. — Вид у фон Штайнберга был несколько обескураженный. — Последнее, что я про тебя слышал, — рассказы о твоих подвигах на Западном фронте! Я думал, что ты там уже командуешь отрядом, и вдруг — такая встреча!.. Не могу поверить, — старый добрый друг, верный рыцарь Ланселот!..

— Да, Генрих, это я. Переведен сюда со своим отрядом. Получается — на твое место. Сочувствую тебе, дружище! Может быть, расскажешь, как это случилось?.. Потом… — Добавил летчик, видя заинтересованность на лицах врача и Майера. — В штабе намекнули, что еду на отдых, поскольку у русских почти нет аэропланов. Но, как оказалось, что помимо них существуют и другие опасности. Стоило мне приземлиться, как был атакован местной коровой, которую два твоих недоумка вели на расстрел. Она решила не сдаваться без боя, и вызвала меня на поединок. Я даже на секунду почувствовал себя в роли тореро в Мадриде. Это чудовище попыталось боднуть крутящийся винт. К счастью, он оказался прочнее коровьего черепа… В общем, Генрих, с тебя — бифштекс. А сейчас, — поехали, покажу, на чем мы теперь летаем…

Через три минуты тряски по ухабистой разбитой дороге фон Штайнберг со своим другом были уже возле аэроплана.

— Смотри, Генрих! Новая машина! Альбатрос С1! Скорость — сто сорок километров в час, поднимается почти на три с половиной тысячи метров! Скороподъемность и маневренность гораздо выше, чем у того же Авиатика, и это — при таком же моторе! Берет в полтора раза больше бомб, — почти сто килограмм, а, самое главное, — два пулемета, один из них — курсовой. Правда, пока ставят австрийские Шварцлозе, наверное, из-за недостатка наших Шпандау. Но, скажу тебе по секрету, говорят, что Фоккер у себя в Шверине придумал какую-то замечательную штуковину, которая позволяет стрелять сквозь винт, и мы, наконец-то, сможем вернуть должок и надрать задницу бриттам и лягушатникам! И, наконец, конструкторы все же сделали место летчика впереди. Теперь обзор ничем не закрывается в самый неподходящий момент! — Восторженный поклонник авиации, фон Шмеллинг готов был говорить о новом аэроплане бесконечно. — Я встречался с несколькими ребятами из нашей летной школы, отзывы о нем только хвалебные. Да и сам успел полетать немного. Это — не машина, это — верный и надежный товарищ, который понимает тебя с полуслова!

— Лотар! Мне теперь долго не подняться в небо! — Гауптман говорил жесткими рубленными фразами. — Из-за этой чертовой истории с отрядом я теперь не скоро взлечу!..

— Друг мой Генрих, как ты ошибаешься! Готов поспорить на бутылку хорошего французского коньяка, что ты сегодня же очутишься в небе. — С этими словами барон похлопал по крылу своего аэроплана.

— Лот!.. Ты хочешь сказать, что…

— Я хочу сказать, что самолет двухместный, а мне что-то не хочется сегодня больше сидеть за штурвалом. И я с удовольствием уступлю место тебе. Покатаешь меня? А, Генрих?..

— Но… Если твоему начальству станет известно, что…

— Эти зажравшиеся штабные крысы могут катиться ко всем чертям в Преисподнюю! Мне плевать на то, что они скажут, или подумают. Во всяком случае, Лотар фон Шмеллинг унд Лотецки всегда мог постоять за себя! И, насколько я помню, мой друг, Генрих фон Штайнберг, — тоже! Ты же — отличный летчик! Вспомни летную школу, — ты, я и небо!.. Кстати, я предусмотрительно захватил с собой второй пилотский шлем… Ну, так что, летим?.. Я думаю, что нам обоим не помешает небольшая прогулка перед обедом, которым, я надеюсь, ты угостишь своего старого друга. И не забудь про коньяк!..

Через полчаса дозаправленный аэроплан был готов к взлету. Гауптман занял место пилота, фон Шмеллинг устроился сзади в роли наблюдателя. Водитель и автомеханик были привлечены в качестве наземного персонала.

— Лот, заряди пулеметы!

— От кого ты собираешься отстреливаться, Генрих? В небе давно уже нет ни одного вражеского аппарата, а коровы, к счастью, пока не летают.

— Я хочу слетать на разведку. Мы зажали русских в клещи, но до сих пор не знаем их места базирования. Егеря и пехота вслепую прочесывают леса, мы теряем драгоценное время. С помощью твоей "птички" можно сделать это гораздо быстрее. Но им вряд ли понравится, если их обнаружат.

— Хорошо!.. Это — те, из-за кого у тебя неприятности?

— Да. До вчерашнего дня сомневался, теперь — знаю точно: это они! Подробно расскажу тебе за обедом…

Прозвучали давно не слышанные, но до сих пор милые уху команды "Заводи!" и "От винта!", мотор затарахтел, прогреваясь. Фон Штайнберг проверил ход штурвала, работу рулей, осторожно тронул аэроплан с места, начал разбег… И через несколько мгновений ощутил ни с чем не сравнимое чувство радости от полета, когда они оторвались от земли. "Альбатрос" действительно был легким в управлении, моментально слушался малейших движений опытных рук на штурвале. Сделав пару кругов, чтобы окончательно освоится с аппаратом, гауптман направил "птичку" на северо-восток.

Ветер радостно обдувал лицо, под крылом проплывали темно-зеленые пятна рощиц и лесов, поля, тонкие ниточки дорог. Справа вдали блеснула водная гладь реки. Гауптман развернул аэроплан в пологом вираже и взял курс на лес, в котором, по его мнению, мог разместиться русский отряд.

Сзади, дотянувшись со своего места, его хлопнул по плечу Лотар, потом показал куда-то вниз и в сторону. Фон Штайнберг послушно довернул штурвал, одновременно снижаясь, чтобы получше разглядеть, что же привлекло внимание его друга. Увиденное заставило его напрячься. Внизу на вытянутой поляне группа егерей, судя по мундирам, вела перестрелку с кем-то, засевшем на опушке. А чуть дальше, невидимые для его солдат, сбоку подползали люди в форме российской армии. Взгляд гауптмана смог разобрать даже два ручных пулемета, уже установленные для ведения огня. Решение пришло мгновенно. Крикнув Лотару "Стреляй!", фон Штайнберг нацелился носом аэроплана на засаду. Сзади сверху, приглушенный мотором, раздался перестук пулемета. Заходя на следующий круг, гауптман подумал, что теперь для егерей вторая группа не будет неожиданностью. Повторный заход получился неудачным. Поняв, что успеха не добьются, русские отходили к лесу. Небольшой доворот штурвала, и прямо перед ним видны бегущие фигурки. Сзади снова заработал пулемет. Бегущие бросились врассыпную, кто-то пытался отстреливаться из винтовок, но попасть по летящему аэроплану было непросто. Впрочем, так же, как и с воздуха по маленьким и юрким человечкам на земле.

Фон Штайнберг слишком увлекся охотой за бегущими, поэтому не сразу понял, какую ошибку он допустил. Прозрение пришло к нему лишь в тот момент, когда сильный удар сбоку в голову, подобный боксерскому, сорвал со шлема очки, и по лицу потекла горячая кровь. Опешивший гауптман промедлил одно мгновение, но его было достаточно, чтобы в середине бензобака, закрепленного на верхнем крыле, появилась маленькая дырочка, и в течение нескольких секунд вытекающий газолин воняющей аэрозолью обдавал обоих летчиков.

— Генрих! Пора уходить! Топлива осталось совсем чуть-чуть! — Лотар пытался перекричать мотор, рискуя сорвать голос. — Тем более, ты — ранен! Поворачивай, уходим!

Гауптман почти закончил разворот, как почувствовал сильный толчок в руку, отозвавшийся затем жуткой болью. Левое предплечье налилось свинцовой тяжестью, двигать им было очень мучительно, из раны на голове все текла и текла кровь, но фон Штайнберг понимал, что сейчас все зависит только от него. Поэтому, ругаясь сквозь стиснутые от напряжения зубы, вцепился в штурвал, держа курс на Лович. Кровь, заливавшая глаза, мешала ориентироваться в полете, но в левой руке он чувствовал только онемение, чередовавшееся с вспышками боли при малейшем движении, правую он не рисковал оторвать от штурвала, поэтому приходилось раз за разом наклоняться вниз, чтобы обтереть лицо о рукав кителя. Лотар сзади что-то кричал, но фон Штайнберг не мог разобрать слов, в мозгу билась только одна мысль: "Долететь!".

Ему это удалось, скоро под крылом появились знакомые очертания станции. Гауптман сразу направил аэроплан к тому месту, куда садился Лотар. Земля надвигалась все ближе, все быстрей неслась под крылья. Толчок шасси вызвал мучительный прострел в раненой руке, от которого потемнело в глазах, но фон Штайнберг последним отчаянным усилием воли заставил себя сбросить газ, выдержать ровно штурвал, пока скорость не упала до пешеходной. Теряя сознание, он выключил двигатель, а потом его с головой накрыла темно-багровая волна боли и он провалился в небытие…

Он не помнил и не чувствовал, как выскочивший на крыло Лотар отстегнул его ремень и помогал подоспевшим егерям осторожно доставать из кабины бесчувственное и податливое тело, как, сняв с него исковерканный пулей шлем, бинтовал голову своим белоснежным шелковым шарфиком, на котором тут же проступали кровавые пятна, как его везли на автомобиле, и шофер грязно ругался сквозь зубы каждый раз, когда наезжал на кочку, или попадал в рытвину, как маленький полноватый асистенцарцт Вальтрауб стоял возле стола с разложенными хирургическими инструментами, и, когда Штайнберга положили, неожиданно громким, жестким голосом скомандовал "Все — вон!", и даже обер-лойтнант Майер не рискнул с ним спорить… Даже когда доктор закончил с ранами на голове и на руке, гауптман лежал неподвижно и безучастно ко всему, его душа в это время была далеко, в детских воспоминаниях, когда маленький Генрих на деревянной лошадке размахивал жестяной саблей и спасал прекрасную принцессу от многочисленных разбойников и злых колдунов…

В голове постоянно крутится "Свадьба в Малиновке", точнее, — фраза дня от Попандопуло: "Сдается мне, что мы накануне грандиозного шухрена!". Гансов в этом районе стало слишком много для нормальной жизни. Последний штрих — группа егерей, с которой сцепилась разведка, возвращавшаяся на базу. Немчура двигалась очень уверенно и, главное, — в правильном направлении. А самое интересное, — наши заметили среди зеленых мундиров цивильную одежонку. Это что получается, — нас сдает кто-то из местных?.. Решил подзаработать? Типа: бизнес, ничего личного? Или маленькая личная месть клятым кацапикам-москаликам?.. Да, ладно, это не столь важно.

Командир разведчиков принял самое правильное решение. Сковал гансов боем, а к нам отправил посыльного за подмогой. Я туда и рванул. В надежде допросить кого-нибудь из германцев по горячим следам. В смысле: кто, где, сколько и, самое главное, — когда? Две дежурные "пятерки" ушли вправо устраивать фланговый удар. Сам бегу к основной группе в сопровождении Семена и Гордея, которые под руку в лагере подвернулись… Или мне мерещится всякое от хронического недосыпу, или что-то тут не так. С недавних пор стал замечать, что возле моей скромной персоны постоянно тусуются или "охотницкая артель", или мои казаки Первого Состава. Ненавязчиво, по одному — два человека. К чему бы это?…Ладно, это — потом!

Егерей мы положили бы без вопросов, но оказалось, что удача сегодня играет на стороне противника. Фланговая группа уже вышла на рубеж атаки, как очень неожиданно с неба гансам пришла помощь. В виде летающей этажерки. С пулеметом. Немецкий аэроплан появился в самый неподходящий момент, и, пилот, моментально сообразив что к чему, атаковал бойцов, которые сверху были видны, как на ладони. Старший группы скомандовал отход россыпью, потерь не было, но сам факт появления воздушного прикрытия менял очень многое. Остальные гансы, ободрившись, усилили огонь. Надо срочно что-то делать!..

— Семен, Гордей! Приземлите эту летающую сволочь!.. Прохоров!.. — Командир ближайшей "пятерки" моментально оборачивается. — Своих бойцов — в помощь сибирякам! Огонь по самол… по аэроплану! Двое — с упреждением в корпус, остальные — в полкорпуса! Быстро!..

Бойцов как ветром сдуло с места. Через несколько секунд снова застучали выстрелы. Сквозь ветки замечаю, как пулеметчик, положив ствол в развилку, короткими очередями пытается достать эту летающую гадость.

Занимаю оставленную позицию, схваченный в лагере маузер давно готов к работе. Что-то вон там веточки подозрительно шевелятся. Целимся, плавно выбираем спуск… Бам!.. Кустик дернулся и замер… Следующая цель… И вот туда еще разочек… Рядом приземляется догнавший нас Андрейка "Зингер" со своим мадсеном… Короткие очереди пулемета вписываются в общий шум боя…

Не знаю, насколько результативной была наша импровизированная ПВО, но после повторного захода пилот отвернул в сторону и ушел обратно. Бойцы дали залп по егерям, и те, не будучи дураками, и поняв что за этим последует, помчались догонять своих небесных собратьев. А мы вернулись в лагерь, быстро собрались и перебазировались в соседний лесочек, подальше, — береженого Бог бережет!

Похоже, нас действительно обкладывают, как волков, а на номерах, скорее всего уже стоят стрелки. Вопрос: что делать?.. Ответ, — как в "Детях капитана Гранта". В смысле — "Бороться, искать, найти и не сдаваться!". Или я это в фильме "Два капитана" по Каверину видел и слышал? Сейчас и не вспомню… Похоже, ночка сегодня будет бессонной. Для нас, — так это однозначно. Теперь сижу, жду, пока командиры соберутся на военный совет, и обдумываю выходы из положения в прямом и переносном смысле. Хотя, кажется, уже знаю, что надо делать…

Днем дергаться против немчуры нет смысла. — задавят, как котят. Но и сами ночью ничего предпринимать не будут, дождутся рассвета. Блокирование, скорее всего, они закончили. Выставят усиленные дозоры, секреты, и будут караулить добычу. А как посветлеет, начнут выдавливать нас на открытое место и прижимать к лесу, протянувшемуся севернее. Там, скорее всего, уже стоит "моторизирт машиненгевер абтайлюнг" (моторизованное пулеметное подразделение), исчезнувшее из Ловича. И кто-нибудь для оцепления и добивания.

А если я ошибаюсь, и нас будут тупо выщемлять на север до Вислы, чтобы потом прижать к воде, перестрелять и похоронить?.. Все может быть, но на другом берегу начинается зона ответственности 12-й армии Гальвица, насколько я помню инструктаж Валерия Антоновича. Смогут гансы обеспечить взаимодействие в таком случае? Да, но только через свой полевой генштаб. С постоянным покрикиванием друг на друга, потому, как у каждого корпуса и армии есть свои задачи. И волокиты с бюрократией в этом случае будет гораздо больше. Значит, — маловероятно. Да и сор из избы по эту сторону реки никто выносить не захочет…

Ладно, все собрались, пора принимать решение:

— Так, господа командиры, составляем план дальнейших действий. Если у кого-то возникнут возражения, дополнения, предложения, — говорим в порядке очередности. Ситуация такова. С тыла и флангов нас окружили германцы. Вправо мы уйти не можем, там Бзура, за ней — заслон. Слева — тоже кавалеристы. Можно попытаться пробиться, но окажемся еще дальше от линии фронта. Сзади — две пехотные роты и егеря. Остается единственное направление — на север, куда нас упорно, не вступая особо в бой, толкают гансы. И я так думаю, что не далее, как перед ближайшим лесочком завтра утром мы встретимся со свежей немчурой и заряженными пулеметами.

— Те самые моторрады? — Иван Георгиевич понимающе усмехается. — Скорее всего, — да. Сколько их осталось? Восемь? Поставят по краю леса, — и все.

— А в промежутках между ними разместят пехоту, или, например, спешенных драгун. — Добавляет Оладьин. — И окажемся мы между молотом и наковальней…

— Ну, не надо быть таким пессимистом, Сергей Дмитриевич. — Волгин с хитринкой в глазах смотрит на него, потом — на меня. — Мне кажется, наш командир уже придумал, как выпутаться из западни, и сей момент сообщит нам свои умозаключения, не ломаясь, как барышня на первом свидании.

— Сообщу всенепременно, Иван Георгиевич, хотя эротики там будет очень мало… Начну с того, что, как мне кажется, наш единственный шанс — эта ночь. Гансы к темноте закончат блокирование, а завтра, с первыми лучиками солнца начнется, как у Льва Николаевича: "Ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт". Ночью, даже с усилением нарядов, как минимум половина германцев будет спать, кавалеристы расседлают почти всех лошадей, отправят их пастись. В готовности будет только часть немцев. Вот этим я и предлагаю воспользоваться. После проведения разведки определяем место, тихонько убираем лишние глаза и уши, и уходим в тыл стрелкам-засадникам. Сможем уйти тихо, — отлично, если нет — будем прорываться с боем. Нам ночью воевать привычней, чем немчуре. А потому, как закончим, вахмистр Митяев отправляет своих казаков на "поискать-посмотреть".

Михалыч, все это время молча сидевший, поднял голову и улыбнулся несколько кровожадной улыбкой.

— Нет, друг мой любезный, резать никого не надо! Задача — только разведать: кто, где и с чем в лесу стоит. Ни в коем случае не поднимать шум! Тихо пришли, посмотрели, и тихо ушли. Нужно, чтобы твои станичники буквально обнюхали каждую кочку, каждый пенек. Повоюешь позже. Ты со своими будешь группой прорыва. Пойдете первыми, за вами — все остальные.

Далее… Сергей Дмитрич, возьмете студентов, Савелия и две группы для прикрытия. Соберите гранаты… У всех, кроме казаков. По краю леса, где мы сейчас обретаемся, на всех тропинках и удобных местах поставите растяжки. Кажется, у Максима оставался достаточный запас провода.

Иван Георгиевич! Вашему попечению хочу поручить основную колонну. Я планирую тоже быть там, но черт его знает, как все повернется. Раненых — в центр, две группы освободить от тяжести, — будет боковое охранение и подвижный резерв на всякий случай… У кого есть вопросы, предложения?..

— Командир, может шумнем в другой стороне, когда выходить будем? — Митяев загорелся идеей "Смерть гансам!" — Отвлечем внимание от основной группы?

— Это будет зависеть от результатов твоей разведки, Григорий Михалыч…

Через два часа с небольшим на карте были нанесены последние данные, добытые разведчиками. Весь лес, как и предполагалось, был нашпигован немчурой. По самому краю в выкопанных ячейках уже стояли пулеметы с наполовину дежурившими расчетами. В смысле — один бдит, другой спит. Гансы расположили их не равномерно по всему фронту, как предполагал Волгин, а парами по флангам, и в центре. Еще два МГ-шника нашлись на небольшой полянке неподалеку, куда были отогнаны мототачанки. Типа, подвижный резерв. И возле них тоже был выставлен пост. Пространство между огневыми точками заполнили сторожевые посты и секреты гансов, располагавшиеся через сорок-шестьдесят шагов друг от друга. Что, впрочем, не помешало казакам пройти весь лес насквозь и обнаружить с другой стороны бивак драгунского эскадрона. Около полусотни лошадей стояли у коновязи оседланные, но с ослабленными подпругами, остальные паслись неподалеку под присмотром пяти солдат. Короче, все было почти так, как и предполагали. Никаких следов подготовки к ночным действиям. Это хорошо, что гансы такие предсказуемые. Нам же проще будет…

Сергей Дмитриевич вернулся с "взрывателями" еще раньше и доложил, что все проходы перетянуты растяжками, после чего взял на себя формирование бокового охранения. Сегодня ночью он будет командовать "пожарной командой". Михалыч долго ходил вокруг со следами мучительных раздумий на лице, потом не выдержал, и попросился отправить две "пятерки" еще раз в гости к супостату:

— Командир, разреши еще разок пробежаться до леса. Тут такое дело задумали… Те пулеметы, что стоят посередке и с другого боку, их же гансы могут быстро переправить против нас. И тогда кисло станет всем. Я десяток своих отправлю, они пулеметчиков тихонько прирежут, а сами машинки испортят. Тогда, случись что, у них на четыре пулемета меньше будет. Разрешишь?..

Ну, определенный резон в его словах есть. Только не хочется спугнуть немцев раньше времени. А так, мысль замечательная…

— Михалыч, я согласен, но при одном условии. Твои должны будут снять немцев точно по времени, ни секундой раньше намеченного срока. Отправишь их заранее к лесу. Сам поведешь группу прорыва, как и было уговорено. Пройдем через гансов, подождем твоих. Так устроит?.. Ну вот и ладушки!..

На этот раз обошлись без костров. Бойцы, понимая, что их ждет сегодняшней ночью, постарались урвать побольше времени для сна. А вот сам заснуть никак не мог. Несколько раз прокрутил в голове варианты действий, а потом незаметно сам для себя задремал. И, что самое удивительное, увидел сон. Яркий, цветной, почти реальный… Мы с Дашей, не торопясь, прогуливались по какой-то городской улице, а между нами, держась крохотными пальчиками за наши руки, неуверенно топал только что научившимися ходить ножками по брусчатке маленький человечек с рыжими кудряшками. Очень похожий личиком на мою медсестричку… Интересно, к чему бы это?.. Ха, тормозишь спросонья, подпоручик. У каждого человека в каждой ситуации есть выбор. Вот тебе его и показали… А в качестве альтернативы — безымянная могилка где-нибудь в лесу под каким-нибудь деревом… Выбирай, Денис Анатольевич!..

Очнулся от легкого прикосновения дежурного. Погода сегодня нам помогала, в неярком лунном свете видел, как проснувшиеся бойцы собираются, стараясь не шуметь. Михалыч своих головорезов отправил заранее, снабдив часами, и еще раз проинструктировав, чтобы начали работать точно по уговору, в назначенное время. Решено было поднимать шум только в случае обнаружения основной колонны, а если все пройдет тихо, вывести из строя пулеметы и пулеметчиков, и догонять своих.

Все собрались, Митяев увел свою группу вперед, остальные двинулись спустя уговоренные пять минут. Пользуясь облачками, набегавшими на "волчье солнышко", до леса дошли довольно быстро и незаметно. В сопровождении поджидавшего казака прошли мимо обезвреженной пулеметной ячейки, на дне которой скрючились две теперь уже безжизненные фигуры. Проводник шепотом сказал, что с соседним пулеметом такая же ерунда приключилась, но машинки тяжелые, потому надо тащить их в основной группе. Типа, так попросил передать вахмистр. Сами пулеметы стоят на полянке рядом с "тацихлами", которые ждут-не дождутся неосторожного обращения с огнем. Охранявшие технику гансы, как оказалось, померли с горя. Правда, их скорбь была напрямую связана с травмами, несовместимыми с жизнью, но это уже не имело ни малейшего значения.

Бойцы неслышно проходили мимо, в мозгу выстраивалась какая-то сюрреалистическая картина. Черное небо, легкий шорох ветерка в листве, заглушающий шаги, лунный свет, изредка бликующий на вороненом металле и отбрасывающий на землю причудливые тени… Отряд напоминал многорукую и многоногую гигантскую гусеницу, впрочем, двигающуюся бесшумно. Сзади отдельно шагала компания куркулей под командованием унтера Чернова, упрямо тащившая трофейный МГ-шник.

Через несколько минут пришлось убедиться, что "куркулизм" заразен. Нас догнали казаки, которых Михалыч отправлял на правый фланг. Услышав сову, передавшую им, что весь отряд благополучно прошел линию сторожевого охранения, они побежали за нами. Но при этом умудрились прихватить еще два станкача с центральной позиции. Им никто не возразил, потому, что за минуту до этого пулеметные расчеты скоропостижно скончались. Шепотом пытаюсь орать на командиров групп:

— Вы, раздолбаи, хоть понимаете, что сторожевые посты могли вас заметить и поднять тревогу?

— Так мы их тоже… того…

— Всех?!

— Не-а, от центру до вас. Там их всего-то и было четыре секрета по трое гансов. Делов-то, — раз плюнуть…

— А если придет смена и поднимет тревогу раньше времени?

— Так они ж поменялись прям перед нашим носом. Ежели б по-другому, так мы бы их и не тронули.

— А те два пулемета на правом фланге?

— Мы в кажную ствольную коробку по жменьке песка сыпанули, и под станины по гранатке расчекованной положили. Ежели будут ворочать, должно бабахнуть. И уж во всяком случае не выстрелят…

А что я, собственно, кошмарю? Как раз тот редкий случай, когда инициатива не наказуема, а поощряема. Все пулеметы теперь у нас, сзади никто, скорее всего, атаковать уже не будет, гансов стало на шестнадцать человек меньше, и все это без единого выстрела. Имея такие козыри, как шесть МГ-08, можем теперь и пошуметь немножко.

— Добро, братцы, вернемся, с меня представления к награде. А там — как Дума решит.

Теперь надо догонять Митяева и остальных… Догнал, рассказал, заинтересовал и убедил. Очередная разведка убежала во все стороны убедиться, что поблизости больше никого нет, три "пятерки" пошли помогать тащить внезапно свалившиеся на нашу голову пулеметы, остальные залегли, окружив бивак кавалеристов. Двадцать минут ночной тишины, потом прибывают МГ-шники. Волгин с Оладьиным расставляют их по позициям, я все жду возвращения Михалыча. Наконец, он появляется вместе со своими разведчиками, докладывает, что вокруг все чисто, никого лишних не обнаружили, можно начинать. Сова ухает сигнал, что можно поджигать мотоциклы и вставать в заслон с одним МГ-шником против тех, кто сдуру побежит гансам на помощь. Спустя секунду в стороне, где паслись кони, раздается жуткий волчий вой. Табун, набирая скорость, устремляется от лагеря. Вдогонку им выскакивают из палаток полуодетые драгуны, хорошо заметные в свете костров. В момент, когда "шатры" почти опустели, раздается свист, и ночная тьма оживает пятью пульсирующими огоньками, сопровождаемыми грохотом пулеметов. Светящиеся красные цветы исполняют на срезах пламегасителей танец Смерти… Стрельба заканчивается, когда в лагере немцев все замирает, не видно ни малейшего движения. В наступившей тишине раздаются несколько условных "чвирков", отряд быстро собирается в походный ордер, дожидается тыловой заставы, пополняя тем временем воду для МГ-шек, и исчезает во тьме. Теперь вся надежда на компас и тренированные ноги. Курс — на север, к месту где Бзура впадает в Вислу. И если с нами Бог, как говорил апостол Павел, то кто против нас?..

К рассвету мы уже были на берегу. Правда, вымотанные почти до предела. Бежать ночью, освещаемыми только тусклым лунным светом, делающим обманчивыми силуэты деревьев и кустов, спотыкаясь о невидимые коряги и рискуя вывихнуть ноги, попав в рытвины, — удовольствие еще то. Учитывая оружие и вещмешок на спине, а также дополнительную тяжесть в виде "сидора" раненого товарища и трофейных пулеметов, передаваемых из рук в руки. Даже Котяра, навьюченный своим карамультуком, двумя "сидорами" и коробками с пулеметными лентами, под конец еле волочил ноги.

Но добежали, не потеряв ни одного человека, уже в густых рассветных сумерках нашли возле реки густые заросли ивняка, и, невзирая на гостеприимную песню радости комаров, повалились спать. Предварительно выставив сторожевое охранение и отпугнув кровососущих большим количеством обсыхающих на ветерке портянок. Причем, к моему удивлению, на посты напросились раненые бойцы, которые могли держать в руках оружие. Мотивируя тем, что народ за них тащил поклажу, а они налегке, как баре, путешествовали. Так что, мол, отдыхайте, братцы, а мы покараулим…

Проснулся, когда стало совсем светло, от каких-то непонятных звуков. Спросонья принял их за перезвон колоколов, но потом сообразил, — во-первых, тональность только одна, а во-вторых, церкви здесь просто неоткуда появиться… Кузница? Она откуда здесь?.. Проснувшийся Котяра тоже хлопает глазами в непонятках.

Окончательно придя в себя, умылся и даже побрился "оборотнем" и сполоснул мордочку остатками спирта за неимением лосьона, после чего имел полное моральное право командира опускать подчиненных ниже плинтуса за неопрятный внешний вид. Затем выслушал доклад дозорных, что стучать стали совсем недавно, судя по звуку, где-то в версте выше по реке, и решил сам туда прогуляться с парой человек, которым эта музыка тоже помешала. Действительно, пройдя около километра по берегу, густо заросшему кустами, наткнулись на заброшенный съезд к воде, заканчивавшийся почерневшими от времени мостками. К нему, абсолютно не вписываясь в местный пейзаж, приткнулся пароходик. Небольшой такой, метров на сорок. По моему, еще год назад этот "пенитель морей" занимался мелкими грузоперевозками. Светло-серые борта, более темные надстройки, две невысокие мачты с грузовыми стрелами, длинная и тонкая дымовая труба, слегка дымящая. Но на мачте лениво трепыхается от легкого утреннего ветерка флаг Кайзермарине! Помимо этого на принадлежность к военному флоту указывают аж целых две пушечки почти игрушечного калибра миллиметров так в тридцать семь. И еще одна деталь, резавшая взгляд, но только сейчас дошедшая до сознания!.. В своем теперь уже очень далеком детстве одно время увлекался судомоделизмом. И корабли этого времени для меня представлялись стремительным силуэтом эсминца "Новик", хищными контурами крейсеров "Россия" и "Громобой", грозным величием броненосцев типа "Севастополь"… Так вот, у этого представителя водоплавающих гансов движителем служили… гребные колеса! Скрытые почти до воды в кожухах, но явственно ностальгирующие по временам более чем полувековой давности… Охренеть! Только парусов для полноты ощущений не хватает! Или рабов, прикованных к веслам!..

Одно из них сейчас и ремонтировалось. Нижняя плица была снята, и обод колеса рихтовался с помощью кувалды и двух матросов, стоявших по пояс в воде. Остальные члены команды занимались обычными делами — драили палубу, проверяли крепление ящиков с грузом, в общем, делали все, чтобы не вызвать недовольства боцмана, который наблюдал за течением корабельной жизни, прохаживаясь по палубе, и изредка выдавая язвительные замечания, как и положено старому речному волку. С его слов я понял, что они вчера вечером попали правым колесом на корч или топляк, лопасть наполовину рассыпалась, да и обод колеса тоже пострадал. И все это произошло потому, что рулевой Блюм и вахтенный матрос Гройц вместо того, чтобы смотреть куда надо и выполнять свои обязанности, предавались в своих абсолютно никчемных головах сексуальным фантазиям в отношении своих будущих невест и всех их родственниц по женской линии. Почему вся команда и считает справедливым очень активное участие данных матросов в ремонте корабля. И если они через час его не закончат, то он, как старший по должности, обещает этим двум ослам, по ошибке надевшим форму германских моряков, длительное приятное времяпрепровождение на палубе со швабрами в руках.

Ага, кажется, я знаю, как мы будем дальше путешествовать! Команды на корабле — вряд ли больше двух десятков, оружия я ни у кого не заметил, никого не боятся. А зря!.. У нас в запасе час-полтора. Самое время отсюда сваливать, а то, неровен час, наши старые друзья-преследователи пожалуют по горячим следам. И, главное, нас никто не будет искать на реке! Посылаю одного из бойцов в лагерь с командой двум "пятеркам" прибыть сюда во всеоружии, а остальным собираться в круиз по Висле.

За те двадцать минут, пока группа захвата скрытно пробиралась на место, проштрафившиеся уже успели наполовину присобачить запасную лопасть к ободу. Кочегары на судне тем временем начали разводить пары, труба задымила гуще. Еще немного, и можно будет "идти в гости"… Осталась четыре незакрученных гайки… Три… Две… Одна!.. Проштрафившиеся, мокрые с ног до головы, вылезают из воды, видно, как капитан в рубке что-то кричит в переговорную трубу, колеса медленно проворачиваются пару раз. Судя по лицам немцев, эксперимент удался. Значит, пора и нам. Неразличимый неопытному уху "чвирк-чирик", — и фигуры в лохматках появляются на берегу, и через несколько секунд взлетают на борт. Атака происходит настолько неожиданно, что только один боцман успевает оказать сопротивление, пытаясь ударить ломом подбежавшего к нему абордажника. А дальше происходит то, что и должно произойти. Железяка по дуге летит к голове бойца, тот моментально приседает, разворачиваясь навстречу опасности, подныривает под руку немца, которого инерция разворачивает дальше. Разворот в обратную сторону, толчок в спину, и неудачливый фехтовальщик на ломах переваливается через борт. Всплеск воды подтвердил, что закон всемирного притяжения еще никто не отменял. Равно, как и закон Архимеда, согласно которому голова немца в венке из водорослей появляется на поверхности. Он сначала собирается отправиться вплавь на другой берег, но ласковое обращение "Комм, дойч, комм! Шнелль, дойч, шнелль!" вкупе с приглашающим жестом рукой и двумя нацеленными карабинами заставляет его поменять направление движения. Ты подумай, мои бойцы уже немецкий почти выучили!.. Я наблюдаю это все мимоходом, по пути в рубку, где германский капитан хочет, наверное, задать мне ряд очень важных для него вопросов. Так же, как и я ему. И тут же приходит в голову шальная мысль!.. Сейчас мы проверим чувство юмора и уровень логического мышления немецких моряков, в смысле, речников. А если все пройдет удачно, такую дезу запустим!..

Захожу в рубку, охреневший шкипер сидит за крошечным столом, держа руки на виду. Стороживший его боец передает мне очередной трофей — громадный рейхсревольвер М 1879, из которого последний раз стреляли, наверное, еще в прошлом веке. Не без некоторого напряжения извилин вспоминаю выученный в школе английский и выдаю в эфир фразу:

— Good morning, skipper! As a real sailor, I think, you must know English in little, isn't it?. (Доброе утро, шхипер! Как настоящий моряк, вы должны немного знать английский, не правда ли?).

— … Yes… Sir… (…Да… Сэр…)

— Ship is captured by Russian unit. You must answer my questions. (Судно захвачено русским подразделением. Вы должны отвечать на мои вопросы.)

— … But… Who are you… sir? (Но… Кто вы такой… сэр?)

— I am lieutenant Bond, James Bond. Royal Navy. (Я — лейтенант Бонд, Джеймс Бонд. Королевский Военно-Морской Флот Великобритании.)

Вот это точно — немая сцена! С открытым ртом и выпученными до предела глазами! Похоже, ганс в ступоре. И никаких вопросов о том, что делает английский морской офицер на сухопутном Восточном фронте?.. Нет, ошибся!

— Но… Сэр! Что вы можете здесь делать?..

— Не знаю, насколько приняты правила вежливости среди германских моряков, но британский джентльмен всегда представится собеседнику, прежде, чем начать разговор.

— Простите, сэр! — немец пытается встать, но дернувшийся ствол карабина заставляет его замереть. А потом плюхнуться обратно. — Клаус Кёллер… Капитан этого парохода.

— Что же касается вашего вопроса, — то я выполняю особое поручение адмирала Фишера. По данным нашей разведки ваш пароход перевозит очень важный и секретный груз. Поэтому мое командование обратилось к российским союзникам с просьбой о помощи в захвате судна. Мы долго поджидали вас здесь, на реке. Кстати, я имею указание при необходимости не придерживаться обычных правил ведения военных действий. Вы меня понимаете, шкип?.. Что вы перевозите на корабле?! Отвечайте!.. Плохо понимаете английский?.. Хорошо, перейдем на ваш немецкий, но заранее прошу простить за ошибки.

— У нас только обычный груз!.. Продовольствие, фураж для лошадей, и… немного патронов и… снарядов для пушек!

— Вы лжете, Кёллер! Не может быть, чтобы капитан корабля не был в курсе того, какой груз он перевозит! Очень жаль, но мне, наверное, придется применить особые меры убеждения в отношении вас.

— Лейтенант! Сэр! Выслушайте меня!.. Я действительно не знаю, о чем вы говорите!.. Вы можете обыскать весь пароход от киля до клотика! Груз — только тот, который я вам назвал!..

— Мы именно так и поступим. Сейчас заберем с берега остальных наших людей, и можете отчаливать. Пока будем обыскивать пароход, вы должны идти вверх по реке. Через несколько миль нас будет встречать мини-субмарина. Она заберет груз и отправится домой, в Англию.

Мне было дано указание не принимать во внимание судьбу команды захваченного судна, однако я, как благочестивый христианин, не чужд сострадания и милосердия. Но если вы попытаетесь выкинуть какой-нибудь фортель!.. Пеняйте на себя! Сейчас сюда придет русский офицер, который будет следить за вашими действиями. Не советую его сердить. В этом случае даже я не смогу спасти вас. — И обращаясь уже к бойцу, несколько минут с интересом слушающим, по его мнению, сплошную тарабарщину. — Позови сюда прапорщика Оладьина.

Сергей Дмитриевич появляется через несколько минут с докладом, что все лишние гансы связаны и заперты в кубрике, кочегары в машинном — под контролем двоих бойцов, отряд готов грузиться. Вкратце вдаваясь в подробности, прошу своего зама в присутствии немца обращаться ко мне "Сэр" и объясняю, что он должен побыть "нянькой" шкиперу, пока мы осматриваем посудину. После чего выхожу на палубу и даю отмашку подниматься на борт…

Погрузка отряда произвела на шкипера неизгладимое впечатление. Семьдесят с лишним человек появляются на берегу, который до этого был абсолютно пустынным, и в хорошем темпе начинают забираться на палубу, — зрелище еще то! Пароход погружается по самую верхнюю риску грузовой марки на носу и корме, но тонуть, или переворачиваться, вроде, не собирается. Вот и ладушки, несколько километров в таком положении, думаю, пройдем, а там и надобность в этом железном корыте исчезнет. Но для конспирации загоняю почти всех в трюм, оставляя наверху только пулеметчиков с их машинками, и даю команду командирам групп поискать там что-нибудь съестное и накормить своих людей. Бойцы быстро находят ящики с консервами и галеты, и устраивают импровизированные Лукулловы пиры по отсекам, предварительно озадачив развязанного кока на предмет утренней чашки кофею, или чаю. Естественно, под присмотром.

Вроде бы пока все отлично. Пароход пыхтит, колеса неторопливо шлепают по воде, напоминая виденный когда-то фильм "Волга-Волга", где Америка России подарила пароход. Только вот топать по нему, и иными способами проверять на прочность пока не будем, и, надеюсь, наш шкипер знает мели лучше своего киношного коллеги. Насчет тонуть, — всему свое время. А к этому времени команда знатоков из моих "взрывателей" и штабс-капитана Волгина, сумевшего найти общий язык с этими пироманьяками, должна придумать способ гарантированно пустить на дно этот антиквариат. В минуту, конечно, они не уложились, но способ придумали неплохой. В трюме отыскали снаряды для крупнокалиберных гаубиц, и предложили затащить пять ящиков в машинное отделение, облить чем-нибудь горючим и поджечь. Пороховые заряды должны сработать от огня, а двадцать фугасов калибра 210 миллиметров сделают немаленькую дырку в днище, тем более, что взрыватели к ним были в комплекте. Получив "Добро", студенты понеслись осуществлять свой коварный замысел, а Волгин, задержавшись, сообщил, что по личной инициативе поставил импровизированные орудийные расчеты по два человека на пушку. Благодарю его, и возвращаюсь в рубку продолжать спектакль.

— Видите, кэптен, как вы не старались, мы нашли то, что нам нужно. Новые секретные газовые снаряды к вашим пушкам… — Умолкаю сначала многозначительно, потом тяну паузу, глядя, как Михалыч спешит к мостику, держа в руках какой-то белый сверток. Сергей Дмитриевич, въехав в ситуацию, выскакивает наружу, тормозит вахмистра, они коротко о чем-то говорят, и потом уже оба влетают в рубку. С горящими глазами и жаждой крови на лице. Шашка Митяева шипящей змеей вылетает из ножен и упирается в горло ганса. Люгер Оладьина смотрит в переносицу шкипера.

— Мать твою, паскуда германская!!! Это что?! — Михалыч встряхивает рукой и сверток превращается в белое полотнище с двумя диагональными голубыми полосами — Андреевский флаг. Чем-то запачканный, прожженный в нескольких местах. — Это у них заместо скатерки на обеденном столе лежало!.. Убью, тварюга!!!

Русского языка, конечно, колбасник не знал, но тут и перевода не требуется. Стоит белый, как мел, губы трясутся мелкой дрожью, по лбу текут крупные капли пота. Так, пора вмешиваться, а то ведь действительно умрет немчура. Не от шашки, так от испуга. И кто тогда поведет пароход?

— Stop it! (Остановитесь!) — делаю шаг вперед, кладу одну руку поверх Митяевской ладони на рукояти гурды, другой опускаю руку Оладьина с пистолетом. А дальше выпадаю в осадок. Михалыч кидает шашку в ножны, потом берет под козырек и рявкает:

— Так точно!.. Сер!

Затем поворачивается и выходит из рубки, кинув на прощанье на ганса испепеляющий взгляд, от которого тот съеживается чуть ли не вдвое.

— Вот видите, кэп, какие у русских солдаты. Впрочем, я могу понять этого казака. Раньше этот пароход был русским?.. Не удивлюсь, если после этого ваш флаг они пустят на… носовые платки. Если бы это был Юнион Джек, я бы тут же прострелил вам коленные чашечки и выбросил за борт, очень сожалея, что поблизости нет акул. Цивилизованное поведение по отношению к дикарям необязательно, так? Что молчите, Кёллер?.. — Пора идти на воздух, а то могу не сдержаться и сам прибью эту трусливую сволочь с идиотскими идеями пангерманизма в тупой башке. Но сначала выясним еще один вопрос. — Кстати, вы не сказали мне конечный пункт вашего рейса. Покажите на карте, куда вы шли, и где мы сейчас… И не делайте удивленное лицо! Я — морской офицер, и разбираюсь в картах. Но те каракули шизофреника, что лежат на столе, не имеют с ними ничего общего.

Двигаясь со скоростью пешехода, прогуливающегося перед обедом, мы за несколько часов прошли более одинадцати километров, и плыли бы дальше, если бы не услышали вдалеке на берегу раскатистое "Бу-бум!". Которое повторилось через пару минут. Ага, значит, крепость близко, и гансы по ней лупят из пушек. Пора нам и на бережок сходить, неуютно как-то вдали от твердой земли. Но сначала разыграем эпилог истории про Джеймса Бонда.

— Кёллер, правьте к левому берегу! Вон там есть удобное местечко. — Поворачиваюсь к Сергею Дмитриевичу, который уже все понял и готов подыгрывать, естественно, на русском языке на случай, если ганс понимает его. — Мистер Оладайн! Наше путешествие подошло к концу! Сейчас судно пристанет, ваш отряд сойдет на берег. Здесь со мной останутся мистер Волгин, его помощник и два солдата, охраняющих команду. Они помогут мне загрузить ящик с секретными снарядами на субмарину, и на приготовленном плотике доберутся до берега.

— Сэр, что будем делать с германцами?

— Я предлагаю их отпустить. Пусть берут шлюпку и плывут на противоположный берег.

— Но…

— Мистер Оладайн, мне не хотелось бы нарушать международные договоры, в частности, протоколы Гаагской конвенции.

— Теперь снова переходим не немецкий и обращаемся уже к шкиперу. — Кёллер, после того, как высадите русских, выходите на середину реки, бросаете оба якоря, спускаете на воду шлюпку и со своей командой плывете на правый берег, после чего быстро исчезаете из поля зрения. Если вздумаете что-то высматривать, русские пулеметы отобьют у вас охоту к таким вольностям.

— Но, сэр! Вся команда в шлюпке не поместится! Надо будет сделать как минимум два рейса…

— Кэп! Мне кажется, вы сейчас не в том положении, чтобы диктовать условия! Можно плыть, держась руками за борт лодки. В прочем, если кого-то не устраивают условия, может остаться на корабле… И вместе с ним пойти на корм рыбам!

Вот, теперь видно, что немца всё устраивает. Чуть ли не прыжком подскакивает к штурвалу и поворачивает к берегу. Замечательно! Оладьин уже внизу, готовит личный состав к высадке. На корме бойцы заканчивают связывать из подручных материалов плот, способный выдержать пять человек…

Ну, в принципе, спектакль заканчивается. Пароход стоит на якорях посередине фарватера, если верить немецкому шкиперу и его карте, штабс-капитан Волгин с Максимом спустились в машинное отделение на предмет создания пожара с последующим подрывом, двое бойцов наблюдают, как немчура после недолгих споров занимает места в спасательном плавсредстве и в воде около оного. Гансы оказались смекалистые. Поняв, что плывущие будут мешать веслам, шкипер наделал петель на длинной веревке и привязал ее к корме. Вот уже минуту шлюпка буксирует за собой излишки команды. Да и хрен с ними, нам сейчас нужно быстро поджечь тюки с фуражом, лежавшие на палубе и перемещенные вниз, на площадки перед гребными колесами. Они должны сыграть роль дымзавесы и скрыть виртуальную встречу с виртуальной подлодкой. Сено быстро разгорается, но после пары ведер воды пламя сменяется белым удушливо-горьковатым дымом, который окутывает полпарохода. Дожидаемся "взрывателей" из машинного, спрыгиваем на плотик, где лежат немногочисленные трофеи — бухта тоненького тросика на всякий случай, пара фляг со шнапсом, ящик тушенки, аптечка и бинокль, завернутые в снятый германский флаг, даем отмашку на берег, натягивается бечева, привязанная к плоту. Гребем к берегу, используя доски вместо весел, помогая "бурлакам", благо, тут недалеко. Едва успеваем вылезти на сушу и пройти пару десятков шагов, как в спину нам прилетает ощутимый толчок и грохот взрыва. Оборачиваюсь, и не вижу на воде ничего, кроме каких-то обломков и мусора. Эх, хороший пароход… Был…