Преступник

Как ученики Алабастер выяснили на следующее утро, незадолго до отбоя охрана школы спустилась в тоннели, пройдя через обычно закрытую дверь на нижнем уровне подвала библиотеки Хейзелтон.

Они тут же нашли фонарик, пачку коричной жвачки, сложенное вчетверо расписание соревнований по фрисби, книгу, мужскую куртку и бечевку, без очевидных причин привязанную к вентилю рядом с дверью. Дальнейшие поиски обнаружили студента-стипендиата со старшего курса по имени Алессандро Тезорьери, который прятался, обливаясь потом, в неиспользуемом боковом коридоре.

Тезорьери отказался говорить, что он делает в тоннелях, однако охрана предположила, что он был виновен в совершении различных проступков так называемого «Общества освобождения рыб», а также «Общества защиты и распространения овощей». Кроме того, Тезорьери был заподозрен в организации других недавних нарушений школьного распорядка – а именно кампании «Дамская гордость» (включая «Гордость библиотеки»), «Ночи тысячи псов» и события, которое получило название «Песики в окне».

Он был обвинен в воровстве, вандализме в отношении собственности школы, нарушении неприкосновенности частной собственности и нарушении спокойствия.

Директор Ричмонд вместе с начальником службы безопасности кампуса допросил Тезорьери, пытаясь получить сведения о значении изображения собаки, которое объединяло все недавние розыгрыши.

Тезорьери пожал плечами и сказал, что Снупи никогда ему особо не нравился.

Перед тем как отпустить его, служба безопасности провела обыск в комнате Тезорьери и исследовала его ноутбук. Ни в первом, ни во втором случае не было обнаружено каких-либо улик (в соответствии с указаниями Фрэнки он удалил всю переписку), но в конце концов охранник раскрыл книгу, найденную рядом с курткой подозреваемого в тоннеле, хотя подозреваемый отчаянно отрицал какую-либо связь с ней, указывая также, что он не жевал коричную резинку и не играл во фрисби.

Книга, как выяснилось при дальнейшем рассмотрении, называлась «Бесславная история «Верного ордена бассет-хаундов». Ее наличие рядом с курткой подозреваемого было признано доказательством вины.

Наконец охрана позволила Тезорьери отправиться спать, пообещав, что его дело будет слушаться школьным Дисциплинарным комитетом в ближайшие сроки.

Фрэнки на следующее утро сходила на два первых урока, но накануне она почти не спала, и ее рука начала распухать и сочиться гноем, так что к третьему уроку она оказалась в кабинете медсестры, рассказывая ей что-то о горячей трубе в прачечной общежития. Ей прописали антибиотики.

В обед ее навестил Мэттью. Фрэнки лежала на кровати в лазарете, с тремя упаковками льда, примотанными бинтом к ее руке. Медсестра была в своем кабинете.

Мэттью придвинул стул к ее кровати и сел.

– Как ты узнал, что я здесь? – спросила она.

– Триш мне сказала.

– Я просила ее не говорить.

– Вчера вечером ты убежала, как будто злилась на меня.

Она едва помнила. Ах да. Он не слушал, когда она говорила о Гуппи, он поправлял ее, а потом он предложил ей потрясти его. У него были от нее секреты, которые он не собирался раскрывать. Они встречались уже три месяца. Почему она не может сказать ему, что она злится?

– Мы с тобой почти не разговариваем, – пробормотала она.

– Мы разговариваем, – сказал он, закатив глаза. – Мы все время разговариваем.

– Я… мне кажется, ты меня недооцениваешь.

– Это неправда.

– Да, – сказала Фрэнки. – Это правда. Ты меня недооцениваешь.

Мэттью не понимал, что она имеет в виду.

– Я считаю, что ты классная, Фрэнки. Ты очаровательная, у тебя есть чувство юмора и – обычно – ты очень милая. Как я могу тебя недооценивать?

– Но это так, – сказала она. – Я знаю, что это так.

– Почему ты так думаешь?

– Мы мало о чем рассказываем друг другу, верно?

Он встал и заходил по комнате:

– Я не знал, что мы будем обсуждать наши отношения. Вообще-то, я пришел спросить, как ты. И рассказать тебе об Альфе.

– Это не разговор об отношениях.

– Нет? А что это тогда?

– А что случилось с Альфой?

– Ты знаешь историю с похищением Гуппи? Помнишь бассетов в окнах старого спортзала?

– Да.

Он собирался рассказать ей? Собирался. Должен был. Он собирался наконец рассказать ей.

– И историю с салатным баром, и лифчики на Хэллоуин? – продолжил Мэттью.

– Ага.

– Судя по всему, за всем этим стоял Альфа. Он никому ничего не говорит, но вчера они поймали его в тоннелях под школой, и они знают, что именно так Гуппи и перенесли в бассейн – по тоннелям. Еще они нашли у него записную книжку, которая все доказывает.

– У него?

– Ну, на полу рядом с остальными его вещами. Он говорит, что это не его. Но чье же еще, с другой стороны?

Так в тоннелях был Альфа.

Отчасти Фрэнки радовалась. Не тому, что Альфу поймали – а тому что она заставила его беспокоиться об общем деле. Что это он сматывал бечевку в тоннеле. Жаль только, что это не оказался Мэттью.

– И что теперь? – спросила она.

– Дисциплинарный комитет собрался сегодня утром. Все они проголосовали за его исключение.

– Нет! – У Фрэнки закружилась голова. Она не хотела этого, не собиралась ломать его жизнь.

– Вероятно, кого-то другого они бы не исключили, – продолжал Мэттью. – Пригрозили бы, но на самом деле бы этого не сделали. Но от Альфы они действительно могут избавиться, так что собираются сделать его случай прецедентом. По их мнению, его можно пустить в расход.

– Почему?

– У него нет денег. То есть у его матери нет. Если бы это был бы кто-то другой, Дисциплинарный комитет бы просто пригрозил. Потом семья бы сделала огромное пожертвование, и все бы обо всем забыли.

– В моем случае вряд ли, – сказала Фрэнки. – У моего отца нет таких денег.

Мэттью пожал плечами:

– Ну, почти у всех тут есть. И твой отец бывший выпускник, у него есть связи. Но у Альфы нет и такого. Его мать даже университет не закончила.

– Она ведь возила его в какой-то центр йоги? Это же вроде дорогой способ отдыха?

– Она совершенно безумная женщина. Она тратит деньги от сдачи их пентхауса в аренду так, будто завтра умрет. У нее нет сбережений, она ничего не зарабатывает. А Альфу принимают в Гарвард.

– Правда?

– Письмо пришло на той неделе. Но если его отчислят, он потеряет эту возможность.

– Ты знал об этом? – спросила Фрэнки.

– О чем?

– О том, что Альфа устраивал все эти розыгрыши? («Скажи мне, – подумала она. – Пожалуйста, скажи мне».)

Мэттью покачал головой.

– Я и понятия не имел.

– Но он твой лучший друг.

– Ну, у него блестящая голова – и он всегда нарушает правила и придумывает новые идеи, так что не могу сказать, что я удивлен. Но в этом году он превзошел сам себя. Там была и политика, и даже искусство в некотором роде, понимаешь? Так что я не знал точно. И странно, что он мне не сказал.

– Ну да.

– Ричмонд вызвал меня и других ребят – пытался выяснить, кто помогал Альфе все это делать, но нам сказать было нечего. Мы ничего не знали.

Он ей лгал.

Даже сейчас, когда она лежит в лазарете. Даже после того, как она сказала, что они почти не разговаривают. Даже когда Альфу вот-вот исключат из школы.

– Он ни слова не сказал о том, как все это делалось, – продолжил Мэттью. – Я думал, что, может быть, ему помогала Элизабет, но похоже, что это был кто-то из его знакомых со второго курса.

– Кто?

– Твой бывший парень. Портер Уэлш. Он испугался и показал Ричмонду кое-какие письма, отправленные Альфой по электронной почте. Письма, в которых Альфа поручал ему купить садовые украшения и собачьи маски в интернете. А также влезть на купол библиотеки с парашютом.

– Портер работал на Альфу и показал переписку Ричмонду?

– Похоже на то. В любом случае мы все напишем письма, свидетельствуя, что Альфа – законопослушный гражданин, ценный ученик Алабастер и так далее, но я очень сомневаюсь, что это поможет. Ричмонду нужен козел отпущения.

Мэттью никогда ей не расскажет, Фрэнки это поняла. Хуже того, он никогда не заподозрит ее. Для него, как и для ее семьи, она оставалась Заинькой. Пусть он никогда ее так и не называл. Она всегда будет для него безобидной.

– Посмотри на мою руку, Мэттью. – Фрэнки приподнялась на здоровом локте и сдвинула лед, так чтобы он мог видеть ожог.

– Ого! – Он придвинулся поближе и взял ее за руку. – Что случилось? Прости, я должен был сразу спросить.

Фрэнки посмотрела ему в лицо. Она ему действительно нравилась. Может быть, он даже любил ее. Только до определенных пределов.

Он любил ее, когда она нуждалась в помощи.

Он любил ее, когда мог устанавливать границы и устанавливать правила.

Он любил ее, когда она была меньше, младше его, когда у нее не было никакого влияния на общество. Когда он мог любить ее за юность и очарование и защищать ее от проблем.

– Я обожглась.

– Но как?

– А ты как думаешь?

Он долго смотрел на ее забинтованную руку. На пакеты со льдом.

– Нет. А должен?

Фрэнки сделала глубокий вдох и сказала правду.

– Я обожглась в тоннелях.

– Что?

– Ты рассказываешь мне о том, что Альфу поймали в тоннелях, в которых ты сам провел половину вчерашнего дня, ты смотришь на мою обожженную руку, и тебе даже не приходит в голову, что я тоже могла быть там с вами?

Мэттью отпустил ее руку.

– Ты следила за нами?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Почему ты меня не видишь, Мэттью? Почему тебе кажется невозможным, что это я отправила вас туда? Что это я написала письма?

Он молча смотрел на нее.

– Нетрудно зарегистрировать электронный адрес, который заставит всех думать, что это не ты, – сообщила она. – Это может сделать абсолютно каждый.

– Но зачем это тебе? – прошептал он.

– Я не хотела, чтобы кого-то исключили, поверь мне, это правда. Я хотела, – Фрэнки пыталась найти правильные слова. – Я хотела доказать, что чего-то стою. Хотела влиять на то, что происходит. Хотела показать, что я не глупее вас, что я могу быть даже умнее, хотя вы считаете меня просто миленькой.

Мэттью покачал головой.

– Я не хотела оставаться в стороне, – продолжала она. – Ты и этот твой клуб. Вы настолько закрыты, Мэттью, что это сводило меня с ума. Все это время я была твоей девушкой, и ты никогда ничего не рассказывал. Никогда не впускал меня внутрь. Как будто думал, что я этого не заслуживаю.

– Откуда ты узнала про «бассетов»? – напряженно спросил он.

– Пошла за тобой. В старый театр. Это не ядерная физика.

Он вздрогнул:

– Ты сумасшедшая.

– А что, мне надо было попроситься с тобой?

– Может быть.

– Не говори глупостей. Ты даже не дал мне потрогать ту дурацкую фарфоровую собачку. Ты не собирался рассказывать мне обо всем, что происходит.

– Мы сказали Элизабет.

– Ровно столько, чтобы она сделала симпатичные приглашения на вечеринку! Она все равно ни в чем больше не участвовала.

– Но мы же ей рассказали. И может быть, я бы рассказал и тебе, – защищался Мэттью.

– Но ты этого не сделал, Мэттью. У тебя была куча возможностей, но ты так этого и не сделал. – У Фрэнки перехватило дыхание. – Я хотела показать тебе, на что способна, но у меня не было иного способа. Я вообще думала, что ты должен был обо всем давно догадаться, но самое обидное, тебе это даже в голову не пришло.

Она так надеялась, что он поймет. Что он оценит ее, как ценит Альфу. Что он будет восхищаться ее умом, ее амбициями, ее идеями. Что он признает ее равной или даже лучшей и будет любить ее за то, на что она способна.

Она так надеялась, что он поймет, как ей хотелось стать частью его мира, пробиться сквозь разделявшую их преграду, что она этого заслуживает.

– Ты действительно ненормальная, – наконец проговорил Мэттью. Его слова повисли в воздухе.

Он развернул пластинку жвачки, с яростью запихнул ее в рот и смял обертку в крошечный шарик.

– Не могу поверить, что ты врала мне все это время.

– Но ведь и ты врал мне! – воскликнула Фрэнки. – Ты врал о том, куда ходишь. Ты врал, что не знаешь Портера. Ты делал вид, что не имеешь никакого отношения к происходящему. Каждый день с тех пор, как мы познакомились, ты врал мне.

– Я был верен. – Мэттью встал и отошел в дальний конец палаты. – Верен компании своих друзей, которых я знаю уже четыре года, если не с самого детства. Обществу, которое существует более пятидесяти лет. А чему была верна ты? Или ты просто дергала людей за ниточки, чтобы почувствовать свою власть?

– Я…

– И что ты имеешь против Альфы? Зачем тебе понадобилось так подставлять моего лучшего друга? Его исключают из-за тебя.

– Я не хотела этого! И разве он сам этому не поспособствовал? Он мог в любой момент заявить, что не он писал эти письма. И кроме того, ты тоже не то чтобы совсем ни при чем! – воскликнула Фрэнки. – Ты украл Гуппи. Ты ставил печати на все эти письма. Ты покупал лифчики, игрушечных бассетов и рождественские фонарики. Я знаю, что ты все это делал. Почему ты не расскажешь все, если тебя так беспокоит судьба Альфы?

– Я бы рассказал! – рявкнул Мэттью. – Но он не хочет, чтобы я это делал. Это у него нашли «Бесславную историю», это его имя во всех письмах, это его сдал Портер. Если я признаюсь, что тоже вхожу в «Верный орден», это ничего не изменит, разве что мой отец будет вынужден выложить кучу денег.

Фрэнки старалась не расплакаться.

– Если бы ты дал мне все объяснить…

– Мне кажется, ты уже все объяснила, – сказал он.

Он стоял в другом конце палаты. Нечестно, что Мэттью может уйти сейчас, когда она лежит в постели, слабая и полуодетая.

– Ты ненормальная, ты понимаешь это? – продолжал Мэттью, меряя палату шагами. – То, что ты сделала, – это ненормально.

– Почему, если это делаю я, я ненормальная, а если это делает Альфа, то он гений?! – взвыла Фрэнки. – Это несправедливо. Это двойные стандарты.

– Его исключают из школы! Ты врала мне! – Мэттью схватил со стола медсестры маленькую металлическую миску и швырнул ее в стену. Она со звоном упала на пол.

– Не кидайся вещами! – закричала Фрэнки. – Нельзя кидаться вещами!

– Я кидаюсь из-за тебя! – крикнул Мэттью в ответ.

– Тогда перестань, – как можно убедительнее попросила она его.

Мэттью еще немного походил взад-вперед, но больше ничего не швырял.

Оба они молчали.

– Я сдам тебя, – наконец сказал Мэттью. – Я иду к Ричмонду.

Он вышел, громко хлопнув дверью.

– Не хлопай на меня дверью! – закричала Фрэнки. – Вернись!

Она спустила ноги с кушетки и неуклюже бросилась к двери, путаясь в хлопковой рубашке, которую выдала медсестра.

Она остановит его.

Она все объяснит. Он поймет, что неправильно о ней судил.

Но к тому моменту, когда она открыла дверь, его уже не было в здании.