Бечевка

Фрэнки направилась в библиотеку. Она оставила на месте бечевку, ведущую от двери Хейзелтон 0-16 сквозь лабиринт жарких тоннелей к старому спортзалу Она сделала ту же ошибку после проекта «Песики в окне» и тогда отругала себя за то, что забыла поручить кому-то ее свернуть. Если уборщики найдут бечевку, замок поменяют в считанные часы, так что ее нужно срочно убрать – но ни один «бассет» не догадался сделать это без дополнительных указаний. Тогда Фрэнки пропустила урок, чтобы позаботиться об этом, проследив, чтобы никто из «Верного ордена» не смог ее поймать.

Как ни странно, некомпетентность псов ее радовала.

Они нуждались в ней, думала Фрэнки, пробираясь по лабиринту тоннелей с фонариком под мышкой. Она – мозг «Ордена».

Кроме того, ей нравилась возможность участвовать в проделках «Ордена», которую давали тоннели. Ей нравилось протягивать бечевку и убирать ее. Большая часть ее вклада касалась компьютеров и принтеров, пока парни взбирались на крыши, протягивали провода или ходили за покупками. Так что, планируя перемещение Гуппи в старый бассейн, Фрэнки хотела сама убрать бечевку Оставив Мэттью на месте преступления в старом спортзале, она проскользнула в подвал библиотеки, сбросив у входа в тоннель шерстяное пальто, свитер и водолазку, оставшись в топе без рукавов и джинсах. Фрэнки провела рукой по натянутой бечевке. Добравшись до спортзала, она отвяжет ее и свернет в клубок по пути обратно.

По тоннелям разносилось шипение и стук пара в трубах. Вечером – когда отопление работало уже шестнадцать часов – здесь было жарче, чем днем. Фрэнки вспотела и, пробираясь сквозь темноту, обнаружила, что вместо превосходства и сопричастности, как в прошлый раз, она чувствует себя одиноко.

Никого не волновали проекты «Верного ордена» настолько, чтобы подумать и об этой задаче. Мэттью не утруждался даже задуматься о символизме последнего розыгрыша. Единственное, что их занимало, подумала Фрэнки – это секретность. И чувство причастности к закрытому клубу. Она могла приказывать им, обманывать их, знать об их истории больше, чем они все, вместе взятые, – но секретность и закрытость все равно не дадут ей к ним присоединиться.

Проекты ничего не значат для Мэттью, подумала Фрэнки. Да, конечно, они ему нравились, он ими восхищался, думал, что это забавная и умная идея, но главным для него была возможность осуществлять их вместе с приятелями. Ему нравилось испытывать азарт бунта и непохожести на других, не рискуя своим общественным положением.

Ему больше нравится, когда это просто Гуппи в бассейне или песик в окне, подумала Фрэнки. Ничего больше. Ничего символического. Он не хочет менять порядок вещей. Не хочет злить администрацию или подвергать сомнению ее авторитет. Он просто хочет пить с друзьями пиво на поле для гольфа.

И все остальные тоже.

Поэтому он и не хочет анализировать розыгрыши, подумала Фрэнки. Он, который анализирует все, что видит. Он не хочет, чтобы в них оказался какой-то смысл, способный поколебать его мир. Даже эта история с корпорацией «Вива» – она его восхитила, но он не собирался нарушать статус-кво статьей в газете, поскольку это оказалось бы слишком серьезным потрясением основ.

Потрясанием основ.

Через пять минут после того, как Фрэнки спустилась в тоннель, она почувствовала, что бечевка провисает под пальцами.

Что?

Как она может провисать? Фрэнки завязала ее на двери старого спортзала на четыре узла. Она не могла просто так развязаться.

Кто-то был на другом конце.

Кто-то сматывал веревку.

Кому-то показалось важным спуститься и убрать ее.

Кому-то это показалось важным.

А теперь он вот-вот найдет ее в тоннеле.

Первым желанием Фрэнки было спрятаться. Она отпустила бечевку и прижалась к стене, но ее голая рука коснулась трубы, и она услышала шипение еще до того, как ощутила боль ожога. Она отскочила, зажимая себе рот, чтобы не вскрикнуть, включила фонарь и изо всех сил помчалась к входу в библиотеку.

Прятаться в любом случае было глупо. Ей нужно было добраться до двери и забрать оттуда пальто и одежду, чтобы тот, кто скрывается в темноте, не нашел их и не догадался, что она там. Запыхавшись, она добежала до двери. Наклонившись за пальто и остальной одеждой, она увидела то, что ей следовало бы заметить еще на пути туда – темно-синее короткое пальто, обычную зимнюю одежду мужского населения Алабастер.

Схватив вещи в охапку, Фрэнки поспешно схватилась за дверную ручку, выронив фонарик и какие-то мелочи из карманов. Она быстро ощупала пальто, чтобы убедиться, что кошелек на месте, и не стала ничего поднимать. Она кинулась наружу под свет флуоресцентных ламп, взлетела на цокольный этаж и спряталась за стеллажом, поспешно натягивая водолазку, чтобы скрыть ожог на руке.

Было тихо.

Интересно, он услышал ее шаги? Или стук закрывающейся двери?

Почувствовал ли он прикосновение к бечевке?

Раздался перезвон ключей, и двое охранников рысью пробежали между полок в направлении входа в подвал. Фрэнки схватила с полки книжку и притворилась погруженной в чтение.

– Привет. – Она подняла голову от книги.

– Привет. – Охранник был не расположен болтать.

– Что там происходит?

– Ничего, о чем стоило бы волноваться. Директор считает, что тот, кто украл статую, пронес ее через тоннели, что выходят на нижний уровень подвала, так что мы решили проверить, – ответил охранник.

Фрэнки заставила себя усмехнуться:

– Вы думаете, что кто-то пронес эту огромную штуку в библиотеку, и никто этого не заметил?

– Вряд ли. Но тоннели внизу соединяют большую часть зданий кампуса. Они могли пронести ее где угодно. Директор поручил нам спуститься и посмотреть, а этот вход ближе всего к посту охраны. Может быть, мы наконец поймаем того, кто стоит за всем этим вандализмом.

– Вандализмом?

– Ну, все это белье на картинах, рождественские украшения и так далее.

– Никогда не воспринимала это как вандализм.

– Нам надо идти, барышня. Долг зовет. Но не забивайте свою прекрасную головку всем этим, хорошо? – сказал охранник, и они с коллегой спустились по ступенькам, звеня ключами.

Фрэнки бросилась обратно в общежитие и сунула руку под ледяную воду. Кожа начинала покрываться волдырями, опухоль начиналась под локтем, опускалась к запястью и пересекала тыльную сторону ладони.

И кстати, она уже во второй раз обожгла руку ради «Верного ордена». До отбоя оставалось совсем немного. Джинсы Фрэнки промокли от брызг, ее трясло от холода – но каждый раз, когда она убирала руку из-под струи, жжение становилось таким сильным, что она вынуждена была засовывать ее обратно.

Больно.

Больно.

В коридоре раздались шаги, и дверь душевой приоткрылась. Фрэнки бросилась в кабинку, чтобы никто не увидел ее и не заинтересовался, почему она стоит наполовину в душе. Ее джинсы тут же пропитались водой и стали тяжелыми. Она стащила их и оттолкнула ногой к порогу кабинки.

В душ вошли двое – Стелла и Триш. Они чистили зубы и протирали лица лосьоном перед сном.

– Я не понимаю, зачем они вообще забрали Гуппи, – говорила Стелла.

– Думаю, чтобы все о них говорили. Кто бы это ни делал, он просто хочет внимания.

– Но если они так хотят внимания, почему не сказать, кто они?

– Ты ведь видела, как разозлился Ричмонд?

На некоторое время повисла тишина – Триш и Стелла чистили зубы. Фрэнки чувствовала, как ее кожа становится ледяной. Она сделала воду потеплее, но ожог начал отчаянно протестовать, так что она снова переключила ее на холодную, несмотря на то, что уже стучала зубами.

– Да, я видела, что он злится, – наконец произнесла Стелла, – но я ушла, когда Дин и остальные понесли Гуппи обратно на место. Так что я пропустила речь.

– О, ты пропустила, как наш супердиректор возмущался воровством и бунтарством и жаловался на то, что эти выходки Снупи демонстрируют неуважение к администрации? «Выходки Снупи», он так и сказал.

– У него что, глаз нет? – сказала Стелла. – Он понятия не имеет, что происходит в его собственной школе. Ясно же видно, что это бассет-хаунд.

– Ага. Вообще-то, он сказал, что пригласит специалистов, чтобы они помогли охране найти виновников.

– Правда?

– Он сказал, что хэллоуинские розыгрыши это одно, – продолжила Триш. – Но воровство школьной собственности – это совсем другое, и он воспринимает ситуацию очень серьезно.

– Значит, у кого-то большие проблемы?

– Очень большие. Хотя мне кажется, это было хорошо придумано. Они положили символ Алабастер в старый пустой бассейн. Это как будто комментарий, – сказала Триш.

– Ага. А что ты думаешь о волосах Элизабет Хейвуд? – спросила Стелла. – Как думаешь, она красила их, когда снималась в кино?

Когда Стелла и Триш вышли из душевой, Фрэнки выключила воду. Она стояла, дрожа, одетая только в мокрый топ и белье.

Ее пальто висело на крючке для полотенец. Фрэнки схватила его и подняла пропитанные водой джинсы с пола и туфли из-под скамейки.

Кто-то оставил на полке большую банку вазелина. Фрэнки зачерпнула горсть и размазала по обожженной руке. Она оторвала бумажных полотенец и попыталась хоть как-то вытереться. С горящей рукой, замерзая и оставляя за собой лужицы воды, Фрэнки Ландау-Бэнкс прошла по коридору в свою комнату.

Триш сидела в кровати, одетая в пижаму с лошадками, и читала брошюрку под названием «Экстремальные туры на каяках».

– Что с тобой случилось?

– Я упала в пруд, – солгала Фрэнки.

– Как?

– Поскользнулась.

– Ты, должно быть, замерзла насмерть. Но зачем ты сняла туфли и джинсы? – Триш встала, чтобы забрать у Фрэнки пальто и мокрую одежду. – Ты же не шла домой в таком виде?

– Нет, нет. Я сняла их в душе.

– Почему ты не зашла за полотенцем? – Триш удивленно распахнула глаза. – А что у тебя с рукой?

– Ничего страшного, это я вчера.

– Ты мне врешь.

Фрэнки стащила с себя оставшуюся одежду.

– Нет.

– Фрэнки, я не дура. У тебя огромный ожог на руке, а пальто даже не влажное. Следов грязи тоже нигде нет. Ясно, что ты не падала в пруд.

Фрэнки, голая, рылась в комоде в поисках кофты и пижамных штанов.

– Я не могу об этом говорить.

– Но почему нет? – настаивала Триш. – Это как-то связано с тем, что я достала тебе ключи у Арти?

– Нет, это другое.

– Что у тебя с рукой?

Фрэнки уже переоделась в ночную одежду Она нырнула под одеяло и выключила свет.

– Не спрашивай меня, Триш. Пожалуйста, не трогай меня.

– Я думала, мы друзья, – обиженно протянула Триш.

– Мы друзья.

– И?

– И пожалуйста, будь другом. Не лезь в это.

– Ты теперь Мэттью рассказываешь все секреты? А он рассказывает тебе свои?

– Нет. – Фрэнки не могла не рассмеяться. – Нет, правда, ты очень ошибаешься.

– Я уже почти десять месяцев встречаюсь с Арти, и я никогда не отгораживалась от тебя только потому, что у меня есть парень. Я ворую для тебя ключи, вру Арти, впускаю тебя ночью, когда ты приходишь после отбоя. Я даже сидела за завтраком с этим самовлюбленным Альфой, – воскликнула Триш. – А ты все равно не рассказываешь мне, что происходит.

– Тебе не нравится Альфа? – Фрэнки не могла представить, что кому-то может не нравиться Альфа, хотя где-то глубоко внутри ненавидела его.

– Фу, нет, – ответила Триш. – Он считает себя таким важным.

– Но как тебе может не нравится Альфа? – вслух подумала Фрэнки. Голова у нее кружилась, ей хотелось пить.

– Как мы можем быть друзьями, Фрэнки? Вот что я хочу понять? – огрызнулась Триш. – Если ты врешь мне и не рассказываешь свои секреты? Как мы можем быть друзьями?

– Я плохая подруга, – простонала Фрэнки, дрожа от боли и холода. – Я знаю. Я очень плохая подруга. Мне жаль. Я просто… я просто не знаю, как по-другому.

Триш вздохнула.

– Тебе принести лед? – спросила она через минуту. – Давай я принесу тебе льда из автомата в подвале.