ГЛАВА 11
Сама по себе оберточная бумага интереса для следствия не представляла. В районе залива ее можно было приобрести в тысяче оптовых и розничных магазинов. Я хорошенько рассмотрел буквы. Мэллой пользовался мягким черным маркером. Ничего необычного, примечательного, способного сдвинуть дело с мертвой точки. Я взял увеличительное стекло, но и с его помощью ключей к разгадке не обнаружил. Осталось взглянуть только на почтовую марку. Ее поставили лазерным этикет-пистолетом. Стоимость почтовой пересылки — четырнадцать долларов девяносто центов. В центре круглого штемпеля виднелась дата — двенадцатое апреля две тысячи сорок третьего. Три дня назад. По кругу шли буквы: «Город Сан-Франциско». Я бы предпочел что-нибудь поконкретнее.
Я включил компьютер и вывел на дисплей список почтовых отделений города. Их оказалось пятьдесят девять. Ну а мне от этого какая радость? На штемпеле под гербом стояло: «АПК 38874121». Конечно, можно искать почтовое отделение по номеру автоматического почтового контроллера — если не найдется способа получше. Увы, таких отделений в Сан-Франциско пятьдесят девять, и у меня просто нет времени обзванивать все подряд.
Я закурил сигарету и изо всех сил напряг мозги. Однако ничего дельного не шло на ум, пока я не глянул на пол и не увидел конверт. Он лежал посреди хлама лицевой стороной вниз. Я упал на колени, сигарета свесилась с нижней губы. Я медленно полз и хватал все проштемпелеванные конверты, которые попадались на глаза, — искал номер 38874121. Наконец я обнаружил штемпель с нужным номером — письмо от бывшего клиента, и, как назло, без обратного адреса. Пустышка! Но я не пал духом и, добравшись почти до конца комнаты, все-таки нашел конверт с таким же точно штемпелем. Несколько лет назад в нем пришел счет за место на складе, которое я арендовал в районе Мишн.
Сто лет назад, во времена Сэма Спэйда, Мишн по праву считался одним из самых неблагополучных районов Сан-Франциско. И пятьдесят лет назад добропорядочные граждане рисковали там появляться, только вооружась до зубов. А теперь район Мишн — ничейная земля, даже полиция перестала туда заглядывать.
Я оставил спидер возле склада. За конторкой бил баклуши несовершеннолетний панк в самом худшем смысле этого слова. Я снова представился Ахмаду, золотозубому владельцу склада — он оказался у себя в офисе. Вежливо осведомясь о стоимости разных складских помещений, я как бы между делом поинтересовался, где находится ближайшее отделение государственной почты. Ахмад, стремясь угодить многообещающему арендатору, предоставил все необходимые сведения, а заодно прейскурант, календарь и дружеское рукопожатие.
Почтовое отделение затерялось в буферной зоне, которая окружала квартал складов. Я брел по улице, а мимо по своим делам шли проститутки, сутенеры и мелкие торговцы наркотой. Хватало и не столь колоритных аборигенов. Судя по присутствию рынка и двух мясных магазинов, территория вокруг здания почты когда-то была обжитой.
У входа на почту сидел в инвалидном кресле чернокожий мужчина со всеми внешними признаками параплегии.
— Славный вечерок.
— Вот уж точно. Пятерку не одолжишь?
Я пропустил вопрос мимо ушей и достал сигареты. Взгляд чернокожего сразу прилип к пачке.
— Куришь?
Чернокожий кивнул и протянул руку. Я угостил его сигаретой, другую сунул себе в рот. Потом свершил обряд зажигания. Мой визави держал малютку «Лаки» как ножку хрустального бокала с коллекционным вином. Он глубоко затянулся. Напрасно я ждал, когда дым пойдет обратно.
— И давно ты тут торчишь?
— А что, надо место уступить?
Черт возьми, неужели я так плохо выгляжу? Зря, что ли, галстук таскаю?
— Нет, просто интересуюсь, много ли времени ты тут провел за последние три дня.
Чернокожий сделал еще одну анизотропную затяжку.
— Гм-м, дай подумать. Я ж такой деловой, вечно забываю, который нынче день… Ага, три дня я тут загорал, уж никак не меньше.
Я достал из кармана двадцатку и нежно погладил ее на безопасном расстоянии от его лап.
— Я ищу друга. Он здесь побывал три или четыре дня назад и отправил несколько посылок. Как по-твоему, ты можешь вспомнить его лицо?
Чернокожий зачарованно глядел на купюру.
— За двадцать баксов я смогу вспомнить все, что захочешь.
— Ладно, ты получишь эти деньги, даже если не опознаешь моего приятеля. Мне надо только знать, был он здесь или нет.
Я показал ему фото Мэллоя. Он просиял.
— Ну конечно, видал я этого чувака! Старикашка, еле мослы переставлял. Отстегнул мне десятку.
— А ты не помнишь, он на автобусе приезжал или на спидере?
— Не-а. Я его запомнил, потому что почти всех в округе знаю. Раньше я его тут не встречал, вот он и бросился в глаза. Он пехом притопал.
— И с какой стороны он притопал?
Чернокожий показал.
Вон оттудова, а потом туда же и ухилял.
Отлично. И последний вопрос. Ты не знаешь, можно где-нибудь поблизости снять меблированную комнату со столом?
— А какую ты хочешь?
Ну, что-нибудь поприличнее и чтобы не слишком дорого. Уютную и спокойную норку, где можно надолго залечь. И лучше всего в той стороне, откуда приходил мой друг.
С минуту инвалид размышлял.
— Дуй на Валенсия-стрит. Там найдется три-четыре такие норки. Отсюдова это будет четверть мили. Ну, может, половина.
Я сказал «спасибо» и протянул ему вторую сигарету. Конечно, вместе с двадцаткой. По-моему, он остался вполне доволен.
Чутье мне твердило, что Мэллой близко. Район Мишн — самое подходящее место для того, кто не хочет, чтобы его нашли. Я оставил спидер на углу Валенсии и Двадцатой и пешком двинулся по темной улице. Всего четверть мили от почты, а какая огромная разница! На Роуз-стрит дома хоть и старые, но не кажутся запущенными. И никаких явных признаков противозаконной деятельности. Каждого, кого я встречал на своем пути, похоже, заботило только одно: поскорей бы пройти мимо.
Дома с меблированными комнатами на этой улице встречались в избытке. Я вдруг сообразил, что действую бессистемно. Ведь практически невозможно вычислить, в котором из этих зданий живет нужный мне человек; я даже не знаю, в этом ли он квартале. Единственный приемлемый способ — положиться на старые добрые ноги и язык.
В типичной меблирашке этого района была гостиная, где собирались типичные жильцы, чтобы почитать газеты, посмотреть телевизор и познакомиться с прочими членами своих суррогатных семей. Но по одному-двум параметрам меблирашки все-таки на риску превышали гостиницы вроде моей. Конечно, в первую очередь я имею в виду пищу домашнего приготовления. О черт, я снова проголодался!
Работенка мне досталась малоинтересная и утомительная. В каждый дом я входил с налетом беспечности и самоуверенности, в коем мог усомниться только отъявленный скептик. Как правило, гостиная оказывалась на первом этаже, неподалеку от входной двери. Бывали, впрочем, исключения, и мне случалось по ошибке забрести в спальню или кладовку. Но в основном поиски шли гладко. Почти в каждой гостиной удавалось легко опознать болтуна-профессионала; чаще всего это был человек одинокий и пожилой. Я начинал разговор с отзыва о погоде, потом садился и вежливо внимал. Стоило поднять шлюз, и поток было уже не остановить, требовалось лишь мимоходом перевести его в русло меблированных квартир и позадавать наводящие вопросы о нынешних жильцах. Впрочем, тут нельзя было перегибать палку, иначе на меня обрушивался сель домыслов о прошлом того или иного жильца, а также подробный словесный портрет шлюхи, которую мистер Смит или мистер Хиггинс приводил вчера вечером к себе в комнату.
Через несколько минут задушевного разговора я как бы между прочим доставал фотографию Мэллоя и спрашивал, не попадался ли он на глаза моему собеседнику. Тот долго таращился на снимок, хмыкал, чесал в затылке и наконец говорил: «Нет, вряд ли, но он определенно напоминает моего дядюшку Того-то или Того-то, который ля-ля-ля-ля…» В этой процедуре всего труднее давалось вежливое расставание.
За три часа я посетил минимум дюжину меблирашек. Пришел черед и пансиона под названием «Гарден-хауз». Едва я отворил дверь, на меня хлынул запах свежеиспеченных шоколадных пирожных. Люстра в гостиной светила мягко и дружелюбно. Сразу вспомнился бабушкин дом. Низенькая, полная женщина катила по коридору сервировочный столик с большущими аппетитными пирожными — прямо из духовки.
— Здравствуйте. Чем могу быть полезна?
Восхитительный аромат свежей выпечки просто убивал. Я снял шляпу и улыбнулся хозяюшке-пампушке.
— Чудесный домик. Вы владелица?
— Да. А вам нужна комната?
Мой алчный взгляд не отлипал от пирожных.
— Возможно. А это чудо входит в стоимость жилья?
Пампушка улыбнулась.
— Угощайтесь, пожалуйста.
Я вытянул из груды пирожных самое толстое, самое липкое, самое шоколадное… Когда укусил, глаза в орбитах повернулись чуть ли не кругом, и я едва устоял на ногах под ошеломительным натиском сахара.
Пампушка кивнула, будто не ждала никакой иной реакции.
— Подождите, пожалуйста, надо разнести их жильцам. Я сейчас вернусь.
Я доел пирожное и облизал пальцы. Женщина действительно скоро возвратилась.
Так чем могу помочь?
Я постарался изобразить глубокую озабоченность.
— Видите ли, на прошлой неделе мы потеряли дядю Тома…
На лбу владелицы пансиона пролегли складки.
— Какая жалость.
— Нет, вы не так поняли. Мы его в том смысле потеряли, что никак не можем найти.
На лице пампушки отразилось облегчение.
— С годами он здорово сдал, и теперь у него не все винтики в порядке. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Он живет один и обзавелся привычкой надолго уходить из дома, никого не предупредив. Может целую неделю где-то пропадать, пока мы его не найдем и не приведем обратно.
Я достал фото Мэллоя и протянул пампушке.
— Вот он, дядюшка Том. Недавно мой друг видел его в вашем квартале, и я решил обойти тут все пансионы.
Хозяйка посмотрела на меня, затем опять на снимок. В ее глазах читалось сомнение.
— Вы говорите, это ваш дядя?
Я кивнул.
— Мы все за него так волнуемся! Просто извелись.
— Ну что ж… Я вполне уверена, что этот джентльмен у нас проживает. Он действительно поселился на прошлой неделе, но его зовут не Том, а Тод. Тод Мэллори.
Я улыбнулся и закивал.
Я же говорю, у него с головой нелады. Это… синдром Мерфи-Барра.
О Господи! А на вид такой интеллигентный, такой любезный…
— Да это необычная болезнь. — Я врал, не краснея. — Почти все время он выглядит и ведет себя совершенно нормально. Единственный симптом — неудержимая тяга к переездам. Ну и конечно, очень правдоподобная ложь. Когда у дядюшки Тома припадок, из него честный ответ вытянуть — все равно что зуб вырвать.
Владелица пансиона вернула мне фотографию и печально покачала головой.
— Наверное, для вас это настоящая пытка.
— Да, я, конечно, понимаю, нынче не модно уважать стариков, заботиться о них. Но иначе не могу. Так уж воспитан. Слишком серьезно отношусь к своим обязанностям.
Пампушка ласково погладила меня по руке, на ее глазах выступили слезы.
— Как жаль, что вы не мой племянник.
— Как жаль, вы не моя тетя. Моя тетя покупает пирожные в кондитерской лавке.
Она отпустила мою руку, повернулась и жестом велела следовать за ней. Я уже нисколько не сомневался, что рано или поздно мне придется гореть в аду. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и двинулись по коридору. У последней двери справа пампушка остановилась и постучала. Мы подождали несколько секунд, и она постучала вновь. Но Мэллой (или Мэллори) не отзывался.
— Вышел, наверное. Если хотите, можете подождать в его комнате. Или спуститесь, посидите в гостиной. Пирожных я всегда пеку вдоволь.
При упоминании о пирожных я заколебался, но все-таки решил, что работа превыше всего.
— Спасибо, я лучше здесь подожду. То-то дядя будет удивлен, когда вернется.
Пампушка достала ключ и отворила дверь.
— Если что-нибудь понадобится, скажите. Хорошо?
— Хорошо. Спасибо за помощь. Скорей бы привести дядю Тома домой, целым и невредимым. Вы не представляете, как все обрадуются.
Она затворила за мной дверь.
Уютная, хоть и небогато обставленная комнатушка. Узкая, но удобная на вид кровать, секретер, платяной шкаф… Я решил скоротать досуг за обыском. Секретер оказался не заперт и битком «набит бумагами. Я просмотрел все, но только две находки счел любопытными — блокноты, заполненные непонятными письменами. Решив, что они вряд ли помогут в моем деле, я положил их на место, повернулся к платяному шкафу и сразу установил либо очень важный, либо ничего не значащий факт: у Мэллоя все носки были черного цвета. Больше я ничего интересного не нашел.
Я обвел комнату взглядом. Вроде бы ничего не укрылось от моих наметанных глаз. Заметив, что койка застелена абы как, я сдернул покрывало и увидел мятые брюки. Лишь для порядка я вывернул карманы; из левого выпал сложенный лист розовой бумаги. Я развернул его и понял, что держу в руке квитанцию фирмы по торговле недвижимостью на месячную аренду складского помещения.
На квитанции был адрес: Фронт-стрит, 54. Это у доков, среди старых заброшенных построек. Теперь я знал, где укрылся Мэллой.
