Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Я лежу на спине, удивленный, насколько спокойным и сосредоточенным себя чувствую, пристегнутый к двум с лишним тоннам взрывчатых веществ. Годы тренировок, тяжелой работы и молитв привели меня к этому моменту: 31 мая 2008 года. Несмотря на то что я получил полную подготовку как пилот челнока, в своем первом полете участвую как специалист миссии-2 (СМ2) — летный инженер. Полутора годами ранее Кент Роминджер, руководитель бюро астронавтов, отправил всем пилотам в нашем классе сообщение с вопросом, не хотим ли мы совершить свой первый полет как специалисты миссии. Я сообщил ему, что буду счастлив и горд отправиться в полет, когда это будет необходимо, и, очевидно, это был правильный ответ. Примерно месяц спустя меня назначили на мое первое космическое задание. Как СМ2 я сидел между командиром Марком Келли и пилотом Кеном «Хоком» Хэмом, чуть позади них, слева от Карен Найберг — СМ1.
Сидя в кресле я, само собой, чувствовал некоторые опасения. Однако меня успокаивала мысль, что наш полет послужит всему человечеству и что процедура запуска мало зависит от наших действий. Основной целью миссии STS-124 была доставка на МКС центральной герметичной лаборатории японского модуля «Кибо» («Надежда») и связанной с ней наружной руки-манипулятора. Лаборатория «Кибо» — самый большой герметичный модуль МКС, состоящий из множества секций для различных научных исследований. Сейчас в составе модуля есть также внешняя экспериментальная платформа — «терраса», которая выходит непосредственно в космос.
Когда стартовый отсчет возобновился после запланированной девятиминутной паузы, директор запуска Майкл Линбах радировал: «О’кей, Марк, сегодня прекрасный день для запуска. Поэтому от имени команды запуска космического центра Кеннеди я желаю вам счастливого пути и удачной доставки очередной части “Кибо” на МКС».
Командир Келли переключил кнопку передачи на джойстике челнока «Дискавери» и ответил: «О’кей, спасибо. Все верно, наше дело — доставить “Кибо”, надежду, на космическую станцию. И хотя все мы живем сегодняшним днем, открытия, сделанные с помощью “Кибо”, дают нам надежду на будущее. Минна-сан аригато, итте кимасу. [Всем спасибо, мы стартуем.] А теперь приготовьтесь к величайшему зрелищу на Земле».
Несколькими часами ранее Марк, Хок, Карен и я вместе с тремя другими членами экипажа STS-124: Грегом «Тазом» Шамитовым, Майком Фоссумом и Аки Хошиде из Японии — покинули квартиры экипажа в космическом центре Кеннеди, помахали провожавшим нас служащим космического центра и сели в «астровэн» — автомобиль из нашей большой группы сопровождения, в состав которой входили также команда SWAT и тяжеловооруженный вертолет. Когда мы спросили Марка, для чего этот вертолет, он отшутился: «Это на случай, если мы передумаем и захотим вернуться». Чем ближе мы подъезжали к стартовой площадке, временами останавливаясь, чтобы высадить обслуживающий персонал, тем малочисленней становилось наше сопровождение. К стартовой площадке прибыл только наш автомобиль, в котором находились экипаж и несколько механиков.
Этим днем стартовая площадка представляла собой удивительное зрелище. Обычно там кипит работа: сотни механиков, инженеров и подсобных рабочих изучают каждый квадратный сантиметр ракеты и челнока. Однако в день запуска на пусковом комплексе не было ни души, за исключением нескольких техников, задачей которых было помочь нам забраться в челнок и пристегнуться, а также удостовериться, что все оборудование готово к запуску. Поблескивавший на солнце космический корабль казался огромным и живым, белые кислородные облака в зловещей тишине клубились вокруг ракеты.
Прежде чем зайти в лифт, мы еще несколько минут постояли под прекрасным солнцем Флориды, наслаждаясь прохладным ветерком с океана, охваченные благоговением перед чудом человеческой мысли, которое воплощал собой космический челнок. Затем все мы поднялись на лифте на 60-метровую высоту, где располагался ведущий к челноку мостик. Там же, на высоте 60 метров, висела табличка: последний туалет на Земле.
Я воспользовался последним туалетом на Земле, а затем по огражденному железной решеткой мостику пересек провал, на дне которого виднелась бетонная поверхность стартовой площадки. Прежде я неоднократно ходил по этому мостику, но в этот раз все было иначе, по-настоящему. На другом конце мостика располагалось небольшое помещение под названием Белая комната, достаточно просторное, чтобы техники могли надеть на нас скафандры. Оттуда можно было попасть внутрь челнока. Один за другим мы вошли в Белую комнату, надели скафандры, пролезли через люк и опустились в кресла, позволив наземному персоналу нас пристегнуть. Когда я оказался в Белой комнате, техники надели на меня все необходимое оснащение и проверили, все ли в порядке, а затем я пролез в «Дискавери» и вверх к полетной палубе. Впрочем, на старте челнок располагался так, что палуба была скорее справа и внизу.
Лежа на спине в ожидании скорого старта, я думал о тысячах людей, стоящих вдоль дорог, чтобы увидеть наш запуск. Осознав, что мы действительно отправляемся в космос и отмена старта уже маловероятна, я почувствовал облегчение оттого, что не разочарую моих друзей и родных. На какое-то мгновение с удивлением подумал о том, во что же я ввязался.
Показатель на цифровом таймере обратного отсчета, который находился на приборной панели прямо передо мной, уменьшился до одной минуты. Когда таймер показал десять секунд, я приготовился к включению двигателей. На шести секундах раздался низкий гул, который стал быстро нарастать. Я смотрел, как индикаторы тяги всех трех двигателей поднялись до 100%. Хок очень спокойно сказал: «Все три по сто. Держитесь».
Через зеркальца на моих запястьях я бросил взгляд на потолочные окна «Дискавери»: белый дым вздымался за нами на фоне побережья Флориды. Пока двигатели выходили на полную мощность, нас качнуло вперед и затем назад. Твердотопливные ускорители включились в момент, когда корабль качнулся назад, возвращаясь в первоначальное положение, а таймер досчитал до нуля. На моих наручных часах было 5:02.
Если смотреть на запуск по телевизору или даже собственными глазами со стороны, кажется, что челнок медленно отрывается от площадки. Однако внутри корабля ощущения замедленности нет и в помине. Это больше похоже на то, словно челнок запустили из огромной рогатки, и не остается сомнений, что он куда-то движется, причем быстро. Спустя мгновение стартовая площадка осталась позади, и мы взмыли в небо. Свет ворвался в кабину, когда «Дискавери» повернулся, чтобы лечь на подходящий для сближения с МКС курс.
Прошло 33 секунды от старта, и двигатели замедлились, чтобы снизить ускорение и гарантировать, что мы не превысим предельного динамического давления. Тем временем мы разогнались до 80% от скорости звука — 980 км/ч. Я включил «90-секундный» звонок, означающий, что теперь мы при необходимости можем управлять челноком вручную.
Когда мы поднялись выше 80 км, Майк передал из салона по интеркому: «Трое на полетной палубе должны срочно поздравить друг друга». 80 км — это высота, преодолев которую, новички становятся признанными астронавтами. Находящиеся в салоне Аки и Таз уже успели обменяться поздравлениями. На полетной палубе Карен, Хок и я, теперь «настоящие» астронавты, радостно последовали совету Майка.
Спустя восемь с половиной минут после старта двигатели резко затихли в соответствии с планом полета. Только что нас вдавливала в кресла сила, втрое превышающая наш вес, и вдруг мы стали совершенно невесомыми. В этот момент я подумал: «Мы сделали это», имея в виду: «Мы уцелели». Кроме того, со всей остротой я чувствовал, как только что исполнилась моя детская мечта — полет в космос.
Через час с небольшим после запуска, когда мы, целые и невредимые, уже были на орбите, я отстегнул ремни и впервые попытался полетать в невесомости. Ощущения были превосходные, и я был удивлен, насколько естественным это казалось. Я с облегчением обнаружил, что меня не тошнит, возможно, из-за того, что телу было с чем сравнить мои ощущения: я не раз испытывал невесомость, когда летал на скоростном истребителе. После того как я провел в новых условиях несколько часов, внутренний сигнал тревоги, говорящий: «Эй, невесомость не может продолжаться так долго, что-то здесь не так», — отключился. В течение первых часов в космосе я все же порой чувствовал подступающую тошноту, но это было лишь легкое неудобство, не мешавшее выполнять работу по переводу корабля в орбитальный режим.
После того как я отстегнулся, надо было открыть двери грузового отсека. Мы с Карен поплыли к панели управления, находящейся в задней части полетной палубы. Через потолочные окна над панелью был виден фрагмент грандиозного зрелища, которое нам предстояло вскоре увидеть в первый раз. Когда мы выполнили все шаги инструкции, переключили рычажки и ввели нужные данные в компьютер, огромные двери грузового отсека отворились. За дверью было окно с видом на Землю.
Сказать, что это зрелище захватывало, — значит не сказать ничего. Первое, что меня поразило, — это насколько тонкой казалась земная атмосфера: будто вся планета была обернута тонким, как бумага, одеялом. Настигло понимание, что лишь этот тонкий слой атмосферы ограждает все живое на Земле от сурового космоса. Поэтому, хотя зрелище и было необыкновенным и потрясало чисто внешне, в нем чувствовалось нечто большее, чем только внешняя красота. Мной овладело ощущение глубочайшей отделенности от всего и одновременно связи. Пронзительный физический разрыв с единственным миром, который я знал с момента рождения и который при этом мог видеть целиком, своими глазами.
Годы спустя на Земле слова другого человека, испытавшего похожие чувства, помогли мне осмыслить свои эмоции более глубоко. Мой друг Васфия Назрин поставила перед собой прекрасную цель — покорить высочайшие горные вершины семи континентов. Она приступила к этому в сорокалетнюю годовщину независимости государства Бангладеш и начала с покорения горы Килиманджаро в октябре 2011 года. Основанная Назрин кампания «Бангладеш на семи вершинах» ставит целью борьбу за права женщин в родной стране Васфии, прославление достижений женщин Бангладеш за прошедшие сорок лет, а также пропаганду активной гражданской позиции среди молодого населения страны.
Рассказывая о покорении Эвереста, Васфия написала: «Когда я взошла на Эверест, то почувствовала, как меня переполняет благодарность, словно я была буквально соединена со всеми и каждым человеком в мире, хотя и взобралась на эту гору в полном одиночестве… Сидя на вершине, я ощущала себя маленькой, меньше, чем жучок, ползающий по бескрайним горным владениям гималайских богов и богинь. И через меня шел поток глубочайшего уважения и любви к моим предкам, которые одарили меня мужеством и преданностью».
В рассказе Васфии меня больше всего поразило ощущение безграничной благодарности, которая неким образом соединяла ее со всеми людьми на земле. То же самое почувствовал и я, когда оказался в космосе: невероятную благодарность за возможность увидеть Землю такой, а еще за драгоценный дар, которым является для нас эта планета. Каким-то необъяснимым образом физическая удаленность от Земли заставила меня ощутить глубокую связь со всем ее населением. Я прекрасно помню это чувство сильнейшей признательности, но слова Васфии помогли мне лучше понять это осознание взаимосвязи с жителями нашей планеты.
Я влюбился в красоту Земли. Мы с Карен задержались у окна, восторгаясь этой грандиозной картиной. Нам еще многое предстояло сделать, поэтому мы лишь посмотрели друг на друга и улыбнулись, чувствуя, что сейчас присоединились к нескольким сотням людей, очень немногих за всю историю человечества, наблюдавших это зрелище.
Спустя несколько часов работы мы все были, наконец, готовы к окончанию этого длинного захватывающего памятного дня. Эта ночь была моей первой ночью без гравитации, когда правила, которым я следовал всю жизнь — нелепые правила в духе «нельзя спать на потолке» — потеряли свой смысл. Мы выбрали места на полу, потолке и стенах, закрепили наши спальные мешки и пожелали друг другу спокойной ночи.
Благодаря тому что я очень устал после всех волнующих событий этого дня (а также благодаря седативному эффекту фенергана — лекарства от тошноты), я быстро погрузился в сон, и это был лучший ночной сон за все двухнедельное путешествие. Однако перед сном я все же чувствовал себя немного странно: я не понимал, куда мне деть голову. Подушки не было, и моя голова просто неуклюже плавала в воздухе. Лишь тремя годами спустя, когда я провел в космосе уже много дней, мои шейные мышцы приспособились к таким странным условиям, и я смог спать в невесомости, не испытывая неудобств.
Во время космических путешествий мы обращали внимание не на дни недели, а на дни полета. А поскольку в НАСА любят всё сокращать, каждый день назывался ПД, что означает «один полный день в космосе». ПД1 и ПД2 прошли в подготовке корабля к сближению и стыковке с международной космической станцией. Периодически мы выполняли маневры, чтобы наша орбита постепенно приблизилась к орбите МКС и мы могли бы подойти ближе к станции. Немало времени я проводил с моим партнером и наставником Майком Фоссумом: мы подготавливали наши космические скафандры, чтобы после стыковки ими можно было как можно скорее воспользоваться. Когда наступил ПД3, все проснулись возбужденными: это был день запланированной стыковки со станцией, который оказался самым загруженным днем всего полета.
Издали МКС напоминала яркую звезду, но, когда мы приблизились, стала видна форма станции. МКС огромная, больше футбольного поля, и на Земле она бы весила более четырехсот тонн. Все сооружение состоит из различных модулей, построенных разными странами-партнерами. У каждого модуля свое назначение: жилье для экипажа, лаборатории, поддержка жизнеобеспечения, тренажеры, кухня и, конечно же, стратегические точки для наблюдения Земли. А теперь нашей задачей было присоединить самый большой модуль — «Кибо».
Поскольку мы были на 180 метров ниже станции, то выполнили поворотный маневр, включающий в себя 360-градусный переворот под станцией, в ходе которого экипаж МКС мог сделать очень подробные снимки теплозащитных плиток на нижней части «Дискавери». После маневра Марк подвел челнок к станции и медленно, задним ходом приблизился к ней, выполняя аккуратную стыковку. Чудесным образом после того, как мы, сближаясь со станцией, преодолели более полутора миллионов километров, наш допуск при стыковке составил всего ±7,5 см. Астронавт НАСА, член экипажа МКС Гарретт Райзман прозвонил в корабельный звонок на борту станции и объявил: “Дискавери” прибывает».
Нужно было сделать еще многое, но в конце концов все было готово, а давление воздуха между «Дискавери» и станцией выравнено. Когда мы открыли люк, Марк прокричал туда: «Эй, ребята, водопроводчика вызывали?» Мы привезли запасные части для сломанного станционного туалета. С другой стороны появилось улыбающееся лицо Гарретта: он был рад деталям для починки туалета, а еще тому, что после трех месяцев, проведенных им в космосе, к станции прибыл корабль, который отвезет его домой.
Мы все перебрались на космическую станцию, где нас приветствовали Гарретт, русский космонавт Олег Кононенко и командир МКС Сергей Волков. У нас было немного времени, чтобы поздороваться с нашими друзьями, прежде чем отправиться на посвященную технике безопасности экскурсию по станции, чтобы познакомиться с огромным сооружением и с процедурами, которым нужно следовать в случае пожара, утечки воздуха или высвобождения ядовитых веществ.
Когда экскурсия закончилась, мы с Майком спешно перенесли все наше оборудование и скафандры в шлюз станции, чтобы подготовиться к запланированному на завтра выходу в космос. Первую ночь на станции мы вдвоем провели в шлюзе, при пониженном давлении, чтобы выпустить из нашей крови лишний азот и уменьшить шансы заработать при выходе в космос кессонную болезнь. Этой ночью мы с Майком установили распорядок, которому следовали в течение трех лет и четырех совместных выходов в космос: после готовности всего оборудования, инструментов и скафандров мы, готовясь ко сну и обустраивая наш «лагерь», слушали песню «Темная сторона луны» группы «Пинк Флойд». На следующий же день в ходе финальных приготовлений к выходу в космос мы для смены настроения слушали «Лед Зеппелин» — неважно, какие именно песни, но прямо перед выходом обязательно ставили «Кашмир».
На четвертый день на орбите после прослушивания неизменного «Кашмира» мы надели скафандры и встали перед внешней дверью. Я был переполнен восторгом и опасениями. Из-за лихорадочного темпа смены событий, а также неудобств во время сна я чувствовал усталость. Мое утомление было столь велико, что я сомневался, справлюсь ли с предстоявшей работой.
После того как мы с Майком застегнули космические скафандры, Майк обнаружил неполадки у себя в системе связи, что привело к небольшой задержке на то время, пока в центре управления выясняли суть проблемы. В течение этих 15 минут бездействия я решил ненадолго вздремнуть. Поразительно, но я настолько устал, что ухитрился уснуть перед самым невероятным своим приключением, которое только мог вообразить!
Когда связь была налажена, Марк, Гарретт и Таз затолкали нас с Майком в часть шлюза, которая называется «камерой экипажа». Сначала туда головой вперед отправился Майк, за ним — ногами вперед — я, а следом все снаряжение, которое мы должны были взять с собой. Наконец мы поместились в камере экипажа, словно сардины в банке, так что больше места практически не оставалось. Марк закрыл люк, изолируя нас от остальной части станции, и около тринадцати минут мы ждали, пока воздух выйдет из шлюза, частично обратно в МКС, частично в космос. Когда воздушное давление достигло нуля, Майк открыл внешний люк, и отраженный от Земли солнечный свет затопил шлюз.
После всех необходимых проверок Хок, выполнявший роль хореографа (или, на сленге НАСА, бортового офицера) выхода в космос, радировал: «О’кей ребята, готовы к рок-н-роллу?» Майк ответил: «К рок-н-роллу готовы», — и направился к люку. Я захватил оборудование и двинулся следом. Майк, на счету которого было уже три выхода в космос, решил, что должен дать мне какой-нибудь совет: «Ронни, не смотри вниз», — вот все, что пришло ему в голову.
Я посмотрел вниз, и вверх, и во все стороны, куда только смог. Меня охватил благоговейный трепет.
Сложно было переварить это новое, противоречивое чувство. Одна часть моего мозга трепетала от великолепного зрелища, пронзенная пониманием, что это самое прекрасное, необыкновенное и радостное событие в моей жизни, а другая его часть была не в силах принять реальность происходящего. Я смотрел на все, что разворачивалось передо мной, будто в кинофильме, со стороны. Однако вскоре чувство реальности начало возвращаться; множество стоявших перед нами задач заставило меня выкинуть из головы мысли о природе реальности и приступить к работе.
Находясь в открытом космосе, мы испытывали большие перепады температур; каждые 45 минут был или восход, или закат. Когда солнце садилось, вся станция погружалась во тьму, в которой время от времени вспыхивали внешние огни станции и горели огни на шлемах скафандров. В тени температура падала до минус 150 градусов, тогда как на солнце она поднималась до 120 градусов. Скафандры — это практически автономные космические корабли с контролем температуры, так что мы не чувствовали особенного холода или жары при выходах в космос.
Таковы были условия на нашем «рабочем месте», и порой я чувствовал себя так, словно это была строительная площадка на небоскребе высотой 400 км. Вид с верхушки основной рамы МКС, которая поддерживает массивные солнечные батареи, напомнил мне фотографию, где рабочие высоко над землей едят ланч, сидя на балке во время сооружения Эмпайр-стейт-билдинг. Однако наша «строительная площадка» располагалась гораздо выше и двигалась со скоростью 8 км/с. Мои опасения по поводу усталости оказались лишними, поскольку меня охватило такое возбуждение, что я смог завершить все порученные нам задачи и даже немного больше.
За 8 дней, 17 часов и 39 минут, в течение которых наш челнок был пристыкован к станции, экипажи челнока и МКС совместно переправили большое количество оборудования и грузов, установили и активировали лабораторию «Кибо», а также выполнили необходимые работы по обслуживанию станции. Мы с Майком провели в открытом космосе в общей сложности 20 часов 32 минуты. Во время нашего третьего (и последнего) для миссии STS-124 выхода в космос мы должны были заменить 200-килограммовый бак для азота. Мне предстояло снять старый бак, перенести его к другой части станции, обменять на новый, который к тому времени должен был подготовить Майк, и доставить его назад, к месту установки. Вручную переносить столь тяжелый объект в космосе технически возможно, поскольку этот объект, как и любой другой, ничего не весит. Однако таскать громоздкий бак между разными частями станции сложно. Кроме того, по дороге можно было повредить внешнее оборудование станции — неважная перспектива. Чтобы обойти эту проблему, мы воспользовались рукой-манипулятором станции.
Манипулятор Canadarm2 — шедевр инженерной мысли. Это что-то вроде монтажного крана для сборки и присоединения различных модулей МКС. В ходе той миссии мы использовали механическую руку, чтобы достать из грузового отсека «Дискавери» массивную лабораторию «Кибо» и присоединить ее к МКС. Длина основной части манипулятора — 17,5 метра, а если прикрепить к его концу специальные стремена, можно переправлять астронавтов с оборудованием в руках между разными частями станции.
Я втиснул ноги в стремена и ухватился за ручки на азотном баке. Карен и Аки, управлявшие манипулятором со станции, перенесли меня вместе с баком подальше от основного участка рамы. Затем манипулятор выполнил маневр, который мы назвали «автомобильный дворник»: по большой дуге перенес меня через верхнюю часть станции. Самая высокая точка этой дуги отстояла от верха станции на 30 метров. Орбитальный комплекс находился на темной стороне Земли, и было жутковато подниматься над огнями станции, погружаясь во тьму.
На подходе к вершине дуги я оторвал одну руку от баллона и выключил фонари на шлеме скафандра, чтобы глаза привыкли к темноте. По мере привыкания я смотрел, как раскрывается передо мной Вселенная. Непроглядная тьма космоса мало-помалу преобразилась в чудесное световое шоу. Я смотрел уже не в пустоту — я смотрел в бесконечность. Я видел Млечный Путь и даже пролетавшие время от времени спутники. Они были видны, поскольку из-за высокой орбиты находились на солнце, отражая его лучи в мою сторону.
После того как я обменял бак, взяв новый у Майка, манипулятор понес меня назад по той же дуге, к исходному участку станции. Однако на этот раз взмах «дворника» был сделан на дневной стороне орбиты. Теперь, оказавшись на вершине дуги, я увидел в 30 метрах под собой огромную международную космическую станцию на фоне нашей необычайно прекрасной планеты, которая находилась внизу на расстоянии 380 км.
От великолепия этого зрелища захватывало дух, но еще более поражало осознание того, каким невероятным триумфом человечества является международная космическая станция. Это не только поразительное техническое достижение — пожалуй, самая сложная конструкция из когда-либо построенных, но и один из самых удивительных примеров международного сотрудничества. Стоя с огромным ящиком в руках и глядя вниз, на станцию на фоне Земли, я поразился, что пятнадцать стран (и некоторые из них помнили далеко не лучшие отношения) нашли способ отодвинуть свои разногласия в сторону и вместе создать в космосе нечто выдающееся. Я подумал, каким стал бы мир, насколько меньше было бы в нем проблем, если бы мы поняли, как достичь такого же уровня сотрудничества в наших взаимоотношениях на Земле.
Мы благополучно вернулись на станцию, и, когда я ненадолго остался один в салоне челнока, меня накрыл груз впечатлений предыдущих дней. Сейчас, после трех выходов в космос, я физически ощущал, что самая сложная часть миссии завершена, и чувствовал облегчение от того, что все прошло благополучно и все задачи выполнены. Когда я плавал по салону и вбирал в себя это ощущение, меня охватила волна глубокой благодарности — той самой, которую Васфия ощутила на вершине Эвереста. Я был благодарен за возможность испытать все это и благодарен всем, кто помогал, кто поддерживал меня в этом, особенно тем, кто молился за меня и моих товарищей. Казалось, я на самом деле чувствовал молитвы моих родных и моих друзей, и молитвы монахинь-кармелиток в Техасе и Риме, с которыми я познакомился в годы моих путешествий. Это чувство глубокой благодарности было одним из самых волнующих впечатлений всей моей жизни.
Когда время нашего пребывания на станции подошло к концу, мы пересчитали друг друга, убедились, что все, кто нужно, находятся на местах, и отстыковались от МКС. Таза мы оставили на станции, а Гарретта взяли с собой, чтобы вернуть его на Землю. После отстыковки Хок отогнал «Дискавери» подальше от станции, а затем сделал над МКС круг, чтобы мы могли сделать снимки, фиксирующие состояние ее внешнего оборудования.
Когда мы отчаливали, Гарретт спросил: «Ребята, как насчет музыки в тему?» Он разместил на полетной палубе «Дискавери» свой плеер с внешними колонками, и, пока мы отходили от станции, для нас играл «Голубой Дунай» Иоганна Штрауса, известный также как саундтрек к фильму «Космическая одиссея: 2001». В какой-то момент маневра мы оказались прямо над станцией, которая плыла на фоне ночной Земли, был виден сияющий Шанхай. Я хотел, чтобы это мгновение остановилось. Спасибо Гарретту: теперь, когда я слушаю «Голубой Дунай», эти воспоминания вновь наполняют меня.
Мне хотелось бы рассказать, что, когда я посмотрел на Землю из космоса, меня настигло мгновенное озарение, и я обрел новую, орбитальную точку зрения, вдруг осознав: все мы взаимосвязаны, мы все вместе несемся во Вселенной. Однако в действительности это произошло иначе. Перед полетом в космос у меня уже было умозрительное понимание орбитальной точки зрения. Полет лишь подтвердил то, что я уже знал, укрепил мое интуитивное ощущение.
И хотя я верю, что мир стал бы лучше, если бы каждый человек отправился в космос и встал на орбитальную точку зрения именно там, на самом деле для этого не обязательно лететь на орбиту. Не обязательно лететь в космос, чтобы понять, что все мы живем на драгоценной, хрупкой планете, что все мы здесь вместе, и вместе нам нужно преодолеть множество трудностей. Не нужно смотреть на нашу Землю с орбиты, чтобы осознать горькое противоречие между красотой этой планеты и печальными жизненными реалиями большинства ее обитателей. Для того чтобы принять орбитальную точку зрения, нужно лишь представить себе общую картину происходящего, осознавая далеко идущие последствия принимаемых нами решений, и уметь поставить себя на место другого человека. Это требует от нас сопереживания к невзгодам наших товарищей по космическому кораблю, имя которому Земля.
Я верю, что большинство людей на нашей планете хотят перемен, хотят сделать мир лучше; что большинство жителей планеты ощущают ответственность за то, чтобы оставить мир после себя лучшим, чем он был прежде. Но если так, почему у нас до сих пор столько проблем?
Оказывается, в корне многих конфликтов и неумения наладить совместную работу здесь, на Земле, лежат, в сущности, те же трудности, которые испытывали Россия и США в начале сотрудничества, которое позже переросло в партнерство по МКС, о чем мы уже знаем из первой части. Эти две страны, а также другие партнеры по МКС смогли преодолеть преграды и прийти к великому технологическому достижению, на примере которого мы можем понять орбитальную точку зрения. В следующих двух главах мы в подробностях выясним, что же такое орбитальная точка зрения и как она может помочь в решении глобальных проблем здесь, на Земле.
Войти с помощью соц. сетей: