Крестины
Неожиданно в церковь вошли мужчина и две женщины, одна из которых была женой Пеппоне, вожака местных коммунистов.
Дон Камилло, стоявший на стремянке и чистивший порошком «Сидол» нимб святого Иосифа, обернулся и спросил, чего им надо.
— Есть что окрестить, — ответил мужчина. А одна из женщин показала узелок с ребенком.
— Кто его произвел? — спросил дон Камилло, спускаясь со стремянки.
— Я, — ответила жена Пеппоне.
— Со своим мужем? — поинтересовался дон Камилло.
— А то с кем? Не с вами же! — отрезала женщина.
— Злиться тут не на что, — заметил дон Камилло, направляясь к ризнице. — Я знаю, у вас в партии теперь в моде свободная любовь, не так ли?
Проходя около алтаря, дон Камилло преклонил колени и подмигнул Распятию.
— Ты слышал, как я поддел этих безбожников?
— Перестань нести вздор, дон Камилло, — неодобрительно сказал Христос. — Будь они безбожники, они не приходили бы сюда крестить своих детей. А если бы жена Пеппоне дала тебе пощечину, ты получил бы по заслугам.
— Если бы жена Пеппоне дала мне пощечину, я бы их всех троих за шкирку и…
— И что? — сурово вопросил Христос.
— Ничего. Так, к слову пришлось, — быстро ответил дон Камилло и поднялся с колен.
— Дон Камилло, поаккуратнее, — предупредил его Иисус.
Дон Камилло облачился и подошел к купели.
— Как вы хотите его назвать? — спросил он у жены Пеппоне.
— Ленин Либеро Антонио, — ответила она.
— Езжай крестить его в СССР, — спокойно произнес дон Камилло и закрыл купель крышкой.
Руки у дона Камилло были огромные, как лопаты, и эти трое вышли, не смея дышать от страха. Дон Камилло попытался незаметно проскользнуть в ризницу, но голос Христа его остановил:
— Дон Камилло, ты поступил отвратительно! Догони этих людей, позови их обратно и окрести ребенка.
— Господи, — ответил дон Камилло, — хочу Тебе все же заметить, что крещение — это не шутка, крещение — это свято…
— Дон Камилло, — прервал его Иисус, — ты Меня собрался учить тому, что такое крещение? А ведь это Я его вам заповедал! Говорю тебе: ты поступил мерзко. Потому что если этот ребенок умрет, пока мы здесь разговариваем, то ты будешь виновен в том, что он не сможет войти в рай!
— Не надо драматизировать, Господи! С чего это он вдруг умрет — такой здоровый ребенок, кровь с молоком!
— Это не имеет значения, ему на голову может свалиться кирпич, с ним может приключиться удар… Ты должен его окрестить!
Дон Камилло развел руками:
— Господи, ну Сам подумай! Если бы знать наверняка, что он потом попадет в ад, то и ладно: но этот-то, хоть и сын столь мерзкого субъекта, может в один прекрасный день нежданно-негаданно оказаться в раю. И посуди, вправе ли я допустить, чтобы в рай попадали личности по имени Ленин? Я же забочусь о репутации рая.
— О репутации рая забочусь Я, — возвысил голос Иисус. — Мне важно, чтобы человек был честным: а зовут его Ленин или, скажем, Горшок, Мне все равно. В крайнем случае, ты мог бы напомнить этим людям, что экстравагантные имена часто создают детям неприятности.
— Ладно, — ответил дон Камилло, — я, как всегда, неправ. Попробуем спасти положение.
В эту минуту в церковь кто-то вошел. Это был Пеппоне. Один, с ребенком на руках. Пеппоне задвинул щеколду на двери.
— Я отсюда не выйду, — сказал он, — пока моего сына не окрестят тем именем, которое я хочу ему дать.
— Ну вот, — прошептал дон Камилло, обращаясь к Христу, — видишь, что это за тип? Человек преисполнился самых благих намерений, а с ним вот как разговаривают.
— А ты попробуй встать на его место, — ответил Христос. — Конечно, не следует одобрять такие методы, но понять-то можно.
Дон Камилло покачал головой.
— Я сказал, что не выйду отсюда, если вы не окрестите моего сына, как этого хочу я! — повторил Пеппоне. Он положил ребенка на скамью, снял пиджак, закатал рукава рубашки и угрожающе двинулся вперед.
— Господи, — воззвал дон Камилло. — Я полагаюсь на Тебя. Если, по-Твоему, справедливо, чтобы Твои служители уступали давлению частных лиц, — что ж, я уступлю. Но не жалуйся, если завтра они приведут теленка и потребуют, чтобы я его окрестил. Сам знаешь: главное — не создавать прецедента…
— Ну…, — ответил Христос, — в таком случае постарайся ему это втолковать…
— А если он меня поколотит?
— Прими, дон Камилло, страдания — терпи, как и Я терпел.
Дон Камилло повернулся к Пеппоне:
— Хорошо, — сказал он, — ребенок выйдет отсюда окрещенным, но только не этим проклятым именем.
— Дон Камилло, — тихо сказал Пеппоне, — помните, живот у меня слабое место из-за той пули, которую я схлопотал в горах, так что никаких ударов ниже пояса, не то я пущу в ход скамейку.
— Не волнуйся, Пеппоне, я буду метить исключительно в верхнюю половину, — ответил дон Камилло и дал ему в ухо.
Оба они были здоровенными мужиками с железными ручищами, так что от их ударов и оплеух звенел воздух. На двадцатой минуте молчаливой и яростной схватки дон Камилло услышал за своей спиной голос:
— Давай, дон Камилло, целься в челюсть!
Это был голос Христа из-под алтарного свода. Дон Камилло врезал в челюсть, и Пеппоне рухнул.
Он провалялся на полу минут десять, после чего встал, потер подбородок, привел себя в порядок, надел пиджак, повязал на шею красный платок и взял на руки ребенка.
Дон Камилло в полном облачении уже ждал его у купели — невозмутимый, как скала. Пеппоне медленно приблизился.
— Как мы его назовем? — спросил дон Камилло.
— Камилло Либеро Антонио, — прошептал Пеппоне.
Дон Камилло покачал головой:
— Нет уж, назовем его Либеро Камилло Ленин, — сказал он. — И Лениным тоже: там, где есть Камилло, Ленину не разгуляться.
— Аминь, — пробормотал Пеппоне, ощупывая челюсть.
Когда все уже было закончено и дон Камилло шел мимо алтаря, Христос сказал, улыбнувшись:
— По правде, дон Камилло, с политикой ты справляешься лучше, чем Я.
— Да и с мордобоем тоже, — гордо ответствовал дон Камилло, с подчеркнутым равнодушием ощупывая огромную шишку на лбу.
Назад: Исповеданный грех
Дальше: Манифест
