Грубияны
Дон Камилло уже неделю носился как угорелый, он так нервничал, что даже есть забывал. И тут, когда он возвращался из соседней деревни, на самом въезде в городок, дорогу его велосипеду преградили люди, копавшие канаву. Это был строительный ров аккурат посреди улицы, и еще утром его тут не было.
— Мы кладем новые трубы для канализации, — объяснил ему один из рабочих, — по приказу мэра.
Дон Камилло отправился прямиком в муниципалитет. Представ перед Пеппоне, он в гневе закричал:
— С ума тут с вами сойдешь! А теперь вы, значит, тут ров придумали, с трубами? Вы что, не знаете, что сегодня пятница?
— Ну и? — удивился Пеппоне. — Что, по пятницам уже нельзя выкапывать рвы?
Дон Камилло зарычал:
— Ты что, не понимаешь, что до воскресенья осталось меньше двух дней?
Пеппоне всполошился. Он позвонил в колокольчик, и к ним сразу же вошел Нахал.
— Слушай, тут наш дорогой пастырь утверждает, что поскольку сегодня пятница, то до воскресенья остается меньше двух дней. Как тебе это, а?
Нахал старательно обдумал заданный вопрос, достал карандаш, бумажку, произвел какие-то подсчеты.
— Нуда, — изрек он, — учитывая, что сейчас четыре часа дня, то есть до полуночи нам остается восемь часов, воскресенье наступит через тридцать два часа.
Дон Камилло с трудом сдерживался и все-таки не выдержал:
— Теперь мне все понятно! Это подстроено специально, чтобы сорвать визит епископа!
— Отче, — обратился к нему Пеппоне, — как связаны канализация и визит епископа? И вообще, а кто такой этот епископ? Зачем он сюда заявится?
— Чтобы мерзкую твою душу отправить прямиком в пекло! — взорвался дон Камилло. — Сию секунду канава должна быть закопана, иначе епископ не попадет в город!
— Как это не попадет? — притворно опешил Пеппоне. — А вы как попали в город? Там досточка специальная положена, если я ничего не путаю.
— Но епископ приедет на машине! — воскликнул дон Камилло. — Нельзя ссаживать из машины епископа!
— Извините, я не знал, что епископы не умеют ходить ногами, — ответил Пеппоне, — это, конечно, меняет дело. Эй, Нахал, звони скорее в большой город, скажи, чтобы прислали подъемный кран. Поставим кран у канавы, подъедет машина с епископом, мы ее обвяжем под брюхом, кран ее подхватит, перенесет на ту сторону рва, и епископу не нужно будет выходить из машины. Все понял?
— Так точно, командир, — ответил Нахал. — Кран какого цвета предпочитаете?
— Закажи никелированный или хромированный, — будет лучше смотреться.
В подобные моменты даже те люди, которые не обладают бронебойными кулаками дона Камилло, лезут в драку. У него, однако, была такая черта в характере — именно в эти мгновения он становился совершенно спокоен. А все потому, что думал: «Если они нагло ведут себя прямо перед моим носом, значит, хотят ответной реакции. То есть если я ему сию минуту дам в глаз, я не просто Пеппоне врежу, а законно избранному мэру при исполнении служебных обязанностей. А это сразу вызовет громкий скандал и породит неприязнь ко мне, а значит, и к епископу».
— Да ладно, неважно, — сказал он, — епископы тоже умеют ходить ногами.
Во время вечерней мессы дон Камилло говорил, чуть не плача, и убеждал прихожан сохранять спокойствие и молиться Богу, чтобы Он просветил разум синьора мэра и позволил сохранить торжественность церемонии въезда епископа в городок и не омрачать крестного хода переправой через ров по одному по шаткой досточке. Также следовало просить Бога удержать эти хлипкие мостки, чтобы они не сломались при переходе, обратив, таким образом, день радости и ликования в день скорби.
Эта коварная проповедь возымела действие на женщин. Сразу после мессы они устремились к дому Пеппоне и столько всего наговорили, такие слова отправили в его адрес, что он в конце концов не выдержал, высунулся в окно и велел им убираться к чертовой матери, обещая, что ров закопают.
Так что все шло вроде хорошо. Но в воскресенье утром весь городок оказался завешанным огромными печатными плакатами следующего содержания:
Товарищи!Реакционные силы, придравшись к началу общественно-полезных работ коммунальных служб, устроили недостойное выступление, задевающее наши демократические чувства. В воскресенье наш населенный пункт посетит тот самый представитель иностранного государства, который косвенно вдохновил всю эту шумиху. Мы понимаем все ваше возмущение и негодование, но призываем вас воздержаться от всякого проявления, которое могло бы осложнить наши межгосударственные отношения. Категорически настаиваем на встрече представителя иностранной державы с полным достоинства безразличием.Да здравствует демократическая республика!Да здравствует пролетариат!Да здравствует СССР!
И это еще не все. Красные были в полной боевой готовности. У них было задание (и это сразу бросалось в глаза) ходить туда-сюда «с полным достоинства безразличием», нарочито алея шейными платками и не менее яркими красными галстуками.
Дон Камилло, бледный как смерть, забежал на минутку в церковь, но тут же устремился к выходу.
— Дон Камилло, — позвал его Христос, — куда это ты так спешишь?
— Надо встретить епископа на большой дороге, — объяснил дон Камилло, — а это не близко. К тому же вдоль дороги толпится куча народа в красных платках. Если епископ меня не увидит, он подумает, что заехал в Сталинград.
— А что, эти, в красных платках, иностранцы или придерживаются иной религии?
— Да нет, это все те же негодяи, которых Ты время от времени лицезреешь здесь, в церкви.
— В таком случае, дон Камилло, пойди и положи в шкаф то, что ты привязал себе под рясу.
Дон Камилло вытащил из-под рясы автомат и отнес его в ризницу.
— Я сообщу, когда ты сможешь его забрать, — строго сказал Христос.
— Ну тогда мне капут! — воскликнул дон Камилло. — Я никогда не дождусь того, что Ты мне прикажешь взять автомат. А между прочим, в Ветхом Завете, во многих случаях…
— Иди отсюда, реакционер, — с усмешкой сказал Христос, — пока ты тут болтаешь, твой беззащитный старенький епископ — один в пучине красных дьяволят.
* * *
А беззащитный старенький епископ и впрямь был посреди толпы красных. Верующие с семи утра расположились по обочинам большой дороги и выстроились в восторженный коридор. Но за несколько минут до приезда епископа, то есть как только Пеппоне углядел дымовой сигнал первого патруля о том, что враг приближается, красные молниеносно выдвинулись на полкилометра дальше по дороге, так что подъезжающий епископ обнаружил дорогу запруженной толпой в красных платках на шее. Красные ходили туда-сюда, останавливались поболтать и являли живое безразличие к автомобилю, пытающемуся звуками клаксона расчистить себе дорогу.
Это было ровно то «полное достоинства безразличие», которого требовало руководство. Пеппоне и его шайка, также затесавшиеся в толпу, сияли от радости.
Епископ, тот самый древний старик, седой и сгорбленный, который говорил так, будто говорит и не он, а сам собой раздается голос из прошлого века, сразу понял, что столкнулся с «полным достоинства безразличием», и приказал остановить машину.
Машина была открытая, поэтому, когда у епископа не хватило сил повернуть ручку двери, Нахал невольно поддался искушению и, несмотря на полученный от Пеппоне пинок в щиколотку, распахнул дверцу и помог епископу выйти из машины.
— Спасибо, сын мой, — сказал ему епископ. — Я чувствую, мне лучше прогуляться в городок пешком.
— Далековато будет, — пробормотал Серый и тоже получил пинок.
— Не страшно, — с улыбкой ответил епископ, — я ни в коем случае не намерен мешать вашим политическим собраниям.
— У нас не политическое собрание, — мрачно объяснил Пеппоне, — это рабочий класс разговаривает о своих проблемах. Сидите лучше в машине.
Но епископ уже вышел из машины, и Нахал схлопотал второй пинок, потому что, заметив нетвердую походку епископа, не удержался и подал ему руку, чтобы тот мог опереться.
— Спасибо, спасибо, сын мой, — сказал епископ и пошел по дороге, приказав своему секретарю скрыться с глаз долой и оставить его одного.
Так он и прибыл на территорию, занятую подразделениями дона Камилло — во главе несметной орды красных, которые следовали за ним в мрачном молчании. Рядом с епископом вышагивал Пеппоне, а с ним весь его генеральный штаб и самые бойкие активисты. Ведь, как Пеппоне и предупреждал, достаточно одному кретину сделать неверный шаг в сторону «этого вот иностранного представителя», чтобы потом реакция могла спекулировать целую вечность.
— Вот так, — сказал Пеппоне в заключение, — девиз дня остается прежним: «Полное достоинства безразличие».
Дон Камилло, завидев епископа, поспешил ему навстречу.
— Простите, Владыка, — воскликнул он в волнении, — это, право не моя вина! Мы ожидали вас здесь всем приходом, но тут в самую последнюю минуту…
— Не переживай, — епископ улыбнулся дону Камилло, — мне просто захотелось прогуляться немного пешком. Все епископы, когда стареют, немного выживают из ума.
Тут прихожане дона Камилло захлопали, заиграли духовые, и епископ с довольным видом осмотрелся.
— Замечательный городок, — сказал он и двинулся дальше, — красивый, веселый, ухоженный. У вас тут, должно быть, отличные градоначальники.
— Мы делаем все, что можем, на благо народа, — ответил Нахал и тут же получил третий пинок от Пеппоне.
Епископ дошел до площади, увидел новый фонтан и остановился.
— О, фонтан, посреди Низины! — воскликнул он удивленно. — Значит, у вас нет проблем с водой.
— Главное, уметь ее найти, Ваше Преосвященство, — ответил Серый, которому фонтан был обязан своим существованием. — Мы проложили триста метров труб, и вода полилась, с Божьей помощью.
Серый получил положенный ему пинок.
Фонтан стоял прямо перед «Народным домом», и епископ заинтересовался этим совершенно новым, большим и красивым зданием.
— А это что за дворец?
— Это «Народный дом», — с гордостью ответил Пеппоне.
— Потрясающий! — воскликнул епископ.
— Может, хотите зайти? — спросил Пеппоне машинально и тут же получил болезненный пинок по ногам. На этот раз от дона Камилло.
Появившийся секретарь епископа, худенький юноша в очках и с большим носом, поспешил было сделать епископу знак, что не стоило бы ему соглашаться на это неуместное предложение, но епископ уже входил в «Народный дом». Его провели по всему дому и все показали: и спортивный зал, и читальню, и библиотеку. В библиотеке епископ стал читать названия на корешках книг. У шкафа с «политическими» книгами, забитого пропагандистскими брошюрами, он тяжело вздохнул, но ничего не сказал.
Пеппоне услышал этот вздох и прошептал:
— Ваше Преосвященство, их никто не читает.
Пеппоне не стал водить епископа по кабинетам, но не удержался и показал ему свою гордость — театральный зал. Выходя оттуда, епископ оказался прямо перед огромным портретом человека с маленькими глазами и большими усами.
— Политика, сами понимаете, — тихо-тихо пояснил Пеппоне. — И потом, в глубине души не такой уж он и плохой человек.
— Да просветит Господь и его разум, — также шепотом откликнулся епископ.
Все это время дон Камилло пребывал в сильнейшем смятении. С одной стороны, его выводила из себя наглость Пеппоне, который подло воспользовался добротой епископа, чтобы похвалиться своим «Народным домом», и душа его требовала отмщения. Но, с другой стороны, дону Камилло хотелось, чтобы епископ увидел, какой у них отличный и прогрессивный городок. К тому же епископ под впечатлением от размаха коммунистов, должен будет еще выше оценить «Сад-клуб» дона Камилло.
Экскурсия завершилась. Дон Камилло подошел к епископу и сказал так громко, чтобы Пеппоне его точно услышал:
— Как жаль, Владыка, что синьор Пеппоне не показал вам своего арсенала, говорят, другого такого в округе нет!
Пеппоне уже было раскрыл рот, чтобы возразить, но епископ опередил его с ответом:
— Не может быть, чтобы он был больше твоего!
— Точно, — одобрительно хмыкнул Серый.
— Да у него гранатомет 81-го калибра где-то прикопан, — заявил Нахал.
Епископ повернулся к Пеппоновой свите.
— Вы сами захотели его обратно. Вот и живите с ним. Я вам говорил, что он опасен.
— Нас такими не испугаешь! — поморщился Пеппоне.
— Вот и приглядывайте за ним, — посоветовал епископ.
Дон Камилло покачал головой.
— Вы, Владыка, все шутите, и даже не представляете себе, что это за народ!
Выходя, епископ заметил наклеенный поверху на стенгазету плакат и прочел его.
— О! К вам должен приехать представитель какой-то иностранной державы. Кто же это, дон Камилло?
— Я не слежу за политикой. Надо спросить того, кто написал этот плакат. Синьор Пеппоне, Владыка интересуется, что это за представитель иностранной державы, о котором говорит ваш плакат.
— Ну, — замялся Пеппоне, — американцы, как всегда…
— Понял, — сказал епископ, — те, которые приезжают нефть тут искать, верно?
— Да-да, вечно они, негодяи. Вся нефть наша!
— Конечно, — с большой серьезностью подтвердил епископ. — Как хорошо, что вы призываете людей к спокойствию и велите ограничить им проявления негодавания полным достоинства безразличием. Мы же не хотим вконец испортить отношения с Америкой, не правда ли?
Пеппоне развел руками.
— Ваше преосвященство, вы же понимаете, человек терпит-терпит, а потом ему сносит крышу!
У дверей церкви епископа встречала шеренга детей из «Сада-клуба» дона Камилло. Они спели ему приветственную песню. А затем из шеренги вышел букет цветов и медленно приблизился к епископу. Перед епископом букет остановился, приподнялся, и под ним показался такой маленький, хорошенький, кудрявый и нарядный мальчик, что все женщины с ума посходили от восхищения.
Потом все замолчали, а мальчонка на едином дыхании, ни разу не запнувшись, прочел епископу стихотворение звонким, как лесной ручеек, голоском. Раздались крики восторга, все говорили, что это — настоящее чудо.
Пеппоне подошел к дону Камилло.
— Вот подлец, — сказал он ему на ухо, — воспользоваться невинным младенцем, чтобы выставить меня ослом перед всем городом! Я Вам все кости переломаю. А мальчишку!.. Вы у меня еще увидите! Испортили мне мальчишку, пойду, брошу его в По!
— Счастливого пути, — ответил дон Камилло. — Твой сын, что хочешь, то и делай.
* * *
Это была поистине ужасная сцена чудовищного насилия. Пеппоне схватил бедного ребенка под мышку, отволок его на берег реки и, угрожая страшной расправой, заставил его три раза подряд прочитать с выражением стихотворение, выученное для епископа. Для бедного, старого епископа, слабого и наивного, который, будучи «представителем иностранной державы» (Ватикана), был встречен в городке «с полным достоинства безразличием».
