Полуночный звон
Вот уже некоторое время дон Камилло ощущал на себе чей-то взгляд. Он резко оборачивался, шагая по полям или посреди улицы, но никого не было видно, однако дон Камилло был уверен, что пошарь он получше в кустах или за плетнем, он нашел бы и эти глаза, и все, что к ним прилагается.
Раза два он слышал подозрительный шорох за дверью, выглядывал, но видел лишь тень.
— Оставь, — сказал ему Христос, когда дон Камилло пришел к Нему за советом. — Пара глаз дурного не сделает.
— Хотелось бы знать, эта пара глаз расхаживает сама по себе или в сопровождении третьего глаза, скажем, девятого калибра? — вздохнул дон Камилло. — Это всего лишь деталь, конечно, но и у нее есть свое значение.
— Дон Камилло, ничто не может подкосить чистую совесть.
— Я знаю, Господи, — снова вздохнул дон Камилло. — Беда в том, что обычно люди, которые ведут себя подобным образом, стреляют не по совести, а в спину.
Однако дон Камилло так ничего и не предпринял. Прошло еще какое-то время, и вот однажды вечером, когда он сидел и читал у себя в приходском доме, он внезапно почувствовал взгляд этих глаз.
Их-таки было три: поднимая голову от книги, дон Камилло сначала увидел черный глаз пистолета, а потом поймал взгляд Белобрысого.
— Мне поднять руки? — невозмутимо спросил дон Камилло.
— Да я ничего вам не сделаю, — ответил Белобрысый, убирая пистолет в карман пиджака, — просто опасался, что вы испугаетесь, вот так внезапно меня увидев, и начнете орать.
— Понимаю, — сказал дон Камилло. — А тебе не пришло в голову, что если бы ты просто постучал в дверь, то можно было бы не тратить понапрасну силы?
Белобрысый не ответил, он подошел к окну и оперся о подоконник. Затем резко обернулся и подсел к столу дона Камилло.
Волосы его были спутаны, под глазами — черные мешки, лоб покрылся потом.
— Дон Камилло, — сказал он сквозь зубы, — того мужика из дома на дамбе — это я пришил.
Дон Камилло закурил сигару.
— A-а, того с дамбы, — сказал он равнодушно. — Дело старое, политическое, подпадает под амнистию. Чего ты суетишься? Перед законом ты чист.
Белобрысый дернул плечами.
— Плевать я хотел на эту амнистию, — сказал он зло. — Каждую ночь, как только я гашу свет, я чувствую его у своей постели. И не понимаю, что это такое!
Дон Камилло выдохнул голубой сигарный дымок.
— Да ничего такого, Белобрысый. Вот тебе мой совет — спи при включенном свете.
Белобрысый вскочил.
— Шутки шутить можете с идиотом Пеппоне, — крикнул он, — не со мной!
Дон Камилло покачал головой.
— Во-первых, Пеппоне совсем не идиот, а во-вторых, это единственное, что я могу для тебя сделать.
— Если свечек нужно купить или на церковь пожертвовать — я заплачу, — закричал Белобрысый. — Но вы должны прочесть разрешительную молитву! К тому же, перед законом я чист!
— Хорошо, сын мой, — нежно сказал дон Камилло, — но беда в том, что амнистии для совести не объявили. Так что тут мы все еще живем по старой схеме. Чтобы получить разрешение, нужно раскаяться в содеянном, доказать свое раскаяние и заслужить прощение. Это не быстро.
Белобрысый ухмыльнулся.
— Чтобы я раскаялся? Раскаялся в том, что пришил того с дамбы? Мне жаль, что я лишь его одного положил!
— По этой части я совершенно некомпетентен. Но если твоя совесть говорит тебе, что ты поступил правильно, то у тебя все в порядке, — сказал дон Камилло. Он раскрыл книгу и положил ее перед Белобрысым. — Видишь, у нас есть совершенно четкие указания: никаких исключений ни для какой политической подоплеки. Пятая — не убий, седьмая — не укради.
— А это тут при чем? — спросил Белобрысый замогильным голосом.
— Не знаю, — успокоил его дон Камилло, — но мне показалось, ты сказал, что под предлогом политических разногласий ты его прикончил и взял себе его деньги.
— Не говорил я этого, — завопил Белобрысый, выхватывая из кармана пистолет. Он наставил его прямо в лицо дону Камилло. — Не говорил, но так оно и есть! Так оно и было, но, если вы посмеете хоть кому-нибудь сказать, я вас пристрелю.
— Мы о таком не говорим и самому Господу Богу, — сказал дон Камилло успокоительно. — Впрочем, Он об этом знает лучше, чем кто бы то ни было.
Казалось, Белобрысого это успокоило. Он разжал руку и посмотрел на пистолет у себя на ладони.
— Во дурень! — засмеялся он. — Забыл, что он не заряжен.
Он вставил патрон в барабан.
— Дон Камилло, — сказал он каким-то не своим голосом, — мне надоело чувствовать его у моей постели. Так что выбирайте: или вы даете мне разрешение, или я стреляю.
Пистолет подрагивал у него в руке. Дон Камилло посмотрел ему в глаза и побледнел.
— Иисусе, — мысленно воззвал дон Камилло, — это бешеный пес, он выстрелит. Разрешение грехов, данное в таких условиях, ведь недействительно, правда? Что мне делать?
— Если тебе страшно, отпусти ему.
Дон Камилло скрестил руки на груди.
— Нет, Белобрысый, — сказал он.
— Дон Камилло, дайте мне разрешение или я выстрелю.
— Нет.
Белобрысый нажал на курок. Курок щелкнул. Но выстрела не последовало.
И тогда выстрелил дон Камилло. И его выстрел попал точно в цель, потому что затрещины дона Камилло в жизни не давали осечки.
Он бросился на колокольню и зазвонил праздничным перезвоном в одиннадцать часов вечера. Все подумали, что дон Камилло сошел с ума. Все, кроме Христа, который качал головой, улыбаясь. И кроме Белобрысого, которого перезвон застал на берегу реки, когда он уже собрался прыгнуть в черную воду. Но звон колоколов догнал его и остановил.
Белобрысый вернулся: он услышал новый голос, обращенный к нему. И это было настоящее чудо, потому что пистолет, дающий осечку, — штука из нашего мира, а священник, трезвонящий среди ночи, — из мира иного.
Назад: Мститель
Дальше: Люди и скот
