Бомба

Происходило это в те дни, когда в парламенте и на страницах газет народ хватал друг друга за грудки из-за той самой статьи в Конституции, что прежде была № 4 а потом стала № 7. Поскольку речь в ней шла о религии и Церкви, дон Камилло с головой окунулся в дебаты. А когда дон Камилло уверен, что стоит за правое дело, он неостановим, как танк. Для его оппонентов это было делом партийного значения: принятие или отклонение этой статьи воспринималось ими как знак политического превосходства, победы сильнейшего. И отношения дона Камилло с красными все накалялись, а в воздухе запахло дракой.

— Мы желаем, чтобы день, когда статья провалится, стал радостным днем для всех, — заявил Пеппоне на собрании партячейки, — поэтому в празднованиях должен принять участие и наш достопочтенный пастырь…

Он распорядился, чтобы из тряпок и соломы изготовили роскошного дона Камилло, написали ему на животе «Статья № 4», устроили пышную процессию и с музыкой отнесли его на кладбище.

Дона Камилло, конечно же, сразу об этом известили, и он не преминул отправить к Пеппоне гонца спросить, согласен ли Пеппоне немедленно, не дожидаясь утверждения статьи, уступить дону Камилло здание парткома для собраний кружка католических домохозяек.

На следующее утро на церковном дворе появился Нахал, а с ним еще пять-шесть человек из красных. Они принялись что-то громко обсуждать, размахивая руками и показывая то на одну, то на другую сторону приходского дома.

— А я бы сказал, что под танцзал надо отвести весь первый этаж, а буфет сделать на втором.

— Ну, при желании можно снести перегородку между приходским домом и приделом Святого Антония, поставить стенку между приделом и церковью и в приделе устроить буфет.

— Нет, это слишком сложно. А куда мы нашего драгоценного пастыря-то поселим, в подвал, что ли?

— Сыро там ему будет, бедняге. Лучше на чердак…

— Можно было б его попросту повесить на фонарном столбе…

— Ну, нет! В городке все еще остаются три-четыре католика, надо удовлетворить их религиозные потребности. Оставим им попа, какой от него, бедняжки, вред-то?

Дон Камилло подслушивал, спрятавшись за оконным ставнем на втором этаже, сердце у него стучало, как старый мотор на крутом подъеме. В конце концов он не выдержал, распахнул ставни и высунулся с винтовкой в левой руке и коробкой с патронами — в правой.

— Эй, Нахал, а скажи мне как знаток, — сказал дон Камилло, — по бекасам каким калибром лучше заряжать?

— Это зависит, — ответил Нахал и поспешил ретироваться вместе со всей своей бандой.

Вот так и обстояли дела в городке вплоть до того дня, пока неожиданно не пришли газеты с известием, что статья № 7 утверждена и что левые голосовали «за».

Дон Камилло устремился к алтарю, размахивая газетой, но Христос не дал ему заговорить.

— Знаю-знаю, — сказал Иисус. — А ты, дон Камилло, надень свой плащ и пройдись, прогуляйся по полям до вечера. Только смотри, чтобы тебя не занесло в городок, а особенно туда, где собираются красные.

— Ты думаешь, я их боюсь? — возмутился дон Камилло.

— Напротив, дон Камилло, и именно поэтому Мне бы не хотелось, чтобы ты шел спрашивать у Пеппоне, когда состоятся похороны статьи № 7 и где он там собрался делать буфет, на первом или втором этаже приходского дома.

Дон Камилло развел руками.

— Господи, — сказал он, благородно оскорбившись, — ты осуждаешь гипотетические намерения. Я и не думал даже… С другой стороны, надо принять во внимание, что синьор Пеппоне….

— Я принял во внимание все, что следует, дон Камилло, и пришел к выводу, что тебе необходимо совершить прогулку по полям.

— Да будет воля Твоя, — ответил дон Камилло.

Дон Камилло вернулся поздно вечером.

— Молодец, дон Камилло, — похвалил его Христос, увидев его вновь перед алтарем. — Хорошо погулял?

— Отлично, — ответил дон Камилло, — спасибо за совет. Я прекрасно провел день, на душе у меня полегчало, и сердце мое было чисто, как крылышко у бабочки. На лоне природы становишься лучше. И всякая досада и неприязнь, ревность и зависть кажутся мелочными и ничтожными!

— Так и есть, дон Камилло, — одобрительно кивнул Христос, — так и есть.

— Но, если Ты не против, я сбегал бы теперь на минутку в табачную лавку за сигарой. Прости меня за такое нахальство, но мне кажется, сегодня я ее заслужил.

— Конечно, ты ее заслужил, дон Камилло. Иди, только сначала, зажги Мне, пожалуйста, вон ту большую свечу слева. Грустно видеть ее потушенной.

— Все что угодно, — воскликнул дон Камилло и стал рыться в карманах в поисках спичек.

— Побереги спички, — посоветовал ему Христос, — зажги просто кусочек бумажки от той свечи, что за тобой.

— Бумажку найти не так просто…

— Бедный мой дон Камилло, — улыбнулся Христос, — ты становишься забывчив. А то письмо в кармане, которое ты собирался порвать? Ты его лучше сожги: сразу убьешь двух зайцев.

— И правда, — признал дон Камилло, сжав зубы. Он вынул из кармана письмо и поднес его к пламени свечи. Бумага вспыхнула. Это было письмо, адресованное Пеппоне, в котором Пеппоне предлагалось, раз уж все красные и крайне левые проголосовали за статью № 7, учредить административно-церковный совет, чтобы надзирать за всеми грехами прихода и совместно с доном Камилло назначать грешникам епитимьи. И что он, дон Камилло, готов рассмотреть любые предложения и будет рад, если товарищ Пеппоне или товарищ Нахал соизволят сказать пару проповедей по случаю Святой Пасхи. А он в таком случае с удовольствием придет разъяснить членам компартии глубинный, тайный, религиозный смысл марксизма.

— А теперь можешь идти, дон Камилло, — сказал Христос, после того как письмо превратилось в кучку пепла, — теперь Я спокоен, что, оказавшись в табачной лавке, ты случайно, по рассеянности, не приклеишь марку и не отправишь это послание.

Но дон Камилло предпочел пойти спать. При этом он ворчал, что и во времена Минкульпопа жилось легче.

Приближалась Пасха. Пеппоне, собрав всех красных активистов городка и окрестностей, надрывался, стараясь растолковать, что красные депутаты отлично поступили, проголосовав за статью № 7 об особом значении Католической Церкви для жизни Итальянской Республики.

— Прежде всего, они это сделали, чтобы не задевать религиозные чувства народных масс. Так и Шеф сказал, а уж он-то знает, что говорит, и в наших разъяснениях не нуждается. Во-вторых, они это сделали, чтобы реакция не могла использвать эту историю для своей выгоды, хныча над несчастной участью бедного старичка Папы, которого мы, дескать, хотим по миру пустить. Так сказал секретарь Партии, а у него есть голова на плечах, и не пустая голова. Ну, а в-третьих, потому, что цель оправдывает средства, это я вам говорю, а я тоже не дурак. Так что вот, чтобы взять власть, что угодно сгодится. А тогда уж клерикалы и реакционеры со своей статьей № 7 узнают, чем пахнет статья № 8.

Так закончил свою речь Пеппоне и в заключение схватил со стола железное кольцо, служившее ему пресс-папье, согнул его в восьмерку своими ручищами, и все сразу поняли, что он хотел сказать, и завопили от восторга.

Пеппоне вытер пот со лба. Отлично было придумано, положить кольцо на стол и воспользоваться им для шутки про статью № 8.

Он был доволен и подвел итог:

— Пока сохраняем полное и абсолютное спокойствие. Но, как бы то ни было, 7-я там статья или нет, мы идем своим путем, и не отклонимся от него ни на тысячную долю миллиметра, и не потерпим никакого вмешательства извне. Никакого.

В этот самый момент распахнулась входная дверь и вошел дон Камилло с кропилом в руках, а за ним два мальчика в стихарях, с чашей святой воды и сумкой для сбора яиц.

Наступила мертвая, леденящая тишина. Дон Камилло, не говоря ни слова, сделал несколько шагов вперед и окропил всех присутствующих. Потом передал кропило мальчику, а сам обошел всех и каждому дал по бумажной иконке.

— А тебе — образ св. Лючии, — сказал он, дойдя до Пеппоне, — она сохранит твое зрение, товарищ.

Затем он щедро покропил портрет Большого Шефа и, слегка кивнув головой, вышел, закрыв за собой дверь.

Ошарашенный Пеппоне смотрел, открыв рот, на иконку в своих руках, потом глянул на дверь и испустил нечеловеческий вопль:

— Держите меня, а то я прибью его!

Его схватили и держали. Так что дон Камилло мог беспрепятственно вернуться домой. Он шел, гордо выпятив грудь, и просто сиял от радости.

Христос на Распятии в главном алтаре был все еще покрыт черным бархатом, но появление дона Камилло в церкви не осталось Им не замеченным.

— Дон Камилло, — сказал Он строго.

— Господи, я же благословляю перед Пасхой телят и куриц, так почему я не должен благословить Пеппоне и его ребят? Разве я сделал что-то не так?

— Все так, и ты, конечно, прав. Но ты все равно хулиган, дон Камилло.

Пасхальным утром дон Камилло вышел из приходского дома и у самой двери увидел огромадное шоколадное яйцо, обернутое великолепным красным шелком. Точнее, восхитительное яйцо, очень похожее на шоколадное, но на самом деле представляющее собой обыкновенную стокилограммовую бомбу со спиленными лопастями стабилизатора и выкрашенную в коричневый цвет.

Война затронула и городок дона Камилло, сюда не раз прилетали самолеты и сбрасывали бомбы. Самолеты бомбили город с низкого полета, а потому многие из этих проклятых снарядов не взорвались и оставались то чуть воткнутыми в землю, то просто лежащими на полях. Позже приехали откуда-то два сапера, взорвали те бомбы, что были подальше, и обезвредили те, что нельзя было взорвать из-за непосредственной близости их к жилым домам. Все, что можно было, они сложили в кучу и потом забрали. А одна из таких бомб упала на старую мельницу и застряла в крыше, зажатая между стеной и основной потолочной балкой. Там ее и оставили, потому что на мельнице больше никто не жил, и опасности она после изъятия запала не представляла. Вот ее-то, отрезав лопасти стабилизатора и перекрасив, неизвестные подарили дону Камилло в качестве пасхального яйца.

Впрочем, не такие уж они были и неизвестные, потому что под крупной надписью «Христос Васкресе» через «а» было написано помельче: «В благодарность за нанесенный визит». И красная лента, конечно.

Все это было хорошо подготовлено, потому что, когда дон Камилло оторвал глаза от странного яйца, он увидел пред собой площадь, полную народа. Эти гады назначили себе здесь сходку, чтобы полюбоваться растерянным видом дона Камилло.

Дон Камилло рассерженно пнул железную глыбу. Она не дрогнула.

— Мощная штука, — крикнул кто-то из толпы.

— Тут придется в трансагентство обращаться, — завопил еще один.

Вокруг заухмылялись.

— А ты ее святой водой окропи, глядишь, сама укатится, — пошутил третий.

Дон Камилло обернулся и встретил взгляд Пеппоне. Пеппоне стоял в первом ряду, окруженный своим парткомом, и ухмылялся, скрестив руки на груди.

Дон Камилло побледнел. У него задрожали ноги.

Очень медленно он нагнулся и ухватил огромными ручищами бомбу за края.

Наступила тишина. Люди, в ужасе вытаращив глаза и затаив дыхание, смотрели на дона Камилло.

— Господи! — в отчаянии воззвал дон Камилло шепотом.

— Вперед, дон Камилло, — приободрил его голос, донесшийся из алтаря.

Хрустнули кости. Дон Камилло казался живым исполином, колоссом. Постепенно, но уверенно он распрямлялся, намертво ухватив гигантскую железяку. Он постоял минуту, глядя на толпу, а потом двинулся вперед. Каждый шаг был весом в тонну. Он вышел за церковную ограду и медленно, но неотвратимо как рок стал продвигаться через площадь. Онемевшая толпа шла за ним.

Он пересек площадь и остановился перед зданием парткома. Толпа замерла.

— Господи! — прошептал дон Камилло.

— Давай, дон Камилло! — ответил ему голос с той стороны площади, из алтаря церкви. — Вперед!

Дон Камилло собрался, напрягся и единым движением взял бомбу на грудь. Еще один рывок — и бомба начала подниматься. Толпу объял ужас.

Вот руки выпрямились, и бомба застыла над головой дона Камилло.

С грохотом она покатилась и замерла у самой двери парткома.

Дон Камилло повернулся к толпе.

— Возвращено отправителю, — сказал он громко, — «Воскресе» пишется через «о». Исправьте, а тогда уж и посылайте.

Толпа расступилась, и торжествующий дон Камилло вернулся к приходскому дому.

Пеппоне не стал возвращать бомбу. Три человека затащили ее на телегу и сбросили в овраг подальше от городка.

Бомба скатилась по склону, но застряла в кустах, не долетев до дна. И остановилась там стоймя, так что издалека можно было прочесть: «Христос Васкресе!».

А через три дня в овраг пришла попастись коза. Она задела бомбу, и та покатилась дальше, но метра через два ударилась о камень и со страшным грохотом взорвалась. И хотя овраг был далеко от городка, тридцать домов осталось после этого взрыва без стекол.

Через несколько минут Пеппоне, задыхаясь, вбежал в приходской дом. Дон Камилло как раз поднимался по лестнице.

— А я-то, — еле выдохнул Пеппоне, — я-то целый вечер по ней молотком стучал, откручивая эти лопасти!..

— А я…, — прошептал дон Камилло и остановился, заново представив себе сцену на площади.

— Пойду прилягу, — простонал Пеппоне.

— Ия вот как раз собирался, — еле слышно ответил дон Камилло.

Он принес в свою спальню Распятие.

— Прости за беспокойство, — сказал он, превозмогая страшную лихорадку, — хотел поблагодарить от имени всего города.

— Не за что, — улыбаясь, ответил Христос, — не за что.