Часть 2
Признания
Глава 47
День 1-й
Мне страшно. Страх электризует мозг, парализуя мысли и тело. Я похож на попавшее в капкан животное: оно чувствует, что вырваться не удастся, и покорно ждет смерти.
Единственная отдушина – пачка бумаги и ручка.
Я решил вести дневник последних дней, может, удастся успокоить взбесившиеся мысли, положив их на бумагу. Чтобы оставить след. Текст, который я напишу по его требованию, будет неполным без этого свидетельства.
Я вдруг осознаю, что не теряю надежды обрести свободу. Учитывая ситуацию, надежда безумная, но в этой истории все лишено смысла.
Буду писать в темноте и прятать листки под матрас.
День 2-й
Я написал пролог меньше чем за день и, хотите верьте, хотите нет, получил удовольствие от работы.
Я увлеченно сочинял завязку, заманивал читателя намеками и загадочными зацепками, которые раскрою в следующих главах.
Главная тема романа – смерть. Она присутствовала в большинстве прологов моих предыдущих текстов: так я давал понять, что впереди головокружительные приключения.
Однажды Господин Издатель поинтересовался, почему я так поступаю. Все просто: смерть и болезнь очень жестоки, все наносное, поверхностное становится неважным, и человек возвращается к истинному смыслу своего существования. Болезнь и смерть заставляют нас говорить вполголоса и не заноситься, мы забываем о суетном и начинаем думать о жизни и судьбе.
Все так, но сегодня я впервые пишу о собственной смерти. Это особенно вдохновляет: любой автор позавидовал бы такому уникальному сюжету. Нужно выжать из него все возможное.
Мной овладевает азарт, я забываю о заточении и испытываю удовольствие – нездоровое, даже патологическое, но понятное тем, кто вечно ищет главный сюжет своей жизни.
В данном случае – сюжет собственной смерти.
* * *
Я завтракал и перечитывал написанные накануне страницы. На экране появилось лицо Джима.
– Пролог хорош, – сказал он. – Слегка претенциозен, да и стиль, как всегда, хромает, но мне понравилось, что ты превратил финал истории в наживку. Умеешь заинтриговать читателей, что и говорить.
– Ждешь благодарностей за комплимент?
Он пропустил колкость мимо ушей и продолжил:
– Ты смирился со своей участью. Я это оценил.
– Такой уж у меня стиль…
– Теперь опиши, каким ты был до публикации первого романа.
– Я был хорошим человеком.
– Это банальное определение, а мне нужны слова, фразы, главы, которые позволят читателю понять, какой смысл ты в него вкладываешь.
– Расскажешь, зачем ты все это делаешь?
– Когда закончишь первую часть истории.
Камера погасла.
Да, я был хорошим человеком.
День 4-й
Я писал первые главы и заливался слезами. Рассказ о счастливых временах, когда мы с Даной жили вместе, был пыткой и наслаждением. Слова выпускали на волю воспоминания, пробуждавшие прежние чувства. Я уподобился заброшенному дому, в котором неожиданно открыли двери и окна.
Джим не показывался три дня, но я знаю, он там, по другую сторону экрана – следит, как продвигается работа. Мне мешает его скрытое присутствие. Я представляю, как он злорадствует над моими сомнениями, насмехается над «убогостью» стиля, и выхожу из себя.
Сегодня утром он наконец появился и с места в карьер сообщил:
– Я разочарован. Ты слишком скупо описал молодые годы.
– А по-моему, я рассказал вполне достаточно, чтобы быть понятым.
– Возможно… но ты обошел молчанием детство, учебу в колледже и университете.
– Это никому не интересно. Я родился, когда встретил Дану.
– Ах-ах-ах, как красиво, – съязвил он. – А потом бросил ее. Черная неблагодарность! Особенно если учесть, как много она сделала, чтобы ты преуспел на литературном поприще!
– Да, бросил и снова стал жалким придурком.
– Другой бы спорил… Не меняй тему – я тобой недоволен.
– Повторяю – я включил то, что считал нужным. Но ты можешь поделиться со мной воспоминаниями… обо мне и объяснить причины своей ненависти.
Он заговорил не сразу:
– Ты был посредственностью, но красивой и спортивной, поэтому тебя любили. Я терпеть тебя не мог – по тем же причинам. Мир так устроен, что знания, ученость не гарантируют человеку симпатий окружающих. Все, чего человек добился благодаря упорному труду и силе воли, гроша ломаного не стоит в глазах дураков. Зато они превозносят до небес врожденные таланты. Я работал, как зверь, чтобы вырваться из своей среды, получал лучшие оценки, преподаватели меня уважали, но больше никто даже не смотрел в мою сторону, не восхищался моими успехами.
– Ошибаешься! Неуважение к уму тут ни при чем. Ты просто не вызывал симпатии! Был мрачным, замкнутым, заносчивым! Некоторые ребята – не такие одаренные от природы, как ты, но добрые и остроумные, – легко заводили друзей. А ты смотрел на всех свысока, отталкивал любого, кто пытался с тобой сблизиться.
– Что ты называешь симпатией? Способность всегда, в любой ситуации, говорить то, что хотят услышать другие? Притворство, побуждающее смеяться над несмешными шутками? Ты считаешь милыми людей, которые вечно изображают кого-то другого? Ты сказал, что некоторые наши соученики были остроумными. А тебе известно значение этого слова? Ни у одного из вас не было чувства юмора! Все ваши шутки звучали непристойно, омерзительно.
– Не понимаю… ты так сильно нас презирал, но тебя почему-то заботил наш образ жизни…
– Я верил, что наступит день и мои усилия будут вознаграждены. Меня полюбят таким, какой я есть – за образованность и тонкий ум, – а вы все сольетесь с общей массой безликих невежд. Станете частью народонаселения, способного только набирать кредиты и потреблять, жаждущего, чтобы все было «не хуже, чем у других»: маленький дом, маленькая машина, безделушки-сюськи-пуськи! Мне была уготована иная судьба.
– И какая же?
Он шумно задышал, глаза остекленели, рот скривился от омерзения, навеянного болезненными воспоминаниями.
Я ждал продолжения, но Джим неожиданно отключился.
День 6-й
– Получилось еще хуже, чем я ожидал, – объявил вечером Джим, прочитав третью главу.
– О чем ты говоришь? О моем стиле?
– Нет, насчет стиля у меня давно нет иллюзий. Я имел в виду легкость, с которой ты нашел издателя.
– Иногда так бывает, каждый год выходит масса дебютных романов.
– Ты прав… – В его голосе прозвучала горечь.
– Почему тебя это так бесит? Ты предрекал мне унылое, посредственное будущее, но ошибся. С кем не бывает… В прошлый раз ты закончил разговор фразой: «Мне была уготована иная судьба». Объясни.
Он отвел взгляд и погрузился в свои мысли. Прошло несколько невыносимо долгих секунд.
– Я хотел стать писателем, – с ноткой меланхолии в голосе произнес он наконец.
Зависть! Неужели движущей силой его ненависти могло стать это детское чувство? Он презирал меня, как никого другого, считал пустышкой, воображалой – и завидовал? Не мог простить, что я преуспел там, где он потерпел неудачу?
– Я прочел всех классиков, – продолжил Джим. – Был первым по литературе. Преподаватели читали вслух мои сочинения, приводили их в пример. Я поступил на филологический факультет, встретил там блестящих студентов, конкуренция меня возбуждала, заставляла работать еще усердней. Я всегда получал высшие баллы, профессора мной восхищались, сокурсники завидовали. Я был уверен в своем предназначении. Знал, что напишу великолепный роман и критики назовут меня самым талантливым писателем страны.
Прошлое не отпускало его, раны все еще кровоточили.
– Написал? – спросил я, надеясь отвлечь его.
– Завершив учебу, я получил должность ассистента в престижном университете, собирался писать диссертацию, но мне было неинтересно состязаться с себе подобными, демонстрировать им свои знания. Я хотел покорить мир и начал писать роман, рассчитывая прославиться. Я работал пять лет, тратил на сочинительство все свободное время, просиживал ночи напролет. Ты никогда не поймешь, что такое настоящий писательский труд. У тебя плоский, пустой, банальный язык. Сочинительство – это вечный бой, и я мужественно сражался, а когда закончил, был уверен, что создал шедевр. Мой роман и был шедевром.
– И ты разослал рукопись издателям…
Я забежал вперед, и его лицо еще больше потемнело, дыхание стало прерывистым.
– Разослал. И все мне отказали. «Написано блестяще, но… история скучная».
Он стукнул кулаком по столу, и картинка на мгновение сместилась.
– Кого волнует история?! – выкрикнул он. – История – предлог, она – раствор, позволяющий связать слова во фразы, показать всю тонкость и красоту языка! Все истории давно написаны! Разве после появления библейских текстов кто-нибудь придумал хоть один новый сюжет, описал неизвестные чувства? А потом я понял… издательствами руководят маркетологи, а вовсе не блюстители чистоты языка. Им нужен саспенс, сюжеты, пригодные для экранизации. Они хотят получать «продукт», который можно продавать с помощью рекламы и выставлять на полках супермаркетов между пачками стирального порошка и бутылками пива.
Эти аргументы были мне знакомы – я сам использовал их, но в других целях. А сегодня слышу обвинения в свой адрес, потому что в его глазах олицетворяю победу коммерческого начала.
– Все не так просто, – возразил я. – Некоторые издательства ищут в текстах именно красоту языка, сюжет для них вторичен.
– Повторяю, отказали все! – взвился он. – Те, о ком ты говоришь, ответили, что я пишу… высокотехнично, но недостаточно… человечно.
Он замолчал, как будто хотел отыскать в хаотичном нагромождении мыслей ускользающую логику.
– Ты написал еще что-нибудь?
– Нет. Запал исчез. Зачем убиваться ради невежд? Я защитил диссертацию. Без вдохновения. Стал профессором провинциального университета. А через несколько лет появился ты.
– Я?
– Да. Ты был повсюду. В газетах и глянцевых журналах, на рекламных щитах… Ты стал писателем!
Он засмеялся, как безумный.
– Сэмюэль Сандерсон, мускулистый красавец с весьма заурядными способностями, сочинил роман и за несколько недель стал звездой. Это было невероятно, немыслимо. И несправедливо. Я купил книгу… прочел от корки до корки. И что же? Набор штампов, сентиментальная интрига, достойная худших образцов телемыла, случайный набор слов. Но ты нашел издателя и вкушал плоды славы. Я прочел все рецензии. Только самые смелые и независимые критики высмеивали твой стиль, но свора бескультурных журналистов, обожающих аромат известности, пела тебе осанну. Я узнал, что у тебя очаровательная жена и маленькая дочка. Ты преуспел во всем, а я проиграл. Это была черная несправедливость. Я возненавидел тебя за то, кем ты стал, чего добился. Каждый твой новый роман, каждое появление на публике оскорбляли меня. Я перестал читать прессу, не включал телевизор, но это не помогло. Билборды с улиц никуда не делись, женщины читали твои романы в транспорте, в кофейнях, в парках. Меня всегда завораживала их способность отключаться от реальности и погружаться в твой мир, лить слезы и улыбаться, забывая обо всем на свете. Я чувствовал, что схожу с ума. А потом…
Он замолчал, снова уйдя в себя, и его лицо помрачнело.
– Что – потом? – спросил я участливым тоном.
– Потом я встретил женщину. Она была не от мира сего. Нежная, великодушная, милая… И очень наивная. Идеальная добыча для всех мерзавцев-соблазнителей. Она восхищалась мной, гордилась, что ее муж – профессор литературы, автор большого романа. Для нее не имело значения, что я преподаю в провинциальном университете, а рукопись мою отвергли… Она всегда смотрела на меня с любовью, уговаривала вернуться к писательству. Я снова обрел надежду и веру в себя. Я был для нее непререкаемым авторитетом в литературе. Если я говорил: «Обрати внимание на эту книгу», – она немедленно следовала моему совету. Но однажды я застал ее за чтением одного из твоих романов: она лежала на диване и плакала, листая страницы. Романтическая, простодушная натура сыграла с ней злую шутку. Не представляешь, как я был разочарован. В тот вечер мы впервые серьезно повздорили, потом стали ссориться все чаще. Я не мог позволить ей понапрасну тратить время, мне хотелось быть ее Вергилием в мире настоящей литературы. Я должен был научить любимую женщину отличать высокий стиль от ремесленных поделок и…
Он не закончил фразу, я понял, что больше ничего от него не услышу, но все-таки спросил:
– И что же случилось?
Он издал презрительный смешок.
– Вот ты и расскажи. Берись за дело. Время идет, и мне начинает казаться, что ты не успеешь к сроку.
– Успею, не сомневайся.
День 8-й
Несколько последних дней я описывал свое погружение в полный обмана мир социальных сетей. Рассказал о встрече с Джессикой, о том, как был разочарован, когда потерял ее. Сегодня утром, прочитав эти страницы, Джим наконец-то решил объяснить мне истинные причины своей ненависти.
– Итак, ты винишь в своем падении социальные сети? – спросил он.
– Не совсем так. Если ты читал внимательно, должен был понять, что я не считаю Интернет катализатором всех моих несчастий. Я и без него пошел бы ко дну – раньше или позже. Без Даны я перестал быть собой.
– И надеялся найти себя с… Джессикой?
– К ней я испытывал не только сексуальное влечение.
– Но ты трахнул ее на первом же свидании! – взорвался он.
– Мы занимались любовью.
Я испугался, что он сейчас выключит камеру, и поспешил задать мучивший меня вопрос.
– Чем у тебя кончилось с той женщиной?
– А ты не догадываешься? – процедил он, и в его глазах зажегся нехороший огонек.
– Нет.
– Она влюбилась в тебя.
– Что-о-о?
– Джессика, моя Джессика, влюбилась в тебя.
Экран погас.
Я был ошеломлен. Джессика – жена Джима! Единственная женщина, которую он любил! А я отобрал ее у него. Теперь все понятно. Впрочем, нет. Я не знаю, встретились мы с ней случайно или Джим намеренно упомянул мое имя. Нет, он бы не стал. Будь это так, Джессика бы мне непременно рассказала. Что он с ней сделал? Неужели убил, чтобы отомстить за измену?
Я так нервничал, что не мог усидеть на месте и всю вторую половину дня мерил шагами тесную камеру, задавая себе один-единственный вопрос: виноват ли я в смерти Джессики?
Я много раз вызывал Джима, но он не отозвался. Пришлось пригрозить, что не напишу больше ни строчки, если он не ответит на мои вопросы.
День 9-й
Он связался со мной вскоре после полудня.
– Не думай, что напугал меня своим детским шантажом, я в любом случае собирался все тебе объяснить.
– Я хочу, чтобы мы поговорили о Джессике. Пойми – если я причинил тебе боль, то ненамеренно! Я не знал, что ты ее муж. Она никогда о тебе не говорила! В противном случае ничего бы не было.
Он издал резкий смешок.
– Ты знал, что женщина замужем, но это не помешало тебе соблазнить ее.
– Да, но она не была одной из многих. Я влюбился.
– Врешь. Будь это так, ты бы в лепешку разбился, чтобы найти ее.
– Я сделал все, что мог! Она ни разу не ответила. А потом написала, что мы больше никогда не увидимся. И я решил уважать ее выбор, хотя мне было очень нелегко!
Злая гримаса исказила лицо Джима, он подался вперед, как будто хотел ударить меня.
– Нелегко? Ты страдал? Да неужели?! Тот, кто любит, не отступается так быстро. И не ищет утешения в объятиях других женщин.
– Да в чем ты меня упрекаешь, в конце-то концов? Я ее не обманывал! И не насиловал! Она взрослая, самостоятельная женщина!
Джим сокрушенно покачал головой.
– Вот тут ты ошибаешься. Джессика инфантильна, и ты этим воспользовался!
– Ничего подобного! Ты виноват не меньше моего! Она говорила, что не так уж и счастлива с тобой! – огрызнулся я.
По тому, как он дернулся, я понял, что зашел слишком далеко.
– Она была счастлива, пока ты не вторгся в нашу жизнь! – заорал он. – У нас все было хорошо.
– Правда? А я, значит, все разрушил, просто пообщавшись с ней на Фейсбуке и поговорив по телефону? Ты сам в это веришь?
– Дело не в Фейсбуке и не в телефоне, ты действовал намного изощренней!
– Не понимаю…
– Твои романы! Твои чертовы романы! – Его лицо перекосилось от ненависти. – Она прочла их… и засомневалась! В нас, в нашей любви. У нас были здоровые, ровные отношения, лишенные сентиментальных безумств. Потом она прочла твои романы и начала смотреть на любовь сквозь призму сладеньких глупостей, которые ты так ловко облекаешь в слова. Признания, нежные взгляды, клятвы, подарки, доказательства любви! Я все это отвергаю, потому что считаю олицетворением лживости и коварства мира, к которому ты принадлежишь. Вы начали переписываться, она влюбилась в тебя, идеал романтического автора, и уступила.
Он завелся – только что пена изо рта не шла.
– Она меня разлюбила. И это твоя вина.
Голос у него сорвался, последнюю фразу он произнес почти шепотом.
– Она столько для меня значила…
– Что ты с ней сделал?
Он не ответил, отдавшись печальным мыслям.
– Отвечай, негодяй! – выкрикнул я. – Ты убил ее? Лишил жизни за то, что разлюбила? Или не мог вынести, что мы занимались любовью?
Мои вопли вывели его из задумчивости.
– Пиши – и я отвечу.
– Говори сейчас!
Он захохотал, и от этого сатанинского смеха у меня кровь застыла в жилах.
– Пытаешься обхитрить меня, Сэмюэль? Имей терпение, сейчас увидишь.
Он отключился. Через несколько минут на экране снова появилось изображение, и я ужаснулся.
* * *
Джессика смотрела прямо в камеру. Не та женщина, которую я знал, – ее пугающая версия: лицо усталое, исхудавшее, под глазами темные круги.
– Джессика… – прошептал я.
Мне показалось, что она не услышала. Джим сел рядом, и в ее глазах появился страх.
– Видишь? Джессика снова стала покорной и верной женой.
– Ублюдок… Что ты с ней сотворил? – со слезами в голосе спросил я.
– Промыл мозги от мусора, которым ты и подобные тебе их забили. А потом заново обучил искусству быть женой. Она способная ученица. И отличная повариха. Кстати, это она готовит тебе еду.
Он небрежным движением провел по волосам Джессики – как будто погладил кошку или птицу.
– Поздоровайся с Сэмюэлем, Джессика.
– Добрый день, – послушно произнесла она едва слышным голосом.
– Скажи ему, что ты теперь счастлива.
– Я счастлива, – как робот, повторила она.
Зрелище было невыносимое. Мне хотелось защитить ее, успокоить, утешить, но я ничего не мог сделать.
– Гад проклятый! Ты больной психопат!
– Я?! – вскинулся он. – Это ты сумасшедший! У тебя было все для счастья, а ты все просрал! Кропаешь романчики, прославляешь чувства, на которые никогда не был способен. Соблазняешь читательниц образами романтических героев – и предаешься разврату. Говоришь о морали, а сам пьешь и принимаешь наркотики… Ты назвал меня психом? Почему, скажи на милость? Тебе не нравится, что я верен принципам? Что вырвал Джессику из твоих когтей? Очень скоро мир узнает, каким лжецом и притворщиком ты был.
Он хотел оскорбить меня, и ему это удалось. Я взбесился.
– Так вот зачем ты заставляешь меня писать этот роман? Хочешь отомстить? Надеешься, что восторжествует твоя правда?
– Угадал. Но дело не только в этом. Ты поможешь мне написать мое собственное произведение.
– То есть?
– Ты знаешь, как закрутить интригу, и умеешь структурировать текст. У меня хороший слог. Я использую твой текст, чтобы написать большой роман. Только представь: у меня будет история, структура, стиль и… твоя публика!
В его словах звучал почти религиозный экстаз, он напоминал фанатика, который вот-вот узрит божественный свет.
– Я больше не напишу ни строчки! Слышишь, сволочь? Ни строчки, ни буквы! Убивай, если хочешь, мне плевать!
Он вдруг успокоился, презрительно улыбнулся и процедил:
– Напишешь, еще как напишешь.
Он снова погладил Джессику по голове и вдруг вцепился ей в волосы и дернул, да так сильно, что у нее вырвался стон.
– Перестанешь упрямиться, Сэмюэль?
– Отпусти ее, падаль!
Мои слова возымели обратный эффект, Джессика начала всхлипывать, испуганно косясь на своего мучителя.
– Будь ты проклят! – закричал я. – Я напишу эту книгу, клянусь, только не делай ей больно!
– Вижу, в тебе еще остались добрые чувства, Сэмюэль, это хорошо.
Он снова дернул Джессику за волосы. Я не мог отвести взгляд от ее перекошенного лица. Сколько же мук пришлось вынести этой женщине по моей вине…
– Две новые главы к завтрашнему утру.
– Получишь, только оставь ее.
Он оттолкнул Джессику и отключился, а я разрыдался и все еще не могу унять слез. Пишу и плачу. Мне вряд ли удастся заснуть сегодня ночью – слишком мучительна мысль о том, какими адскими муками Джессика заплатила за ночь любви со мной.
День 10-й
Я пишу – без страсти, без вдохновения. Легко нанизываю фразу на фразу, излагаю факты, а думаю о своих страхах и сожалениях. Вспоминаю молодость, счастливые моменты с Даной, нежность к Мэйан, потом страх возвращается, и воображение рисует жуткие картины: Джим терзает Джессику, мучит Дану, пытает Мэйан. К концу дня я совсем выдыхаюсь и впадаю в отчаяние.
В первые дни заточения я был готов сделать работу и умереть, но теперь все изменилось. Нужно найти способ выбраться. Я не могу, не имею права бросить Мэйан, Дану и Джессику на съедение маньяку. Единственный выход – связаться с Джессикой. Только она может послать сообщение моим девочкам. Но в каком она состоянии? Хватит ли у нее сил и ясности рассудка, чтобы обмануть бдительного палача? Вдруг она винит меня и ненавидит за свои мучения? Что, если страх подавил все остальные чувства? Придется рискнуть.
Я решил воспользоваться отлучками Джима и попробовать убедить Джессику. Я высчитал, что он уходит из дома по средам и пятницам, но это следовало проверить. Буду вызывать его на разговор в эти дни, если он не ответит, значит, я не ошибся.
* * *
Сегодня вечером, за едой, меня снова терзали мысли о Джессике. Когда я ставил поднос с посудой в подъемник, в голову пришла неожиданная мысль. Я размял вилкой остатки пюре на тарелке, и нарисовал семь букв: СПАСИБО.
Я рисковал, надеясь, что Джессика сама убирает посуду. В противном случае последствия будут ужасными. Но выбора у меня не было.
Те несколько секунд, что подъемник ехал наверх, стали самыми страшными в моей жизни, но все обошлось.
Я продолжу попытки привлечь внимание Джессики, а заодно проверю, действительно ли Джим отсутствует по средам и пятницам.
День 15-й
Неделя подходит к концу. Джим не выходил на связь ни в среду, ни в пятницу, значит, на следующей неделе можно будет попытаться.
Три раза в день, получая подносы с едой, я пишу Джессике короткие послания – на фруктовой кожуре, крышках от йогуртов, на дне тарелки. Сначала это были слова благодарности и приветствия, потом одна-две фразы на клочке бумаги, спрятанном под тарелкой.
Я сожалею.
Прости меня.
Я говорил правду.
Я надеялся, что она подаст знак, откликнется, но ничего не происходило. Неужели Джим настолько подавил Джессику морально, что ей безразлична моя судьба? Или она все понимает, но боится физического насилия?
День 16-й
Пошла третья неделя заточения. Сегодня понедельник, книга наполовину готова.
Я выдерживаю темп, и Джим, кажется, доволен моей покорностью. Он стал более откровенным и даже радуется, видя на моем лице искреннее удивление.
– Вы жили в Филадельфии. Ты переехал только ради того, чтобы… отомстить?
– Верно. Мне нужно было находиться рядом с тобой и твоей семьей. Я нашел работу в Нью-Йорке. Хочешь достичь цели – крути педали, согласен?
– А как ты получил информацию, которую использовал против меня?
– Ну, это совсем просто. Установил шпионские программы на твой компьютер. Начал с кейлогера.
– Что это такое?
– Небольшая программка, которая записывала все, что ты печатал, и передавала мне. Так я получил пароли и смог заходить в твой аккаунт на Фейсбуке, читать почту, кое-что стирать. Позже я установил программу дистанционного контроля. Когда ты уходил, я открывал папки и копировал файлы. Я управлял веб-камерой, микрофоном и видел и слышал все, что происходило в твоей квартире.
– Значит, вот как ты написал обращение к моим читателям, прочел все сообщения, письма и начало автобиографического романа…
– Да.
– А фотографии?
– Нашел в компьютере твоей бывшей жены. Ничего сложного, ее часто не бывало дома, когда я приходил заниматься с Мэйан. Пока она готовила нам перекусить или болтала по телефону с друзьями, я изучал жесткий диск.
– Ты не мог знать, что Деннис захочет вмешаться.
– Такой спец, как он, легко мог обнаружить шпионские программы, так что пришлось почистить компьютер.
Деннис погиб из-за того, что решил помочь мне. Предположение подтвердилось, моя вина несомненна, и это невыносимо. Скольких людей я погубил? Да, Джим сумасшедший убийца, но его ненависть спровоцирована моим поведением. Теория хаоса приобретает новые очертания. Я – бабочка, он – буря.
– Как ты его убил?
– Послал сообщение с твоего аккаунта, что собираюсь зайти. Позвонил в дверь, он открыл, не посмотрев в глазок. Я навел на него пистолет и заставил проглотить снотворное, пообещав, что ничего ему не сделаю, только заберу ноутбук, велел раздеться и лечь на кровать. Он заснул. Я наполнил ванну, отнес его, держал голову под водой, пока он не захлебнулся, потом стер все следы взлома.
Я слушал со слезами на глазах, представляя себе эту ужасную сцену.
– Как тебе удалось установить шпионские программы?
– Я был уверен, что ты откроешь любое письмо от Джессики, и оказался прав. Ты сам все сделал.
– То есть компьютер Джессики ты тоже контролировал?
– Конечно.
– И следил, как развиваются наши отношения…
– Следил.
– А почему не вмешался, зачем допустил нашу встречу?
– Я до последнего момента надеялся, что она остановится, поймет свою ошибку. Это был заочный поединок с тобой. Ты оказался сильнее – она не устояла.
– Ты сказал, что уезжаешь по делам, чтобы шпионить за Джессикой…
– Какой ты догадливый! Да, я проследил за любимой женой и убедился, что она назначила тебе свидание.
– Так почему не вмешался?
– Я должен был выяснить, как далеко она зайдет. Надеялся на лучшее, но на следующий день залез в ее почту и все понял. Ты снова победил.
– И ты ее… наказал.
– Скажем так: взял под контроль.
– Что ты с ней сделал?
– Скажу одно – сначала она сопротивлялась. Говорила, что ты ее любишь, плакала. Тогда я дал ей прочесть письма твоих похотливых читательниц, готовых на все, чтобы провести с тобой хоть несколько часов. После этого она сломалась.
Страшно даже представить, как страдала Джессика, терпя физические мучения и душевную боль…
– Ты наверняка на этом не остановился.
– Продолжение тебя не касается.
Меня затошнило.
– Еще один вопрос… В тот вечер, когда я подрался на вручении премии…
– Я добавил наркотик в твой стакан.
– Ты сумел ко мне подобраться?
– Да.
Части головоломки начали складываться в единую – вполне логичную – картину.
– О чем я должен писать дальше?
– Об участии в ток-шоу Лермана, – ответил Джим. – Ты не представляешь, как я наслаждался зрелищем твоего позора в прямом эфире. Миллионы телезрителей услышали, что их любимец совратил малолетку. Я был счастлив и решил было остановиться, но твой агент – ловкая сволочь! – справился с ситуацией, и ты в очередной раз вышел сухим из воды.
– Ты отправил Карлу в Кальяри?
– Угу.
– И фотографии журналистам послал тоже ты.
– Ты просто мастер дедуктивного метода! – съязвил он.
– Что случилось с Карлой?
– Расскажу, если будешь хорошо себя вести.
* * *
Откровения тюремщика многое объясняли. Я не безумен, он – да, и это заставляет опасаться худшего. Джим опасен, и никто не может гарантировать, что, добившись желаемого, он успокоится. Я много знаю о психопатах и уверен, что он обратит свою ярость на других. Джессика будет первой, палач уже опробовал на ней свои методы. Потом он захочет укротить Дану, подчинить ее своей воле. Мэйан, мою любимую девочку, ублюдок оставит «на закуску».
Нужно действовать, рисковать, пытаться совершить невозможное.
День 18-й
Третья неделя заточения, среда. Утром, дрожа от страха, но с надеждой в душе, я взял листок бумаги, ручку и сел за стол.
Джессика,
Я безутешен… Не описать словами, что я почувствовал, увидев на экране твое лицо. Я долго – возможно никогда – этого не забуду. Я едва осмеливаюсь представить, что ты вынесла из-за меня.
Не верь ни единому слову Джима. Я никогда над тобой не смеялся. Да, я бабник, но мои чувства к тебе были искренними. Я беззастенчиво соблазнял читательниц, но ты почувствовала мою хрупкость, поняла, как мне трудно играть взятую на себя роль, потому я и цепляюсь за восхищенные взгляды поклонниц. Я хотел чувствовать себя живым и любимым.
Заклинаю, верь мне: человек, которого ты тогда встретила, был искренен. После расставания с Даной я ни разу не испытывал глубоких чувств к женщине. Жил мгновением и общался только с такими же непостоянными и пустыми существами, как я сам.
А потом познакомился с тобой и как будто ожил. Когда ты ушла, я почувствовал себя несчастнейшим мужчиной на свете. Сила твоей личности и прямота характера потрясли меня. Я пытался связаться с тобой. Писал, без конца звонил. Не знаю, доходили мои сообщения или Джим их перехватывал, но ты не откликалась. Написала всего один раз – прощальную записку. Или ее прислал Джим? Я думал, ты сожалеешь о том, что произошло между нами, что ты действительно любишь мужа и винишь себя за измену, и смирился. Знай – мне было очень трудно, я никогда тебя не забывал.
Ты не должна жить в аду, Джессика. Этот человек тебя не любит! Он сумасшедший. Не знаю, есть ли у тебя возможность выходить из дома и пользоваться телефоном… Если да, немедленно свяжись с полицией или с моими близкими. Джим убьет меня, Джессика! Он сам мне сказал, что я умру, как только закончу книгу. Осталось меньше двух недель! Потом он убьет тебя и займется моей дочерью и бывшей женой. Прошу, помоги мне.
Я сунул бумажку под тарелку, надеясь, что Джессика все поймет и поверит, и боясь, что записку обнаружит Джим.
День 19-й
Вечером на экране появилось лицо Джима, и его привычно холодное выражение успокоило меня: слава богу, он не перехватил сообщение!
Он продолжил свою исповедь, не дожидаясь моих вопросов.
– Хочу, чтобы ты знал – я был очень раздосадован, узнав, что героем твоего нового романа станет персонаж, придуманный мной.
– Странно, по логике вещей, это должно было польстить тебе.
– Польстить? Я гениально манипулировал тобой, а ты снова сочинил пустышку! Душу в эту историю вложил не ты, не тебе ставить в ней точку! Я решил пойти дальше, подстроить тебе ловушку, заставить потерять лицо перед читателями. Ты собрался на Сардинию, и мне в голову пришла гениальная идея…
– Ты нанял Карлу…
– Угадал. Я нашел ее на подпольном сайте знакомств с несовершеннолетними девушками по вызову. Мы поболтали, и я понял, что она достаточно умна и справится с заданием. А ее итальянская фамилия помогла убедить тебя, что она местная. Я все устроил через Интернет, заплатил треть обещанной суммы, чтобы она отнеслась к делу серьезно. Остальные деньги пообещал перевести после завершения миссии.
– Благодаря шпионским программам ты узнал, в каком отеле я остановлюсь, и Карла следила за мной, а потом подстроила встречу.
– Именно так. Я сделал ставку на твою похотливость – и не ошибся. Карла сфотографировала тебя, пока ты спал. Все получилось.
– Но она от тебя ускользнула.
– Да. Эта девка оказалась очень хитрой и слишком тщеславной, чтобы ограничиться той ролью, которую я ей отвел. Захотела воспользоваться ситуацией, начала общаться с прессой…
– Ты не предвидел ее встречи с Мэйан, не подумал, что она может сломаться после их разговора.
– Не подумал. У тебя потрясающая дочь, Сэмюэль. Мы много общаемся, и я успел понять, что она личность, умная, волевая и изобретательная.
От этой похвалы у меня похолодела спина. Джим говорил о Мэйан в том же тоне, что и о Джессике.
– Я взломал компьютер Мэйан, знал ее расписание, планы… Когда она решила встретиться с Карлой, я понял, что она надеется убедить ее сказать правду.
– И ты… убил Карлу? – Я задал вопрос, хотя был уверен в ответе.
– Пришлось. Она могла расколоться, сообщить копам, что ей заплатили за работу, подтвердив тем самым твою версию о поклоннике-психопате, пытающемся тебе навредить.
– А ты хотел, чтобы я усомнился в своем душевном здоровье, чтобы мои близкие и следователи тоже в это поверили?
– Я знал всю правду о твоей матери – прочел начало романа, посвященное детству… Хороший, кстати, получился текст. Куда лучший, чем твоя обычная… продукция, которая так хорошо продается. Я запросил медкарту с твоей почты.
– Что ты сделал с телом Карлы?
– Уничтожил.
На лице Джима появилась сатанинская улыбка.
– Человеческая плоть – отличная наживка для хищной рыбы, – прошептал он, наклонившись к камере, как будто делился страшной тайной.
– Не может быть, ты врешь, чтобы помучить меня!
– Как знать…
Он расхохотался, довольный произведенным эффектом, и отключился.
День 20-й
Пятница. Джим отсутствует, и я снова попытался связаться с Джессикой. У меня появилась идея, как ее убедить.
Джессика,
Джим убил моего друга Денниса. Ликвидировал девушку, которую сам же и подослал, чтобы она меня соблазнила… Я не решаюсь пересказывать, что, по его собственному признанию, он сделал с ее телом. Возможно, ты уже знаешь…
Он заставил тебя сомневаться во мне, убедил, что я над тобой посмеялся. Ты можешь проверить, говорю ли я правду. Джим заставляет меня писать книгу – он жаждет, чтобы я «саморазоблачился». Если сумеешь, прочти ее. Поймешь, что я пережил. Я рассказываю о нашей встрече и моих чувствах к тебе. Прочти, Джессика!
А потом – умоляю! – свяжись с моей бывшей женой или с полицией. Дело не только в страхе смерти, меня ужасает мысль о том, чтó он может потом сделать с вами – с тобой, Мэйан и Даной.
Он дает частные уроки моей дочери и два раза в неделю проводит рядом с ней несколько часов. Ты не хуже меня знаешь, на что он способен.
Умоляю, Джессика, предупреди их.
Всю вторую половину дня я провел, воображая, как моя записка попадает к Джессике, как она читает ее, что при этом думает и чувствует.
День 21-й
Джессика мне ответила!
Завтрак мне прислали как обычно, в семь тридцать. Я взял поднос, поставил его на стол, умылся и сел есть. Сделал несколько глотков горячего кофе, и тут мой взгляд упал на тарелку с тостами. На одном ломтике, на тонком слое масла, был нарисован смайлик.
Я чуть с ума не сошел от радости. Джессика получает мои послания и просит не терять надежду! Именно так я интерпретировал рисуночек. Это означало, что Джиму не удалось окончательно сломать ее.
Теперь я знаю, что у меня есть союзница «в большом мире», а значит, все возможно.
День 23-й
Джессика продолжает подавать мне знаки. Не каждый день, из чего я делаю вывод, что периодически Джим находится рядом. Я живу ожиданием этих знаков расположения и дружеского участия, надеясь, что она постарается спасти меня.
Но время идет. Моя работа продвигается. Жить осталось всего несколько дней. Иногда я впадаю в глубокое смятение, и вера в мое – наше – спасение оставляет меня.
День 25-й
Джессика прислала мне записочку! Я испытал настоящее счастье, когда нашел под тарелкой клочок бумаги.
Сэмюэль, я не знаю, что делать. У меня нет возможности связаться с внешним миром. Он все время здесь, наблюдает за мной, и… я боюсь. Он запирает меня, когда уходит. Дом – настоящая крепость. Я не могу ни выйти, ни позвонить. Но я не теряю надежды найти способ освободить тебя. Не зли его.
Уничтожь записку. Он редко уходит и всегда проверяет, чтó я для тебя готовлю, а иногда даже проверяет поднос. Будь осторожен. Я напишу, если что-нибудь придумаю.
Я несколько раз перечитал эти строчки, стараясь не слишком радоваться и не надеяться, что когда-нибудь выберусь за стены про́клятого дома. Как больно знать, что она беззащитна и беспомощна.
Времени осталось совсем мало. Но я не должен отчаиваться. Я знаю, она сделает все, чтобы вытащить меня. А если не получится спасти меня, постарается предупредить Дану и Мэйан об опасности, когда меня не станет.
* * *
День 27-й
Все кончено. Надеяться больше не на что. Я раздавлен разговором с мучителем, который состоялся вечером. Он не выходил на связь несколько дней, и я забеспокоился, хоть и не думал, что он бросил меня умирать.
– Никак не можешь закончить текст?
– Угадал. Мне нужно еще немного времени.
– Исключено. Я назначил срок – будь любезен успеть.
– Но я устал! Выдохся! Ты же понимаешь, что бывают моменты, когда слова просто не желают повиноваться.
– Конечно, могу… если речь идет о настоящем сочинительстве. Перфекционисту порой недостает вдохновения, его часто одолевают сомнения. Но это не твой случай. Так что заканчивай – и побыстрее.
– Всего несколько дней, – молил я.
– Цепляешься за соломинку?
– При чем тут?..
Он нехорошо улыбнулся:
– Ты ведь надеешься, что Джессика тебе поможет.
У меня чуть сердце не разорвалось.
– Не… понимаю.
– Считаешь себя хитрецом, Сэмюэль? Думаешь меня провести?
– Да о чем ты? – пролепетал я.
– О записках, которыми вы обмениваетесь.
Я почувствовал, что лечу в пропасть и вижу дно.
Он снова ухмыльнулся, довольный произведенным эффектом.
– Где она? – спросил я.
– Вы скоро увидитесь.
Экран погас, и я чуть не захлебнулся отчаянием.
День 28-й
Я думал, что ничего более гнусного со мной уже не случится. Я ошибался.
Среди ночи раздался металлический лязг, появился луч света, я увидел на пороге чьи-то силуэты и понял, что сейчас произойдет.
– Вот твоя возлюбленная, Сэмюэль, – крикнул Джим и сбросил безжизненное тело Джессики в пустоту.
Она катилась по лестнице, как сломанная кукла, глухо стукаясь затылком о ступени.
Я кинулся к ней, дверь захлопнулась, и мы остались в темноте.
Я отнес Джессику на кровать. Благодарение Богу, она еще дышала. Я ощупал ее лицо и голову, под волосами была кровь. Джессика была без сознания. Я сидел с ней всю ночь, а когда рассвело, увидел, что он над ней учинил.
Лицо опухло, бровь рассечена, на теле много синяков и ссадин. Дышала она тяжело и неровно.
Я плакал, звал ее, просил прощения.
Она открыла глаза ближе к полудню, и я постарался напоить ее.
– Мне так жаль, Джессика, – бормотал я, целуя ей руки, – так жаль…
Она печально улыбнулась, хотела ответить, не смогла и снова лишилась чувств.
На подносе с едой, который Джим спустил вниз в обычное время, лежала записка.
Если хочешь, позаботься об этой шлюхе, она меня больше не интересует. Дописывай текст. У тебя осталось два дня. Не успеешь, твои женщины позавидуют Джессике. Радуйся, тебя ждет конец, достойный твоих романов. Вы умрете вместе…
* * *
Я не знаю, выживет ли Джессика. Не знаю, что делать. Попробовал покормить ее, но она не сумела проглотить ни кусочка.
Она здесь, рядом со мной. Я все время шепчу ей на ухо, целую в щеки в глупой надежде, что нежность хоть чуть-чуть искупит то зло, которое ей причинили по моей вине.
День 29-й
Я закончил. Писал быстро, чтобы приблизить наш с Джессикой конец.
Я похож на приговоренного к смерти, ждущего в камере, когда за ним придут. Я анализирую свою жизнь, совершённые ошибки и мысленно прошу прощения. Мне страшно. Этот чудовищный страх не похож на то, что я испытывал раньше или описывал в романах. Я боюсь исчезнуть, уйти, не узнав, что меня ждет, боюсь страдания. Как он поступит – убьет сразу или будет мучить, чтобы насладиться зрелищем? То, что я знаю об этом человеке, не дает оснований рассчитывать на снисходительность.
Как бы мне хотелось утешиться верой, напитаться силой божественного милосердия.
Рядом со мной умирает Джессика. У нее жар, она иногда приходит в себя и что-то шепчет распухшими губами, но я не могу разобрать ни слова. Я напоил бедняжку, снова попробовал покормить, и она проглотила несколько ложек. Не знаю, может, лучше отпустить ее, не длить этот кошмар?
День 30-й
Джим не появился. Не спустил мне еду. Ожидание невыносимо. Я все время прислушиваюсь, сваливаюсь в сон, просыпаюсь, как от тычка, уверенный, что он уже рядом.
Джессика совсем плоха.
День 33-й
Его нет уже три дня. Я все понял. Он выбрал для нас одну из самых страшных смертей, если вообще уместно говорить о степени варварства и подлости самой смерти. Джим бросил нас и ждет, когда мы умрем от голода.
Ублюдок упивается нашими мучениями: враги агонизируют, он победил.
Голод терзает тело, страх – души.
У Джессики сильный жар, но она все еще ненадолго просыпается, во всяком случае, глаза открывает, смотрит на меня, пытается что-то сказать. Я успокаиваю ее, даю воды, и она снова проваливается в похожий на кому сон. Ее трясет, тело все влажное от пота, состояние ухудшается с каждым часом. Я бессилен.
День 38-й
Джессика больше не приходит в себя, но температура у нее, кажется упала. Или это я горю и не могу понять, в каком она состоянии, но не перестаю разговаривать с ней, глажу по волосам. Все бессмысленно, ей нужен врач.
* * *
…
Не знаю, сколько дней мы сидим в этой камере. Я то и дело задремываю, и время тянется бесконечно. Иногда удается дотащиться до крана, набрать воды, попить и смочить сухие, гноящиеся губы Джессики. Она едва дышит и наверняка уйдет первой.
* * *
…
Кажется, сегодня утром Джессика умерла.
Я не могу уловить ее дыхания, не слышу стука сердца.
Я плачу. Оплакиваю ее. Себя. Участь Мэйан и Даны.
Потом надежда возвращается. Может, наш убийца сказал правду и не тронет их? Он ведь получил, что хотел.
Силы закончились, писать больше не могу. Прощайте, мои дорогие. Я люблю вас и только это сокровище уношу с собой. Помните меня любящим мужем и заботливым отцом. Хорошим человеком.
Простите меня за причиненное зло.
Я был безумен.
