Глава 37
Мэйан появилась два дня спустя.
Я открыл дверь и увидел ее на пороге: она стояла и смотрела на меня с вызовом, за которым скрывалось волнение, потом вошла решительным шагом, бросила сумку на диван и сказала:
– Привет, папа.
Моя дочь никогда не была в этой квартире, поэтому первым делом обошла все комнаты, чтобы оценить, как я живу.
– Ничего, симпатично.
– Хочешь выпить? – спросил я.
– Налей чего-нибудь прохладительного.
Я принес из кухни кока-колу. Мэйан стояла у окна, притворяясь, что любуется видом.
– Я знаю, что ты ни в чем не виноват.
Я поставил банки на столик.
– Все эти придурки обвиняют тебя, но доказательств у них нет.
– Такова цена славы, – сказал я. – И моих… «слабостей».
– Это правда.
– Я не хотел тебя втягивать, прости.
Она пожала плечами.
– Я сожалею обо всем, дорогая, о годах, когда меня не было рядом, о том, что…
– Прекрати, папа. Оставь слезливые признания для романов.
В этой фразе не было ни злости, ни сарказма. Она просто не хотела ворошить прошлое.
– Я прочла все твои книги.
– Правда? Твоя мама всегда говорила, что ты даже не притрагивалась к экземплярам, которые я присылал.
– Так я ей говорила. Потому что злилась. Но разве можно было не прочесть то, что рассказывает миллионам читателей мой отец… который со мной почти не общается?
Я попытался скрыть обиду за шуткой.
– А вот теперь ты говоришь, как героиня одного из моих романов, – пошутил я.
Мэйан повернулась ко мне, робко улыбнулась, взяла банку, чтобы занять руки, и сделала несколько глотков.
– Как ты будешь выбираться из этой истории? – спросила она.
– Выбора у меня нет: придется довериться правосудию.
– Ты это серьезно?! – возмутилась она. – Хочешь «довериться правосудию», приговорившему невиновных? Забыл, что они сделали с Тодом Уиллингемом, Троем Дэвисом, Джорджем Стинни и многими другими?
Мэйан нервным движением пригладила волосы.
– Как дела в институте? – спросил я, чтобы сменить тему.
– Все в порядке… было бы в порядке, если бы эти козлы не смотрели на меня, как на дочь монстра. Те же самые, что еще вчера набивались в друзья, уверяли, что «любят твое творчество и восхищаются твоей известностью»! Ха!
– Люди непостоянны и внушаемы, ими легко манипулировать.
– Ты меня удивляешь!
– Нелегко быть дочерью известного романиста, да, детка?
Она скорчила гримаску.
– Раньше мне приходилось терпеть насмешки из-за того, что я отставала по литературе – и это при отце-писателе! Потом преподаватели – они все ужасные снобы – стали презирать меня за то, что ты пишешь в «низком жанре».
– Надо мной тоже насмехались, а насчет оценок по литературе… мне очень жаль.
– С чего бы?
– Возможно, ты недолюбливала гуманитарные науки из-за моего сочинительства.
– Возможно. Но ты не расстраивайся, я беру частные уроки, так что дела пошли на лад.
– Учить тебя должен был я.
– Мы к этому вернемся… потом.
Она встала.
– Пора идти, у меня дела.
Я окликнул ее:
– Мэйан…
– Что?
Я схватил ее в охапку и притянул к себе. Она не сопротивлялась. Я крепко обнимал дочь, вдыхал ее запах, целовал волосы. Я и забыл, какое это сладкое чувство – держать в объятиях своего ребенка.
– Люблю тебя, – шепнул я.
Она уткнулась лбом мне в грудь и заплакала.
– Не мучай меня, папа!
– Можешь не признаваться, я все равно знаю, что ты меня тоже любишь. Несмотря ни на что.
– А вот и нет.
Мэйан высвободилась, но не рывком, без раздражения, и сказала:
– Я помогу тебе выпутаться из передряги.
– Что ты имеешь в виду?
– У меня есть план.
Мне не понравился блеск в ее глазах.
– Не волнуйся, ничего противоправного я делать не собираюсь, – пообещала она и выскользнула за дверь прежде, чем я задал следующий вопрос.
