Глава 35
Мы стояли в кулисах и ждали, когда Джек Лерман пригласит нас на «ринг». Ассистентка держала меня за руку, чтобы в нужный момент вытолкнуть вперед. Нэйтан и Сэнди смотрели на эфирный монитор, где мелькали кадры рекламы. Мой пресс-секретарь даже не пыталась скрыть волнение, Нэйтан поедал тосты с тарелки, которую утащил из гримерной, и сохранял внешнее спокойствие.
Реклама закончилась, и на экране появилось улыбающееся лицо ведущего.
«Настал момент встречи с одним из самых читаемых авторов нашей страны», – произнес он, глядя в камеру.
Сэнди машинальным движением распрямила плечи и погладила меня по спине. Я был готов. Немного напряжен, но не напуган.
«Многие восхищаются его умением сочинять истории, в которых искусно переплетаются три «С»: Сантименты, Саспенс и Секс. Другие говорят, что стиль у него невыразительный и бедный, а «рецептура» всегда одна и та же. Кроме того, наш герой известен своими любовными похождениями…»
Не переставая жевать, Нэйтан одарил меня насмешливо-сочувственным взглядом.
«Дамы и господа, встречайте – Сэмюэль Сандерсон!»
Ассистентка слегка подтолкнула меня, и я направился к гостевому креслу. Публика зааплодировала, и я, несмотря на возбуждение, почувствовал необъяснимую тревогу. Мы с Лерманом обменялись рукопожатием, я поздоровался с критиками и сел.
Помощник режиссера, отвечающий за реакцию зала, подал знак, и аплодисменты стихли.
Я расслабился, слушая, как Джек Лерман представляет мою краткую биографию и последний роман. Он был вполне доброжелателен и даже посоветовал телезрителям взять с собой книгу, собираясь в отпуск, после чего передал слово двум своим журналистам. По их улыбкам я сразу понял, что пощады ждать не стоит, и не ошибся. Коротышка Маркус Дэниелс, лысый толстячок в затейливой и явно очень дорогой рубашке – так он компенсировал недостаток мужского обаяния, – ринулся в бой. Он высмеял стиль, скудость интриги и глупые диалоги.
«Это куда хуже самого паршивого телесериала!»
«Любой писателишка может за месяц смастерить такую книжонку».
«Вам не кажется, что вы все время пишете одно и то же?»
Я слушал с невозмутимым видом. Его нападки меня не волновали – он играл свою роль, мне тоже следовало оставаться в образе.
Дэниелс взялся объяснять, что интрига в любой из моих книг разворачивается на первых пяти страницах, неожиданные повороты сюжетов вполне ожидаемы, каждая вторая «знойная» сцена сопровождается сладким до отвращения описанием.
Джек Лерман слегка осадил ретивца, но его защитительная речь была не более чем прикрытием – уж очень громко он смеялся злобным шуткам Маркуса.
– Хотите возразить? – мило улыбнувшись, спросил ведущий.
– Только умоляю, не прикрывайтесь миллионами читателей, которые будто бы ценят ваш талант! – успел вклиниться толстячок. – Миллионы зрителей смотрят реалити-шоу, наблюдая, как несколько безголовых юнцов едят, спят и бормочут глупости на примитивном до крайности языке, но величие телевидения составляют не эти тупые передачки.
Он выглядел очень довольным собой.
– Что скажете, господин Сандерсон?
«Что он прав…» По сути дела, маленький питбуль повторил то, что я совсем недавно сформулировал для Нэйтана, но в более агрессивной форме. Я не хотел разочаровывать тех, кто в меня верил, и уж тем более устраивать поганцу момент славы, поэтому ответил очень коротко:
– Ничего.
– Нашему гостю нечего сказать – как и в его романах, – съязвил Дэниелс. Он только что в пухлые ладошки не захлопал, так ему понравилось собственное остроумие.
– Значит, не будете отвечать?
– Отвечать на что? Я не услышал вопросов – только субъективное мнение. Ему не нравится то, что я пишу… Ничего, как-нибудь переживу.
Часть аудитории зааплодировала.
– А как насчет утверждения Маркуса, что ваши романы однообразны?
– Я выстраиваю сюжет в точности по законам киноискусства. Закручиваю интригу, вывожу на сцену героев и веду читателя к развязке. Можете называть это «рецептом», если хотите.
Джек Лерман передал слово второму журналисту. Итан Мур, высокий тощий тип с темными кругами под глазами, был известен убийственными нападками на любимцев широкой публики и более чем благосклонным отношением к привлекательным романисткам. Мы не раз сталкивались в тех местах, где тусовались сливки общества, и его всегда сопровождали очень красивые женщины. Учитывая неприметную (мягко говоря) внешность Мура, успех у дам ему обеспечивала только известность.
– Не стану обсуждать содержание вашего последнего романа, – объявил он. – Я согласен с мнением коллеги. Мне интересен человек.
Мур сделал театральную паузу.
– Хочу поговорить о моральном облике господина Сандерсона. Герои ваших книг без устали проповедуют честность, искренность, уважение к ближнему. Но в жизни вы ведете себя прямо противоположным образом. Так тот ли вы порядочный человек, которого ваш издатель уже много лет «продает» нам?
По большому счету, его вопрос был созвучен моим собственным беспрестанным сомнениям, но я интуитивно чувствовал, что за обличительной речью кроется ловушка.
– Я не собираюсь обсуждать с вами мою частную жизнь.
– Почему же? Вы ведь выставляете ее напоказ на страницах глянцевых журналов.
– Не я – редакции. Я в их игре не участвую.
– Предположим. Но меня интересует другое – расхождение между настоящим Сэмюэлем Сандерсоном и тем человеком, за которого он себя выдает. Как можно любить высокую литературу – а вы ведь все время клянетесь ей в любви – и писать подобную чушь? Стоит ли неисправимому бабнику вести разговоры о любви?
– Отвечу вопросом на вопрос: разве смысл жизни заключается не в том, чтобы свести это расхождение к минимуму?
– То есть?
– Взять хотя бы вас, господин Мур. Вы кажетесь суровым интеллектуалом, который дни и ночи читает классическую литературу, ходит по музеям, размышляет над тайнами души. Между тем я часто вижу вас на дискотеках и в модных барах под руку с красотками, совсем не похожими на студенток-филологинь.
Публика зааплодировала, Джек Лерман рассмеялся. Мой собеседник едва заметно улыбнулся, и я принял это за признак честной игры, но жестоко ошибся: Мур радовался, что я угодил в расставленный капкан.
– Хотите поговорить на эту тему, господин Сандерсон? Ну что же, прекрасно. Мы оба любим женщин, но я не перехожу границ приличия, не нарушаю закон.
В студии установилась тишина.
– На что вы намекаете? – удивился я.
– Хочу кое-что уточнить, господин Сандерсон. Сегодня утром я получил послание…
Он поднял руку.
– Можно вывести на экран фотографию?
Я взглянул на лицо женщины, и кровь мгновенно отхлынула от головы. Я смотрел не отрываясь и не понимал, что происходит.
– Хотел спросить, знакома ли вам эта девушка, но ваша реакция вполне красноречива. Так что необходимость отпадает, – с издевкой в голосе произнес Мур.
– К чему вы ведете? – бесцветным голосом спросил я.
– Это Карла Анчелотти, – проигнорировав мой вопрос, объяснил зрителям журналист.
Карла, моя итальянская бегунья, таинственная подруга на один вечер. Я был потрясен: передо мной разверзлась пропасть, и отступать некуда.
– Вы с ней знакомы, не так ли? У вас было… небольшое приключение, насколько мне известно.
– Я не намерен отвечать на подобные вопросы.
– Дело ваше, это ничего не меняет – мадемуазель Анчелотти уже все объяснила. Она утверждает, что вы соблазнили ее на Сардинии.
Зачем Карла это сделала? Кому она рассказала? Бред какой-то… Я назвался другим именем, как же всплыло настоящее?
– Она вольна заявлять что хочет. Допустим, мы действительно познакомились на Сардинии, но в чем проблема?
Голос у меня дрожал, я плохо себя контролировал и понимал, что мое замешательство видят миллионы телезрителей.
– А проблема в том, господин Сандерсон, что Карла… несовершеннолетняя.
Слово прозвучало, как пощечина. В студии воцарилась мертвая тишина.
– Вы ведь знаете, что закон запрещает вступать в сексуальные отношения с несовершеннолетними?
Раздался свист.
Я бросил затравленный взгляд в сторону кулис и увидел, что Нэйтан и Сэнди о чем-то бурно беседуют с девушкой режиссером.
– Вы не полицейский, не судья и не знаете, что между нами произошло.
– Верно. Я получил досье прямо перед началом передачи. Там были еще фотографии – куда более… выразительные, но я решил не показывать их. Мне известно, что полиция получила точно такие же одновременно со мной и очень скоро вас вызовут для дачи объяснений. Если факты подтвердятся – а они подтвердятся, судя по содержимому досье! – публика поймет, что вы – двуличный обманщик, и наконец узнает, кем на самом деле является автор, проповедующий в своих романах «добрые чувства и истинные ценности». Ведь это ключевой вопрос: кто он такой, этот писатель, взявший на себя роль ментора? Приличный человек? Маркетинговая пустышка? Тип без чести и совести? Соблазнитель читательниц, пользующийся их юным возрастом и наивностью?
– Возможно, этот человек грешник, – ответил я, надеясь, что зрители расслышали искренность в моем голосе. – Возможно… Но теперь я точно знаю, кто вы такой. Человек, который, не имея доказательств, вываливает на головы миллионов телезрителей непроверенные факты. И заметьте – вовсе не для того, чтобы, как вы утверждаете, разоблачить обманщика. Вы просто хотели устроить скандал и сыграть роль благородного борца за идею. Вы чувствуете собственную ничтожность и нападаете на людей, которые много работали, чтобы стать знаменитыми. Возвыситься вы можете, только пройдя по их трупам.
Мои слова прозвучали в тяжелой, гнетущей тишине.
– Это ваше мнение, – подал реплику Мур, слегка растерявшийся, но очень довольный тем, что все-таки «достал» меня.
Джек Лерман – ему было явно не по себе – взял микрофон и закончил передачу.
* * *
Первым, что я увидел, уйдя с площадки, было перекошенное от ужаса лицо Сэнди. Она попыталась было что-то сказать, но не нашла слов и только головой встряхнула, как будто хотела прогнать наваждение.
Стоявший у нее за спиной Нэйтан сохранял невозмутимость. Он похлопал меня по плечу и сказал:
– Легавые уже здесь. Я пообещал, что привезу тебя, как только все закончится. Иначе они задержали бы тебя на глазах у журналистов.
Мы пошли по коридорам студии, Нэйтан придерживал меня за рукав, словно боялся, что я сбегу.
Нас догнал Джек Лерман.
– Мне очень жаль…
– Нет, тебе совсем не жаль, двуличный мерзавец! – громоподобным голосом перебил его Нэйтан. – Ты очень счастлив. Социальные сети наверняка уже бурлят, завтра все каналы покажут кадры твоей сраной передачи.
– Я не знал, что…
– Ты не знал, что затеял твой гестаповец? Какой же ты после этого профессионал?
Нэйтан ткнул перепуганного ведущего пальцем в грудь.
– Хочешь, скажу, что будет дальше? Как только все разъяснится, я подам в суд – на тебя и твоих шутов гороховых. И приложу максимум усилий, чтобы разрушить твою репутацию. Я знаю, как превратить никому не известного человека в звезду, и я безжалостен к врагам.
Оставив изумленного телевизионщика осмысливать угрозу, он догнал меня и спросил:
– Скажи, что не спал с ней, Сэмюэль…
Я промолчал.
– Проклятье, значит, это правда.
– Я не знал, что девица несовершеннолетняя, Нэйтан! Она сказала, что ей двадцать пять.
– Ладно. Мы вытащим тебя из передряги. Я уже связался с нашими адвокатами, они приедут в участок.
– Нэйтан… это ловушка.
– Согласен. Она заманила тебя, чтобы заставить говорить о себе.
– Нет, не она. Кто-то пытается мне навредить. Я не называл ей своего имени, но она его знала. Мерзавка из кожи вон лезла, чтобы завлечь меня, предложила поужинать, потом… Черт, все было разыграно, как по нотам. За ее спиной скрывается кукловод.
– Если так, мы это выясним.
* * *
Я смотрел на фотографии, запечатлевшие меня спящим рядом с Карлой.
– Совершенно очевидно, что снимки были сделаны с единственной целью – навредить моему клиенту, – заявил адвокат. – Зачем девушке фотографировать спящего любовника? Это западня! Она солгала насчет возраста. Я уверен: паршивка знала, что делает.
Я больше часа отвечал на вопросы инспектора Робинсона. Снимки, мейл, который помощник Джека Лермана получил незадолго до передачи… Грубая работа, коп не может не видеть, что я попался в расставленные силки́! Даже если так, мой случай подпадал под статью «сексуальные преступления третьей степени».
– Думаете, она увидела вас, узнала и решила импровизировать? – спросил инспектор.
– Нет, я считаю, что все было рассчитано.
– То есть?
– Ее наняли.
– Нанял тот человек, который пытается испортить вам жизнь? – спросил Робинсон, и я не уловил в его тоне иронии.
– Возможно.
– Кто знал, что вы в Кальяри?
– Мои близкие и… тот, кто взломал мой компьютер. Я резервировал билеты и гостиницу через Интернет.
– Полагаете, это дело связано с убийством господина Саймона?
– Да.
– Мы не нашли никаких следов взлома.
– Других объяснений у меня нет.
– Кто может хотеть навредить вам?
– Все, кто завидует его успеху, – вмешался Нэйтан, – например, неудачливые авторы или Роберт Салливан, агент Нормана Макколи. Несколько недель назад он угрожал Сэмюэлю.
– Угрожал? В каких выражениях?
– Сказал, что я «топчу лужайку» Макколи, и он покажет мне, на что способен, – ответил я.
– Вы восприняли его слова всерьез?
– Да.
– Мы его допросим, – пообещал полицейский.
– Этот человек может быть резким, даже грубым, но я не верю, что он способен на убийство.
– А втянуть вас в сексуальный скандал Салливан мог?
– Не уверен…
– Значит, два дела не связаны?
– Отчего же! Я отвечал на вопрос о Салливане, но считаю, что все связано. Дирижер один – психопат, решивший, что должен управлять моей жизнью. Или разрушить ее.
В кабинет вошла женщина и положила перед Робинсоном листок бумаги. Он прочел и посмотрел на меня.
– Девушка не итальянка. Она живет в Лос-Анджелесе. В Кальяри прилетела на два дня позже вас.
– Это подтверждает гипотезу о том, что она познакомилась с моим клиентом не случайно и с самого начала собиралась заманить его в ловушку.
Робинсон кивнул.
– Мы попросили коллег из Лос-Анджелеса допросить ее, возможно, это внесет какую-то ясность. Будет открыто дело, так что не покидайте город.
Мы были уже в дверях, когда инспектор окликнул меня:
– Должен вас предупредить… пресса получила тот же набор фотографий.
* * *
Нэйтан бросил на стол газеты.
– И это только начало, – прокомментировал он.
Я бросил короткий взгляд на свидетельство своего позора, заранее зная, что ужаснусь. Помимо фотографий – мы с Карлой в постели, я лежу с закрытыми глазами, – все издания опубликовали отчет о злосчастном шоу Джека Лермана. Один из «питбулей», отвечая на вопросы собратьев по цеху, рассказывал об источниках информации и заявлял, что не сожалеет о выдвинутых обвинениях. Ничего не скажешь, этот скот преуспел.
– Не все статьи выдержаны в обвинительном тоне. Некоторые тебя защищают. Вернее… скажем так – они осуждают манеру поведения этого невежи, ведь он обрушился на тебя, не проверив информацию.
Я был подавлен, не понимал, как реагировать, и не мог постичь всю глубину этого дела. Голова гудела от вопросов, эмоции зашкаливали. Неужели за всем этим ужасом скрывается один человек? Или дело в моем безумии? Что подумают читатели и друзья? А Рейчел? Дана? И… Мэйан.
Моя дочь наверняка пришла в ярость, узнав, что я спал с малолеткой. С девицей намного моложе ее! Я содрогнулся от отвращения к себе.
Мне хотелось позвонить Мэйан, попытаться все объяснить, но я знал, что она не захочет слушать. Обида еще слишком свежа.
Я не чувствовал в себе ни сил, ни желания ввязываться в драку с прессой. Даже если мы докажем мою невиновность, пятно на репутации никуда не денется. От таких подозрений не избавишься, сполоснув лицо водой из-под крана, запашок въедается в поры, пропитывает душу и просачивается наружу, как ядовитый пот.
* * *
Инспектор Робинсон появился на пороге моей квартиры в сопровождении одного из коллег.
– Господин Сандерсон, я задерживаю вас по подозрению в совращении несовершеннолетней. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас. Вы имеете право на адвоката…
Он продолжил зачитывать «правило Миранды», но я ничего не слышал. Мой разум, как в дурном сне, метался между далекими и одновременно чудовищно реальными образами. Я поймал на себе сочувственный взгляд Робинсона, увидел наручники, почувствовал холод стали на коже, меня ослепили вспышки фотоаппаратов – почуявшие кровь папарацци караулили у подъезда. За спиной раздался голос Нэйтана: «Не волнуйся, я тебя вытащу. Будешь на свободе через несколько часов».
Мир распадался на части. Я уподобился перепуганному малышу. Злые дядьки победили и тащат меня в узилище. Мне хотелось плакать, кричать «Караул!», но кого звать на помощь? Кому по силам пробудить меня от кошмара?
* * *
Кайл Робинсон поставил передо мной чашку кофе.
– Карла Анчелотти отрицает, что действовала умышленно или по чужому наущению. Она признает, что не сказала вам правды о своей профессии и цели приезда в Кальяри, поскольку вы хотели сохранить анонимность. Она поступила так же, чтобы завязать знакомство и соблазнить вас. Карла заявила, что сделала снимки, желая доказать подругам, что занималась любовью с известным писателем.
– А кто отослал их журналистам и в полицию?
– Девушка уверяет, что не она, что это могла сделать одна из знакомых, прослышавшая о ее приключении.
– Притянуто за уши.
– В этом деле все выглядит… притянутым за уши, как вы выразились. В данный момент мы обязаны придерживаться фактов и принимать заявления Анчелотти за данность, а она клянется, что вы знали, сколько ей лет.
– Хитрая особа – понимает, что большое вранье легче протолкнуть, завернув его в маленькую правду.
– Не такая уж и хитрая… Коллеги, которые допрашивали Карлу, не поверили ей. К несчастью для вас, дела это не меняет: мы должны следовать процедуре и выдвинуть обвинение.
– А сами вы что думаете? – спросил я убитым голосом.
– Это дело мне не нравится, совсем не нравится, – признался Робинсон. – Скажу честно – сначала я подозревал вас, но теперь склоняюсь к мысли, что есть некто, дергающий за веревочки. Правда, мне трудно найти связь между смертью господина Саймона и этой историей о совращении несовершеннолетней.
– Что будет дальше?
– Вы предстанете перед судьей, он выдвинет обвинение и примет решение о сумме залога.
Все происходящее казалось нереальным, как будто меня катапультировали в другой мир. Мир моих романов.
