Глава 24
Утро встретило прохладой, а не лютым колотуном, как обычно. Минус двадцать пять, не ниже. Впору скинуть тряпьё, почти сросшееся с телом от грязи, и начать приём солнечных ванн. Какая же, всё-таки, красотища вокруг. Вот так всякий раз идёшь-идёшь тупо вперёд, ебальник от вьюги пряча, и не замечаешь ничего. А сегодня тихо, ни ветерка, и небо ясное, синее, аж до рези в глазах. Снег сверкает, будто алмазной пылью посыпанный. Только одно облачко над самой высокой горой висит, прямо брюхом за её макушку цепляется. А вчера и не видно было этой горы, не говоря уж о её соседках-недомерках.
— Подъём, — ласково пихнул я Ткача носком ботинка в бочину.
— А? Что? — нащупал тот, первым делом, лежащий рядом автомат, и уж потом продрал глаза. — Ты достал уже, козлина! Я тебе в следующий раз в жопу твой ботинок затолкаю! Вместе с ногами!
— Спокойно, Алексей. Лучше направь свою неуёмную энергию в конструктивное русло. Для начала, встань и оглядись вокруг.
— Если опять твои подъёбки… — выполз Ткач из балагана и, повертев башкой, присвистнул. — Чёрт. И что же, по-твоему, это…
— Да. Мы, кажется, почти у цели.
— День пути, — прикинул Алексей.
— Вроде того.
— Эй, вождь, поднимай жопу! — растолкал он ногой свернувшегося калачиком Елдана. — Что это за гора?
— Это… — тот зачерпнул снега в ладонь и утёр заспанную физиономию. — Ай, — сощурился он, загораживаясь рукой от восходящего солнца. — Похоже, Камень.
— Какой камень?
— Косьвинский. Какой же ещё? Он самый здоровый тут… — речь Елдана прервалась хрипами и бульканьем.
— Спасибо, — вытер Ткач клинок о его плечо, сделав шаг в сторону, чтобы не попасть под струю бьющей из перерезанного горла крови. — Эти манси, как дети, ей богу, — изрек мой напарник, убирая нож.
— Хуже, — возразил я, вспомнив Ольгу. — Но ты от них недалеко ушёл.
— Это почему?
— Только последние дебилы убивают проводников.
— А накой он нам теперь? Ты же сам сказал, что мы у цели.
— Я сказал "кажется".
— Он подтвердил, что это Косьвинский камень.
— Он сказал "похоже".
— Слушай, — скривился Ткач, — не будь таким занудным мудаком. Лучше, оставайся привычной бесчеловечной мразью. Эта гнида, — пнул он конвульсивно подёргивающийся труп, — прекрасно знала, чем для него всё закончится. Ни сегодня — завтра, он завёл бы нас в ловушку. Постарался бы. Разве нет? Ему ведь терять нечего. А я не люблю бродить по кишащей нечестью тайге с тем, кому нечего терять, и кто хочет моей смерти.
— В таком случае, Алексей, мне следует убить тебя прямо сейчас. Разве нет?
— Точно, — ощерился Ткач. — Но почему же ты этого не сделаешь? — состроил он нарочито задумчивую гримасу. — Ах да! Ты ведь не знаешь кода.
— Ты переоцениваешь мою практичность. Я частенько принимаю импульсивные решения.
— Пустишь всё коту под хвост из-за дохлого манси? — "невзначай" приподнял Ткач автомат, чем заставил Красавчика насторожиться.
— Может и пущу. Но не из-за дохлого манси, а из-за твоей самодеятельности. Признаться, она меня здорово раздражает. А терпение моё не безгранично. К тому же, у меня слишком мало радостей в жизни, чтобы отказывать себе в такой ерунде как спонтанное убийство ради удовольствия. Я — мутант. С меня спрос какой? Но ты-то, Алексей, человек. Эталонный, если не считать алкоголизма. Так, будь любезен, постарайся соответствовать высоким стандартам своего биологического вида. И не буди, пожалуйста, животные инстинкты, свойственные таким продуктам вырождения, как я. Договорились?
Ткач сглотнул и со второй попытки сумел-таки заставить себя опустить ствол.
Давно заметил, что спокойный вкрадчивый тон производит на человека куда более действенный эффект, чем бурное негодование с криками и экспрессивными телодвижениями. В этом плане человек похож на собаку. Лающий пёс атакует с куда меньшей вероятностью, чем тот, что тихо рычит, прижав уши. И желание отогнать последнего поленом уступает желанию осторожно отступить, не провоцируя конфликта.
— Договорились.
— Вот и славно. Разбирай эту халабуду, выдвигаемся.
Целый день толкая в гору нарты, которые Красавчик тянул всё с большим трудом, мы были несказанно рады обнаружить к ночи еще одну охотничью избушку. Но, к сожалению, от нее остались лишь три почерневшие бревенчатые стены. Нас, однако, это обстоятельство не смутило, и через час в углу остатков этого искусственного укрытия от ветра красовался балаган. Третья же стена пошла на дрова. "Глюпый" Елдан знатно позаботился о наших желудках. Одно плохо — сытому и разморенному в тепле костра мне, согласно очерёдности, первому выпало охранять покой и сон напарника. Это было непросто. Глаза сами собой закрывались, а перед ними время от времени мелькали картинки из нашего долгого пути от Соликамска до Косьвинского камня.
Не люблю воспоминания. Они всегда не вовремя. Или лишают сна, когда выдается часок-другой, чтобы восстановить силы, или наоборот притупляют внимание и навевают сон, когда надо бодрствовать, как сейчас. К тому же тени прошлого не способствуют пищеварению и вызывают стойкое желание накачать себя бухлом под завязку, что не в плюс ни здоровью, ни делам. Но иногда перебрать пробежавшие дни, как четки бывает необходимо. Тем более вход в хранилище вот он, совсем рядом. Крест, ставший глазом медведя в шаловливых Ольгиных руках, разрисовавших всю карту. Но Ткачу совсем необязательно об этом знать. Завтра утром туда и полезем, а пока есть время, почему бы не прикинуть, каким образом нам выбираться отсюда в случае чего.
Нет, конечно, я уверен в успехе нашего предприятия, иначе бы и не пошел, но соломку в виде нескольких запасных вариантов отхода подстелить надо. Не исключено, что придется сваливать налегке, и по тем же самым местам не хотелось бы. Когда только вступали во все это дерьмо, казалось, что хуже пермских слепых подземных тварей быть ничего уже не может. Но природа-матушка, вернее та чокнутая старуха, в которую она превратилась после войны, подбрасывала нам раз за разом все новые сюрпризы. Сейчас мы с Ткачем, конечно, оба в жестком минусе, но после всего того, что произошло, можно считать, что легко отделались.
Могло ли быть лучше?
Хер его знает. Я особых косяков за собой не припомню. Разве что бабе этой золотой нужно было отсыпать монет, не жаться. А так даже Ткач показал себя молодцом. Вот только в конце подгадил. Не стоило кончать Елдана. Мы бы его сейчас первым в подземелье запустили, а так придется кому-то из нас лезть. Кстати, за этим Алексеем теперь нужен глаз да глаз. На уме у него явно неспокойно. Я, как носитель карты свою ценность вот-вот потеряю, а он все еще ценный хранитель заветных цифр. Как бы не пострелять нам друг друга из-за взаимной паранойи. Хотя, будь я на месте Ткача, я бы себя не стал пускать в расход. Обратно еще ровно столько же пиздовать, и в одиночку выжить будет сложновато. Но я — не Ткач.
Одно радует, на какое-то время, на несколько дней уж точно, можно будет забыть об этом колотуне, без устали сковывающем руки и обжигающем лицо. Там внизу будет просто холодно. Разве я когда-нибудь мог представить, что стану мечтать о том, чтобы просто дрожать от холода? Легкий и приятный морозец — это совсем не то, что чувствовать, как отваливаются от ломоты заледеневшие пальцы, будто по ним лупят розгами.
Больно. Чертовски больно. Но я терплю, стиснув зубы так, что они едва не крошатся.
— Ты всё понял, сучёнок?! — орёт мне в лицо Валет, потрясая отмоченным в солёной воде ивовым прутом.
Я молча киваю.
— Скажи, что всё понял! — снова орёт он, раскрасневшийся от бухла и от злости, что не может выдавить ни слезы из упрямого сопляка, посмевшего без спросу тронуть его драгоценное барахло.
Я снова киваю, и снова получаю прутом по пальцам.
Блядь! Все-таки заснул. Это Красавчик, мой недоношенный пес, кусает меня за рукавицы.
Растереть рожу снегом и обойти вокруг нашу стоянку, иначе опять кто-нибудь возьмет нас тепленькими.
Ну, ничего, совсем недолго осталось. Утром начнется новая жизнь.
Утром началась метель. Здесь, в горах в отсутствие вековых елей, мощных разлапистых кедров и плотного шатра из сосновых крон ее уже ничего не сдерживало. Время шло, а этот ебаный вход все никак не находился. Мы вдоль и поперек облазили склон, где на карте в виде крестика был обозначен искомый объект.
— Ну и? — Ткач зло поглядел на меня, воткнув лыжную палку в наст.
— Должен быть тут. Погоди. Это такой большой крест. Его эта маленькая сучка сделала глазом у нарисованного медведя.
— А что было вторым глазом?
— Вторым глазом? Блядь! Вторым глазом тоже был крест, но он там нарисован прямо на дороге и я подумал…
— Что?
— … Я подумал, что ни один идиот прямо на дороге не будет делать вход в секретное хранилище.
— Кол, ты голова. Я восхищён твоими аналитическими способностями.
— Заткнись.
— Я заткнусь, а ты пока подумай, что вход мог быть замаскирован под что-то безобидное. Попробуй, пошевели своими гениальными мозгами, — все больше и больше заводился Ткач, — а я пойду, посмотрю, так ли оно на самом деле.
Оно было так. На неприметной, продуваемой всеми ветрами просёлочной дороге, возможно, когда и заасфальтированной, стояла полуразрушенная автозаправка и небольшой ремонтный бокс при ней. Причем правое его крыло было уничтожено огнем, и за обломками перегородки отчетливо виднелся наклонный въезд, закупоренный массивными подъемными воротами. Судя по всему, пожар произошел очень давно. Как бы не пятьдесят лет назад. Но следы его были все еще заметны. В том числе и под воротами, опущенными не до самой земли. Впрочем, пролезть бы под ними ни я, ни Ткач все равно бы не смогли. Зато рядом с металлической махиной обнаружилась дверь без единого намека на замочную скважину. Нам она и ни к чему. Механический кодовый замок прятался за ржавой панелью на стене справа. Ее-то и поддел ножом мой напарник.
— Э-э-э… Кхм-кхм, — Ткач что-то слишком долго отогревал закоченевшие пальцы.
— Ну что там? Не томи, — от меня не укрылось, как мой напарник снял свой автомат с предохранителя и, как бы невзначай направил его ствол в мою сторону. Я и сам давно развернул дробовик так, чтобы Ткач не смог увернутся от горсти картечи, случись что.
— Да ща….
— Забыл что ли?
— Хуюшки.
— Тогда открывай. Кстати кто первым пойдет ты или я?
— Граната.
— У тебя есть?
— Я думал, у тебя есть.
— Понятно. Значит, бросаем жребий.
— Нет. Я пойду.
— С чего бы такой героизм?
— Ну, хочешь, иди ты, — пожал плечами Алексей, всем видом стараясь показать, что ему все равно. И тут до меня дошло — больше, чем получить пулю в живот от незнакомца за воротами или угодить в пасть подземному монстру, он боится, что я кину его, закрывшись изнутри.
— Нет уж, только после вас.
Ткач вздохнул и принялся крутить колесики кодового замка. Вся процедура заняла от силы две минуты, лично мне показавшиеся целой вечностью. Но когда внутри замка что-то щёлкнуло, и из паза под ним выехал прямоугольник с узкой прорезью, вместо облегчения я почувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Все, пиздец….
— Что? Что это такое? — побледнел мой напарник.
— Кода твоего недостаточно, — пояснил я. — Нужна еще такая металлическая пластина. Вот сюда вставляется, — мой палец лег на прорезь.
— Почем знаешь?
— Приходилось сталкиваться. Помнится, один клиент прятал такую карточку между своими полужопиями. Туда мы ему эту металлическую пластину и засунули обратно после ее использования. Правда предварительно раскалив в очаге этого негостеприимного хозяина.
— В записях об этой пластине ничего не было, — пропустив мимо ушей мой ответ, пробубнил Ткач, — и что теперь делать?
— Под ворота подкопаться нельзя, — сразу включался я в решение проблемы, — там под ними рама забетонирована. Рвануть их тоже не можем. Нет у нас лишнего грузовика взрывчатки.
— Поищем другой вход, или сразу обратно домой.
— Фоме что рассказывать будешь? — поинтересовался я. — Мол, прости, святой отец, мы стучали, но нам не открыли?
— Э-м-м… А что если действительно…. Постучать?
— Нахуй. Во-первых, действительно поищем еще входы. Минимум один аварийный должен быть. Вдруг хозяева впопыхах закрыть забыли? Во-вторых, насколько я знаю, у подобных сооружений должно быть дохера вентиляционных шахт. Может, какие-то из них окажутся проходными. Ну и в-третьих, навестим Кытлым.
— Что за Кытлым? — спросил Ткач, натягивая рукавицы.
— Поселок неподалеку, — я завел дробовик за спину, — там мог жить кто-то из персонала хранилища, а у него дома могла остаться такая вот карточка.
— Пошли.
Ничто так не спасает от тоски-печали, как новое, очень важное дело. Если честно, я сам не верил в то, что нам теперь удастся проникнуть внутрь хранилища. Второй вход наверняка так же плотно запечатан, как и первый; в поселке, скорее всего, кроме мусора и ветра, мы ничего и никого не найдем; а вентшахты представляют собою сотни метров узких каналов, пробитых в скалах, где просто не за что зацепиться при спуске. Но, само собой, ничего этого говорить Ткачу я не стал. Не хватало еще возврата напарника в его привычное депрессивное состояние или, не дай бог, вообще в суицидальное. Сам убьется и меня за собой утащит.
К вечеру, после долгих карабканий по поросшим чахлой полярной березой склонам, мы отыскали-таки второй вход в хранилище. Это тоже были массивные автоматические раздвижные ворота, утопленные в скале, и они тоже оказались закрыты. Но на этот раз вообще плотно. С дверью повторился тот же фокус, что и с первой. Мы выматерились и вернулись на исходную, к автозаправке. Там и переночевали на пожарище ремонтного бокса. К Кытлыму мы выдвинулись следующим утром. Дошли до поселка по все той же почти заросшей сосняком дороге.
Километра за два до него встретилась бетонная надпись "Кытлым", подпираемая лезвием то ли косы, то ли серпа. Тоже бетонным. Таких памятников уже несуществующим городам я навидался на подступах к их руинам вдоволь. Наверное, их современники думали: "Нахера ставят эти метровые бетонные буквы?". А вот гляди ж ты, пригодились. Городов и поселков уж нет, а памятники им остались. Бетон прочнее, чем дерево и сталь. Хотя и с этими надписями солнце и вода рано или поздно покончат.
Все деревянные постройки Кытлыма выгорели дотла, не миновала чаша сия и каменных строений. Одни фундаменты. Стены, более-менее, сохранились только у однотипных кирпичных трёхэтажек. Казармы, наверное. Но о том, чтобы найти нужное нам среди засыпанных снегом останков квартир, не было и речи.
— Что дальше? — спросил Ткач, мрачно разглядывая развалины с холма, на склоне которого мы организовали свой НП.
— Пройдемся по склонам Камня, поищем оголовки вентшахт, — я постарался ответить как можно увереннее, но, по-моему, Ткача обмануть не получилось, ибо он сорвал с себя автомат и швырнул его на снег. Сейчас начнется.
— Только не начинай! — я шагнул чуть в сторону и вперед. — Второго мордобоя кто-то из нас не переживает.
— Да на хуй сдалась мне твоя гнусная рожа, — махнул рукой напарник и покосился на Красавчика, готового вцепиться ему в глотку. — Выпить охота, — он пошарил по своим карманам, как будто не помнил, что выцедил последнюю каплю своего термоядерного пойла еще в землянке.
— Внутри хранилища тонны спирта. Залезем, упивайся хоть до смерти.
Как ни странно, эти мои слова возымели поразительный эффект. Ткач поднял автомат и покатился с холма в сторону Косьвинского Камня. Алкоголики — они такие. Ради призрачного шанса выпить, горы свернут. В буквальном смысле.
Меня не обрадовала, а насторожила первая же вентшахта, которую мы нашли. Это был просто ствол, перекрытый тщательно очищенной от снега решеткой. Иначе мы просто прокатились бы по ней и ничего не заметили. Но кто-то постарался обеспечить доступ воздуха вовнутрь.
Етить-колотить!
От размышлений на эту тему меня отвлекла темная точка у подножия склона, на котором мы сидели. Через оптику можно было лишь разглядеть нескладную мужскую фигуру, склонившуюся над чем-то отсюда неразличимым. Через секунду незнакомец распрямился и поковылял в сторону автозаправки.
— Давай за ним, — я схватился за палки и заскользил вниз. Ткач рванул следом.
Сначала мы держались на значительном расстоянии от сутулого хромающего типа, но он так громко разговаривал сам с собой и ни разу не оборачивался, что я решил подобраться на несколько шагов, достаточных для финального рывка.
— Мамуля будет довольна. Сегодня Альбертик не пустой. Сегодня Альбертик с подарками. Он тебя сегодня порадует, ма! — с этими словами доходяга достал из объемистой бесформенной сумки пучок металлических прутьев с тряпичными клочьями на концах, — гляди, какой хороший зонтик! Мамочка теперь не будет мокнуть под дождем. Альбертик позаботиться о своей мамуличке. А посмотри, что за прелесть я тебе еще принес, — хлыщ извлек из сумки большую помятую металлическую кружку, узкую у основания и расширяющуюся кверху. — Отличная импортная кофемолка, мама! Теперь мы с тобой будем варить каждое утро чудесный кофе. Я обещаю! — он распрямился и впервые за все время преследования обернулся.
С торжествующей улыбкой этот съехавший с катушек местный житель обвел взглядом окружающие горы, но нас так и не заметил. По крайней мере, ничем не выдал обнаружение "хвоста". Вдруг он проворно спрятал свои находки и ускакал за те самые развалины охотничьей избушки, в которых все еще оставались разбросанные ветром остатки нашего костра.
Я сбросил лыжи, взял в руки дробовик и осторожно обошел бревенчатую стену, за которой скрылся доходяга. Там, совершенно неожиданно для нас обоих, обнаружился плохо замаскированный вход в нору. Я вынул нож и решительно двинулся внутрь.
Если бы вместо меня туда пошел Ткач, он бы наверняка пропустил бы этот удар, прежде чем его глаза привыкли бы к темноте. Я же легко увернулся от летящей в лицо сковородки и оттолкнул задохлика так, что тот прилетел от одной стены погреба к другой и, рухнув на свою лежанку, затих. Хоть и безумный, а понял, что дергаться не стоит.
— Что там? — за моей спиной с ноги на ногу уже переминался Ткач.
— Заходи, гостем будешь.
Безумие пожирает человека по частям. Сам он этого никогда не замечает, и будет яростно спорить с окружающими, доказывая им свою вменяемость, пока еще способен на это. Альбертик и сейчас не считал себя психом. Надо сказать, что для стебанутого он довольно неплохо справлялся с хозяйством. Мама, наверное, научила. Вообще, если бы он молчал, сошел бы за умного. Еду добывает, готовит ее, дерьмо и помои наружу выносит. Воняет, конечно, в его берлоге, ну так и от нас с Ткачем не розами пахнет. При минус сорок купаться негде.
Берлога у Альбертика, кстати, мечта. Лежанка, стол со стульями и нечто вроде печки. Видимо, пока мы тут ночевали наверху, остерегался ее топить. Вот придурок, а сообразительный, однако!
Над столом пожелтевшее фото молодой женщины. Маман, не иначе. На столе хаотично разбросаны детские рисунки, карандаши, несколько грязных плюшевых игрушек и толстая тетрадь в синей засаленной обложке. Как только я протянул к ней руку, Альбертик вскочил и вцепился зубами мне в запястье. Я, не ожидая такого, отмахнулся от ебанутого, и он прилично приложился своей дурной башкой от кирпичную стену возле лежанки.
— Дай, — Ткач протянул руку.
— Ты что, еще и читать умеешь?
— Представьте себе ептыть!
— Не могу.
— Тогда бросаем жребий, кто первый.
— Приготовь пожрать, тогда вслух почитаю.
— Заметано. А я вслух поем.
— Вали набирай снег, — я сунул Ткачу котелок и открыл тетрадь. Это был дневник. Писала женщина. Судя по всему, мать нашего сумасшедшего Альбертика, который уже пришел в себя и рыдал в уголке, размазывая сопли.
— Сначала чай, — Ткач брезгливо отставил с печки хозяйский чайник, покрытый отслаивающиеся нагаром. — Читай уже.
"27.09.2012
Я долго не решалась писать. Зачем? Все равно через несколько месяцев мы с Альбертиком умрем. Но потом я подумала, что кто-то из убежища найдет этот дневник и передаст ему. Константину. Моему любимому Косте, отцу Альбертика. Я не сомневаюсь, что он жив и что он там, внутри. Нам с Альбертиком ведь совсем чуть-чуть не хватило везения. Я, дура, когда собиралась, взяла с собой и золото, и деньги, и паспорт, и медицинскую страховку и даже зачем-то жировки за последний год. А карту доступа не взяла. Вспомнила на выезде из города и хотела сойти с автобуса, но они не остановили. И правильно сделали. Автобус все равно был последний.
Но я-то надеялась, что нас пропустят. Глупая. А теперь мы тут, он там, а бесполезная карта доступа погибла вместе с Карпинском. Хотя, что ей будет, железке, лежащей в железном сейфе. Смотрю сейчас на ключ, на этот символ напрасной надежды, и плачу. И Альбертик плачет….".
Я встал с табурета, вынул нож и шагнул к Альбертику.
— Правильно, Кол, пусть старик больше не мучается, — осклабился Ткач.
— Все-таки ты не исправимо кровожаден, Алексей, — срезал я ключ со шнурка, болтающегося на грязной как у трубочиста шее хозяина норы, — лучше помоги найти паспорт его мамаши. А вот, сам уже вижу, — мятая книжица обнаружилась в жестяной коробке на полке, вместе с фотографиями, на которых была запечатлена все та же женщина и усатый мужик в военной форме.
— Улица Мира, дом пятьдесят шесть, квартира тридцать два. Хм, — я достал из разгрузки рисунок, что дала мне Саманта. — Это совсем рядом. У тетки Сэм улица Мира пятьдесят девять, — рисунок и паспорт легли рядом в разгрузку.
— Читай еще, — Ткач устроился поудобнее в предвкушении этой занимательной истории о том, как один персонаж умер, а второй сошел с ума.
Я его понимаю. Человек легко, как губка, впитывает чужую трагедию, пропуская ее через себя, и так же легко забывает о ней уже через несколько минут. В подсознании остается лишь: "хорошо, что не со мной" и "со мной-то такого не будет".
— Вынужден тебя разочаровать, Алексей.
— Что такое?
— История короткая. Всего в три листка. В середине какая-то муть с рецептами каши из корешков и травяных настоек, а в конце вот это:
"12.11.2013
Осталось мне совсем мало. Не знаю, найду ли сил написать что-то еще в следующий раз. Не могу есть. Нет аппетита. Во рту только вкус собственной крови и волос. Волосы везде: на подушке, на полу, на столе и в этой мерзкой каше. Не представляю, как Альбертик это ест. Меня вчера вырвало прямо в миску. Осталось только два зуба. Ногти тоже сходят и карандаш держать неимоверно больно. Холод и темнота. А Альбертик барахтается. Носит воду, занимается стряпней. Вчера нашел где-то масла, и теперь мы иногда зажигаем лампу.
Я все. Сколько еще протянет Альбертик, не знаю. Что можно требовать от десятилетнего ребенка?"
После этого риторического вопроса на полстраницы легла жирная загогулина, заканчивающаяся кляксой от раскрошившегося грифеля. Видимо мамаше Альбертика поплохело.
— У бабы, похоже, лучевая была, — прокомментировал Ткач, ковыряясь щепкой в зубах.
— Не факт. При цинге все те же дела: кровь из десен, зубы, ногти и волосы летят только в путь. Да и Альбертик этот не выжил бы, получи он дозу.
— Ну, хер его знает. Тебе виднее.
— Хорошо, если цинга. Иначе топать в Карпинск стремно.
— А где он, этот Карпинск?"
— Недалеко. Кстати, Ткач, ты в курсе, что дежуришь первым? Лично я спать.
