Глава 6

Психология – материя тонкая, но под дых ударить может, как толстая чугунная болванка, – тяжело, больно. Гордеев чувствовал себя, как груздь в кадушке, – со всех сторон мрак, сырость, теснота, а сверху крышка с тяжелым на ней гнетом. Третий час уже идет, как он сидит за столом в конференц-зале. Господин Федосов занят, соизвольте подождать. Секретарша только успевает кофе подносить, улыбается, как фанатка любимой рок-звезде, а сама усмехается под нос. Унижали Гордеева, и если его эта мысль бесила, то ее – веселила…

Да, психология действительно наука хитрая, и, как оказалось, Федосов знал в ней толк. Гордеев уже поднялся, собираясь уходить, когда он появился. Точно все рассчитал, в самый последний момент перекрыл ему путь. Секретарша бы его не удержала, а он смог вернуть на место.

– Извини, Михаил Викторович, дела. – Он улыбался, как будто не было для него большего счастья в жизни, чем видеть милого сердцу конкурента. – Я так понимаю, у тебя ко мне важный разговор?

– Да, и не хотелось бы тянуть кота за хвост, – выдавил из себя Гордеев.

– Ну!.. – поморщился Федосов так, как будто за это дело тянули его самого.

– Вы, Юрий Васильевич, собирались купить у меня бизнес.

– А что-то случилось? – обнажив неровные с желтоватым налетом зубы, спросил Федосов.

Гордеев с трудом справлялся с желанием наорать на собеседника, схватить его за грудки, с силой тряхнуть. Надо держать себя в руках, и лучший способ для этого – выявлять изъяны во внешности оппонента, высмеивать их в душе. Зубы у Федосова не ахти, со своими деньгами он мог бы украсить себя фарфоровой улыбкой, а у него скоро гнилые пеньки от зубов останутся…

– Случилось, спрашиваю?

– Случилось.

– Форс-мажор?

– Да нет, сила вполне преодолимая, только надоело все. Уехать хочу.

– Куда?

– В Англию.

– Тихая гавань?

– Надоели шторма.

– Тихая гавань, чужие горизонты… – Федосов неприязненно цокнул языком. – С тоски взвоешь.

– Не взвою.

– Взвоешь. Думаешь, там жизнь?.. Для своих, может быть, а ты чужой. Ну да ладно, сам все поймешь… Я так понимаю, тебе деньги срочно нужны, иначе бы ты не обратился… Я человек не шкурный, на чужом горе наживаться не хочу… – Федосов замолчал, в раздумье пальцами одной руки слегка сжал переносицу с безобразно бугрящимся шрамом на ней.

Гордеев невольно поморщился. Если человек с ходу отрицает какое-то дурное свое качество, значит, он точно им обладает.

– Но срочность сама по себе предполагает скидку… – все в том же стяжательском раздумье проговорил Федосов.

Гордеев отвел взгляд и стиснул зубы до хруста в них – так захотелось спросить, откуда этому проходимцу известно про срочность. Он же сам все и устроил – сначала Сотникова на него натравил, а когда тот сдал назад, получив на лапу, нанял специалиста по решению нестандартных вопросов. Но в последнем был виноват и сам Гордеев, если бы он сразу принял предложение Федосова, Сотников бы не пострадал.

Карты розданы, выигрышная комбинация на руках Федосова, но еще есть возможность избежать полного разорения, надо всего лишь остановиться и уйти, довольствуясь малым. И уйти без скандала…

– Восемнадцать миллионов долларов. Это первое и последнее слово, торг не уместен.

Гордеев хотел улыбнуться, но из-за спазма в мимических мышцах вышла гримаса. А предложение, в общем-то, его устраивало. С учетом всех строящихся объектов и взятых под них кредитов он оценивал свой бизнес в районе двадцати пяти миллионов долларов, но восемнадцать – тоже не плохо, куда больше, чем полцены.

– Если принимаешь предложение – по рукам, если нет – до свидания. – Федосов, казалось, ничуть не сомневался в привлекательности своего предложения.

Восемнадцать миллионов срочно и целиком – все это хорошо, просто здорово, но нет ли в этом подвоха? Гордеев должен был держать ухо востро.

– По рукам.

– Значит, будем готовить договор, – улыбнулся Федосов. – На бизнес, на дом…

– На дом?

– Да, в это цену входит вся твоя недвижимость. У тебя ничего здесь не должно остаться. Ничего. И сам ты должен уехать. Не должно тебя здесь быть, это условие.

Гордеев пожал плечами. Если подвох только в этом, он согласен. Родной город стал опасным для него, и ему никак нельзя оставаться здесь, он это понимал, поэтому мысленно уже расстался со своим домом, осталось только его продать.

Ветер, казалось, запутался в пышных темнохвойных ветвях, то в одну сторону качнет ель, то в другую, а она сердится, машет лапами, отгоняя проказника. Несильный ветер, медленный, но теплый, плотный, обнимающий, дул он из леса, выволакивая оттуда липкий запах свежей хвои. Оттуда же доносились птичий щебет и перестук дятлов. Чудное место – темнохвойный лес, крутосклонный берег реки, дом не самый большой, но в деревне поблизости лучшего нет и еще долго не будет.

Из клееного бруса дом, без единой хотя бы мало-мальски бросающейся в глаза трещинки, янтарного цвета и блеска. Можно было поставить его в два этажа, но Ира с большим трудом держалась на ногах, по дому она в основном перемещалась на инвалидной коляске с электроприводом, а лифт – удовольствие дорогое, поэтому Гордеев не стал поднимать дом вверх. Двенадцать метров в ширину, тринадцать в длину – более чем достаточная площадь для одинокой больной женщины.

Дом стоял на опушке леса; огораживая в свое время участок, Гордеев зацепил несколько растущих в нем елей и сосен, они стояли с одной стороны дома, качаясь на ветру. С другой стороны дома Ирина разбила огород, там он ее и застал. Коляска стояла неподалеку, а она, скрюченная и сгорбленная, стояла с тяпкой в руках и пропалывала свои насаждения. Увлеклась она, потому и гостя не заметила, а больше никого в доме не было. Похоже, домработница, пользуясь добротой хозяйки, отлынивала от своих обязанностей, надо будет разобраться.

Ира – натура тонкая, ранимая, с богатой фантазией, в этой жизни судьба ее не миловала, поэтому, быть может, она выдумала параллельную, выкрашенную в розовые тона реальность, в которой сейчас и могла находиться. Так это или нет, но Гордеев не окликнул ее, он всего лишь помахал рукой, привлекая к себе внимание. Она почувствовала его, не разгибаясь, повернулась к нему, заулыбалась.

Сорок шесть лет ей, а лицо, как у девочки, – нечеткие, как в подростковом возрасте, черты, детская наивность в них. Даже кожа нежность не утратила, хотя глаза уже и облепила паутина мелких морщинок, да и цвет уже не розовый, как в юности. А лицо симпатичное, и фигуркой она бы отличалась, если бы не церебральный паралич. Распрямить бы ее, расправить, приосанить – и замуж, но, увы, не судьба. Да и нельзя ей под венец, а то вдруг муж слишком умным окажется да приберет к рукам «сундук с яйцом и уткой», отданный Ирине на хранение.

Гордеев поцеловал сестру, помог добраться до кресла, сесть.

– А я тут огородом решила заняться, – запыханно сказала она.

– Я смотрю, ты не ходишь здесь, а летаешь, – улыбнулся он.

– Ну, не летаю! Но мне лучше! Свежий воздух, лес, деревянный дом. Я знала, что здесь мне станет лучше!.. А где Лера? – спохватилась она. – А Ярослав?

Ира жила вдали от города, путь до нее не самый близкий, два-три часа пути на машине – и она сама так хотела, и он только рад был убрать ее подальше от города. Лера с Ярославом были здесь только один раз, четыре года назад, на новоселье, а он бывал раз в два-три месяца, и всякий раз Ира спрашивала про жену и сына, как будто скучала по ним.

Ярославу здесь неинтересно, а Лера приехала бы, но Гордеев ее с собой не звал, не хотел. И сегодня по привычке отправился в путь без нее, но на этот раз он об этом пожалел. Так вдруг стало скучно без нее в дороге…

– Ярослав сейчас в Англии, а Лера… К Лере мы с тобой сейчас поедем.

Бабки подбиты, документы на продажу бизнеса и всего прочего составлены, осталось их только подписать, для этого и нужна была Ира. Он мог бы доставить документы сюда, но Федосов требовал ее личного присутствия, но везти его сюда нельзя. Ни его нельзя, ни нотариуса. Положение у Гордеева шаткое, следствие набирает обороты, счета, открытые на его имя, в любое время могут арестовать, а Ирину не тронут, поэтому пусть миллионы остаются за ней. Завещание давно составлено, и если с ней вдруг что-то случится, деньги перейдут ему на законном основании…

Документы подписаны, Ира уже в своей деревне, деньги на счет поступили, но не все прошло так гладко, как бы хотелось. То ли почувствовал Вершков неладное, то ли кто-то проинформировал его, так или иначе, он позвонил Гордееву и вызвал к себе в прокуратуру.

– Уезжать собираетесь? – спросил он, указательными пальцами массируя щеки.

И вид у него был такой, как будто зубы под ними болели. Но возможно, так он выражал свое отношение к Гордееву, показывая, как ему тошно от него.

– Кто вам такое сказал?

– Интуиция сказала… – Вершков открыл ящик стола, достал оттуда заграничный паспорт, двумя пальцами небрежно взял за уголок титульной корочки, подвесив его на руке. – Это старый паспорт, так сказать, утерянный. В позапрошлом году вы получили новый паспорт, а этот старый. Нехорошо, Михаил Викторович. Билеты на самолет купили, виза у вас открыта… Когда вылет?.. Хотите, скажу, когда? Прямо сейчас и оформим вам посадку!..

Следователь повернул голову к дверям и приоткрыл рот, как будто собирался выкрикнуть конвой. Гордеев похолодел: не было у него никакого желания отправляться в камеру – под стражу.

– Нет никаких билетов. – Голос его заметно дрогнул.

– Нет, так будут, – усмехнулся Вершков. – Я вас, Гордеев, насквозь вижу!

– Тогда вы должны видеть, что я не имею никакого отношения к покушению на Сотникова.

– А вот этого не вижу!

Гордеев покачал головой, с досадой глядя на него. Сколько раз он пытался поговорить с Вершковым по душам, по-хорошему объяснять ситуацию и всякий раз натыкался на холодный, пренебрежительный сарказм.

– Я не заказывал Сотникова.

– Следствие разберется… Последнее предупреждение, Гордеев, попробуете улизнуть из страны, отправлю вас в следственный изолятор, в общую камеру – к уркам и наркоманам, они там вам устроят прогулку по Скотленд-Ярду. Предупреждение принято?

Гордеев согласно кивнул, и на этом профилактическая беседа завершилась. Вершков молча выписал ему пропуск и выставил за дверь.

Он спустился вниз, сел в свою машину, в раздумье достал сигарету. Может, и не нужно курить? Не так уж все и плохо, если Вершков стал пугать его своими достижениями. Может, и похвастаться нечем? Вроде бы и поднялась волна из-за покушения на Сотникова, делом Гордеева заинтересовались в Москве, поступило какое-то особое распоряжение на его счет, но вдруг этот замах на рубль обернулся ударом на копейку, пшиком, который мог только насмешить. Его-то нетрудно было привлечь за старые грехи, но вместе с ним может пострадать крупная рыба, которую, возможно, не хотят тревожить. Тут ведь как: тронешь бывших сильных мира сего, а выйдешь на нынешних. Да и бывшие не будут сидеть сложа руки…

А в деле Сотникова пока все тихо. Насыр ни в чем не признается, на Гордеева не показывает, так и пойдет под суд в гордом одиночестве, получит срок, отправится на зону. Собственная глупость его и погубит…

Гордеев сунул в рот сигарету, закурил, нервно выпустил под крышу тугой клуб дыма. Вдруг суета вокруг него действительно закончится пшиком? Тогда зачем он продал бизнес? Вершков ничем не может его прижать, но принуждает оставаться в городе, а Федосов, напротив, гонит его прочь отсюда, потому и дом у него забрал. Вроде бы купил, а если разобраться, то отобрал как бесплатное приложение к бизнесу. Послезавтра они с Лерой должны будут освободить помещение. И что им теперь делать?

Михаил Викторович плюнул в ладонь и в то же место воткнул сигарету. Плевок затушил ее, и все-таки он почувствовал боль, но именно это ему и было нужно. Встряхнуться изнутри захотел, вытолкнуть из головы сомнения. Да, Федосов умыл его, спровоцировал ситуацию, сорвал с нее куш, расширив свое присутствие на рынке строительных услуг, но катастрофы нет. Восемнадцать миллионов на счету, а следствие, похоже, зашло в тупик, возможно, сам Федосов этому и поспособствовал. Если так, то гроза выдохлась, и молния уже не ударит. Ира отпишет восемнадцать миллионов ему, он переведет деньги на свой заграничный счет, а там уже будет видно, как быть. Может, и не нужно уезжать из страны; почему бы не открыть новое дело, стартовый капитал для этого есть?..

А чтобы с Ирой до поры до времени ничего не случилось, он возьмет ее под личный присмотр. Дом у нее хороший, место замечательное, так почему бы не пожить там, пока все не утрясется?..

Дело еще не закрыто, личная собственность все еще под угрозой, к тому же надо на что-то жить – в общем, Гордеев продал свой «Мерседес», выручив за него два с половиной миллиона; продешевил, конечно, зато машину взяли сразу, без волокиты.

Но, как оказалось, с продажей он поторопился. Дом он отдал с мебелью, но были вещи, которые они с Лерой не могли там оставить, двух машин под них как раз бы и хватило, но «Мерседес» ушел, поэтому пришлось покупать тележку, ставить на «БМВ» фаркоп, а это деньги, время, хлопоты…

Но все это уже в прошлом. Город остался позади, машина катится по проселку вдоль реки, над которой громоздилась гора из серых белобоких облаков, ход у нее мягкий, а тележка подпрыгивает на ухабах. Как бы не отцепилась ненароком…

На дорогу вышла корова, остановилась, с капризной задумчивостью глянула на машину, откуда-то из-за кустов, стремительным шагом преодолевая подъем, выскочила бойкая старушка в клетчатом платке и круглых на резинке очках. Время иссушило в женщине мышцы и кости, казалось бы, в них не осталось сил, но движения сноровистые, проворные, а шаг в старых запыленных калошах такой же бодрый и пружинистый, как у городского молодца в кроссовках на толстой мягкой подошве. И прутом на корову она замахнулась, как буденновец шашкой – на классового врага; у буренки камни из-под копыт полетели, с такой прытью бедная рванула с дороги. А старушка осталась стоять.

Лера остановила машину, опустила окно, с задорной улыбкой поздоровалась с женщиной, как будто знала ее с рождения, та кивнула в ответ, приложила к уху ладошку. Но Лера ни о чем не спрашивала, она поехала дальше, а женщина той же рукой махнула ей вслед, желая счастливого пути. Лера бросила взгляд в зеркало заднего вида, весело улыбнулась. Это Гордеев всю дорогу хмурил брови, а она всем довольна. Из роскошного дома выселилась, турфирму свою на чужого человека оставила, деньги за бизнес в подвешенном состоянии, а ей хоть бы хны. Настроение такое, как будто не в деревню она едет, а на виллу с бассейном на берегу Средиземного моря, и корове обрадовалась, как будто яхту возле собственного причала увидела.

А деревня уже началась, потянулись избы: слева от дороги все сплошь обшитые доской и покрашенные, а справа – без внешней отделки, только бревна, проложенные мхом. Жилые избы и брошенные, заколоченные, с фундаментами и без – везде по-разному, но так однородности даже на кладбище нет, где-то деревянные кресты, где-то железные…

– Смотри, сельпо! – восторженно заметила Лера.

Магазин с вывеской стоял метрах в двадцати от дороги, за площадью, посреди которой разлилась большая лужа, только свиней здесь для полноты картины не хватало. А лужа грязная, глубокая, самое для них раздолье. Окна в магазине высокие, витринные, но вместо стекол вставлены железные, в окалинах, листы.

– Ну, сельпо, и что? – буркнул Гордеев.

И неделя еще не прошла, как он был здесь, Иру домой возвращал, без Леры туда-сюда обернулся. И хотел жену с собой взять, да она не смогла, а возникали временами моменты, когда без нее становилось тоскливо. Но сейчас она с ним, и уже не хочется ее видеть. Впрочем, будь на ее месте Настя или Рита, он бы раздражался не меньше: настроение такое – все злит. Нет никакого желания ехать в эту глушь, оставляя за собой руины прошлой жизни…

– Как что? А продукты где мы покупать будем? Сейчас не будем заезжать, тележку оставим и вернемся.

– Продукты, – вздохнул он.

Сельпо, лужи, коровы, навоз – вот и все удовольствие, которое здесь его ждет. Ватник надеть, сапоги резиновые, прошвырнуться по кривым улочкам, снять телочку… Или козочку. С рожками да копытцами… Счастья сразу привалит.

– Не пойму, чего ты радуешься?

– Радуюсь?! – пожала она плечами. – Может, и радуюсь.

– Чему?

– Не знаю.

– Не знаешь? – Он глянул на нее удивленно, с насмешкой.

– Устала я от города, от этой жизни.

– От какой жизни?

– От такой!.. По жизни идти нужно рука об руку, а мы бежим, за синей птицей гонимся, ничего вокруг не видим. Как в тумане живем, друг друга не замечаем…

– Ты меня не замечаешь?.. За кем же ты бегаешь, если меня не замечаешь?

В ответ Лера лишь горько усмехнулась, косо глянув на него. Не надо перекладывать с больной головы на здоровую. Это не она бегает, а он. Гордеев недовольно хмыкнул, не желая признавать ее правоту.

Она-то всегда его замечала, тянулась к нему, это он относился к ней, как собака – к кошке. Не гавкал на жену, не рычал, зубами не рвал, даже мог иногда приласкать и обогреть, но не видел он в ней родственную душу… А темп он действительно задал себе стремительный, и в чиновных делах старался преуспеть, и про бизнес не забывал, дни мелькали, как телеграфные столбы за окнами поезда, а Лера все это время находилась в соседнем купе. Вроде бы и в одном вагоне они ехали, но как чужие. Она-то и хотела зайти к нему на огонек, а он у соседок пропадал: не до жены ему, когда любовницы есть… Так и жили.

– А как же Рома? – спросил он.

Она поморщилась, легонько махнув на него рукой. Не нужен ей никакой Рома, и не думает она о нем.

– А как он без тебя там будет? – не унимался он.

– Надо будет, позвоню, приедет, кусты над рекой пышные, вода теплая, поплывем.

– Что?! – встрепенулся Гордеев.

– Ну, если ты так хочешь, – грустно усмехнулась она.

– Я хочу?!

– Иногда мне кажется, что да… Хочешь, чтобы я тебе изменила… Ты мне изменяешь, я тебе, так и живем, никто ни перед кем не виноват…

– Ты мне изменяешь?

– Ты мне изменяешь!

– Ты меня видела с кем-то?

– Я знаю.

– Что ты знаешь?

– Все знаю. Но молчу.

– А ты не молчи!.. Давай, скажи, а я послушаю!

– Может, и скажу…

Лера остановила машину, чуточку не доезжая до деревянных, с железными перетяжками, ворот. И ворота под красивым резным козырьком, и калитка, а замки крепкие, ключ нужен или отмычка. Ира жила одна, до ближайшего дома полкилометра, не меньше, а дорога идет через лес, мало ли какой леший забрести может – уж лучше ворота на замке держать от греха подальше.

Но ворота были приоткрыты, а от них, с места, где заканчивался асфальт, к дороге по песчано-гравийной насыпи тянулась взрыхленная колесами борозда. Как будто кто-то на мотоцикле выехал, но переборщил с «газом» – заднее колесо повело, из-под него выплеснулись камни вперемешку с песком… Откуда у Иры мотоцикл?

Гордеев осторожно вошел во двор, огляделся и увидел сестру, она лежала у крыльца – на спине, в безжизненной позе. Но все-таки она была жива…