Глава 20

Небо затянуто темными с проседью тучами, но солнце им не удержать – яркие лучи прожгли серую, вспученную ветрами ватную взвесь и хлынули вниз, точно на маковки церквей; ожили монастырские колокола, медовым звоном поплыла по миру благая весть.

Лера завороженно смотрела на монастырь с белыми крепостными стенами, за которым к востоку раскинулся живописный старинный городок. И версты до монастыря нет, можно сказать, рукой подать, только реку переплыть. Отличное место они выбрали под свой будущий дом – с тем видом на святую обитель, на берегу реки. Застройка законная, проблем с тем оформлением в собственность не будет, свет от окрестной деревеньки протянут, а газа нет и не предвидится, придется ставить котел на мазутном топливе. Если, конечно, решение будет принято.

Место просто замечательное, за перелеском – деревушка, за рекой – монастырь, город, средняя школа. Но Долгопольск далеко, полтораста километров, и как быть, если вдруг приспичит вернуться в бизнес. А желание у Гордеева есть – и самому надо бы подняться, и Федосова поставить на место.

– Ты обещал!

Лера сжимала пальцы, как будто под руками была земля, в которую она вцеплялась. Надо будет, по пояс вроется, но с места не сдвинется. Деньги есть, дом поставят быстро, следующим летом уже можно будет въехать.

– А зимовать где будем? – спросил Гордеев.

– Времянку можно поставить.

– Здесь?

Лера кивнула, плотно сжав губы. Она говорила глупости, сама это осознавала, но ничего с собой поделать не могла. Если он прямо сейчас не скажет «да», она пойдет в лес, наломает веток, поставит шалаш и останется здесь жить. А лес красивый – березовая роща.

– А как же Долгопольск? Там твои родители.

– Будем к ним ездить.

– А школа?

– Мы же смотрели, нормальная здесь школа. Ну, не частная, но это даже лучше…

– А с Федосовым разобраться?

Лера вдруг резко повернулась к нему, взгляд ее непривычно полыхнул.

– Пошел он к черту, твой Федосов! – выплеснула она.

И сама же смутилась, опустила глаза.

– Ну, если так думаешь!.. – Гордеев широко улыбнулся и рубанул рукой, принимая решение.

– Да? – Лера поднесла к горлу собранные в кулачки ладошки.

Она затаила дыхание – как будто в ожидании чуда. Он улыбнулся еще шире – да. Конечно, да!

Они в обнимку подошли к машине. Гордеев уже открыл дверь, а Лера все еще клонила голову к его плечу. В кармане зазвонил телефон.

– Да тут еще и связь есть!

Решение уже принято – но правильное ли оно? Сейчас каждый «плюс», даже самый маленький, мог склонять чашу весов к положительному ответу.

– Михаил Викторович, ты где? – встревоженно, как показалось, спросил Усатов.

– На природе, а что?

– Далеко?

– Ну, далековато… А что такое? – разволновался Гордеев.

Он сел за руль, закрыл за собой дверцу. Его внимание привлекла белая «Газель» с синим фургоном, машина приближалась со стороны моста.

– Не скажу, что я уверен, но все может быть…

– Что может быть?

– Мы его потеряли!

– Кого вы потеряли? Что случилось? Ты можешь толком сказать?

– Лопахина потеряли. Он со своим дружком куда-то поехал, мы за ними, а они куда-то пропали.

– На чем поехал?

– Ну, «Газель» у них…

– Синий фургон?

– А вы их что, видите?

– Вижу!..

– Уезжай, Миша! Ноги в руки, и бегом!..

Гордеев уже без того стронул машину с места и направил ее на «Газель». Что бы он убегал от какого-то неудачника?!

– Миша, что ты делаешь? – забеспокоилась Лера.

– Бог не выдаст – свинья подавится!

Машина разгонялась по тряской дороге, «Газель» стремительно приближалась. Проселок узкий – не разъехаться, а Гордеев, казалось, шел на таран.

Все ближе «Газель», еще чуть-чуть, и случится непоправимое.

– Миша!

– Не бойся, прорвемся!

Он очень надеялся на свою машину. Внедорожник у них с Лерой хоть и паркетный, но не должен застрять на голом, в поникшей траве поле. Хотя все возможно.

«Газель» остановилась, открылись двери, из кабины с перекошенным от злобы лицом выскочил водитель в кожаной кепке и в старомодной джинсовой куртке с овчинным воротником. Прежде чем взять вправо, Гордеев успел заметить и Лопахина, который также покидал машину.

Он свернул, едва не сбив мужчину в кепке, машину затрясло по ухабам. Вязкая земля втягивала в себя колеса, но полный привод и заданная скорость держали внедорожник на ходу. Тормозить ни в коем случае нельзя, но впереди по курсу лежало замшелое бревно, и его уже не объедешь.

– Держись!

Передние колеса разом, с грохотом ударили в бревно, перескочили через него, машину сильно тряхнуло, но препятствие она взяла и поскакала дальше. Лобовое стекло не выдержало удара, лопнуло, пошло трещинами. И дырка в нем какая-то подозрительная…

– Твою мать! – заорал Гордеев.

Прежде чем очередная пуля разбила боковое зеркало, он успел заметить водителя «Газели», пистолет в его руке.

– Ложись!

Он схватил жену за шею, пригнул ее книзу и, как оказалось, сделал это вовремя, следующая пуля, пробив кузов, прошила подголовник переднего пассажирского кресла.

Водитель «Газели» продолжал стрелять, но мазал: слишком велико уже было расстояние до цели. Гордеев съехал с бездорожья на проселок, разогнал машину и помчал к мосту, возле которого находился контрольный пункт полиции. Возможно, дорожные инспектора не только палочками махать умеют, но и вооруженных преступников задерживать. А пробитый пулями кузов машины избавит Гордеева от долгих объяснений.

Нечистая совесть, как тяжесть на душе, не дает покоя и тянет залечь на дно. Лопахин так и поступил. Взял отпуск за свой счет и уехал к брату в деревню, там его Усатов и прищучил. Шел мужик по улице, никого не трогал, вдруг подъехала машина, никто и понять ничего не успел, а человек исчез. И Спелов Усатову помог, и Гордеев принял участие – уж очень хотелось поговорить ему со своим врагом, который наконец-то вышел из тени.

Не зря Гордеев понадеялся на дорожную инспекцию, полицейские сразу же взялись за дело, перекрыли дороги, задержали «Газель» вместе с водителем. Но Лопахина в машине не было, как оказалось, его друг решил взять вину на себя. И на допросе Иван Окулов пел складно – пистолет нашел, возил его с собой на всякий пожарный, а в Гордеева выстрелил в состоянии сильного душевного волнения. Не подвел друга Лопахин, купил ему адвоката, который взял выгодный для подзащитного курс. В состоянии аффекта мужик был, потому и схватился за пистолет – глядишь, и условный срок дадут. А вот если Лопахин откроет рот…

Лопахина вывезли далеко за деревню, бросили на землю за большой кучей, можно даже сказать, горой щебня, за многие годы густо поросшей травой. Со стороны дороги его не видно, в лесу быть никого не должно, а если вдруг увидят и примут меры, тем хуже для жертвы.

Вадим резко поднялся с земли; с лютой злобой глядя на Гордеева, попятился от него, споткнулся, сел на камень, выступающий из кучи щебня, в этой позе и застыл. Волосы у него густые, вьющиеся, как проволока в бутылочном «ершике», сферическую шапку на голове можно нарастить, но Лопахин предпочитал стричься коротко. Лоб широкий, черты лица мелкие, нос острый, как хвостик у прописной единицы. Глазки бегают, как белки по клетке, – так же быстро и хаотично. Изнури его колотит – ноги и руки в таком же беспорядочном движении. Страшно ему, знает он, чье мясо съел.

Спелов подошел к Лопахину, предъявил удостоверение личности.

– Я здесь как частное лицо, – признался он. – Возможно, мы не станем тебя сдавать, скажем так, в руки правосудия.

– А что такое?

– Мы следили за тобой, Лопахин, видели, как ты со своим другом Окуловым на «Газели» выехал, вот, Михаила Викторовича, предупредили, поэтому он и не дался вам в руки. А вы убивать его ехали.

– Не знаю ничего! – От нервного перенапряжения у Лопахина задергалась правая щека.

– Я тебя видел, Вадик, – с усмешкой сказал Гордеев. – Как ты из машины выпрыгивал, видел. Окулова взяли, а ты сбежал. Окулов тебя не сдает, а почему? Потому что ты сам его сдать можешь. Кто-то в Сотникова стрелял?.. То-то же!

– А кто в Сотникова стрелял?

– Тот, кого ты, Вадик, попросил, тот и стрелял.

– Я попросил?

– Ты.

– Нет!

– Да!

– Никто ничего не докажет!

– Зря ты так думаешь, – покачал головой Гордеев. – Сотников видел киллера. В лицо не разглядел, а фигуру запомнил, как он двигается, знает. Хочешь, я Сотникову позвоню? Он подъедет, посмотрит на Окулова, понаблюдает за ним со стороны. Вдруг узнает?

– Да пошел ты! – как от сильной зубной боли, скривился Лопахин.

– Понятно. В том, что ты признался, понятно, а звонить Сотникову или нет… Звонить?

– Не надо! – Лопахин опустил голову, в бессильной злобе сжимая кулаки.

– Значит, Окулов стрелял?

– Стрелял.

– Ты его попросил?

Лопахин дернулся изнутри, как будто пиропатрон в нем взорвался, вскинул голову, полоснул Гордеева лютым взглядом.

– Он сам предложил, я согласился… Дураком был, поэтому согласился!.. Надо было, чтобы он тебя, гада, застрелил!..

– Я так понял, ты все-таки его об этом попросил!

– Лучше поздно, чем никогда! – Лопахин сказал громко, с вызовом, но почему-то опустил голову.

– Да нет, лучше никогда… – усмехнулся Гордеев. – Настя знала про ваши художества?

– При чем здесь Настя? – снова взвился Лопахин.

– А при том, что трудно быть замужем за идиотом! Хранишь ему верность, хранишь, а он гадит вокруг себя, гадит. Вокруг семьи гадит! Прибирайся потом за ним!.. Знала Настя, кто в Сотникова стрелял. Знала, кого за это посадить могут. За тебя, дурака, переживала… Я двадцать лет за ней бегал! Двадцать лет, как об стенку горох!.. Крепкую стену она поставила, гранитную, а ты взял ее и разрушил… Я летом к ней приходил, уже после того, как в Сотникова стреляли. И что ты думаешь?.. Она впервые уступила мне! Впервые за двадцать лет!..

Лопахин сорвался вдруг с места и, с дикой злобой сжимая кулаки, бросился на Гордеева.

– Убью!

Но Спелов подставил ему подножку, и он растянулся по земле. Подниматься не стал, как лежал, так и забился в рыданиях, закрыв голову руками.

– Я искал человека, который меня подставил, и я мог найти тебя, – Гордеев нарочно говорил громко. – Настя это понимала, поэтому ей приходилось задабривать меня. Вдруг я тебя найду, но не удавлю!..

Рыдания становились все громче.

– Любила она тебя, утырка! Жалела!.. – продолжал он. – И меня задабривала… А ты знал это! Я спал с ней, а ты терпел!.. И кто ты после этого?

Лопахин стонал сквозь зубы, одной рукой он держался за голову, другой конвульсивно бил по земле.

– Она твою вину на себя взяла, чтобы мы от тебя, дурака, отстали! Она за тебя, идиота, сесть могла!.. Вот я и думаю, может, помиловать тебя, недоноска? Ради Насти!..

Увы, но щадить Лопахина никак нельзя. Многострадальный Насыр все еще под стражей, а Гордеев под следствием. Лавочка эта и сама по себе закрывалась, но неплохо было бы катализировать процесс.

– А-а! – Истошный рев подраненной птицей взметнулся в небо, расправил побитые крылья и закружил над местом.

Но расправил крылья и сам Лопахин. Как будто подъемная сила оторвала его от земли, поставила на ноги и швырнула на Гордеева. Глаза безумные, рот перекошен, на губах пена… Спелов и в этот раз успел отреагировать и сбить его с ног, но Лопахин снова поднялся и с той же безумной яростью кинулся на врага. Его снова уложили, на этот раз скрутили по рукам и ногам, но даже в безнадежном положении он рвался к Гордееву.

– Убью!.. Убью!.. Убью!.. – Эти угрозы звучали, как заклинания.

Даже когда Лопахину заткнули рот, Гордеев слышал их.

Он велел везти безумца в полицию. Нельзя оставлять на свободе человека, который не просто желал ему смерти, а рвался убивать.

Сотников смотрел на него, как на сопляка, который вдруг неожиданно для всех перещеголял опытного, битого жизнью профессионала.

– Ну, еще раз тебе спасибо, Михаил Викторович.

Опознал он в Окулове преступника, вывели доморощенного киллера на чистую воду. Дело закрыли, Насыра выпустили. И Гордеев свободен как птица, и завтра они с женой вылетают в Лондон, но только для того, чтобы повидать сына. Они обязательно вернутся в Россию, построят дом… А если вдруг Лера захочет остаться в Англии, возражать он не будет…

– А как там с Лопахиным?

В ответ Сотников покрутил пальцем у виска.

– Провели экспертизу, составили заключение, никаких сомнений…

Не выдержали нервы у Лопахина, и совесть не смога вынести тяжести вины – свихнулся он, и не избежать ему принудительного лечения. Он уже в психушке, но решения суда еще пока нет.

– Бывает.

Гордеев забрал пропуск, сухо попрощался со следователем, покинул здание, остановился на крыльце. Дождь на улице, с утра моросило, а сейчас льет. Зонта нет, но машина рядом, главное, в лужу не наступить по пути к ней. Туфли не пропускают – но вдруг лужа окажется чересчур глубокой?

До машины оставалось совсем чуть-чуть, когда его окликнул знакомый голос. Настя?!

– Миша!

Он еще не остановился, но уже стал поворачиваться на голос. Муж и жена – одна сатана, Лопахин уже сошел с ума, вдруг и Настя тронулась. А психам все можно – хоть стреляй, хоть ножом в бок.

Но Настя стрелять не собиралась, и ножа у нее не было. И взгляд вполне вменяемый. Шляпка на ней модная, пальто стильное, в одной руке она сжимала зонт, другую держала в просторном накладном кармане. Лицо у нее спокойное, но спрятанные в кармане пальцы заметно шевелились.

Гордеев смотрел ей в лицо, но в поле зрения держал и руки. Вдруг в кармане у Насти нож или остро заточенная отвертка, а может, у нее там револьвер дамского формата.

Капли мочили голову, скатывались за воротник, но Гордеев старался этого не замечать. Сейчас он поговорит с Настей и отправится домой, там он затопит баньку, Лера подаст бокал горячего вина, согреет его.

Дождь раздражал, хотелось поскорее забраться в машину, но тогда и Настю придется позвать за собой, но это слишком. Она могла воспринять это как намек, как приглашение в настоящее и будущее. Но у нее своя жизнь, и если она вдруг этого не понимает, он постарается объяснить.

– Домой спешишь? – догадалась она.

– Домой.

– А как же я?

– Извини.

– Я знаю, ты сдал моего мужа, – Настя кивком показала на здание Следственного комитета.

– Твой муж пытался меня убить.

– А ты этого не заслужил? – спросила она, дурными глазами глянув на него.

– Нет! – Он сказал негромко, но резко, хлестко.

Настя вздрогнула, как львица, сидящая на тумбе перед дрессировщиком. Услышала щелчок бича, встрепенулась, протрезвела, успокоилась.

– Я не просила его тебя убивать…

– Я знаю, – не очень уверенно сказал он.

– И про Сотникова я потом узнала… Если бы я знала, я бы его остановила…

– Верю.

– Ты даже не представляешь, как я переживала за Вадима.

– Представляю.

– Я его любила… Если ты думаешь, что я любила тебя!.. – Настя стала заводиться, но сама же себя и сдержала.

– Ты меня ненавидела.

– За что? За то, что ты бросил меня? Ненавидеть?! Да нет, я просто презирала тебя!..

– Что ж, можешь презирать меня и дальше. Твое право.

– Я буду тебя презирать! Я буду тебя ненавидеть!.. Я никогда тебя не любила! Никогда!..

Гордеев с удрученным видом опустил голову. Да, ему неприятно и даже больно это слышать, но вымаливать любовь он не будет. И не хочет.

– Уезжай!.. Забирай свою и уезжай!.. Если не уедешь… Если не уедешь, я тебя… – Настя вздрогнула изнутри, к глазам подступили слезы, она скривилась, пытаясь их сдержать. – Если бы ты знал, как я хочу тебя убить!..

Ее душили рыдания, и Гордеев едва разобрал последние слова, но смысл фразы понял прекрасно.

Она хотела сказать что-то еще, но эмоции хлынули через край, и, не в силах их сдержать, она повернулась к нему спиной и пошла к остановке – в слезах, в рыданиях, под дождем. Беспомощная и одинокая. От жалости у него сжалось сердце, он потянулся за ней, но разум оказался сильнее душевного порыва.

Дождь не прекращался, волосы мокрые, за шиворот натекло, но Гордеев этого не замечал. Настя уже скрылась из виду, а он стоял и смотрел ей вслед.

Да, он поступил правильно: не нужно идти за ней, нельзя им быть вместе, да и любовь уже растаяла, как предрассветный туман. Ему нужна только Лера, и он остается с ней. Все это так, по-другому и не будет, но почему душа мечется в груди? Почему так хочется догнать и остановить Настю?..

Он кое-как пришел в себя, сел в машину, но, прежде чем стронуть ее с места, какое-то время сидел, собираясь с мыслями.

Как ни крути, а с Настей ему так просто не расстаться. Она показывала ему подлинник заключения, Катя действительно его дочь, и теперь он обязан заботиться о ней. Но у него есть сын, которому он также должен обеспечить будущее, а восемнадцать миллионов быстро иссякнут, если не построить на них собственное доходное дело. Он снова займется строительством, раскрутит свой проект, поднимет до небывалых высот, с которых и обрушится на Федосова. И накажет его за все обиды и унижения… Да, так и будет!..

Он вернулся домой, Лера охнула, глянув на него, потащила в ванную. Пока он откисал в горячей воде, тесть натопил баньку… Засыпая, он думал о том, как хорошо и уютно в теплом семейном кругу, и ему не хотелось погружаться в пучину, где нет покоя от акул бизнеса и всяких жаждущих крови пираний. Если не погибнешь, то потеряешься в этой суете, а жизнь такая короткая, тем более в ней уже столько упущено. И нужно догонять…

Бархатный сезон у него в жизни: еще не совсем осень, но уже и не лето. Не жарко уже, но еще и не холодно, в самый раз… Жизнью нужно наслаждаться, и он будет смаковать ее, как знатное вино, пьянея в тишине безмятежности…

Может, ну его к черту, этого Федосова? Простить и забыть…

Гордеев не принял окончательного решения, он еще точно не знал, отойдет от дел или снова ринется в бой, но заснул он с легкой совестью. А ночью ему приснилась Настя…