Книга: Волчица нежная моя
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20

Глава 19

Крепчает осень – на ветрах, на дождях, на желтых и красных листьях настаивается, все жестче и холодней закваска. Дома уже топятся, чахлые дымки над газовыми трубками мерцают, и только у Павла Дмитриевича в печи настоящий огонь, дровяной. Березовым дымом со двора несет, этот запах ни с чем не перепутаешь. Уютный запах, не столько пьянящий, сколько настраивающий на отдых под хмельное дело.
Дом у него большой, с длинной широкой террасой, которую он закрывает на зиму стеклопакетами. Там у него мангал каминного типа, очень серьезное сооружение – и мясо пожарить можно, и в лютый холод согреться. И в доме два камина – изо всех труб поднимаются в небо сизые дымки. Видно, сидит старик на террасе в компании с женой и дочерью. Если, конечно, Лера в Англию не уехала…
Гордеев тяжко вздохнул и нажал на клавишу звонка. Картина маслом – «Возвращение блудного мужа». Явка с повинной. С раскаянием и, возможно, исповедью. Он готов на все, лишь бы Лера его простила.
Калитку открыл Павел Дмитриевич. Лицо настолько широкое сверху, насколько узкое снизу, и нос имел форму такого же треугольника, но сходящегося кверху. Спинка носа тонкая, а ноздри крупные, мясистые, слегка вывернутые. Лоб сплошь в морщинах – и вдоль они бороздились, и поперек, и даже наискось, носогубные складки и раньше были глубокими, выпуклыми, а сейчас они еще и обвисли, уродуя лицо. От некогда пышных волос остались жалкие редкие наросты, сквозь которые не просто просматривалась, а зияла лысина. Постарел Павел Дмитриевич, осунулся, но взгляд все тот же – едко-насмешливый, пытливо-пронизывающий. Он молчал, с глумливой иронией глядя на Гордеева, а его кадык перекатывался под кожей, как будто выталкивал на язык острое, крючком вонзающееся в душу слово.
– Явился? – кивком головы ответив на приветствие, спросил он.
– Лера у вас?
– У нас есть все: и Лера, и газ. А у вас?
– У нас купец. А у вас товар.
Гордеев вспомнил, как сватался к Лере. Она тогда с родителями в другом доме жила, да и у него к ней отношение совсем не такое было, как сейчас. Себя он считал знатным купцом, а товар – неважным, завалящим. Сейчас все по-другому, сейчас ему только Лера и нужна.
– Да знаю, богатый купец. Только товар у него перекупили… – пристально глядя зятю в глаза, колко усмехался Стражилов.
– Кто перекупил? – напрягся Гордеев.
– А товар не простой, за него еще и откупной отдать придется. С Лерой ты сейчас разводишься, после того как деньги получил.
Павел Дмитриевич стоял на пути, даже в мыслях не было у него посторониться, пропустить зятя к жене.
– Кто перекупил, спрашиваю?
– А ты думаешь, на тебе клин светом сошелся? Есть и другие купцы… Старая любовь не ржавеет…
– Павел Дмитриевич! – Гордеев наклонил голову, как будто собираясь поднять тестя на рога, но тот даже на сантиметр не сдвинулся.
Стоит, смотрит на него непримиримо, ухмыляется.
– Павел Дмитриевич!!!
Гордеев крепко взял Стражилова за плечи, тот дернулся, но было уже поздно. Сдвинул тестя, обогнул его и рванул к дому. Мастиф Роджерс зарычал на него, угадав настроение хозяина, но не накинулся. Гордеев сам эту собаку в дом в свое время привез, фактически он был для пса вторым хозяином.
Но Роджерс и не смог бы дотянуться до него. Как оказалось, собака сидела на цепи. И вряд ли Стражилов посадил ее на привязь только для того, чтобы открыть Гордееву. Значит, в доме другие гости.
И точно, на веранде за большим дубовым столом сидел Раскатов. Гордеев поднялся на крыльцо, переступил порог, увидел Рому и остолбенел, как будто мешок с пухом на голову свалился – не пришиб, но морально оглушил.
А стол на четыре персоны накрыт, значит, и Лера здесь сидела, и Мария Николаевна, но ни той сейчас, ни другой – как будто ветром сдуло. И не трудно догадаться каким…
– Так это ты у нас тут купец? – Гордеев до хруста сжал кулаки, всматриваясь в пьяные, смущенно-веселые глазки своего соперника.
– А чем я плох? – Раскатов провел пальцами по лацканам клубного пиджака, как будто стряхивая с них крошки.
– Да всем!
Гордеев скрипел зубами, глядя на Рому. Интересно получилось: Настя прибрала его к своим рукам, а Раскатов тут же подхватил брошенную Леру, как будто для того и была произведена эта пертурбация. Но сыпать своими догадками, маринуя их в объяснениях, он не собирался. Он знает, в чем перед ним виноват Раскатов, и не станет ничего ему говорить. Хватит с него Насти, он одной ею сыт по горло.
А ведь совсем недавно он рвался поговорить с Ромой.
– Шел бы ты отсюда! По добру прошу! – волком глядя на своего врага, сквозь зубы процедил он.
– А то что? – Рома вдруг поднялся, угрожающе повел одной рукой, будто смахивал со стола посуду.
– Узнаешь!
– А нос у тебя зажил?
Гордеев скривился с досады и едва удержался, чтобы не коснуться пальцами носа. Быть беде, если сюда ударят снова. Еще не сросшиеся кости болезненно заныли, запульсировало над ними, и в голове что-то сжалось.
В переживаниях он и не заметил, как появилась Лера. Она взяла его за руку, потянула в дом; отогнать он ее не мог, не в том положении находился. Он за ней пришел, и никак по-другому.
– Лера, я не понял! – ошарашенно протянул Раскатов.
И столько возмущения было в его голосе, как будто Лера изменила ему.
Она махнула на него рукой, втянула мужа в прихожую, закрыла за ним дверь. Но тут же оттолкнулась от него, повернулась к нему спиной и, скрестив руки на груди, гордой походкой переместилась в богато обставленный холл, откуда на второй этаж тянулась лестница из красного дерева. Она не звала Гордеева за собой, и он мог вернуться на террасу выяснять отношения с Ромой, но его потянуло за ней. А с Раскатовым он потом разберется.
Лера прошла в свою спальню, но дверь за собой прикрыла неплотно, этим подавая знак. Она и злилась на мужа, но и прогонять его не осмеливалась.
Лера села на кресло, на самый краешек, свела плотно коленки, накрыв их ладошками. Платье на ней шерстяное – с закрытым верхом, длинное, ниже колен, пуховой платок на плечах. Или не собиралась она соблазнять Раскатова, или это уже ни к чему. Может, все уже произошло. Вдруг и товар уже выторгован… А ведь Рома знал, где и с кем находился Гордеев, и утаивать ему это ни к чему.
Лера молчала, глядя на неподвижные пальцы рук, она ждала объяснений.
Гордеев ничего не сказал. Прикрыв за собой дверь, он подошел к ней, опустился на колени, приложился лбом к рукам, которые показались ему холодными.
– Прости! – выдохнул он, как будто собираясь согреть их своим жарким покаянным дыханием.
Но этого ему показалось мало, и он взял ее ладони в свои руки, мягко их сжал, приложив к своей груди.
– За что? – с тусклой горечью во взгляде спросила она.
– Как за что?
– Ты ее любишь, ты вернулся к ней, все справедливо. Все возвращаются в прошлое, ты с Настей, я с Ромой. И тебе хорошо, и нам…
– И вам?.. – Гордеев резко поднялся, то ли просто отшагнул от Леры, то ли шарахнулся от нее, как от прокаженной. – Тебе хорошо с ним?
– А почему мне должно быть с ним плохо? – удивленно спросила она. – Я его люблю.
Она не кокетничала, не бравировала, говорила спокойно, с самым серьезным видом, с каким на холодную голову излагают общеизвестные, не подлежащие сомнению факты.
– Любишь?
– Ты это знаешь.
Она не смотрела ему в глаза, но не стыд клонил ее голову вниз, а чувство неловкости.
– Я знаю?!
– Я говорила.
– Ты говорила, что любишь меня!
– Тебя я люблю как мужа.
– А его?
– Я люблю его как… – на мгновение запнулась Лера. – Я люблю его как прошлое, в которое мы возвращаемся.
– Это не любовь, это миф! – мотнул головой Гордеев.
– Я знаю. – Она подняла голову и грустно посмотрела ему в глаза.
– Тогда почему?
– Я смогу полюбить его как настоящее.
– Ты в этом уверена?..
Он и сам хотел полюбить Настю как настоящее и будущее, но у него ничего не получилось. Не потерял он голову в ее объятиях, поэтому и возникло чувство ловушки, которое заставляло сопротивляться, искать выход. А если бы сидел сложа руки, так бы и не узнал, кто заварил кашу из топора.
– Я попробую.
– А ничего, что эта гнида подставила меня под ментов?
– Не подставлял он. Это Федосов. И ты сам знаешь, что Федосов.
– С Ромы все началось! Он мне сам признался.
– Он не признавался, ты сам это выдумал…
– Это он тебе так сказал?
– А разве было по-другому?
– Он признался. И не только он… Рома подлец и сволочь!.. И я немногим лучше… – выдавил из себя Гордеев. – Но я больше не буду, ни с кем и никогда. Только с тобой. Если позволишь. Давай еще раз попробуем вместе?
– Нет, – Лера снова уронила голову.
– Не можешь меня простить?
– Дело не в этом, – едва слышно сказала она.
– А в чем?
– Я уже дала слово Роме.
– Разведешься со мной и выйдешь за него замуж?
– Выйду.
– Но сначала разведешься со мной. И получишь девять миллионов. Я так думаю, Рома очень рассчитывает на эти деньги.
– Не рассчитывает. И не нужно ничего.
– Это ты так говоришь, потому что не знаешь своего отца. А я его знаю. Он вцепится мне в горло и вытрясет все до копейки.
– Деньги! Деньги!.. – Лера подняла голову и возмущенно зыркнула на него.
Но запал на этом и перегорел, до взрыва так и не дошло. Она замолчала, но ее мысленный посыл все же дошел до Гордеева.
Не нужны Лере деньги, если нет в них тихого семейного счастья. Не нужен ей муж, который бежит по жизни с вытаращенными глазами и высунутым языком. А если язык высунут не только изо рта… Устала она от этого, очень устала.
Но ведь Рома не лучше.
– А хочешь, построим деревянный терем на берегу Волги, вдали от всех! И к черту всякий бизнес!
Только Гордеев знал эту ее слабость, только он мог сделать Лере такое предложение. И он попал в самую точку. Она встрепенулась, глянула на него с затаенным восторгом, в предвосхищении счастья.
– Деревенька рядом будет, а мы из нее село сделаем – церковь поставим. Там и обвенчаемся!
Гордеев смело травил ей душу: а как иначе? Он же действительно готов был бросить ради Леры все. И даже на Федосова рукой, надо будет, махнет, хотя должен загнать его в угол и содрать шкуру…
– Хочу!
– Будет!
– А как же Настя?
– Я любил ее в прошлом, но не смог полюбить в настоящем.
– А как же Рома? – Она повела рукой в его сторону и резко опустила ее вниз.
Лера махнула на Раскатова рукой, и все-таки она должна была спуститься вниз и вежливо, но бесповоротно послать его домой. Она поднялась, шагнула к двери, протянула руку, как будто хотела зацепиться за Гордеева. Лера не хотела уходить от него, и он это понял – поймал ее за руку, вкрутил в свои объятия, в которых она и утонула…
Они лежали на кровати плотно в обнимку, он не срывал с нее одежды, она не теряла голову от страсти. Страстное от них не денется; сначала их души должны согреться в тишине, в той, которая следует за бурей, а не предваряет ее. Они вернулись друг к другу навсегда и больше не расстанутся ни на минуту. И если это их тихое срастание душ можно считать упущением, они обязательно его наверстают. Этой же ночью и наверстают. И растопят, выпарят в жарких своих объятиях телесные воспоминания – он о Насте, она о Роме.
Возможно, эту и прошлую ночь Лера провела в объятиях Раскатова, но Гордеев ни в чем ее не упрекнет. И даже не спросит. Если вдруг было, он сам во всем виноват…
А Раскатов пусть убирается. Он даже не станет с ним говорить. Зачем? Чтобы Лера подслушала их? Она ведь не глупая и все поймет. А картина такая – Настя главная виновница его бед, он узнал об этом, поэтому и вернулся к жене. А если бы не узнал? Так и жил бы с Настей?..
Раскатов мог сам подъехать к Лере с таким объяснением, но этого не будет. Завтра же они уедут отсюда, найдут живописное место, снимут в окрестностях дом, поставят свой – большой, красивый, сплошь из дерева, и будут жить долго и счастливо в мире и согласии. И уже все равно, кто там творил зло им на головы. Эти напасти не убили их, а сплотили, сделали сильней. И счастливее. И можно даже поблагодарить судьбу за это испытание…
Дверь вдруг распахнулась, и через порог переступил Раскатов. Он успел набраться: глаза у него пьяные, шальные, движения широкие, расхристанные.
– Ах, вот вы где, два голубка? – Он дурно засмеялся, пытаясь скрыть за кривляньями свою досаду.
Гордеев соскочил с постели, вытянулся перед ним в полный рост. С каким удовольствием он бы ударил этого фанфарона! Но нет, он поступит с ним еще жестче.
Лера схватила его за руку, пытаясь удержать. О его сломанном носе она беспокоилась не меньше, чем он. Он качнул головой, высвобождая руку – пусть не беспокоится, за него можно не переживать, все будет в порядке.
– Поговорим?
– Поговорим!
– Спускайся, я сейчас…
Часть вещей оставалась в Саврасье, но зажигалки, которые Гордеев купил по случаю, должны были находиться здесь. Он спросил, и Лера тотчас их нашла, подала, вопросительно глядя на него. А зажигалки не простые – из оружейного металла, в форме револьверов, и вес у них соответствующий. И барабаны откидывались, как у настоящих «бульдогов», мало того, в них даже вставлялись пластиковые патроны. Гордеев приметил эти зажигалки давно, еще когда выбирал подарки для друзей на Двадцать третье февраля; сувениры могли закончиться, и он помнил, как спешил в магазин за ними. Вдруг их заберут в самый последний момент. А ему нужна была именно пара…
Он уже достаточно хорошо знал Раскатова и даже мог спрогнозировать его поведение. Впрочем, он мог и ошибаться, но если Рома предложит дуэль на боевых револьверах, отказа не последует. А такой поворот событий вполне возможен, поскольку Раскатов подшофе, а пьяное сознание отважнее трезвого…
Рома сидел за столом, о чем-то разговаривая с Павлом Дмитриевичем, на лице хорошая мина при плохой игре. Гордеев подошел к нему и, даже не глянув на тестя, с шумом выложил на стол обе зажигалки.
– Кажется, ты должен был позаботиться о револьверах, – с жестким упреком сказал он.
– О револьверах?
За окнами уже стемнело, на террасе горели лампы, в свете которых Раскатов стал похож на покойника – так побледнело его лицо. Ни капли живого цвета в нем, только мертвенная с синеватым оттенком белизна.
– Ты же помнишь, мы договаривались. Или забыл? – усаживаясь, спросил Гордеев.
Присутствие тестя его не смущало, пусть он видит, за кого подсватал свою дочь.
– Да нет, помню… – Раскатов завороженно смотрел на револьверы с пузатыми, тускло поблескивающими на свету боками.
– И я помню… Ты достал стволы?
– Э-э… – замялся Рома. – Это не просто…
– А кому сейчас легко?.. У меня вот проблемы, до сих пор выпутаться не могу. Настя на разрыв меня к себе тащит, ты вот к Лере полез…
– Она тащила, ты тащился, – закрепощенно усмехнулся Рома.
– Нехорошо все это. Очень нехорошо… С тебя ведь началось, ты меня под Сотникова подставил.
– Это все Федосов, – покачал головой Раскатов.
– Да, Лера тебе поверила, – язвительно усмехнулся Гордеев. – Но я тебе не Лера!.. И еще я говорил с Настей, она мне во всем призналась.
– Не знаю, в чем тебе призналась Настя, но я не при делах. И в Сотникова я не стрелял. И не заказывал его. В этом ты можешь не сомневаться.
– Я сомневаюсь в другом… – Гордеев потянулся к одному револьверу, взял его в руку, откинул барабан, высыпал в руку легкие, как пушинки, патроны, обратно вставил только один.
Раскатов мог развеять его сомнения, для этого достаточно было взять со стола второй револьвер, продемонстрировав этим свою готовность стреляться. Всего лишь взять оружие, а там и подлог вскроется. Но разве Гордеев предлагал стреляться? Он всего лишь показал, как должны выглядеть настоящие револьверы.
– Я еще раз говорю, я не при делах! – Но Раскатов упорно держал руки на коленях.
– Федосов?
– Ну, может, и не Федосов.
– А кто? Лопахин?
– Все тебе скажи! – нервно усмехнулся Рома.
– Настя на себя все взяла…
– Настя?! Стреляла в Сотникова?! И ты ей поверил?! – сардонически усмехнулся Раскатов.
– Ну, не стреляла…
– Заказала?! Она?! И ты поверил?! Ты, вообще, мужик или баба? – с глумливым визгом простонал Рома. – Свою любимую женщину обвинять в таком страшном грехе!.. А если бы Лера призналась, ты бы ей тоже поверил?.. Ну, ты и ничтожество, Гордеев! Ну, ты и ничтожество!.. Мне даже за одним столом с тобой сидеть противно!..
Он вдруг резко поднялся со своего места, смерил противника презрительным взглядом, кивнул на прощание Стражилову и рванул к выходу. Лучше бы револьвер со стола взял…
Гордеев смотрел ему вслед с язвительно-торжествующей улыбкой на губах. Нашел-таки этот прохиндей повод увильнуть от серьезного мужского разговора. Переложил с больной головы на здоровую и был таков…
Но в то же время в чем-то Раскатов был прав. Возможно, Настя действительно соврала. Вдруг она взяла на себя чужую вину?
Может, Настя и не мстила Гордееву, отказывая ему в близости, вдруг она действительно не хотела изменять мужу. Вадим Лопахин, может, и не красавец, и звезд с неба не хватал, но любовь – она не от разума, а от души. Любовь зла, если угодно… Возможно, Настя выгораживала своего неудачника-мужа, поэтому и пришла к Гордееву, влезла к нему в постель…
А в постель к нему ее могла уложить жажда реванша. Гордеев переспал с ней после двадцатилетнего перерыва, но вместо вдохновения получил разочарование, и Настя это заметила. Она не захотела оставаться для него историей, поэтому попробовала вернуть в свое настоящее. А заодно и мужа собой прикрыть. Или просто взять Гордеева под контроль…
Он взял со стола пачку «Мальборо», вынул сигарету, закурил, крепко затянулся, как будто дым обладал чудодейственным свойством прочищать мозги. Так или нет, но в сумраке мыслей высветились и состыковались два пазла. Когда стреляли в Сотникова? А когда Гордеев обидел Настю своим в ней разочарованием? Сначала было покушение, а потом уже все остальное. И если Настя затаила обиду, то уже поздно было мстить…
Настя могла отомстить за давнее прошлое, за те двадцать лет, которые прожила без него, но зачем ей это, если с мужем жила душа в душу? А если не было счастья, то в любом случае нужно обратить внимание на нестыковку в датах…
Гордеев достал из кармана телефон, вышел во двор и позвонил Усатову. Он готов был хорошо заплатить, лишь бы сыщик установил за Лопахиным наблюдение. Гордеев разворошил осиное гнездо, надо бы теперь проследить за полетами…
Назад: Глава 18
Дальше: Глава 20