Глава 13
Всё забавно, пока это касается кого-нибудь другого.
У. Роджерс
С Коном я подружилась. Точнее говоря, он подружился со мной. Моей заслуги в том не было — этот невозможный тип мог бы и зимнего медведя растормошить, уговорить подвинуться и спеть хором песню. Причём дружба у нас складывалась какая-то чудная — похоже, Кона совершенно не волновало, девушка я или зелёная лягушка. Хотя и я вряд ли бы запала на этого петуха-недоростка. Но таких отношений раньше у меня не было ни с кем. Кон подкалывал меня, зубоскалил, дразнил, лупил на тренировках, а посреди ночи мог влезть в окно и растолкать, чтобы спросить, не заначила ли я в комнате чего-нибудь вкусненького?
Наконец, выяснилось, что Кон в свободное время играет на китаре и поёт. Причём, когда он брал в руки инструмент, возникал совершенно другой человек. Даже лицо менялось, плутовская кошачья физиономия становилась почти красивой. Одна песня, о свече, горящей на окне в доме, где ждут ушедшего путника, понравилась мне особенно… Что-то в ней меня задело, зацепило. Может быть, то, что я тоже не знала, куда лежит мой путь и насколько долго он протянется. А может, то, что меня никто и нигде не ждал… Интересно, хоть Лив обо мне скучает? А Янис ещё помнит? Кто знает…
Я даже пыталась подпевать. Кон не возражал.
Впрочем, на тренировках он лупил меня совершенно не по-дружески.
— Я ж тебе сто раз говорил, что когда спрыгиваешь откуда-нибудь, ступни старайся держать вместе! И сгибай колени, это уменьшает силу удара почти в двадцать раз! И вообще, фигли ты кувыркаться училась? Когда перекатываться-то начнёшь? Ладно… хватит пока прыжков, давай подерёмся! Да, чтоб не отлынивала — простимулирую. Через две недели съездим вечерком в Суру, попрактикуемся. Есть там парочка трактиров с дурной славой — их и посетим. А потом я тебя по тёмному переулку гулять пущу. Поглядим, как отбиваться от приставаний будешь.
Он что, совсем сдурел?!
— Через две недели, не забудь! — захохотал мне в спину Кон, когда я под предлогом «ужин надо готовить» заторопилась из амбара.
По дороге на кухню раздумывала, шутил Мангуст или нет? Не может же он меня в самом деле поволочь в непотребное место, чтобы я там от пьяных мужиков отбивалась? Или может? Спрошу-ка у Оласы, что та скажет?
Но Оласа была занята, читала письмо. Наверное, кто-то из патрульных ездил в город, привёз.
Я знала, что у Огневушки где-то есть родственники, с которыми та переписывается, но в подробности не вдавалась. Потому что начни обсуждать родню, и самой о семье говорить придётся. А я уже столько небылиц наплела, что вконец запуталась и боялась лишний раз рот открыть.
Ладно, потом о Коне поговорю. Пусть читает…
— Суна, представляешь, к нам через неделю приедет моя троюродная сестра! Она почти твоя ровесница, на полгода только младше. Зовут Лианна… — Оласа солнечно улыбнулась, словно узрела что-то необыкновенно приятное.
Если честно, я тоже обрадовалась. Веснушчатая Огневушка, конечно, добрая и хорошая, но всё же разница в пять лет давала себя знать — и не поболтать, и не похихикать, и не подурачиться. А мне так этого не хватало! А тут приедет моя сверстница, такая же девчонка!
Эх, знала б я…
Я помогла привести в порядок комнату рядом с моей: сама вымыла пол, выволокла во двор — проветриться на солнышке — матрас с кровати, выстирала и выгладила тяжеленным чугунным утюгом с углями ситцевые занавески. И нашла подходящий кувшин на кухне, решив, что к приезду Лианны нарву и поставлю на стол букет цветов.
Впрочем, томиться в ожидании было особо некогда. Кон сообщил, что через пару недель ему придётся отъехать по семейным делам в Марен-Кар, так что до этого момента мне неплохо бы успеть хоть падать как надо научиться и из протянутых рук выкручиваться. А то ему смотреть на меня жалко.
— С какой бы высоты ни падала, старайся приземлиться на ноги! Ступни держи вместе, колени полусогнутыми. И ни в коем случае не вались на спину, её повредить легче всего. Вообще запомни, самое уязвимое — это именно спина и шея. Шею, если что, можно сберечь, обхватив голову руками, сцепив пальцы вместе на затылке и выставив локти вперёд. Давай, лезь на кипы сена и прыгай — чтоб мягко приземлиться, а потом перекатиться через плечо. И старайся плюхнуться не просто вниз, а сигай вперёд, куда подальше, тогда сделать кувырок и погасить удар будет легче. Что встала, начинай! Будешь повторять, пока не выйдет как надо.
Угу. Пока ту самую шею не сверну. Уже контуженой курицей с головой набок себя чувствую.
— Мне что, ивовый прут взять и начать тебя по ногам стегать, чтоб запомнила? Согнутые! Ладно, давай ещё раз покажу, как правильно из рук выкручиваться, если схватили…
И так битый час подряд.
Но что удивительно, несмотря на мою неуклюжесть, Кон совсем не злился и не раздражался. Хихикал, подкалывал — это да. Но беззлобно. И по тридцать пятому разу показывал, как правильно.
Но синяки на руках и ногах цвели васильковым полем…
По вечерам, когда дела были закончены, а солнце заваливалось куда-то к Галарэну, Кон часто устраивался с китарой на завалинке. Мурлыкал что-то неразборчивое под нос, тренькал, перебирая струны, а иногда валял дурака, рассказывая байки.
Сама не поняла как, я прибилась к этим посиделкам. Может, так вышло, потому что заняться на заимке больше особо было нечем — книг, которые смогла бы осилить, в доме не нашлось, а с медитациями тоже не сложилось: сиди не сиди, а толку как с козла молока. Что я там должна в себе разглядеть, совсем непонятно. Наверное, как Тиваль начнёт меня с собой в поездки брать, стоит навестить лиловую Зайру, расспросить ту получше?
А с Коном было весело, вечно он чего-то выдумывал.
— Я решил песни сам писать, надоело петь чужое. Вот, сочиняю частушки про молодку, погнавшуюся за козой. Коза попалась резвая и вредная, так что бегать предстоит долго. Куплетов этак двадцать. Как думаешь, с чего начать?
Ой, а я откуда ж знаю?
— Может, с огорода старосты? — предположила неуверенно.
— Не, ста-рос-та, — по складам произнёс Кон, — по ритму не встаёт. А вот «в огороде кузнеца» — это можно. Как, у кузнецов есть огороды?
Заморгала. Ну какая из меня советчица? Красные Сосны — деревня небольшая, своего коваля у нас отродясь не водилось. Мужики ездили коней ковать да плуги чинить в посёлок с чудным названием Бегиволжий, в дне пути от нас, ближе к Вердену.
— Если жена есть, то есть и огород… Наверное… — попыталась я рассуждать логически.
— Женатый кузнец с огородом. Как-то слишком добродетельно звучит, — засомневался Мангуст.
— На мельницу коза могла забежать! — сообразила я. — Чтоб она и все стали белые, в муке!
— Неплохо!
— А потом в кузню — будет чёрная! — и задумалась, куда должна отправиться коза дальше, чтобы стать зелёной. Или лучше синей? С синей ясно — достаточно опрокинуть таз с синькой для белья.
По ходу обсуждения ухохатывались мы так, что прибежали Лэш с Лиром — узнать, что случилось. И остались помогать.
— А в конце коза пусть налетит на идущую из храма по дороге свадьбу. Да с разбега боднёт жениха с невестой так, чтобы фата новобрачной слетела и за рога зацепилась!
— Мм-м… — уставился в небо Кон… — Как-то так…
Приподнял жених фату,
Не признал невесту,
С перепугу в тёрна куст
Сиганул прям с места!
Как думаешь, тянет на стих?
— Весело! — подбодрила я поэта, представив картину и хихикнув. Ну и пусть немножко криво, зато смешно. И запомнить легко. Не то что невнятная лабуда про «златовласые косы» и «медвяные росы», на которую я однажды наткнулась, смахивая пыль в библиотеке.
Кон подмигнул и затянул частушечный припевчик, который сочинялся первым, сам собой:
Как такое может быть?
Да какая разница!
Слушать вас не заставляют,
Если вам не нравится!
Я подтягивала, Лэш и Лир ржали… Под конец Кон выдал громкое: «Ммеее!», чем вызвал новый приступ хохота.
Весело.
Хорошо бы остаться тут жить.
Хотя кто мне мешает?
Лианна приехала вечером ясного дня и сама оказалась прекрасна, как день. Беленькое личико в форме сердечка обрамляли светлые, с чуть рыжеватым отливом локоны. Не как у Оласы — огненные и непослушные, а волнистые и даже на вид мягкие. И на носу никаких веснушек не было. Сразу понятно, что горожанка — кожа белая, чистая. И ручки нежные. А глаза — невероятные, не просто голубые, а яркие, как лазурь. Прямо красавица!
Я уже знала от Оласы, что приехала Лианна из Сурвата, большого посёлка где-то на юге. Отец её был купцом, причём не из бедных. Казалось бы, живи да радуйся… но две зимы назад заболела и умерла мать, а отец, недолго погоревав, женился по второму разу на двадцатилетней молодке. Сейчас мачеха была на сносях, а падчерицу, чтобы не мешалась, сослали на лето куда подальше, то есть к троюродной кузине Оласе на нашу заимку.
Одной этой истории было бы достаточно, чтобы я стала жалеть Лианну и помогать той во всём, ведь что такое сиротство и чужая родня, сама знала не понаслышке. Но Лианна к тому же оказалась такой милой! Как играющий котёнок, посмотришь минуту — и улыбка на лицо сама наползает.
Как такую мог обидеть родной отец?
Познакомились легко. Лианна светло мне улыбнулась и сказала, что можно называть её просто Лиа. И что о такой подружке, как я, она мечтала всю жизнь. Я поверить не могла своему счастью.
Остальные обитатели заимки мой восторг разделяли — даже Батька улыбался от уха до уха, а патрульные готовы были ходить за красавицей Лиа всем гарнизоном следом, как щенята, вывалив от избытка чувств языки. Разве что от умиления хвостами не виляли. А Оласа была просто рада приезду сестры.
Дня через три я засомневалась. Почему-то дружбы, как в деревне, со смешками, посиделками, шушуканьями и секретами, не выходило. Вообще казалось, что после того как Лиа узнала, что я сама на заимке немногим больше месяца, а пришла из глухой деревни, её интерес ко мне поугас. Я не сердилась — конечно, что интересного рассказать-то могу? Приятнее проводить время с парнями, которые, наперебой пытаясь угодить, ухаживали за Лиа. Лэш даже в Суру смотался за сладостями, а когда услышал, что шербет Лиа не очень любит, а вот пирожков в меду хотелось бы, — не слезая с седла, развернул коня и поехал по второму разу.
В ведении хозяйства Лиа участия не принимала. Так, могла по просьбе Оласы укропа на огороде к обеду нарвать, но чтоб тот огород полоть — ни-ни! Оласа не настаивала, а я решила в эти дела вообще не лезть: делаю своё — и ладно. И, вдобавок, мне-то платят за работу четыре серебрушки в неделю, а Лиа тут пахать не нанималась. Конечно, я бы на её месте помогала, потому как и живёт она тут, и харчуется, и вообще… но если никто не против, я тоже не возражаю. Одним ртом больше — невелика разница. Лиа такая милая, что я даже тарелки за ней мыть согласна.
Кон продолжал гонять меня по амбару, иногда привлекая к занятиям Тиваля. Я прилежно пыталась повторить показанное, но, если честно, в успех не верила. Только по ходу дела мотала на ус то, что казалось полезным. Например, что если противник — не маг, то даже у самого могутного здоровяка глаза — уязвимое место. Не можешь дотянуться, хоть горсть песка швырни.
Но через плечо не выходило бросить даже лёгонького Кона. Не потому, что силы недоставало — деревенские девки крепкие да жилистые, просто не хватало уверенности, вот захват с рывком и не получались.
И всё равно вредный Мангуст, как обещал, поволок меня в город. А Батька, которому я попыталась пожаловаться, только ухмыльнулся:
— Не справишься, вычту у Тиваля из жалованья.
Я уныло кивнула. Лучше б молчала. Спасибо, хоть стрельбу из лука, несмотря на явные косорукость и косоглазие, сочли пока удовлетворительной. С ударением на «пока».
К проверке моих бойцовских навыков Мангуст подошёл творчески, иначе говоря, с издёвкой. Рядом с тем, что вытворяла эта кошачья морда, даже странности лиловой Зайры странностями не казались.
Во-первых, Кон выдал мне юбку — не такую, как я привыкла, а пышную, фасонистую, зато с разрезами по бокам, чтоб и верхом сидеть можно было, и бегать, и ноги до ушей задирать. Откуда у Кона взялся сей дивный предмет дамского туалета и на кой фиг он ему понадобился, осталось загадкой. Была юбка яркого синего цвета. Вроде ничего… но с моей прочей одёжкой это роскошество смотрелось примерно как золотая заплата на старом дощатом заборе.
— Закончим экипировку, как в Суру приедем, — подмигнул Кон.
Хитрое слово «экипироваться» я уже знала, означало оно «снарядиться». Кон вообще много витиеватых словечек с вывертом употреблял. Может, меня подкалывал, а может, просто оттого, что благородный.
Ну ладно, взгромоздилась я на Коноплю, он запрыгнул на своего чалого Перца, и тронулись мы к Суре. Вне загона править лошадью самой было страшновато. Кобыла смирная, но вдруг испугается, взбрыкнёт и ускачет? А я свалюсь и синюю юбку перемажу?
Ничего, обошлось. Только удивило, что стража на воротах как-то странно поздоровалась с Мангустом. Усатый дядька в стальной кирасе подмигнул Кону и вместо «Добрый день!» хохотнул басом:
— Опять Брунхильда выходит на охоту?
Кон подбоченился в седле и подмигнул в ответ.
На меня внимания вообще не обратили.
Потом мы заехали в незнакомый трёхэтажный дом, который Кон назвал доходным и, видя моё недоумение, добавил, что здесь живут не хозяева, а постояльцы, которые снимают за деньги комнаты. У него, как оказалось, тоже была своя комнатуха, и тут я узнала, кто такая Брунхильда. Слов не было. Начать с того, что остальными жильцами были женщины, работавшие в харчевнях и трактирах. Кон объяснил, что как-то он случайно выручил девушку, начистил рыло одному распускавшему руки прилипчивому кавалеру, который слов понимать не хотел.
— Минта познакомила меня с подружками, и теперь я их вроде опекаю. Если кто пытается с девчонок деньги брать или пристаёт слишком настойчиво, помогаю. А мне эту комнатуху выделили. И пирогами кормят, — довольно осклабился Кон.
— А эта, Брюхильда? Это кто?
— Это я страже как-то помог насильника поймать, с тех пор и осталось. Время от времени… — Мангуст отчего-то смутился и отвернулся, — ну, сейчас сама увидишь.
Увидела, когда Кон распахнул большой гардероб, в котором на плечиках висели платья в оборках.
Сначала кинул мне белую рубаху с широкими рукавами и лазурный корсет на шнуровке:
— С этой юбкой и чёрными волосами отлично будет, давай одевайся!
А потом сам — прямо поверх порток — тоже натянул юбку. Вроде моей, только чёрную. Зато корсет оказался ярко-алым.
Когда Мангуст деловито стал пихать под рубашку накладную ватную грудь, а потом ловко приладил на голову чепчик с присобаченной к нему волной золотистых кудрей в цвет родной чёлке, я просто села.
Буквально. Хорошо, что на стул, а не на пол.
Во что он собирается меня впутать?
Кон тоже сел. Перед зеркалом. Достал из ящика комода коробочку румян и принялся возюкать пальцем по губам. Надо сказать, выходило ловко. Закончив, встал, поправил грудь, подпрыгнул — наверное, хотел проверить, как та держится — прошёлся вихляющейся походочкой по комнате и уставился на меня:
— Ну как?
Как? Слов нет… Но и вправду — девка девкой. Симпатичная, только грудь великовата. Но, может, так и задумано?
Хихикнула — в особняк Инрис Мангуста с этими румянами точно бы не взяли: вульхарасть в чистом виде!
— Значит, сейчас пойдём в город. Задачу поняла, да? Сначала заглянем в трактир, глотнём сбитня и себя покажем. А потом отправимся гулять в соседний переулок, где потемнее. Если кто пристанет, то так: вежливых не трогаем, а кто лапы распустит, ограбить или ещё чего захочет, наше полное право — ему накостылять, чтобы впредь воспитаннее был. Точнее, костылять будешь ты, вроде как меня защищаешь. А я, если что, подстрахую. Да, совет напоследок. Пока опыта не набралась, волосы закалывай в пучок, чтоб схватить нельзя было. У девчонок коса — как удобная ручка: поймал, намотал на руку, и никуда уже не денется.
Делать аккуратный пучок я умела: соберёшь гриву в хвост, потом закрутишь жгутом и, сложив вчетверо, прикладываешь к затылку, чтобы вышла, как звала её Кайра, кукушка. А шпильки нашлись в комоде.
По пути на улицу с нами поздоровались две женщины. Кон представил меня как сестру, недавно приехавшую из деревни.
Конец света, я теперь сестра Брюхильды.
Но конец света — в буквальном смысле — наступил, когда после шумного трактира, где мужики, как сговорившись, пытались угощать нас пивом — причём Мангуст бессовестно хлебал предложенное, нас понесло в кривой тёмный переулок.
— Нам надо сделать променад, мальчики! — помахал кружевным платочком на прощанье в дверях бесстыжий охальник. Да ещё послал воздушный поцелуй.
Я почувствовала, как краснею до ушей.
— Да брось ты, Сун. Ничего плохого мы не сделали, а парням приятно на красавиц посмотреть, — обосновал учинённый беспредел Мангуст. И дёрнул за руку: — Нам сюда!
Так мы и оказались в том переулке.
Может, Кон своими жёлтыми глазищами видит в темноте лучше кошки, а мне пришлось кисло. Тьма вокруг была кромешная. Чувствовала только, что под ногами каменная мостовая, а что по сторонам, при свете звёзд не видать. Куда нас понесло? Да тут и нападать на меня не надо — сама навернусь и шишек понаставлю! Ну и потом — драться ж на ощупь я совсем не умею!
— М-да. Темно, говоришь? Ну, за углом посветлее будет, — утешил меня Кон.
В ответ я зацепилась за что-то носком сапога, споткнулась, чуть не рухнула сама и не опрокинула его.
— Не падай, тут грязно. Юбки потом фиг отчистишь!
За поворотом и вправду было светлее, потому что вдали мерцал одинокий тусклый фонарь. Стали видны глухие стены по сторонам и запертые ставни вторых этажей. А ещё обнаружилось, что дураков совершать променады в этом дивном месте, кроме нас, не нашлось.
Только я вздохнула с облегченьем, как сзади послышались тяжёлые торопливые шаги.
— Всего один, — разочарованно вздохнул Мангуст. — Сейчас смотри, если окликнет, значит, хочет вежливо подъехать. Тогда пробуем разойтись миром. А если сразу лапать начнёт — делай, как я учил. Да, держись на шаг позади, тогда он тебя первой схватит.
Угу, только об этом я и мечтаю. Чтоб меня схватил неведомо кто…
Додумать не успела — на плечо опустилась тяжёлая рука.
— Куда спешишь, красотка? За дармовое пиво расплатиться не забыла?
Меня дёрнули, пахнуло тяжёлым запахом перегара… и тут случилось то, объяснить чего бы я не смогла ни сразу, ни после. В глазах потемнело, в голове застучало — и показалось, не в тёмном переулке я, а опять в Сайрагане, в той горнице с кроватью, и лезет ко мне пьяный лорд, собирается изнасиловать. А во мне даже страха не осталось, только накатили отчаянье и отвращение. Так, что света не вижу, в глазах пелена красная.
Завизжала надрывно: «Ненавижу-у, сволочь!!!» — и схватилась за кисть вцепившейся в меня ручищи. Крутанулась, поднырнула и со всей силы — выплёскивая ненависть, омерзенье, гнев — рванула.
И то, что никак не выходило на тренировках, случилось: напавший полетел вперёд и тяжело, спиной, рухнул на землю. Я заозиралась — может, рядом палка какая валяется или камень — добить гада — и только тут пришла в себя. Это же не лорд Асаран, а совершенно незнакомый мужик! Пьяный, конечно, но не убивать же за это?
Отступивший к стене Кон присвистнул:
— Ну, ты даёшь! А говорила «не умею, не умею…»!
Присел рядом с валяющимся на земле мужиком, сунул два пальца тому под бороду, прижав к шее:
— Жив. Но башка у него завтра капитально трещать будет. И спина, надо думать, тоже. — Обернулся ко мне: — А чего ты визжала?
Отвела глаза:
— Так, показалось…
Кон на секунду замер. Потом уставился в упор:
— На тебя в прошлом кто-то нападал, верно? Зря ты мне не сказала, тогда б я тебя сюда не повёл.
Как он понял? И что мне говорить теперь? Соврать, что он ошибся, ничего такого не было, я правдоподобно не сумею. Промолчу — решит, что всё совсем худо, что я уже не девка. А такие слухи неведомо как всегда расползаются, и потом не отмоешься. Даже если люди добрые, всё равно крайней почему-то выходит всегда баба, и отношение к ней уже не то… Несправедливо, но так вот есть.
Значит, надо как-то объясниться. Сглотнула:
— Однажды ко мне пьяный пристал. Испугалась я тогда сильно. Но ничего страшного не случилось, я смогла отбиться.
— Как? — почувствовал недомолвку Мангуст.
М-да, не соврёшь и не увильнёшь — Кон отлично представляет, чего я могу, а чего — нет. Так что рискну сказать правду.
— До бутылки дотянулась, разбила и ему в ногу ткнула. Он заорал, а я сбежала.
— Молодец! — искренне похвалил Мангуст. — Так визжала-то чего?
— Перегар почуяла, и почему-то стало всё, как тогда…
— Понял. Ну, такое лечить просто. Ещё парочку приставал завалишь и бояться перестанешь. Пошли дальше? Да, это в Гифаре было? Я как-то думал, что там городок тихий…
— Не, раньше, — откликнулась я, отряхивая ладони.
И прикусила губу, сообразив, что ляпнула с размаху. Ведь говорила, что до Гифары в деревне жила. Не там же ко мне приставали? А если Кон кому расскажет? Нехорошо может быть. Длинный язык — беда. Оласе я наплела про Лин, Тивалю — о Янисе, и вот Кону теперь о лорде Асаране…
— Кон, ты только никому не говори. Не хочу, чтоб о таком знали, тогда и сама быстрей забуду. И, того, поправь чепчик, он у тебя набок съехал.
— Чего стесняться? Отбилась от мужика, не умея драться — это, можно сказать, подвиг, — хохотнул Кон, заодно поправляя и пышный бюст. — Но не хочешь, не буду. Пойдём, закрепим твой успех. И вообще пойдём, а то по второму разу этого бедолагу вырубать придётся.
И верно — мужик на земле начал приходить в себя и, неловко дрыгаясь и суча ногами, пытался сесть.
«Брюхильда» выставила ручку кренделем:
— Ну что, сестрёнка, двинули дальше?
Вот бесстыдник!
После второго трактира за нами увязались трое, причём не просто подвыпивших мужиков, искавших развлечений, а городское отребье, от которого всякого ждать можно. Мангуст оценил их с одного взгляда и прошептал мне прямо в ухо:
— Бери на себя правого крайнего, он драться не мастак. Два других — мои.
А потом зачем-то тоненько захихикал, наверное, чтобы преследователи не заподозрили, что перед ними не безголовая девица, шляющаяся по тёмным переулкам по ночам, а придурковатый драчливый патрульный.
Думаю, переживания, как бы не ляпнуть ещё чего лишнего, помогли. Я даже не боялась толком — только оказалось очень трудно идти и не оглядываться, когда знаешь, что в спину вот-вот ударят.
Так ловко, как в первый раз, не получилось. Хотя, увернувшись, я смогла не дать схватить себя за плечо. А потом сама вцепилась в кисть молодчика и попробовала крутануться и рвануть. Почему-то не вышло, но равновесие он потерял. Я просто пнула вдогон — и бандюга полетел мордой в грязь. Правда, тут же стал подниматься снова…
— Сун, в сторону! У них ножи, не вмешивайся.
Ошпаренной кошкой метнулась к стене. Ножей я боялась.
Правда, то, что произошло потом, страшным было не назвать, скорее смешным. Мелкая блондиночка, подобрав одной рукой мешающую пышную юбку, мутузила трёх растерявшихся бандюков, лягаясь, крутясь, нанося свободной рукой рубящие удары. По ходу дела в мою сторону летели крупицы житейской мудрости:
— Вот так по колену пнуть надо, поняла? Колени, если правильно бить, крайне уязвимы.
Действительно, получивший удар мужик припал на пострадавшую ногу, потому что та подломилась. Два других уже тихо отдыхали, лёжа поперёк дороги. Но что удивительно — ни одно из закрытых ставнями окон так и не распахнулось. В деревнях всё же иначе, мы жили дружнее… Хотя какой дружнее? Меня вон на смерть чуть не отдали — и все промолчали.
— Ну, с этими всё! — прервал мои раздумья Кон. — Только тут их бросать нельзя, эти — настоящие бандиты, с ножами. Как оклемаются, пойдут новую жертву искать.
Ой, похоже, большие города и вправду — опасное место. Хотя в Гифаре я ж в тёмное время из дома носу не высовывала. Кто знает, что там было на самом деле?
Кон сунул руку за пазуху, вытянул кожаный шнурок, на котором болтался свисток, и издал резкую трель. Меньше чем через минуту издали послышалась ответная.
— Ты ж не думала, что я захочу троих мужиков в караулку на себе тащить? Не, пусть стража морочится, им за это платят. Мне только придётся рапорт о нападении написать, но это быстро.
— А что с ними будет? — заинтересовалась я.
— Обычно за такое дают пару месяцев исправительных работ. Как повезёт — или канавы водоотводные копать, или на лесоповал. Пускай приобщаются к честному труду, — подмигнул Кон, поправляя чепчик.
Притопавшей страже Кон, судя по всему, был знаком. Потому что разговор был коротким.
— А, Брюнхильда, привет! Кто это с тобой? — кивок в мою сторону.
— Сестрёнку воспитываю.
— Понятненько, — хохотнул стражник. — А с этими что? — другой кивок, в сторону стонущих на земле бандитов.
— Нападение с холодным оружием на беззащитных невинных девушек, — закатил глаза Кон. — Ножи вон валяются. — И, с надеждой: — Может, оформите этих придурков сами? Мне влом в караулку топать посреди ночи.
— Для тебя, дорогая, что хочешь! — Стражник откровенно прикалывался.
— Ну, тогда мы пошли… — Кон подхватил растерявшуюся меня под руку, посылая напоследок страже воздушный поцелуй.
Тьфу ты! В Суре точно оставаться жить нельзя — репутация Брюхильдиной сестры мне совершено без надобности.
Домой, на заимку, мы вернулись за полночь. И, что удивительно, нас ждали!
За столом собрались почти все — и Тиваль, и Оласа, и Батька. Были Лэш с Лиром и даже зевающая, как котёнок, Лианна. Мне было неудобно и жутко приятно — выходит, за меня волновались?
— Ну, как она? — прогудел Батька.
— Отлично, намного лучше, чем я ждал. Наша Суна — просто львица! Первого через плечо швырнула, второго носом в мостовую, — начал расписывать мои подвиги Кон.
Я совсем смутилась. Ну какая из меня львица? А с перепугу да от неожиданности чего не натворишь!
Но патрульные смотрели с одобрением, улыбались, хвалили, и невольно почувствовала, как начинаю улыбаться в ответ. Может, я и впрямь не такая бесполезная и бесталанная?
Только Лианна почему-то не улыбалась.
