Людовик тотчас же взял себя в руки, чтобы приветливо встретить графа де Ла Фер. Он догадывался, что граф прибыл сюда не случайно, и смутно предчувствовал значительность этого посещения. Ему не хотелось, однако, чтобы человек таких безупречных манер, такого тонкого и изысканного ума, как Атос, при первом же взгляде заметил в нем нечто, способное произвести неприятное впечатление или выдать, что король расстроен.

И только убедившись в том, что внешне он совершенно спокоен, молодой король велел ввести графа. Спустя несколько минут явился Атос, облаченный в придворное платье и надевший все ордена, которые он один имел право носить при французском дворе. Он вошел с таким торжественным, таким величавым видом, что король, взглянув на него, сразу же получил возможность судить, был ли он прав или ошибся в своих предчувствиях.

Людовик сделал шаг навстречу Атосу и, с улыбкой протянув ему руку, над которою тот склонился в позе полной почтительности, торопливо сказал:

– Граф де Ла Фер, вы такой редкий гость у меня, что видеть вас – большая удача.

Атос поклонился еще раз:

– Я желал бы иметь счастье всегда находиться при вашем величестве.

Этот ответ и особенно тон, которым он был произнесен, означали с полною очевидностью: «Я хотел бы находиться среди советников короля, чтобы оберегать его от ошибок».

Король это почувствовал и, решив обеспечить себе вместе с преимуществом своего положения также и то преимущество, которое порождается спокойствием духа, произнес бесстрастным и ровным голосом:

– Я вижу, что вам нужно поговорить со мной.

– Не будь этого, я не решился бы предстать перед вашим величеством.

– Начинайте же, сударь, мне не терпится удовлетворить вас возможно скорее.

Король сел.

– Я уверен, – слегка волнуясь, ответил Атос, – что ваше величество удовлетворит все мои притязания.

– А, – произнес с некоторым высокомерием в голосе король, – вы пришли ко мне с жалобой?

– Это было бы жалобой, если бы ваше величество… – молвил Атос. – Но разрешите по порядку.

– Я жду.

– Ваше величество помните, что я имел честь беседовать с вами перед отъездом герцога Бекингэма?

– Да, приблизительно в это время… Я помню это… но тему нашей беседы, признаться, я успел позабыть.

Атос вздрогнул.

– Я буду иметь честь напомнить в таком случае королю, что речь шла о разрешении, которое я испрашивал у вас, ваше величество, на брак между виконтом де Бражелоном и мадемуазель де Лавальер.

«Дошли до сути», – подумал король и сказал:

– Да, я помню.

– Тогда, – продолжал Атос, – король был до того милостив и великодушен ко мне и к виконту де Бражелону, что ни одно из слов вашего величества не улетучилось из моей памяти. Я просил у короля разрешения на брак мадемуазель де Лавальер с виконтом де Бражелоном, но король ответил на мою просьбу отказом.

– Это верно, – сухо заметил Людовик.

– Ссылаясь на то, – поспешно добавил Атос, – что невеста не имеет достаточно высокого положения в обществе.

Людовик заставил себя терпеливо слушать.

– Что… у нее нет состояния.

Король глубже уселся в кресле.

– Что она недостаточно знатного происхождения.

Новый нетерпеливый жест короля.

– И не очень красива… – безжалостно закончил Атос.

Последний укол в сердце влюбленного заставил его выйти из должных границ.

– Сударь, – перебил он графа, – у вас прекрасная память!

– У меня всегда хорошая память, когда я имею высокую честь разговаривать с королем, – ответил нисколько не смутившийся граф.

– Итак, я все это сказал! Что же дальше?

– И я благодарил ваше величество за эти слова, так как они доказывали ваше очень лестное для господина де Бра-желона внимание.

– Вы, разумеется, помните также, – проговорил король, нажимая на эти слова, – что вы сами были очень не расположены к этому браку?

– Это верно, ваше величество.

– И что вы обращались ко мне с этой просьбою скрепя сердце?

– Да, ваше величество.

– Наконец, я вспоминаю также, потому что у меня почти такая же хорошая память, как у вас, господин граф, что вы произнесли следующие слова: «Я не верю в любовь мадемуазель де Лавальер к виконту де Бражелону». Не так ли?

Атос ощутил удар, но выдержал его.

– Ваше величество, я уже просил у вас извинения, но в этом разговоре заключается нечто такое, что станет понятно только в самом конце его…

– В таком случае переходите к концу.

– Вот он. Ваше величество говорили, что вы откладываете свадьбу для блага господина де Бражелона?

Король промолчал.

– В настоящее время господин де Бражелон так несчастен, что дольше не может ждать и просит вас вынести окончательное решение.

Король побледнел. Атос пристально посмотрел на него.

– И… о чем же просит… господин де Бражелон? – нерешительно произнес король.

– Все о том же, о чем я просил короля во время нашей последней беседы: о разрешении вашего величества на его брак.

Король промолчал.

– Преград для нас больше не существует. Мадемуазель де Лавальер, небогатая, незнатная и некрасивая, все же единственная приемлемая партия для господина де Бражелона, потому что он любит эту особу.

Король крепко сжал руки.

– Король колеблется? – спросил граф все так же настойчиво и так же учтиво.

– Я не колеблюсь… я просто отказываю.

Атос на мгновение задумался, потом очень тихо сказал:

– Я имел честь доложить королю, что никакие преграды не могут остановить господина де Бражелона и решение его неизменно.

– Моя воля – преграда, я полагаю?

– Это самая серьезная из преград. Да будет позволено почтительнейше осведомиться у вашего величества о причине отказа!

– О причине?.. Это что же, допрос? – воскликнул король.

– Просьба, ваше величество.

Король, опершись обоими кулаками о стол, глухо произнес:

– Вы забыли правила придворного этикета, господин де Ла Фер. При дворе не принято расспрашивать короля.

– Это правда, ваше величество. Но если и не принято расспрашивать короля, то все же позволительно высказывать известные предположения.

– Высказывать предположения? Что это значит, сударь?

– Почти всегда предположения подданных возникают вследствие неискренности монарха…

– Сударь!

– И недостатка доверия со стороны подданного, – уверенно продолжал Атос.

– Мне кажется, вы забываетесь, – повысил голос король, поддавшись безудержному гневу.

– Я принужден искать в другом месте то, что надеялся найти у вас, ваше величество. Вместо того чтобы услышать ответ из ваших собственных уст, я вынужден обратиться за ним к себе самому.

Король встал и резко проговорил:

– Господин граф, я отдал вам все свое время.

Это было равносильно приказанию удалиться.

– Ваше величество, я не успел высказать то, с чем пришел к королю, и я так редко вижу его величество, что должен использовать случай.

– Вы дошли до предположений. Теперь вы переходите уже к оскорблениям.

– О, ваше величество, оскорбить короля! Никогда! Всю свою жизнь я утверждал, что короли выше других людей не только положением и могуществом, но и благородством души и мощью ума. И я никогда не поверю, чтобы мой король за своими словами скрывал какую-то заднюю мысль.

– Что это значит? Какую заднюю мысль?

– Я объясню, – бесстрастно произнес Атос. – Если ваше величество, отказывая виконту де Бражелону в руке мадемуазель де Лавальер, имели другую цель, кроме счастья и блага виконта…

– Вы понимаете, сударь, что вы меня оскорбляете?

– Если, предлагая виконту де Бражелону отсрочку, ваше величество только хотели удалить жениха мадемуазель де Лавальер…

– Сударь!

– Я это слышу со всех сторон, ваше величество. Везде говорят о вашей любви к мадемуазель де Лавальер.

Король разорвал перчатки, которые уже несколько минут, стараясь сдержаться, нервно покусывал, и закричал:

– Горе тем, кто вмешивается в мои дела! Я принял решение и разобью все преграды!

– Какие преграды? – спросил Атос.

Король внезапно остановился, как конь, мучимый мундштуком, который дергается у него во рту и рвет губы, и вдруг сказал с благородством, столь же безграничным, как его гнев:

– Я люблю мадемуазель де Лавальер.

– Но это могло бы не помешать вам, ваше величество, – перебил Атос, – отдать ее замуж за господина де Бражелона. Такая жертва была бы достойна монарха. И она была бы по заслугам господина де Бражелона, который уже служил королю и может считаться доблестным воином. Таким образом, король, принеся в жертву свою любовь, мог бы воочию доказать, что он исполнен великодушия, благодарности и к тому же отличный политик.

– Мадемуазель де Лавальер не любит господина де Бра-желона, – глухо проговорил король.

– Ваше величество уверены в этом? – молвил Атос, пристально вглядываясь в короля.

– Да. Я знаю это.

– Значит, с недавних пор? Иначе, если бы ваше величество знали это во время моего первого посещения, вы бы взяли на себя труд поставить меня об этом в известность.

– Да, с недавних пор.

– Я не понимаю, – помолчав немного, спросил Атос, – как король мог услать господина де Бражелона в Лондон? Это изгнание вызывает справедливое удивление со стороны всякого, кто дорожит честью своего короля.

– Кто же говорит о чести своего короля, господин де Ла Фер?

– Честь короля, ваше величество, – это честь дворянства, и когда король оскорбляет одного из своих дворян, когда он отнимает у него хотя бы крупицу чести, он отнимает тем самым крупицу чести и у себя самого.

– Граф де Ла Фер!

– Ваше величество, вы послали виконта де Бражелона в Лондон до того, как стали любовником мадемуазель де Лавальер, или после того, как это совершилось?

Король, окончательно потеряв самообладание, тем более что он чувствовал правоту Атоса, попытался прогнать его жестом, но Атос продолжал:

– Ваше величество, я выскажусь до конца. Я уйду отсюда не раньше, чем сочту себя удовлетворенным вами или своим собственным поведением. Я буду удовлетворен, если вы докажете мне, что вы правы; я буду удовлетворен и в том случае, если представлю вам доказательства, что вы виноваты. О, вы меня выслушаете, ваше величество! Я стар и дорожу всем, что есть истинно великого и истинно сильного в королевстве. Я дворянин, я проливал кровь за вашего отца и за вас и никогда ничего не просил для себя ни у вас, ни у покойного короля. Я никому на свете не причинил зла, и я оказывал королям услуги! Вы выслушаете меня. Я требую у вас ответа за честь одного из ваших преданных слуг, которого вы обманули сознательно, прибегнув ко лжи, или по бесхарактерности.

Я знаю, что эти слова раздражают ваше величество; но нас, нас убивают дела! Я знаю, что вы придумываете мне кару за откровенность; но я знаю и то, о какой каре для вас я буду молить господа бога, когда расскажу ему про ваше вероломство и про несчастье, постигшее моего сына!

Король принялся ходить большими шагами из угла в угол: рука его была прижата к груди, голова напряженно вскинута вверх, глаза горели.

– Сударь, – неожиданно воскликнул Людовик XIV, – если бы я был по отношению к вам королем и ничем больше, вы бы уже понесли наказание, но сейчас я пред вами не более чем человек, и я имею право любить тех, кто любит меня, – ведь это редкое счастье!

– Теперь вы уже не имеете права на это ни как человек, ни как король. Если вы хотели честно располагать этим правом, надо было предупредить об этом господина де Бражелона, а не удалять его в Лондон.

– Полагаю, что мы с вами занимаемся препирательствами, – перебил Атоса король с высокомерием такого величия во взгляде и в голосе, которое он один умел показать в столь критические моменты.

– Я надеялся, что вы все же ответите, – сказал граф.

– Вы узнаете мой ответ, сударь, и очень скоро.

– Вам известны мои мысли на этот счет, ваше величество.

– Вы забыли, сударь, что перед вами король и что ваши слова – преступление!

– А вы забыли, что разбиваете жизнь двух молодых людей. Это смертный грех, ваше величество!

– Уходите немедленно!

– Не раньше, чем скажу следующее: «Сын Людовика Тринадцатого, вы плохо начинаете свое царствование, потому что начинаете его, соблазнив чужую невесту, начинаете его вероломством. Мой род и я сам отныне свободны от всякой привязанности и всякого уважения к вам, в которых я заставил поклясться моего сына в склепе Сен-Дени перед гробницами ваших великих и благородных предков. Вы стали нашим врагом, ваше величество, и отныне над нами лишь один бог, наш единственный повелитель и господин. Берегитесь!»

– Вы угрожаете?

– О нет, – грустно сказал Атос, – в моем сердце так же мало заносчивости, как и страха. Бог, о котором я говорю, ваше величество, и который слышит меня, знает, что за неприкосновенность, за честь вашей короны я и теперь готов пролить кровь, какая только осталась во мне после двадцати лет внешних и внутренних войн. Поэтому примите мои заверения в том, что я не угрожаю ни человеку, ни королю. Но я говорю вам: вы теряете двух преданных слуг, потому что убили веру в сердце отца и любовь в сердце сына. Один не верит больше королевскому слову, другой не верит в честь мужчины и чистоту женщины. В одном умерло уважение к вам, в другом – повиновение вашей воле. Прощайте!

Сказав это, Атос снял с себя шпагу, переломил ее о колено, неторопливо положил оба обломка на пол, поклонился королю, задыхавшемуся от бешенства и стыда, и вышел из кабинета. Людовик, опустив на стол голову, в течение нескольких минут пребывал в этой позе. Затем, овладев собою, он стремительно выпрямился и яростно позвонил.

– Позвать шевалье д’Артаньяна, – приказал он испуганным слугам.