XVII. Соперники в любви
Прошло не более двух часов, как Людовик XIV расстался с де Сент-Эньяном. Но, обуреваемый первым пылом любви, он испытывал настоятельную потребность непрерывно говорить о Лавальер, когда не видел ее. Единственный человек, с которым он мог позволить себе откровенность подобного рода, был де Сент-Эньян; итак, де Сент-Эньян стал ему насущно необходим.
– Ах, это вы, граф! – воскликнул король, обрадованный и тем, что видит де Сент-Эньяна, и тем, что не видит больше Кольбера, хмурое лицо которого неизменно портило ему настроение. – Так это вы? Тем лучше! Вы пришли очень кстати. Вы участвуете в нашей поездке?
– В какой поездке, ваше величество?
– В поездке, которую мы предпримем в Во, где суперинтендант устраивает для нас празднество. Ах, де Сент-Эньян, ты увидишь наконец празднество, рядом с которым наши развлечения в Фонтенбло – забавы каких-нибудь приказных.
– В Во! Суперинтендант устраивает для вашего величества празднество в Во? Только-то?
– Только-то! Ты очарователен, напуская на себя равнодушие. Да знаешь ли ты, знаешь ли, что едва станет известно об этом приеме в Во, назначенном суперинтендантом на следующее воскресенье, как все наши придворные начнут грызть друг другу горло, лишь бы получить приглашение? Повторяю тебе, де Сент-Эньян, ты участвуешь в этой поездке.
– Да, ваше величество, если не совершу прежде более отдаленной и менее привлекательной.
– Какой же?
– На берега Стикса, ваше величество.
– Куда? – воскликнул со смехом Людовик XIV.
– Нет, серьезно, ваше величество; меня побуждают отправиться в эти края, и притом в такой решительной форме, что я, право, не знаю, как отказаться.
– Я не понимаю тебя, мой милый. Я знаю, правда, ты сегодня в ударе, но не спускайся с вершин поэзии в укутанные мглою долины.
– Если ваше величество соблаговолите меня выслушать, я больше не стану вас мучить.
– Говори!
– Помнит ли король барона дю Валлона?
– Еще бы! Он отменный слуга короля, моего отца, и, честное слово, собутыльник не худший. Ты говоришь о том, который обедал у нас в Фонтенбло?
– Вот именно. Но ваше величество забыли упомянуть еще об одном его качестве – он предупредительный и любезный убийца!
– Как! Господин дю Валлон желает убить тебя?
– Или сделать так, чтобы меня убили, что то же самое.
– Ну что ты?
– Не смейтесь, ваше величество, я говорю чистую правду.
– И ты говоришь, что он добивается твоей смерти!
– В данный момент достойный дворянин только об этом и думает.
– Будь спокоен. В случае чего я сумею тебя защитить, если он в этом деле не прав.
– Ваше величество изволили произнести слово «если».
– Разумеется. Отвечай же мне, мой бедный де Сент-Эньян, отвечай так, как если бы дело касалось кого-либо другого, а не тебя. Прав он или не прав?
– Пусть судит об этом ваше величество.
– Что ты сделал ему?
– О, ему ничего. Но, по-видимому, одному из его друзей.
– Это то же, что ему самому, а его друг – один из четырех знаменитых?
– Нет, это сын одного из четырех знаменитых, всего-навсего сын.
– Но что же ты сделал ему?
– Я помог одному лицу отнять у него возлюбленную.
– И ты признаешься в этом?
– Нужно признаваться, раз это правда.
– В таком случае ты виноват.
– Значит, я виноват?
– Да, и по правде сказать, если он прикончит тебя…
– Ну?
– То будет прав.
– Ах, вот вы как рассудили, ваше величество?
– А ты недоволен моим решением?
– Я нахожу, что оно слишком поспешно.
– Суд скорый и правый, как говорил мой дед Генрих Четвертый.
– В таком случае пусть король сейчас же подпишет помилование моему противнику, который ждет меня близ Меньших Братьев, чтобы убить меня.
– Его имя и лист пергамента.
– Ваше величество, пергамент – на вашем столе, а что касается имени…
– Что же касается его имени?
– То это виконт де Бражелон, ваше величество.
– Виконт де Бражелон! – воскликнул король, переходя от смеха к глубокой задумчивости.
Затем, после минутного молчания, он вытер пот, выступивший на его лбу, и невнятно пробормотал:
– Бражелон!
– Ни больше ни меньше, ваше величество.
– Бражелон, жених…
– Боже мой, да! Бражелон, жених…
– Но ведь Бражелон находится в Лондоне?
– Да, но ручаюсь вам, ваше величество, сейчас он там уже не находится.
– И он в Париже?
– Точнее сказать, близ монастыря Меньших Братьев, где, как я имел честь доложить, он ожидает меня.
– Зная решительно все?
– И многое другое сверх этого! Быть может, ваше величество желаете взглянуть на послание, которое он мне оставил?
И де Сент-Эньян вытащил из кармана уже известную нам записку Рауля.
– Когда ваше величество прочтете эту записку, я буду иметь честь сообщить, каким образом я ее получил.
Король, явно волнуясь, прочел записку и сразу спросил:
– Ну?
– Ваше величество знаете некий замок чеканной работы, замыкающий некую дверь черного дерева, которая отделяет некую комнату от некоего бело-голубого святилища?
– Разумеется, от будуара Луизы?
– Да, ваше величество. Так вот, в замочной скважине этой двери я и нашел записку. Кто всунул ее туда? Виконт де Бражелон или дьявол? Но так как записка пахнет амброю, а не серой, я решил, что это сделано, очевидно, не дьяволом, а господином де Бражелоном.
Людовик склонил голову и грустно задумался. Быть может, в этот момент в его сердце шевельнулось что-то вроде раскаяния.
– Ах, – вздохнул он, – значит, тайна раскрыта!
– Ваше величество, я сделаю все от меня зависящее, чтобы она умерла в груди, которая ее заключает, – сказал де Сент-Эньян с чисто испанской отвагой. Он шагнул к двери, но король жестом остановил его.
– Куда вы идете? – поинтересовался он.
– Туда, где меня ждут, ваше величество.
– Для чего?
– Надо полагать, чтобы драться.
– Драться! – вскричал король. – Погодите минуту, граф.
Де Сент-Эньян покачал головой, как ребенок, недовольный, когда ему мешают упасть в колодец или играть с острым ножом.
– Но, ваше величество…
– Прежде всего, – сказал король, – я еще должным образом не осведомлен.
– О, пусть ваше величество спрашивает, и я разъясню все, что знаю.
– Кто вам сообщил, что господин де Бражелон проник в эту комнату?
– Записка, которую я нашел в замке, о чем я уже имел честь докладывать вам, государь.
– Что тебя убеждает, что это он всунул ее туда?
– Кто другой решился бы выполнить подобное поручение?
– Ты прав. Как же он мог проникнуть к тебе?
– Вот это чрезвычайно существенно, так как все двери были заперты на замок и ключи находились в кармане у Баска, моего лакея.
– Значит, твоего лакея подкупили.
– Невероятно, ваше величество!
– Что же здесь невероятного?
– Потому что, если б его подкупили, он мог бы понадобиться еще не раз в будущем, и бедного малого не стали бы губить, так явно показывая, что воспользовались именно им.
– Правильно. Значит, остается единственное предположение.
– Посмотрим, ваше величество, то ли это предположение, которое возникло и у меня.
– Он проник к тебе, пройдя лестницу.
– Увы, ваше величество, мне кажется это более чем вероятным.
– Значит, все-таки кто-то продал тайну нашего люка?
– Продал или, может быть, подарил.
– Почему такое различие?
– Потому что иные лица стоят так высоко, что не могут продать; они могут лишь подарить.
– Что ты хочешь сказать?
– О, ваше величество обладаете достаточно тонким умом, чтобы самостоятельно догадаться и избавить меня, таким образом, от затруднения назвать…
– Ты прав. Принцесса!
– Ах! – вздохнул Сент-Эньян.
– Принцесса, которая обеспокоена твоим переездом.
– Принцесса, которая располагает ключами от комнат всех своих фрейлин и которая достаточно могущественна, чтобы открыть то, чего, кроме вашего величества и ее высочества, никто не мог бы открыть.
– И ты думаешь, что моя сестра заключила союз с Бра-желоном?
– Да, ваше величество, да…
– И даже сообщила ему все эти тонкости?
– Быть может, она сделала даже больше.
– Больше… Договаривай.
– Быть может, она сама проводила его.
– Куда? Вниз? К тебе?
– Вы думаете, что это невозможно, ваше величество?
– О!
– Слушайте, ваше величество. Вы знаете, что принцесса любит духи?
– Да, эту привычку она переняла у моей матери.
– И в особенности вербену?
– Да, это ее излюбленный запах.
– Так вот, моя квартира благоухает вербеной.
Король задумался, потом, помолчав немного, сказал:
– Почему бы принцессе Генриетте становиться на сторону Бражелона и проявлять враждебность ко мне?
Произнося эти слова, на которые де Сент-Эньян легко мог бы ответить: «женская ревность», король испытывал своего друга, стараясь проникнуть в глубину его души, чтобы узнать, не постиг ли он тайны его отношений с невесткой. Но де Сент-Эньян был незаурядным придворным и не решался по этой причине входить в семейные тайны.
К тому же он был достаточно близким приятелем муз, чтобы не задумываться – и притом весьма часто – над печальной судьбою Овидия, глаза которого пролили столько слез во искупление вины, состоявшей в том, что им довелось увидеть во дворце Августа неведомо что. И так как он обнаружил свою проницательность, доказав, что вместе с Бражелоном в его комнате побывала также принцесса, ему предстояло теперь расплатиться с лихвой за собственное тщеславие и ответить на поставленный прямо и определенно вопрос: «Почему принцесса стала на сторону Бражелона и проявляет враждебность ко мне?»
– Почему? Но ваше величество забываете, что граф де Гиш – лучший друг виконта де Бражелона.
– Я не вижу тут связи.
– Ах, простите, ваше величество! Но я думал, что господин де Гиш также большой друг принцессы.
– Верно! Все ясно. Удар нанесен оттуда.
– А чтобы его отразить, не думает ли король, что следует нанести встречный удар?
– Да, но не такой, какие наносятся в Венсенском лесу, – ответил король.
– Ваше величество забываете, что я дворянин и что меня вызвали на дуэль.
– Это тебя не касается.
– Меня ждут близ Меньших Братьев, ваше величество, и ждут больше часа; и так как в этом виноват я и никто другой, то я навлеку на себя бесчестье, если не отправлюсь туда, где меня ожидают.
– Честь дворянина прежде всего состоит в повиновении королю.
– Ваше величество!..
– Приказываю тебе остаться.
– Ваше величество…
– Повинуйся!
– Как прикажете, ваше величество.
– Кроме того, я хочу расследовать эту историю, хочу дознаться, как посмели с такою неслыханной дерзостью обойти меня, как посмели проникнуть в святилище моей любви. И не тебе, де Сент-Эньян, наказывать тех, кто решился на это, ибо не на твою честь они покусились; моя честь – вот что задето!
– Умоляю ваше величество не обрушивать вашего гнева на виконта де Бражелона; в этом деле он, быть может, погрешил против благоразумия, но в остальном его поведение честно и благородно.
– Довольно! Я сумею отличить правого от виноватого! Мне не помешает в этом даже самый безудержный гнев. Но ни слова принцессе!
– Что же мне делать с виконтом де Бражелоном? Он будет искать меня и…
– Я поговорю с ним сегодня же или сам, или через третье лицо.
– Еще раз умоляю ваше величество о снисходительности к нему.
– Я был снисходительным достаточно долго, граф, – нахмурился Людовик XIV. – Пришло время, однако, показать некоторым лицам, что у себя в доме хозяин все-таки я!
Едва король произнес эти слова, из которых с очевидностью вытекало, что к новой обиде присоединились воспоминания и о былых, как на пороге его кабинета появился слуга.
– Что случилось? – спросил король. – И почему входят, хотя я не звал?
– Ваше величество, – сказал слуга, – приказали мне раз навсегда впускать к вам графа де Ла Фер, когда у него будет надобность переговорить с вами.
– Дальше?
– Граф де Ла Фер просит принять его.
Король и де Сент-Эньян обменялись взглядами, в которых было больше беспокойства, чем удивления. Людовик на мгновение заколебался, но, почти сразу приняв решение, обратился к де Сент-Эньяну:
– Пойди к Луизе и сообщи ей обо всем, что затевается против нас; не скрывай от нее, что принцесса возобновляет свои преследования и что она объединилась с людьми, которым лучше было бы оставаться нейтральными.
– Ваше величество…
– Если эти вести испугают Луизу, постарайся успокоить ее. Скажи, что любовь короля – непробиваемый панцирь. Если она знает уже обо всем (а я предпочел бы, чтобы это было не так) или уже подверглась с какой-нибудь стороны нападению, скажи ей, де Сент-Эньян, – добавил король, содрогаясь от гнева и возбуждения, – скажи ей, что на этот раз я не ограничусь тем, что буду защищать ее от нападок, я отомщу, и отомщу так сурово, что отныне никто не посмеет даже взглянуть на нее!
– Это все, ваше величество?
– Все. Иди к ней сейчас же и сохраняй верность – ты, живущий в этом аду и не имеющий, как я, надежды на рай.
Де Сент-Эньян рассыпался в изъявлениях преданности. Он приложился к руке короля и, сияя, вышел из королевского кабинета.
