2. Майк узнает скверные новости

Когда Майк добрался домой, он ощутил какое-то уныние в воздухе. Его сестры обрадовались ему, как всегда. Джексоны женского пола вообще ликовали, потому что Джо набрал свою первую двойную сотню в первоклассном крикете. Двойные сотни нынче стали слишком обычными, и газеты особого внимания на них не обращают, тем не менее набрать их способен не всякий, и повод попраздновать был весомый, Майк прочел эту новость в вечерней газете еще в поезде и со станции отправил брату телеграмму с поздравлениями. Он прикинул, добьется ли он сам такого результата в первоклассном крикете. А почему бы, собственно, и нет, пришел он к выводу. Ему представились годы и годы крикета в первенствах графства.

Он был уроженцем графства, в котором поселился мистер Смит, и уже один раз выступал за него в начале каникул. Фурора его дебют не произвел, но тем не менее был многообещающим. То обстоятельство, что двое членов их команды сделали свои сотни, а третий — семьдесят с лишним, несколько затмило его собственные двадцать девять «в игре». Однако его броски по калитке были безупречными, и почти все газеты отметили, что появился еще один Джексон, видимо, вполне отвечающий семейным стандартам, так что в будущем от него можно ждать замечательных свершений.

Ощущение уныния в некоторой степени создавал его брат Боб и более явно — их отец. Боб выглядел несколько задумчивым, мистер Джексон — крайне встревоженным.

После обеда Майк коснулся этой темы с Бобом в бильярдной.

Боб апатично отрабатывал карамболи.

— В чем дело, Боб? — спросил Майк.

Боб положил кий.

— Черт меня подери, не знаю, — сказал Боб. — Но что-то есть. Отец из-за чего-то тревожится.

— Вид у него за обедом был прекислый.

— Я приехал сегодня часа за три до тебя. И перед обедом поговорил с ним. Но в чем дело так и не понял. Он вроде бы забрал в голову, чтобы я занялся чем-то теперь, когда я покончил с Оксфордом. Спрашивал, не могу ли я в следующем семестре подыскать репетиторскую работу или место учителя в какой-нибудь школе. Я сказал, что попробую. Не вижу только, почему такая спешка. Я-то надеялся, что он отправит меня попутешествовать по Европе, прежде чем я запрягусь.

— М-да, скверно, — сказал Майк. — Что бы это значило? А с Джо лучше некуда, верно? Давай-ка погоняем, а?

Слова Боба не натолкнули Майка на мысль о надвигающейся катастрофе. Конечно, казалось странным, что их отец, всегда такой мягкий, вдруг проникся духом «либо за дело принимайся, либо вон убирайся!» и потребовал, чтобы Боб «не тянул!», однако ему и в голову не пришло, что причина тут может быть серьезной. В конце-то концов начинать работать нужно. Скорее всего их отец просто напомнил Бобу об этом, а Боб сделал из мухи слона.

На половине партии в комнату вошел мистер Джексон и остановился, молча наблюдая за ними.

— Сыграем, отец? — сказал Майк.

— Нет, спасибо, Майк. Играете до ста?

— Нет, до пятидесяти.

— А! Значит, вы вот-вот кончите. А тогда я хотел бы, чтобы ты на минутку заглянул в мой кабинет, Майк. Мне надо с тобой поговорить.

— Странно, — сказал Майк, когда дверь закрылась. — В чем все-таки дело?

Как-никак, его совесть была чиста. В его отсутствие прислать из школы дурную характеристику никак не могли. Она пришла в начале каникул и была вполне приличной — ничего сверх ни в ту, ни в другую сторону. Мистер Даунинг, его наставник в Сэдли, быть может, сожалея, что так допекал Майка во время истории с Сэмми, хранил строгую умеренность во всех своих замечаниях. И обошелся с Майком куда лучше, чем он того заслуживал. Значит, мистера Джексона тревожили не вести из школы. А во всем остальном совесть Майка была чиста.

На шестнадцатом очке Боб бросил играть и убежал. Майк поставил кий на место и отправился в кабинет.

Его отец сидел за столом. Если исключить наиважнейший факт, что сейчас он мог ответить «не виновен!» на любое обвинение, Майка просто поразило, насколько обстановка в целом напоминала те мучительные несколько минут в конце предыдущих каникул, когда отец сообщил ему, что забирает его из Рикина и переводит в Сэдли. Сходство еще усилилось, потому что, когда Майк вошел, мистер Джексон пинал мусорную корзинку — явный симптом душевного волнения.

— Садись, Майк, — сказал мистер Джексон. — Как прошла твоя неделя?

— На большой палец. Всего один раз без двузначной цифры. И меня тогда выбили. Заработал сотню против «зеленомундирников», семьдесят одно против «инкогнито», а сегодня я сделал девяносто восемь на подлейшей калитке и был выбит только потому, что какой-то козел…

Он умолк. Мистер Джексон словно бы не слушал. Наступило молчание, затем мистер Джексон заговорил с явным усилием:

— Вот что, Майк, мы ведь всегда понимали друг друга.

— Само собой.

— Ты знаешь, я никогда не омрачил бы твою жизнь, если бы это зависело только от меня. Знаю, я забрал тебя из Рикина, но то был особый случай, это было необходимо. И прекрасно понимаю, как ты мечтаешь о Кембридже, и я ни на секунду этому не воспрепятствовал бы, будь это в моих силах.

Майк недоуменно уставился на отца. Смысл этих слов мог быть только один: он не поступит в университет. Но почему? Что произошло? Когда он уехал на крикетную неделю Смита, его фамилия уже была в списках Королевского колледжа, и все было решено. Так что же могло произойти с тех пор?

— Но это не в моих силах, — продолжал мистер Джексон.

— Разве я не поеду в Кембридж, отец? — еле выговорил Майк.

— Боюсь, что нет, Майк. Я все уладил бы, если бы мог. Я не меньше тебя хотел бы, чтобы ты вошел в сборную Кембриджа. Но скажу прямо: мне не по карману послать тебя в Кембридж. Не стану входить в подробности, которые ты все равно не поймешь, но с твоего отъезда я потерял огромную сумму денег. Такую огромную, что нам придется экономить во всем. Я сдам этот дом в аренду, а сам сниму какой-нибудь поменьше. Вы же с Бобом, боюсь, должны будете сами зарабатывать себе на жизнь. Знаю, какое это страшное разочарование для тебя, старина…

— Да ничего, — сказал Майк хрипло. У него словно что-то застряло в горле, мешая говорить.

— Будь хоть какая-то возможность…

— Да нет, отец, все нормально. Нет, правда. Я ничуть не разочарован. Для тебя ведь такая жуткая неудача потерять столько…

Вновь наступило молчание. Часы на каминной полке энергично тикали, будто радуясь, что их наконец-то слышат. Из-под двери донеслось жалобное сопение. Джон, бульдог, неразлучный товарищ Майка, проводивший его до кабинета, соскучился ждать на коврике перед ней.

Майк встал и открыл дверь. Джон проковылял в кабинет.

Напряжение было нарушено.

— Спасибо, Майк, — сказал мистер Джексон, когда Майк пошел к двери. — Ты настоящий спортсмен.