Книга: Коринна, или Италия
Назад: Глава седьмая
Дальше: Книга семнадцатая Коринна в Шотландии

Глава восьмая

Мистер Диксон не обладал ни умом, ни силой характера отца Освальда и ни в чем не мог с ним сравниться; но в час кончины старого лорда Нельвиля он не отходил от его ложа. Будучи его ровесником, мистер Диксон, казалось, нарочно задержался на земле, чтобы потом принести своему другу вести о его сыне. Поднимаясь с ним по лестнице, Освальд взял мистера Диксона под руку, и ему было приятно, что он может этим почтить его старость, — впрочем, кроме преклонного возраста, у мистера Диксона не было ничего общего с покойным другом. Он знал Освальда с его рождения и, недолго думая, без обиняков заговорил с ним на волнующую тему. Старик сурово осуждал его связь с Коринной; однако эти слабые доводы возымели бы еще меньше действия, чем рассуждения леди Эджермон, если бы мистер Диксон не вручил Освальду письма его отца, адресованного лорду Эджермону; в этом письме лорд Нельвиль отказывался от своего намерения женить сына на Коринне, тогда еще мисс Эджермон. Вот это послание, написанное в 1791 году, как раз в то время, когда Освальд впервые поехал во Францию. Он с трепетом прочитал его.
Письмо отца Освальда лорду Эджермону
Простите ли вы меня, мой друг, если я предложу вам внести некоторые изменения в наш замысел связать узами брака наши семейства? Мой сын на полтора года моложе вашей старшей дочери: не лучше ли было бы предназначить ему в жены Люсиль, вашу вторую дочь, которая на двенадцать лет моложе своей сестры. Я мог бы ограничиться этим соображением; но мне был известен возраст мисс Эджермон, когда я просил у вас ее руки для Освальда, и я нарушил бы законы дружбы, если бы не сообщил вам, почему именно я не захотел, чтобы этот брак состоялся. Мы с вами в тесной дружбе вот уже двадцать лет; мы можем со всей откровенностью говорить о наших детях, тем более что они еще так молоды, что со временем вполне могут измениться, следуя нашим советам. Ваша дочь прелестна, но мне кажется, она сродни тем прекрасным гречанкам античности, которые всех восхищали и покоряли. Пусть вас не оскорбит это сравнение! Без сомнения, вы сумели внушить вашей дочери самые чистые чувства и самые благородные убеждения; но у нее есть потребность нравиться, пленять, производить впечатление. Талантов у нее еще больше, чем самолюбия; но у того, кто обладает столь редкостными талантами, неизбежно является желание их развивать; и я не знаю, какая арена под стать этой девушке с таким деятельным умом, кипучим воображением и пламенной душой, которая сквозит в каждом ее слове; она, конечно, увлекла бы с собой моего сына за пределы Англии, ибо такая женщина не в состоянии быть счастливой у нас; только в Италии она будет чувствовать себя дома.
Ей надобно жить независимой жизнью, повинуясь лишь прихотям своей фантазии. Наш сельский быт, наш домашний уклад, конечно, не придутся ей по вкусу. Всякий мужчина, рожденный в нашей благодатной отчизне, прежде всего должен быть англичанином: он должен выполнять священный долг гражданина; но в странах, где государственные законы дают мужчинам возможность действовать и отличаться, женщины должны оставаться в тени. Как же вы хотите, чтобы столь исключительная натура, как ваша дочь, удовольствовалась подобной долей? Послушайте меня, выдайте ее замуж в Италии: религия, склонности, способности — все призывает ее туда. Если бы мой сын женился на мисс Эджермон, он бы, конечно, горячо полюбил ее, ибо нельзя быть обворожительней, чем она, и постарался бы в угоду ей завести у себя в доме чужеземные порядки; вскоре он утратил бы национальный дух или, если угодно, предубеждения, которые сплачивают нас и благодаря которым наша нация образует единое целое — свободное, но нераздельное сообщество, которое может погибнуть лишь с последним англичанином. Но как только мой сын убедится, что жена его несчастлива в Англии, ему и самому все здесь станет не по душе. Я знаю, в его характере есть известная слабость, ибо он чрезмерно чувствителен: он, конечно, переселился бы в Италию, и, доживи я до этого, я, наверное, умер бы с горя. И не только оттого, что она похитила бы у меня сына, но и оттого, что она лишила бы его чести служить своей отчизне.
Влачить праздное, полное развлечений существование в Италии — достойна ли такая участь сына наших гор? И подобает ли шотландцу быть «чичисбеем» собственной жены, если не другой женщины? Не приносить пользы своей семье, не быть ее опорой и руководителем? Насколько я знаю Освальда, ваша дочь взяла бы большую власть над ним. Поэтому я радуюсь, что он сейчас во Франции и не имеет возможности увидеть мисс Эджермон; и я умоляю вас, мой друг, об одном: в случае, если я умру до того, как мой сын женится, не знакомьте его с вашей старшей дочерью, пока не подрастет ваша младшая дочь настолько, чтобы привлечь к себе его внимание. Я верю, что наша многолетняя и священная дружба позволяет мне ожидать от вас этого доказательства вашей привязанности ко мне. Если понадобится, объявите моему сыну мою волю; я не сомневаюсь, что он отнесется к ней с уважением, особенно если меня уже не будет в живых.
Прошу вас также, приложите все усилия, чтобы соединить Освальда с Люсиль. Хоть она еще совсем дитя, я усматриваю в ее чертах, в выражении ее лица, в звуках ее голоса трогательную скромность. Вот какая жена, истинная англичанка, может даровать счастье моему сыну; если меня уже не будет в живых, когда состоится их брак, я буду радоваться ему на небесах; а когда мы с вами встретимся там, мой друг, наши благословения и молитвы будут охранять наших детей.
Преданный вам Нельвиль
Прочитав это письмо, Освальд впал в глубокую задумчивость, и мистер Диксон мог без помехи продолжать свои разглагольствования. Он восхищался прозорливостью своего друга, который так справедливо оценил характер мисс Эджермон, хотя он и не мог себе представить, сколь предосудительным окажется ее поведение в будущем. Мистер Диксон заявил Освальду, что подобный брак был бы смертельным оскорблением памяти его отца. Освальд узнал от мистера Диксона, что во время его рокового пребывания во Франции, через год после того, как было написано это письмо, то есть в 1792 году, отец его находил утешение только у леди Эджермон и однажды провел целое лето у нее в имении, занимаясь воспитанием Люсиль, которая чрезвычайно ему полюбилась. Итак, без злого умысла мистер Диксон грубо затронул самое больное место в сердце Освальда.
Обстоятельства складывались весьма неблагоприятно для Коринны, а у нее не было другого оружия, кроме писем, которые время от времени воскрешали ее образ в душе Освальда. Все ополчилось против нее: естественный ход событий, влияние родной страны, воспоминания об отце, уговоры друзей, убеждавших Освальда принять самое простое решение и идти проторенной дорогой, и, наконец, зарождающееся влечение к юной девушке, чей облик так гармонировал с чистыми и спокойными мечтами о семейной жизни.
Назад: Глава седьмая
Дальше: Книга семнадцатая Коринна в Шотландии