Когда они прибыли в Неаполь, погода изменилась: небо потемнело и надвигавшаяся гроза уже со страшной силой гнала волны, точно в ответ на бурю, бушующую в вышине, поднималась буря на море. Освальд несколько опередил Коринну, приказав слугам принести факелы, чтобы в безопасности проводить ее домой. Проходя по набережной, он увидел толпу ладзарони.

— Ах, бедняга, — громко кричали они, — ему не выбраться, что поделаешь, он погибнет!

— Что случилось? — с живостью спросил лорд Нельвиль. — О ком вы говорите?

— О бедном старике, — отвечали они, — он купался в море, недалеко от мола, но его застигла буря, и у него нет сил бороться с волнами и доплыть до берега.

Первым движением Освальда было броситься в воду. Но, представив себе, как испугается Коринна, когда она это увидит, он предложил все деньги, какие были при нем, и даже обещал дать вдвое больше тому, кто кинется в море и вытащит старика. Но ладзарони отказались.

— Мы боимся, — заявили они, — это слишком опасно, это невозможно!

В это мгновение старик уже исчез под волнами. Тут Освальд ринулся в море, и волны покрыли его с головой. Однако он отлично справился с ними, догнал старика, который через минуту неизбежно бы погиб, схватил его и вынес на берег. Но холодная вода и отчаянная схватка с разъяренной стихией так ослабили Освальда, что, вытащив на берег старика, он тут же упал без чувств на прибрежный песок; он был так бледен, что казался мертвым.

В это время прошла мимо Коринна, не имевшая понятия о том, что случилось. Увидев сборище людей и услышав крики «он умер», она испуганно отошла в сторону, но тут один из сопровождавших ее англичан вмешался в толпу, чтобы узнать, в чем дело. Она сделала вслед за ним несколько шагов, и ей бросился в глаза плащ Освальда, который он оставил на берегу перед тем, как кинуться в воду. В отчаянии она схватила плащ, решив, что это все, что осталось от Освальда; и когда она наконец его заметила, то, хотя он и походил на безжизненный труп, Коринна в неудержимом порыве бросилась к нему; она горячо сжимала его в своих объятьях и испытала невыразимое счастье, услыхав, как бьется сердце Освальда, которое, быть может, ожило при ее приближении.

— Он жив! — крикнула она. — Он жив!

В эту минуту к ней вернулись и силы, и мужество, которых недоставало друзьям Освальда. Она призвала всех на помощь, сама сумела ее оказать; она поддерживала голову Освальда, еще не пришедшего в сознание, она обливала его лицо слезами и, несмотря на свое ужасное смятение, ни о чем не позабыла и, не теряя ни минуты, не думая о своем горе, расточала ему заботы. Освальду, казалось, стало лучше; однако он все еще лежал без памяти. Коринна велела перенести его к себе в комнату; стоя на коленях возле него, она давала ему нюхать пахучие эссенции, которые должны были его оживить, и звала его так страстно и нежно, что жизнь не могла не вернуться к нему при звуках ее голоса. Освальд услышал его, открыл глаза и пожал ей руку.

Неужели для того, чтобы насладиться подобной минутой, надобно было перенести такие адские муки? Бедные мы люди! Мы постигаем бесконечность только через страдания; и все радости жизни не могут вознаградить нас за ужасное отчаяние, которое мы испытали при виде умирающего возлюбленного.

— Жестокий, — вскричала Коринна, — жестокий! что вы сделали?

— Простите меня, — ответил дрожащим голосом Освальд, — простите! В ту минуту, когда мне казалось, что я погибаю, поверьте мне, дорогая, я боялся за вас.

О чудесный язык взаимной любви, любви, вдохновляемой доверием друг к другу! Глубоко тронутая этими словами, Коринна до последнего дня своей жизни не могла вспомнить их без умиления, которое, хотя бы ненадолго, побуждало ее простить ему все.